Текст книги "Музыкальный приворот. Книга 1"

– Тогда нормалек. Крестник, значит? – подобрело немного лицо у Ивана, – привет Нининой мамке передавай. И не ширяйся, типа, дальше.

Ударник неестественно улыбнулся и, почему-то назвав Нинкину маму тетей Ирой, сказал, что и привет передаст, и ширяться не намерен. Хорошо, что этот шкаф не знал, как в действительности звучит имя Нинкиной родительницы.

– А второй кто? Че за акробат? – тем временем заинтересовался Папа кумиром моей подруги. – Не ухажер ли сестренки? А то она мне тут жаловалась на одного черта подкошенного. Типа, он ей отдыхать мешает. Пристает. Лапает.

И, грозно нахмурившись, Папа решительно стал подходить к Кею, приняв за того самого назойливого кавалера. Я испугалась – если бандит ему сейчас вмажет, то завяжется драка, и тогда группа «На краю» окажется на грани развала, потому что даже самому опытному менеджеру не найти будет одновременно хорошего нового вокалиста и барабанщика взамен умерших. А некромантией, как известно, в нашем мире еще не занимаются, ну если только не брать в расчет загадочных колдунов-вуду с далекого и солнечного черного континента. Но даже если Кея и Келлу оживить, то сомневаюсь, что их тела буду так же хорошо справляться со своими обязанностями в группе, как прежде…

– Папа, – выкрикнула я, не дожидаясь, когда лысый Иван подойдет к светловолосому, – это совсем не Ниночкин ухажер, ты ошибаешься! Это мой парень!

– Твой? – остановился бугай. – А, ну твой, тогда лады. Живи, волосатик. Ты, типа, на нее запал? – спросил он невнятно Кея. – Смотри мне, я за сестренкой и за ней вот, – показал на меня большим пальцем Папа, – в ответе, типа. Они правильные девчонки.

Светловолосый, кажется, понял то, о чем говорит бывший уголовник, и молча кивнул. Ну, надо же, жаргон блатной знаем!

– Эй, сестренку-то мне покажите, фраерки, – почти по-доброму обратился он к парням, и Келла тут же распахнул заднюю дверь, словно говоря, вот она, твоя сестренка, смотри – все с ней в порядке!

– А тачила шикарная, – легонько пнул знакомый бандит колесо машины Кея, – волосатик, типа, мажор?

Волосатик, типа, музыкант.

Но ответом ему оставалась тишина. Только лишь слышался шум приближающегося к нам чужого автомобиля. Когда он проезжал мимо, то я заметила – водитель увеличил скорость, чтобы быстрее удрать с этого участка дороги. Наверное, подумал, что тут разборка намечается. Какие люди вокруг – все, как один, смелые и отзывчивые!

Иван засунул плечи и голову в салон машины (да-да, шея у него продолжала отсутствовать как часть тела!) и смог наконец убедиться, что со светловолосой девушкой все хорошо. Вот только поговорить им не удалось – Нинка дремала, с удобством устроившись на чьем-то рюкзаке с символикой группы «На краю». Скорее всего это вещь Кея или Келлы – вот они как себя любят и ценят, не стесняются с сумками имени себя ходить. Такое чувство, что у обоих музыкантов и у Нинки был один общий учитель по предмету «самолюбие и высокая самооценка». Культ себя – это сильно!

– Ты? – распахнула большие голубые глаза Нинка и увидела морду Ивана, – приветик, а я тут с мальчиками… Немного выпила… И я ни на кого больше не злюсь. Ну просто совершенно!

И она звонко засмеялась. Папа с братской нежностью поглядел на покрасневшую от приема алкоголя Нину, и на его грозном лице появилось некое подобие улыбки.

– Я же говорю – выпила она немного больше, чем ей можно. Крестнику ее мамы даже на руках пришлось Нину нести, – сказала я, боясь, что подруга сказанет лишнего. Но, слава Богу, она закрыла глаза и засопела, как бульдог.

Когда Папа, небрежно попрощавшись, вразвалочку пошел к своему джипу, а его верные соратники заспешили за ним следом, чтобы уехать в одни известные им дали, я облегченно вздохнула. Не вечер, просто жесть какая-то! Словно я не в модное ночное заведение ходила, а пережила Варфоломеевскую ночь.

Келла и Кей продолжали стоять около распахнутой «шикарной тачилы» и молчали, провожая глазами удаляющийся джип.

Вот же трусы, не могли из себя крутых построить, с Иваном попререкаться? Эх, крутые рокеры, или кем там они себя считают, не оказались настолько крутыми. Не захотели лежать в больнице с переломанными костями… Но вообще-то это у меня логики нет совершенно – сама же только что боялась, что Папа и его широкоплечие друзья решат побить музыкантов, которые будучи парнями высокими и не сильно слабыми на вид, намного уступали в размерах Ивану и Ко.

– Это твой папа? – поинтересовался барабанщик со странным смешком, когда я повернулась в его сторону.

Он достал откуда-то сигарету и нервно курил. Нинка ненавидит запах сигарет еще больше, чем мяту, если бы она не спала, заставила бы Келлу сигарету съесть.

– Нет, – помотала я головой, – это не мой папа.

– А кто это тогда? – не отставал синеволосый, выпуская дым чуть ли не мне в лицо.

– Папа, – почувствовала я себя не в силах все толком объяснить. После такой знаменательной встречи мои нервы не давали головному мозгу прийти в себя.

– Так папа или не папа? – сдвинул брови к переносице Келла, чувствуя, что он что-то не понимает.

– Ну, Папа. Иваном зовут, – устало откликнулась я.

– Отчим? – выдвинул новое предположение барабанщик. – То-то я смотрю, вы не похожи. Трудно с таким папочкой?

– А почему он королеву сестренкой называл? – спросил и Кей, первым усаживаясь на свое место.

– Считает своей сестрой, – отвечала я, все сильнее раздражаясь собственной глупостью и непонятливостью этих двух, – вы же слышали, она «правильная девчонка».

Новоявленный крестник Нинкиной мамы не спешил залезать обратно в машину. Он с неподдельным изумлением уставился мне в лицо и начал нудно выяснять, зажав сигарету в пальцах:

– Он твой неродной отец и брат моей принцессы?

– Ты с ума сошел? Сплюнь!

– Да не может он быть отцом подруги твоей демоницы, – тихо произнес Кей, заводя мотор, поэтому синеволосый парень не расслышал ни меня, ни его и продолжал:

– Моя девочка Нина чего, твоя тетка, что ли? Не, какой-то бред. А ты сама, получается, своего папашу боишься? Ну, я бы тоже боялся.

– Своего папашу я не боюсь, – сделала я акцент на первом слове. Теперь я понимала Нинку! Вот почему она злилась, когда я никак не могла взять в толк, кто такой Папа и почему он приезжает. Оказывается, тупых людей всюду хватает. И это не только я.

– Садитесь, – раздался недовольный голос Кея, – поехали. Или вы ждете, что они вернутся и проведут с вами остаток ночи?

Нас мигом задуло в салон. Но и там Келла не прекращал попыток узнать, кто такой Папа и состоим ли мы с Нинкой в родственных отношениях с этим бугаем. А я наконец сумела объяснить, что Папа – это всего лишь кличка. Потом мне пришлось пересказывать историю знакомства Ивана и Нинки, а потом отвечать на радостные вопросы барабанщика, заключавшиеся в следующем: «Какого зайца королева помогает гопникам?» и «Она совсем не знает, что такое чувство страха?»

Когда мы прибыли наконец к моему дому, чьи многочисленные окна были темны, часы на моем мобильном телефоне показывали, что сейчас половина третьего ночи. Это то самое время, когда мне снятся самые красивые сны. Любимое время. А сегодня оно было потрачено зря. Почти зря.

Я открыла подъездную дверь, пропуская гостей вперед. Хорошо еще, что около лифта и на всех лестничных площадках горит свет, – наши бдительные соседи на каждом этаже даже дежурство установили по смене перегоревших лампочек.

Пройдя в гостеприимно распахнутую мною дверь, Келла едва не ударил Нинку головой об косяк и воровато огляделся – не видел ли кто? Кей не заметил, а я ничего не сказала. В моей душе поселились определенные подозрения насчет точности метода Альбины. Наверное, этот синеволосый не всегда Нинку так сильно любит, как ей говорил. Ну что поделать, ненастоящие чувства никогда не смогут перерасти в искреннюю привязанность.

– Нам наверх по лестнице, – проинструктировала я парней.

– Вот она, слава, – изрек вдруг дурашливым тоном барабанщик, глядя вправо, на стену.

Второй музыкант последовал его примеру, но сразу же отвернулся, будто увиденное его ни капельки не заинтересовало. Но я знала, что и Кей тоже польщен.

– Круто быть известным, – очень нескромно изрек неугомонный барабанщик, – и быть известным рокером – круто в кубе! – И он довольно засмеялся.

Ну-ну, рокер несчастный.

Причиной очередного роста самолюбия у обладателя эксцентричных волос являлась надпись: огромная, почти во всю стену, очень корявая и с подтеками внизу, но выполненная с душой. Почему? Да потому что она была посвящена его собственной и, видимо, очень любимой группе. «Банда «На краю» – the cool!» – было намалевано багряно-красной краской на первом этаже. Каждый, кто проходил к лифту, видел этот шедевр наскальной живописи и, так сказать, имел возможность насладиться его видом.

– Я тоже такие граффити раньше оставлял, – похвастался Келла и стал перечислять непонятные и незнакомые мне названия групп, – только мы с мужиками писали Metallica, Guns N Roses, Korn, Marduk, Wolves in the Throne Room…

– А я думал, ты Бритни Спирс слушаешь, – серьезно заметил поднимающийся впереди Кей.

Его друг посоветовал блондину правильнее выбирать выражения, а также засунуть мисс Спирс в некое отдаленное местечко, проделать с ней пару таинственных манипуляций и больше не вспоминать об этой знаменитой певице, чьи интимная жизнь очень, по его, Келлиному, мнению, весьма и весьма разнообразна.

– Вы о чем? – дернуло меня спросить.

– Он проиграл пари и на квартирнике исполнил партию одной из ее песенок, – ответил солист, и в голосе его слышался откровенный стеб, – жаль, что в Интернете видео так и не появилось.

– Чего стоим? На какой этаж? – спросил проигравший, делая вид, что ему все равно.

– На последний, – жизнерадостно отозвалась я, подумав про себя, что было бы очень смешно соврать, что лифт не работает, – тогда кое-кому пришлось бы тащить кое-кого на самый последний этаж. А этот факт точно не добавит хорошего настроения этим полузвездным мальчикам.

Лифт казался рабочим, и его скрипучие двери открылись сразу же, как я нажала на кнопку вызова. В него я зашла первой, следом за мной синеволосый, которому, судя по всему, надоело таскать свою королеву. Кей почему-то оглядел лифт задумчивым взглядом и вошел последним.

Жалобно простонав, средство перемещения по этажам неспешно поехало вверх. Скоро будем дома. Счастье. Я наконец улягусь в свою мягкую кровать, забыв всех этих людей, стоящих сейчас около меня. И «Горизонт» забуду. Только красавца менеджера забывать не хочу. Может быть, он мне приснится?

Лифт опять вздохнул и стал ползти медленнее.

– Давай, давай, «бентли», набирай скорость, – скомандовал Келла. И пнул одну из стен. Взамен лифт злорадно затрещал и выключил лампочку. Наверное, на «бентли» обиделся.

– Ну и домик, – почему-то обрадовался синеволосый, – главное, чтобы ваш домашний «Феррари» не остановился. Мне принцессу держать надоело. Я же не ваш Папа-качок.

Может быть, наш лифт был очень эмоциональным и не смог стерпеть такого наглого оскорбления, а может быть, просто так захотела шутница-судьба, но лифт действительно замер, напоследок пару раз натужно кашлянув.

Мы застряли неизвестно на каком этаже и в полной темноте.

– Вашу мать! Чертов лифт! – взвыл Келла, поняв, в каком он оказался положении. – Чтоб я еще кого-то провожать поперся! Фак мой мозг!

В отличие от синеволосого Кей сохранял относительное спокойствие. Конечно, он очень обозлился, потому что вообще мало кто любит сидеть в поломанном лифте, но не ругался и не извергал проклятия. Он тут же достал зажигалку (а певцам курить вредно – так и хотелось сказать мне) и осветил лифт. Я последовала его примеру и достала телефон, в котором, слава Всевышнему, был встроенный маленький фонарик.

– И часто он у вас ломается? – почти что спокойным тоном спросил блондин, пытаясь приоткрыть створки лифта, – это у него получалось плохо.

– Часто, – кивнула я, нажимая на кнопку вызова лифтера, но никто нам не отвечал, – очень.

И с сотовыми телефонами тоже была проблема – связь отсутствовала.

– Проклятые сотовые операторы! – не преминул отметить этот факт барабанщик. Вообще-то вместо слова «проклятые» он произнес кое-что другое, очень неприличное. – Халтурщики тупые. Чтобы вас <запрещено цензурой>!

Мне было стыдно, что мы застряли в лифте именно в моем доме. Так неловко – словно в этом была моя вина. Почему-то Келла считал иначе – он, поудобнее взяв спящую Нинку, метнул на друга злой взгляд и заявил, что «во всем виноват этот придурок». А потом добавил, чуть поразмыслив:

– Это все потому, что тебе заняться больше нечем, чувак! Я бы мог эту ночь провести с тел… – тут он посмотрел на меня, – ну не важно, с кем и где провести, но что с пользой – это факт. А твои тупые идейки…

– Закройся, – вновь подал ему очень добрый совет Кей, и я так и не узнала, в чем заключаются «тупые идейки» солиста. Этот парень прямо как моя Нинка – она тоже любит при любом удобном случае велеть всем молчать.

– Ну а что нам делать? – вскинулся барабанщик. – До утра лифтера ждать?! Этот лось обкуренный, менеджер, нам все мозги про…, – он опять покосился на меня и сказал, – проест. Ну что делать? Что?

Не нервничать. Ты же мужчина, возьми себя в руки.

– Лифтера ждать, – ответил Кей, еще больше приоткрыв створки лифта, и попросил меня посветить телефонным фонариком в образовавшийся небольшой проем, чтобы узнать, где конкретно мы застряли.

Я с готовностью выполнила просьбу блондина. Вместе с дверьми лифта я осветила и его руки. Красивые, надежные, аристократичные, что ли… Да чтоб ему эти руки прищемило, зачем я о них в такой момент думаю? Аристократичные, ага, как же. Лучше бы я подумала, сколько женских тел перелапано этими руками! Все более-менее известные рок-звезды жуткие бабники и алкоголики. Ну, или наркоманы. И хотя эти двое на вид кажутся нормальными, все равно в них что-то должно быть не так. Что-то, отличающее их от обычных, здоровых людей. От таких, как я, например. Нинку в расчет брать нельзя – она, по рассказам ее мамы, в детстве много ударялась головой. А такие удары бесследно не проходят.

– Ну что там? – недовольно спросил Келла. Тяжело, наверное, бедненькому. – Надеюсь, можно ваш «ламборджини» разжать и пролезть?

Оказалось, что нельзя, – мы застряли между этажами. Узнав это, барабанщик тут же поспешил выразить свое драгоценное мнение по этому поводу. Кей же молчал, прислонившись спиной к стенке и пробуя набрать чей-то номер на своем навороченном мобильнике. Слабо-фиолетовый свет от экрана падал на симпатичное лицо, придавая ему какие-то вампирские черты: заострил нос и скулы, щедро добавил глубоких кругов под глазами, увеличил яркость оранжевых радужек и придал общее хищное выражение.

– Связи нет и, думаю, не будет, – спокойно ответил парень.

– Красота! – взревел Келла таким басом, что я вздрогнула. – Вы что, издеваетесь? Лифт, тварь, чтоб его…

– Веди себя нормально. Испугаешь девушку, – раздраженно ответил ему одногруппник.

Конечно, ему-то лучше, всякие тяжести на руках держать не надо.

– Может быть, он сам поедет попозже, – устало сказала я, следуя примеру фронтмена группы «На краю», и привалилась к прохладной кабине, одновременно освещая кабину экраном своего телефона. Только сейчас я начала чувствовать, что устала от этой бесконечной ночи. Это Нинка сова – ей в темное время суток не спать в удовольствие, а я так не могу.

– Чувак, дай куртку, я королеву положу на пол, – попросил Келла после очередной порции ругательств.

– Где ты видел на мне куртку?

– А, черт. Ну, тогда я ее так положу. Мне надоело.

Нет, чары Альбины-экстрасенса все-таки не сильно эффективны. Или, может, ночью их действие уменьшается?

– Не надо Нину на холодный и грязный пол бросать! – возразила я, представляя, какой скандал учинит Журавль, если вспомнит, что валялась на грязном полу, где не только люди в уличной обуви ходят, но и кое-кто еще и малую нужду изредка справляет…

– Не буду, – проворчал синеволосый. Он успокоился, но ему становилось все скучнее и скучнее. Поэтому он предложил:

– А давайте на спор кто-нибудь разденется? Тогда на его одежду мы королеву и положим.

А давай ты ерундой страдать не будешь? Но вслух этого я, конечно, не сказала. Я не такая дерзкая, как Ниночка, безмятежно спящая на чужих руках. Хорошо, что Кей проигнорировал слова друга. Представляю, как я орала бы, если бы сомнительная честь раздеться ради Нинки и рук барабанщика досталась мне.

– Ну? – гнул свою линию Келла. – Давайте повеселимся, что ли?

– Как? В бутылочку поиграем? – с досадой спросил фронтмен «На краю».

– Можно и в бутылочку, – плотоядно отозвался второй музыкант, глядя на меня. – Во взрослую бутылочку.

– Катя, лифтеры у вас когда на работу выйдут? – не слушал его Кей.

– Часов в девять. Или в десять. Или в одиннадцать… – со вздохом ответила я. – Но бывает, что этот лифт сам по себе начинает работать.

– Прекрасно.

На минут пятнадцать в кабине повисла тишина. Кей засунул в уши наушники-капельки, включил плеер и погрузился в мир тяжелой музыки. Какой равнодушный! Вот бы еще Келла замолчал. А он, напротив, превратился в некое подобие радио. Сначала этот парень долго ругал лифтеров, которые, по его мнению, плохо работают и поздно приходят на место службы. Потом так же долго бранил жильцов нашего дома из-за того, что они посмели так сильно запустить лифт и что он функционирует из рук вон плохо. Затем синеволосый вновь перекинул свое недовольство на «коллегу», но быстро прикрыл словесную лавочку под нехорошим янтарным взглядом друга, который, оказывается, имел феноменальный слух: не только одновременно наслаждался громкой музыкой, но и мог слышать то, что творится в кабине лифта.

А вот Нинка, не обращая ни на кого внимания, спала. Счастливая. Зато завтра она все волосы себе выдерет, когда узнает, сколько у нее было возможностей соблазнить Кея. Если, конечно, она его еще не соблазнила в клубе. Хотя кто этих троих знает… Только завтра подруга сможет поведать мне о том, что произошло в «Горизонте» в мое вынужденное отсутствие. И я сомневаюсь, что представители славной группы «На краю» дадут мне ответы на все интересующие меня вопросы.

– Выберемся отсюда, сфоткаюсь около стены, – сообщил не умеющий долго хранить молчание синеволосый.

Он только что перестал пинать со злости дверь и из-за этого чуть даже не свалился.

– Какой стены? – не поняла я, светя сотовым телефоном в пол. Свет криво падал на мои закрытые туфли и почему-то на толстую рифленую подошву каких-то уж сильно крутых высоких ботинок Кея. Что за странная мода заправлять джинсы в обувь, пусть даже если эта обувь крута на вид или вызывающе дорога? Прищурившись, я принялась разглядывать чужие ботинки: четыре ремешка, много дырок для шнуровки, металлическая вставка на носке. То ли «камелоты», то ли «гриндерсы», то ли «рейнджеры», которые в простонародье называют «гадами». У Нинки что-то подобное тоже есть – она, когда перевоплощается в некое подобие сумасшедшей неформалки, их на концерты таскает.

– Что значит какой? Такой, где про нас написано, – пояснил синеволосый таким тоном, что я должна была сама догадаться, какую стену он имеет в виду, и добавил – даже подпишу что-нибудь. Типа, «Келла тут был». И автограф оставлю. Будет стена поклонения нам, – и он опять разразился нездоровым смехом.

То сердится, то радуется, странный какой-то.

Вот же детский сад! Если он там свой комментарий нарисует, то наш подъезд снова взбунтуется. Дело в том, что не все получали эстетическое удовольствие от надписи, посвященной модной группе этих двух разгильдяев, и реагировали на разрисованную стену по-разному. Мне, например, как и дяде, абсолютно все равно, что написано в родном подъезде, – главное, не на моей собственной двери. Многим соседям тоже плевать на какие-то каракули. А вот некоторые личности, типа моих престарелых соседок Семеновны и Фроловны, просто с ума от злости сходят, когда видят в подъезде очередное безобразие. Каждую неделю рейд полусумасшедших старушек чуть ли не со всего дома обходит подъезды в поисках новых надписей или иных, по их мнению, гадостей. Возглавляет рейд староста нашего подъезда. И под его предводительством старшее поколение не жалея сил проверяет все углы и стирает ацетоном надписи. Добровольцы стараются поймать тех, кто, по их словам, «портит общекультурный уровень всех жильцов, обезображивая подъезд».

С мазней «На краю» у меня были связаны не самые приятные воспоминания. Когда эта надпись только появилась (а тогда она была маленькая и очень аккуратненькая), старушечий рейд ее, естественно, стер. Неизвестные художники узнали и восприняли этот акт как святотатство, поэтому не поленились восстановить свое творение. Староста и старушки через пару дней с ругательствами убрали и вторую надпись. Но… Их неведомые оппоненты и поклонники «На краю» опять воссоздали буквы, правда, увеличив в размерах. И понеслось – целую неделю одни стирали, другие писали. При этом обе стороны показали всему подъезду, что такое истинное упорство! Староста со своими друзьями-пенсионерами, их подружки-бабушки, старенький слесарь дядя Костя, а также затесавшиеся в их маленький отряд три дедка с соседнего дома дошли до того, что стали выслеживать злоумышленника, портившего стену. Они установили дежурство. Даже ночами караулили! Но так никого и не поймали. Подумав, что «мерзкие наглые подростки-вредители» сдрейфили, рейд целую неделю радовался, что стена чиста и девственна. Пенсионеры ее даже новой краской покрасили и едва ли не боготворить начали. Честное слово, не стенка – а просто алтарь какой-то. Но хулиганы не дремали, и одним тихим воскресным утром жильцы стали свидетелями того, как на прежнем месте всего за одну ночь появилась большая, нет, просто огромная красная надпись, сделанная какой-то суперстойкой краской.

Так фанаты группы «На краю» восторжествовали над подъездным «дневным дозором». Но на этом история не кончилась – староста, будучи мужиком умным и памятливым, вспомнил, что мой папа недавно хвастался ему, будто приобрел некие несмываемые краски, которые ему привезли прямо из Америки для создания очередного шедевра. Пораскинув мозгами, отряд в полном составе явился к нам домой, чтобы предъявить обвинения в хулиганстве и порче общественного имущества. Они даже заставили участкового прийти вместе с ними. Милиционер, молоденький, но уже очень усталый парень, не мог сопротивляться бешеному наскоку старшего поколения и пришел. В это время дома были я, брат и дядя. Эдгар в наушниках зависал в виртуальном мире, я спала, заткнув уши маленькими поролоновыми берушами, – Нелька до этого слишком громко играла на компьютере, а Леша принимал душ. Именно ему и пришлось идти открывать двери – потому что яростные звонки слышал он один. Выругавшись, дядя не нашел ничего лучше, как обмотать вокруг пояса длинное полотенце и в таком виде пойти к незваным гостям. И даже в глазок не посмотрел – так и открыл.

Я к этому времени тоже успела проснуться и подойти в коридор, поэтому все видела собственными глазами. Бабушки при виде полураздетой бывшей модели сначала оторопели, немного поразглядывали ухоженное тело, а потом почему-то завяли и стали бормотать, что «такой славный мальчик так плохо не стал бы поступать». Мужская часть отряда, видя, как стушевались «их женщины» перед молодым мужчиной в непотребном виде, немного обозлилась и заявила Алексею, что он, дескать, рисует в подъездах всякую мерзость. Это стало настоящей новостью для моего дяди.

– Что вы несете? – сердито спросил Леша, которому было холодно стоять около двери из-за сквозняка.

– Ты наш подъезд изгадил! – сообщили ему нестройным хором дедушки. – Бандой своей!

– В смысле? У меня, знаете ли, собственный туалет есть, – еще больше рассердился он, подумав немного о другом. – Нужно мне гадить в вашем подъезде.

– Ты изрисовал стену! – гаркнул слесарь дядя Костя. – Хату свою измазал богоненавистными картинками и за подъезд теперь взялся!

– Какую стену? – хотел, было, закрыть дверь Леша, но ему этого не позволили сделать.

– Возле лифта. Красными буквами, – пояснили дяде любезно.

– Месяц уже нас изводишь, – заявил еще какой-то воинственный дедок, скептически рассматривая наш коридор.

– Мы стираем, а ты пишешь, мы стираем, а ты пишешь, – пришла в себя и Фроловна.

– А-а-а, вы про первый этаж? – Леша был наслышан о местных баталиях отряда пенсионеров и мелких хулиганов и крайне удивился такому повороту событий, не ожидая, что обвинять в таком будут именно его.

– Вам что, – поглядел он на толпу бабушек и дедушек, – врачи всем что-то не то навыписывали? Что вы несете? Офигеть…

Его слова вызвали целую бурю протестов.

– Не хами!

– Хулиган!

– Гражданин участковый, сделайте что-нибудь!

– Что я сделаю? – развел руками позади стоящий паренек в форме, которому совсем не хотелось ввязываться в подобного рода скандалы. – Зачем этому человеку писать всякую чушь? Видно же, что про группу подростки писали, а не взрослые люди.

– И то верно, – оживился староста, – извините, Алексей Евгеньевич, значит, да, не вы преступник. Кто-то из вашей семьи.

– С чего вы это решили? – удивился еще больше Леша. – Вы все с ума сошли? Я думал, старческий маразм – штука не заразная. Идите, пожалуйста, отсюда.

Пенсионеры опять завозмущались, загалдели, демонстрируя, каким может быть рассерженный улей.

– Каков молодец на язык!

– А квартира-то у них какая, а? Обои какие, гляньте! А пол? А потолок?

– Кому кроме них над нами издеваться?!

– Да видели мы, Аркадьич, ужас, а не дом! Таким что у себя малевать пакость всякую, что на общественных стенах…

– Вы унижаете искусство! – дополнил общую картину дребезжащий голос члена-корреспондента Академии наук, а ныне первого сплетника во всем доме. – Айвазовский и Шишкин перевернулись в гробу, когда увидели бы это!

– Сектанты, – проорала какая-то бабушка – божий одуванчик, – вы что, ритуалы тут устраиваете? Ну и харя вон там у них! Это что, ваш божок? – И она очень невежливо ткнула пальцем в сторону Чуни, надменно глядевшего на незваных гостей.

При этом пара старушек, стоящих на лестничной клетке и выглядывающих из-за плеч дедков, перекрестилась. Мне, не спешившей представать перед соседями, было дико смешно.

– А какая вам разница, – вызверился Алексей, – какой у нас дома интерьер? Как хотим, так и живем!

– Вот именно, – поддержал его вдруг милиционер, вспомнивший, что именно в этом доме живет какой-то знаменитый, но чудаковатый художник, – пойдемте, господа жильцы.

– Я сначала хочу узнать, – упрямо заявил Леша, не стесняющийся того, что он стоит в одном полотенце, – почему вы думаете, что эту вашу глупость на стене писал кто-то из моей семьи? Нам что, заняться нечем больше?

Староста, рассыпаясь в извинениях (все-таки он был самым культурным из присутствующих), объяснил, что в этот раз стену изрисовали особенной краской и подобного рода красящая жидкость есть только у моего отца. На это Леша сардонически расхохотался и заявил, что его брату-художнику больше заняться нечем, как разрисовывать стены в подъезде дорогущей краской, когда как у него куча заказов в мастерской.

– Да как он вообще художником стал? – в один голос возмутились Семеновна и академик. – Да в наше время бы его…

– Как стал, так и стал, – вдруг вышел из лифта Томас, который возвращался из своей мастерской. Его очень задели слова соседей. – Я, между прочим, художественную Академию искусств заканчивал. И что тут вообще происходит?

– Это не ты ли, случайно, им подъезд разрисовываешь тихими ночами? – язвительно спросил Леша, застывший статуей Аполлона на пороге.

– Что? Подъезд? – удивился тот. – Я такие заказы не принимаю. Рисую исключительно на холстах.

Когда папе с шумом объяснили, по какому поводу делегация отважных пенсионеров пришла к нам, он даже рот приоткрыл. Если для дяди слова незваных гостей были новостью, то для Томаса – настоящим открытием. А когда ему сказали, что многострадальная стена изрисована вроде бы как его краской, он возмутился и принялся ругаться.

Староста, который подумал вдруг, что молодой сосед, зябко поеживающийся на сквозняке, все-таки не может быть автором надписи, да и его старший брат-художник с гнездом на голове на эту роль не подходит, предположил, что виновники – это дети, живущие в квартире: то есть я, сестра и брат.

Началось новое разбирательство, на которое были вызваны я и Эдгар, сонно потирающий красные глаза. Он не спал целую ночь, воюя против флотилии пришельцев. Кажется, несмотря на все усилия домашнего компьютерного гения, выиграли все же инопланетяне. Такой вывод я сделала тогда, потому что братец все бормотал: «Моя Венера, мой Марс, мои колонии…»

К счастью, за меня заступилась Семеновна. Как-никак, ее внучка Настя общалась со мной с самого детства, и эта старушенция меня хорошо знала и жалела, что я родилась в такой ужасной семье. И даже подкармливала в детстве, считая, что я недоедаю!

– Катя в ихней семейке самая приличная, – удостоилась я похвалы от разошедшейся Семеновны, – не сошла еще с ума девка. Не будет она такой ерундой страдать.

Мне лишь оставалось скромно кивать головой.

Моего братца комиссия пенсионеров тоже призвала негодным для подобного рода дел, потому что, как оказывается, наши соседи считали его кем-то вроде дауна. Потом принялись обвинять отсутствующую Нелли, но в результате папа, Леша и почему-то молоденький милиционер просто-напросто закрылись в квартире, решив переждать бурю добровольных избавителей подъезда от хлама и надписей.

А через неделю староста и его дружки-подружки вновь явились к нам. Просить прощения – они вроде бы почти поймали настоящих любителей исписывать чужие стены, и теперь им было очень стыдно, что они подумали на нас. По их словам, это были мальчишки в капюшонах и с баллончиками в руках. Ребята успели подписать над названием группы словосочетание «тупая попсятина». Видимо, они очень не любили группу «На краю» и решили таким образом показать свою нелояльность к ней, но были пойманы бдительной подъездной охраной. А уж та, не разбираясь в современном жаргоне, приняла пацанов за давешнее хулиганье. Участники рейда даже оттерли нехорошие слова ацетоном.

Через пару дней после повторного «визита вежливости» я все-таки узнала, кто был автором нелепой мазни.

– Ну, красиво вышло? – спросила Нелька, когда мы вдвоем проходили мимо памятной надписи, возвращаясь из магазина.

– Что вышло? – не поняла я ее, обдумывая, есть ли в учебнике ответы на семинарские вопросы или мне лучше пойти к Нинке и все списать у нее?

– Надпись, – довольно откликнулась девочка.

– Какая?

– Вот эта, – указала на стену сестра, – про группу «На краю». Это же я со своими тогда ее рисовала полночи, – и сестра расплылась в широкой улыбке. – А стариканы поймали каких-то левых…