Текст книги "Сага о Первом всаднике. Время проснуться дракону. Часть 1"

Миновав последние дворы, братья углубились в негустой лес, а вынырнув из него, оказались на берегу чудесного заросшего нимфеями озера. Белых восковых цветов, правда, еще не было, но и плоских круглых листьев вполне хватало, чтоб подчеркнуть спокойствие и гладкость зеркальных вод.

А замок, вдвигающийся своей махиной прямо в озеро, казался белоснежным кораблем, отражаясь тонкими башенками, как мачтами, в стоячей глади.

И эта картина, открывшаяся им с небольшого взгорка: белый легкий замок, спокойная вода, стена пробуждающегося леса и синь неба, с медлительными редкими облаками, создавала впечатление полной умиротворенности и оторванности от Мира.

Вику в голову пришла мысль, что идея брата была хороша – удалиться на время из погруженного в траур и тоску дворца в это царство спокойствия.

Лиллак, испокон веков, а вернее со времен Большой Битвы, принадлежал королевской семье, и Вик, конечно же, бывал в нем. Тогда, в раннем детстве он казался ему настоящей эльфийской крепостью, громадной и мощной, но сейчас, спустя годы, критически взглянув на него взрослым взглядом, он вдруг понял, что красивое сооружение никак военным замком быть не может.

Легким и воздушным он выглядел не просто так – строение действительно было не защитным сооружением, а скорее стилизованным под него особняком. Стены, которые, казалось, вырастали прямо из воды, оставляя в тайне от зрителя, есть ли под ними какой-то утес или остров, были невысоки – саженей пять от силы. И, скорее всего, выполняли функцию не столько крепостных стен, сколько того самого острова-основы, на котором стояло все сооружение.

Башенки же были тонки и высоки, и их сравнение с мачтами корабля, которое всегда приходило Вику на ум в первый момент, при близком рассмотрении только усиливалось – так что, они тоже, скорее всего, были декоративными.

– Да он совсем и не замок, а обычное загородное поместье! – Хмыкнул он, поражаясь несоответствию своих детских воспоминаний и сегодняшнего взрослого восприятия:

– Такой и осаду малого отряда не выдержит!

– Как тебе сказать… с одной стороны – да, он, разве что, набег лесных разбойников, плохо вооруженных и неорганизованных выдержать сможет. Но, с другой – есть там одна башенка заветная… воон та, – Рой указал рукой на среднюю, самую высокую:

– Так она очень хитро устроена. Что стены, что дверь ее ни огню, ни тарану не подвержены. А внизу – под ней, подземелья огромные с колодцем глубоким и чистым. Так что если по уму все обустроить, припасы там разные завезти, то сидеть в ней можно зим десять. И есть у меня подозрение, что и подземный ход, где-то должен быть в тех погребах, но я его пока не нашел…

– Рой, что ты придумываешь, какие подземелья?! Дом-то на воде, считай, стоит! – Воскликнул Вик, в возмущенном недоверии к словам брата.

– Я тебя умоляю! Его же древние эльфы строили! Те, не то что подвал на острове, а и город под морем могли сотворить! – Как на глупого ребенка, воззрился Рой на младшего брата:

– Я ту дверь в башне, года два открывал – и то, считаю, что мне просто повезло заклятье распутать! А сам дом и не одну войну выдержал, и не раз горел в Смуты – а целый до сих пор, как видишь! Мебель там разная, тряпки по стенам, выгорят, а камень-то даже пока и не потемнел!

А тем временем, суть да дело, они объехали озеро и приблизились к тому месту, где замок с берегом соприкасался. А в этом месте, без всяких стен, так только – живой изгородью отгороженный, зеленел молодой листвой, сад.

Рой отпустил солдат, что сопровождали их из дворца, с наказом вернуться через три дня. И они, уже вдвоем, направились к арке увитой только начинающими оживать плетями какого-то растения.

– А ты не боишься такие открытые сады устраивать? Да и вообще, большой охраны я что-то не вижу… – Спросил Вик, оглядываясь по сторонам:

– Между прочим, всякий вороватый и разбойный люд, и сейчас бывает нет-нет, а объявляется!

– Может и так, но люди-то те может и малограмотны, и просты, но ведь не дураки же – а всем известно, что дом этот королевской Семье принадлежит, а не какому-то купчику зажиточному. А главное – что нонче маг в нем поселился. А ты знаешь ведь, как у нас простой народ магов боится? То-то же! Да никто и близко, пока я им владею, сюда не сунется. – Насмешливо ответил Рой.

« – Хорошо им, магам-то! Может и я, когда свой Дар «отпущу», тоже таким бесстрашным стану?» – Подумалось Вику, пока они продвигались по усыпанной гравием дорожке сквозь сад.

А когда уж впереди показался опущенный подвесной мост, тоже как будто «игрушечный», для завершения образа замка тут расположенный, справа посреди цветущих вишен им предстала совсем уж идиллическая картинка – на расстеленных коврах две красивые девушки в роскошных платьях сидели и вышивали.

Завидев всадников, приближающихся по дороге, они, отложив пяльцы, кинулись к ним. А подбежав с разных сторон к Рою, ухватились за его колени и начали тараторить наперебой:

– Господин, Вы приехали! Мы уже слышали о вашем горе! Мы так Вам сочувствуем! Мы вместе с Вами скорбим о Вашем батюшке, нашем короле! – И дальше – все в подобном духе, при этом преданно заглядывая ему в глаза.

Вик, меж тем, оставшись в стороне, разглядывал их и соображал протрезвевшими уже мозгами. И то, что ему соображалось – как-то сразу в это и не верилось! Брат-то не просто принц, но еще все-таки и Верховный служитель Храма… но кем бы тогда могли быть еще эти красотки, если не полюбовницами, он придумать не мог.

Первая, золотистая блондинка в голубом наряде, была явно… простых корней. И личико ее с громадными круглыми глазами в цвет платья, с носом пуговкой и яркой ягодкой рта, и пышность тела, более подчеркиваемая, чем скрываемая господской одеждой, и манеры ее, и речь, говорили об этом.

Вторая темноволосая и темноглазая, в розовом бархате, была другая – ниже, худее, но гибкая и в движениях порывистая. А лицом тонка и изыскана.

– Спасибо, мои хорошие, за сочувствие! – Ворковал над ними Рой, похлопывая каждую по ручке:

– А теперь милые, разрешите вас представить моему младшему брату – принцу Виктору. Он погостит у нас в доме дня три. – И обращаясь уже к Вику, сказал:

– Разреши представить тебе моих… экономок – это Лимия, – Он повел рукой в сторону темненькой.

– А это – Зоряна. – Понятное дело – указывая уже на пышную блондинку.

Девушки отлепились от ног Роя, вышли вперед и присели в поклоне. При этом первая была грациозна и вполне умела в этих церемониях, а вторая старательна и медлительна, как девочка подросток только начинающая познавать азы дворцовых премудростей.

– А теперь идите милые к своему прерванному делу, встретимся за вечерней трапезой. – Сказал им Рой, махнув рукой на разложенный ковер и брошенные пяльцы. Девушки еще раз присели, и, щебеча меж собой, направились к своему прежнему месту.

А Вик с братом поехали дальше.

– Будь добр убеди меня, что эти девушки, действительно твои экономки, а не те, о ком я, было, подумал вначале! – Воскликнул младший принц, буравя старшего глазами.

– И даже не буду стараться! Они, конечно же, не мои экономки! – Рассмеялся тот в ответ, и, не подумав, реагировать на тяжелый взгляд брата.

– Но ты – служитель Храма Светлого! К тому же с недавних пор – Первый из всех! Как ты можешь?! – Не желал успокаиваться Вик, а все, более распалялся праведным гневом.

Рой, меж тем, перестав смеяться, покачал головой и воззрился на него снисходительно и насмешливо одновременно:

– Виктор, ты взрослый мужик, а до сих пор все меряешь черным и белым, как подросток! Мой сан, в большей мере предопределен государственной необходимостью, а не моими верованиями. Что ты мыслишь, как дремучий крестьянин! Ты же знаешь, на самом деле нет ни Светлого, ни Темного – есть только один Создатель и он многолик! И это, кстати, одна из моих главных задач, завещанных мне отцом – наконец-то донести данную концепцию до народа. А чтоб тебе было легче, напомню уроки истории, которые ты, видимо, спьяну подзабыл: в те времена, когда люди только отказались от эльфийского Многоликого, и стали молиться его крайним ликам, то служители Храмов вполне могли иметь семьи. У эльфов и гномов, кстати, до сих пор подобное не возбраняется.

Вик слушал брата, а голова его никла – он на самом деле почувствовал себя дремучим и малограмотным крестьянином, который ни истории не знает, ни книг не читает, а слушает только своего приходского настоятеля, который родом из соседней деревни, и образованностью тоже не блещет.

В этот момент они въехали во двор замка, и Рой кинул в его сторону, заканчивая разговор:

– Поговорим после, когда ты обдумаешь то, что уже услышал. А глядя на тебя, чувствуется, что процесс уже пошел!

К прерванному разговору они вернулись значительно позже – когда уж поели с дороги, сходили в бани – эта радость Вику, проведшему ночь в логове зверя, была просто необходима, и под начинающий холодать вечерний ветерок, расположились на балконе с видом на озеро.

Рой сидел и курил длинную изогнутую заморскую трубку. Эта его привычка была внове для младшего принца, и он с интересом наблюдал, как брат подносит ко рту костяной мундштук и глотает дым, а потом… выпускает его обратно, становясь похожим на дракона из его снов.

– Ну что, готов к серьезному разговору? – Вдруг неожиданно заговорил тот, отчего не ожидающий этого сонный разморенный баней Вик, даже вздрогнул.

– Вот скажи мне братец, ты недавно проехал почти пол страны, добираясь до столицы, много ты видел Храмов Темного? – Спросил Рой, при этом, пристально глядя на него.

Вик был вынужден задуматься, такого вопроса он не ожидал:

– Неет, только маленький древний Храм в одной из деревень недалеко от Ястребиного Утеса и Главный на храмовом холме, уже в Эльмере…

– И что ты об этом думаешь?

– Да ничего… хочется людям верить в одного Светлого – пусть верят. Какая разница? Вот и отец в свои последние дни об этом много говорил… волновался… а зачем?

Рой покачал головой, а взгляд его, устремленный на брата, опять стал снисходительным, но теперь уже, даже без малой доли насмешки, а скорее с горечью:

– У нас проблемы. И не только в Эльмерии, а повсеместно, во всех человеческих королевствах. Видишь ли, мой младший глупый братец, люди, по сути своей, примитивны, грубы, но очень склонны к лицемерию. А еще плохо образованы, и что самое главное, и не хотят учиться. Школ мало конечно, но даже и они, бывает, закрываются, потому что в них никто не ходит. Крестьянину и простому горожанину кажется, что больше пользы от детей будет на огороде или скотном дворе, ну, или в мастерской, если речь о ремесленнике. Элементарному счету и так научатся, а книжки читать – только время терять. Вот и хотел отец Законом закрепить обязательное образование детей.

– Ну, а что ж не сделал, раз считал это таким важным? – Удивленно спросил Вик, не особо понимая, куда вообще клонит брат. Ну а когда от его вопроса в глазах Роя, устремленных на него, осталось больше горечи, чем снисходительности, он вообще отвернулся и стал смотреть на озеро. Ну, не понимал он этих тонкостей! И что теперь надо смотреть на него, как на малое неразумное дитё?

– Все не просто. Большинству господ эти новшества не по вкусу. Куда как лучше иметь в своих вотчинах народ, занятый своим ремеслом и заботой о хлебе насущном. Не интересующийся всякими премудростями, а вполне удовлетворенный своей долей и малыми низменными радостями – пожрать, выпить, потрахаться. И не желающий, поэтому ни выше лезть, ни трогаться с места. Такой люд чтит своего господина, каким бы он ни был, слушается наставлений пастыря, и не умеет мыслить сам.

– Послушай Рой, ты меня убедил! Школы нужны, а господа гребут под себя! Но, в любом случае – это теперь проблемы Рича! К тебе-то это имеет, какое отношение? И к нашему разговору о ликах Создателя! – Воскликнул Вик, уже совсем ничего не понимая.

– Слушай дальше. Мы только подходим к этому. Откуда, по-твоему, беруться служители Храма?

Вик задумался, эта проблема была от него совсееем далека. Если рассуждать логически… то, человек искренне верует, а поэтому идет служить в Храм, так как любая другая стезя для него становится неприемлемой. А надумав это – он так все и выложил брату.

– В, общем-то, ты прав. Но откуда приходит этот человек? – И уже не дожидаясь Виковых додумываний, стал сам отвечать:

– Знати образованной, в общем-то, ни так много. И это если считать, что все господа без исключения получили это самое, хорошее образование. Так что, основной люд, служащий в Храмах – это выходцы из простонародья. А мы о чем говорили? Что наш народ, в своей массе примитивен, как в восприятии жизни, так и в своих запросах. К этому добавь, что для большинства из них досчитать до ста – проблема, а читать и писать, и того хуже, может только каждый десятый. Да, конечно, самые необразованные, далеко не пробиваются. Мы будем сейчас говорить о тех, что и сосчитать смогут, и прочитать, с горем пополам. А теперь еще надо поглядеть – почему тот гипотетический наш юнец пришел в Храм? Верует ли он искренне, или просто ищет для себя доли более легкой, чем труд садовника или какого-нибудь кожевенника… и если это второй случай, то и вот оно проявление лицемерия, простецкой хитрости и расчетливости.– При этом Рой развел руками, обозначая этим жестом естественность данного вывода.

– Во-первых, такой юнец в Храм Темного и не пойдет, так как народной любовью он давно уже не пользуется и жизнь при нем значительно тяжелее. А во-вторых, став служкой и прожевав первый кусок, который он не своим горбом заработал, а прихожане ему принесли, возжелает, как пить-дать, в следующий раз заиметь кусок пожирнее, да послаще. И полезет он по головам, чтоб возвыситься – ради благ, по роду ему до этого недоступных. Он будет заискивать перед старшими, подставлять равных, и гнобить низших – чтоб, упаси Светлый, его не догнали. Читать и учиться ему будет некогда, а желания его со временем будут расти. Так что до того же Светлого, ему по большому счету в скорости и дела не будет – зачем Бог, если всего можно достичь и так? Из таких юнцов, как правило, получаются те самые пастыри, что добившись ранга настоятеля в Первом Храме какого-нибудь города, и поместье свое имеют, и особняк на главной площади. А в них и прислуги тучу, и лошадей породистых, и девок десяток на содержании – в общем, всего, что, будучи сыном молочника или кузнеца, ему бы ни в жизнь не заиметь! У таких, как правило, и городской Совет с руки ест, и сам господин в друзьях ходит. А Храмовые службы в тех городах пышны и обставлены разными красивостями – и хор хорош, и мантии каменьями шиты, и подношения прихожан Храму поощряются. Чтения же, все больше о том, что чтить надо Храм и предписания его, а совсем, заметь, не Светлого и Заповеди о чистоте душевной и всепрощении.

– Понятно, что таких служителей надо гнать с места, но ведь есть еще те, что в Храм по истинной вере приходят! Вот их-то и следует возвышать! – Воскликнул Вик.

Взгляд Роя направленный на него, меж тем, стал совсем уж какой-то странный… горечь, пополам с жалостью и насмешкой. И почувствовал себя Вик под ним, дурачком деревенским, слюни пускающим, что выперся на площадь и взрослых мужиков поучает, как рожь сеять, за конем ходить, да собственную жёнку иметь.

– Умный, да?! А вот получается, что из истинно верующих-то юнцов еще худшие пастыри получаются!

– Тут-то что не так? – Подал голос младший принц, уже и, не зная, что сказать, чтоб хоть раз в тему попасть.

Рой отвернулся и посмотрел вдаль, где уже к тому времени, солнце наладилось на покой, плавясь и тая в розовеющей над лесом дымке. А наглядевшись на закат, задумчиво заговорил:

– Начну-ка я издалека… Люди живут мало, а книги, даже Храмовые по долгу службы, читать не приучены, так что давно уж в людской памяти только-то и осталось, что Темный семь жен имел, излишества разные насаждал, да магов породил. А маги-то они чужды простому люду – живут долго, дела творят такие, что косным умом и не понять, да и могущественны непомерно по человеческому разуменью. А излишества разные, простому человеку и не по карману – так что и не нужны они вовсе. И если эльфы, оборотни и гномы, веруя в Многоликого, изначально все его стороны принимают, а заодно и то, что каждый Его Лик имеет отражение в Созданиях Его, то вот люди постепенно это понимание изжили. И в сознании людском теперь Темный и Светлый, не разные части одного Целого, а противоположности полные, отдельные Один от Другого. И уж веками не помнится, что Светлый Лик, как часть Создателя, несет в себе только-то незамутненные ничем – чистый порядок, обездвиженную стабильность и холодный разум. Как ледник в горах – и вода-то в нем кристально чистая, и каждая снежинка идеальна по форме, и прекрасен он неимоверно сиянием своим – но жизни-то в нем нет! – Вздохнув при этих словах тяжко и удрученно, и как бы с трудом оторвавшись от своих раздумий, Рой продолжил:

– А вот все остальное нам дано, как раз от Темного и других Ликов Его. И если в древние эльфийские трактаты заглянуть за разъяснением, то и окажется, что «излишества», тягу к которым привил людям Темный, это совсем и не материальные блага, а всего, лишь сильные чувства, владеющие нами. Любовь к женщине, ребенку, брату или матери – не важно. Сострадание живое. Страх безбрежный. Гнев неуправляемый. Жадность затягивающая. И все проявления этих чувств – чистые, сами по себе, частичные, замешанные в одно из многих или подогреваемые извне, как похлебка овощная в котле над огнем, и есть тот дар, что преподнесен нам Темным при сотворении. А вот то, что наши яркие чувства, часто зависят от тех самых материальных благ – вот это-то и вносит сумятицу и путаницу в понимание сего Дара. И это уже от каждого человека зависит – что вызывает в нем эти чувства. Один порадуется дав монетку нищей старухе, а другой напьется от счастья, что увесистый кошелек нонче в толпе срезал. Один разозлиться, увидев ребенка обиженного, а другой изойдет злобой, если у соседа вдруг лошадь новая появится. – При этих словах брата Вик попытался вклиниться в его монолог, но Рой махнул на него рукой, заставляя молчать и дальше:

– Ты хочешь сказать, что не все поступки из перечисленных мною хороши по сути своей? – И дождавшись кивка от брата, Светлейший усмехнувшись, продолжил:

– Ты прав. Но, что хорошо и что плохо, что правильно, а что нет – это уже вопросы морали, совести и правил, предписанных обществом. И мы сейчас не будем это обсуждать, а заострим, лучше, свое внимание на том историческом факте, что первые светлые эльфы были холодны, как тот ледник, и чувствовать не смогли – а поэтому и не выжили. Мы же, люди, чувствуем – и живем, и плодимся, и здравствуем. Вот и получается, что если веровать в Светлого Единого, то живем мы все в постоянном грехе из-за дня в день, из минуты в минуту. Потому что все, что мы переживаем, выходит за рамки чистого порядка и холодного разума. И даже радости наши – наслаждение от вкусного куска, съеденного за трапезой, удовлетворение от прибыли полученной за проданный урожай, радость от соития с желанным женским телом, и даже восторг маленькой девочки от подаренной родителями шелковой ленты – получается, что все это греховно. И в свете подобного одностороннего верования, становятся непотребными даже такие, казалось бы, чистые чувства, ни чего нам не прибавляющие, а наоборот отнимающие, как тоска по ушедшему в море возлюбленному, страх за жизнь заболевшего ребенка и горе от смерти отца…

Последние слова дались брату с трудом, и он опять замолчал, нервно попыхивая трубкой, и даже не замечая, что та, за время его долгой речи, затухла.

– Интересно ты говоришь… – Подал голос Вик:

– Да я, вроде бы, даже все это знаю. Без подробного расклада, конечно, а просто как данность. Но ты хотел рассказать о тех парнях, что в Храм не в поиске более легкой доли приходят, а по истинной вере. Я так и не пойму, что с ними-то, не так? И… трубка у тебя, вообще-то, потухла…

– Даа, спасибо… – Рой, выдернутый его голосом из задумчивости, поднес к ней огонек, послушно зажегшийся у него на ладони, и, пыхнув пару раз «драконом», продолжил свой рассказ:

– Нуу, значит так! Вспомним, что парня этого, из простого сословия, отец заставлял гусей пасти или глину месить, в зависимости от того, кем он был – крестьянином или ремесленником, и сильно по школам разным ходить не давал. А юнец-то наш, к свету и благости тянулся, и впитывал то, что настоятель местного Храма, в соответствии со своими более чем скудными познаниями, вкладывал ему в голову. Так что, когда он в Храм-то пришел, то это, опять же, был Дом Светлого. Темный же, как мы помним, в его понимании – многоженец, склонный к «излишествам», и других к этому понуждающий, да породивший, а не сотворивший, как положено Богу, странных и опасных нелюдей. И, ясное дело, у такого склонного к благолепию юнца, чувства преклонения он не вызывал. Потому, что уж чего-чего, а благости в Темном нет точно! – Вызвав этим, не очень-то лесным высказыванием о божестве и родоначальнике их семейной линии, напряженный смешок Вика.

– А малообразованный, не приученный мыслить самостоятельно человек, доискиваться до истины, перерывая Храмовые архивы, и не будет. – Меж тем, продолжал свою мысль Рой, не обращая внимания на реакцию Вика на его слова:

– И так и останется за гранью его знаний, что и женщины взятые Темным, были не для услаждения низменных желаний, а для обучения и порождения магов. Да и количество жен было обусловлено, собственно, не ненасытной чувственностью, а магией чисел. Так же, он никогда и не узнает, что волшебники были порождены для защиты всего рода людского от властных эльфов. Потому, что Большая Битва, случившаяся уже более трех тысяч зим назад, для людей, с их кратким веком, отгремела в незапамятные времена и в народе ее вспоминают, только в сказках страшных, да в балладах, не раз переделанных. И если не забылось еще, что была она между людьми и эльфами – то и это счастье великое, а вот причины, приведшие к ней, вряд ли тебе назовет, хоть один человек из тысячи. И уж тем более, под тем, что он называет «излишествами», такой дремучий человек, так и продолжит понимать блага, что за деньгу купить можно.–После этих слов Рой остановился и воззрился на младшего брата, но увидев, что тот, как и ожидалось, с задумчивым видом внимательно слушает, удовлетворенно и размеренно продолжил рассказ:

– Вот и обрисовали мы портрет юнца истинно верующего и пришедшего служить во Храм Светлого. И начинает службу свою он истово – что в его понимание отречение от всех «излишеств». Но на самом деле, от ума ограниченного и понятий закостенелых, просто гробить себя он станет по-черному. Самое первое, что он сделает, что бы ограничить свой дух и тело в привычке к «излишествам» это откажется от пищи, пусть и простой, но разнообразной, какой кормят при Храмах, и потреблять станет только черствый хлеб и воду. Потом перестанет топить у себя в келье и пользоваться постелью, заменив и без того тощий тюфяк на охапку соломы .А потом и мыться, ведь хорошая баня – это тоже своего рода удовольствие, а значит и «излишество».Через какое-то время, начнет он мучатся и переживать, от того что, тело его мужское, молодое и еще здоровое, помимо воли, станет реагировать на тепло и обещание сладости, заключенное в каждой женской фигуре, проплывающей мимо. Но он будет, какое-то время продолжать истязать себя и накладывать все новые и новые ограничения на, и без того, жалкое свое существование – якобы во славу Светлого. А спустя годы, может через десять зим, а может и двадцать, он однажды выглянет из своего благочестивого кокона самолюбования, и оглянется, а потом и увидит, что вокруг-то жизнь все идет! И люди все также стремятся вкусно поесть, красиво одеться, хотят иметь дом и семью, или наоборот жить привольно на радость себе родимому. В общем, он увидит все то, что видим мы, каждый день, выходя на улицу, и что он сам наблюдал до прихода в Храм. Но теперь он не воспримет это как должное, как когда-то в юности, когда он просто «носил» Светлого в душе своей, и счастлив был одним этим. Теперь это его покоробит, а потом и разозлит – он, такой правильный в своей святости, несет такие лишения во Имя Его, а они предаются «излишествам» по заветам «срамного» Темного! И неважно уже теперь будет, что впал он в это по скудости знаний своих и ограниченности мышления, да и не принуждал его никто, те лишения нести, что сам он для себя такой удел выбрал. А с каждым новым голодным урчаньем живота, с каждой новой судорогой, болью въедающейся в промороженные суставы, с каждым укусом вши, впивающейся в его немытое тело – он стане превозносить себя над «нечистыми» людьми. И чем ярче и насыщенней будет проходить жизнь окружающих, тем выше будет подниматься тот пьедестал. – Тут Рой приостановив свой плавный монолог, вдруг обратился к Вику:

– А теперь давай-ка братец представим, что видят эти самые окружающие его люди. И не забудем, что это все больше простые селяне и горожане, которые, как помнится нам, тоже ни большим умом, ни образованностью не отличаются.

Но, не дождавшись от братца хоть какого-то вразумительного ответа, вынужден был продолжить сам:

– А видят они истинно святого человека, который не жалея себя молится за них Светлому. Ты хочешь спросить, почему они уверены, что его молитвы звучат за них всех? – Все еще пытался вытянуть на диалог Вика Светлейший. Но младший брат, запутавшийся мыслями в этой новой для него теме, к самостоятельным рассуждениям был совершенно не готов, и просто пожал плечами в ответ.

– Да просто потому, что он пастырь их! Они-то свое дело делают – хлеб растят, горшки лепят, мечи куют, ну и так далее. А его дело за них молиться – на то он тут и поставлен в Храме Светлого! – Вынужден был сам себе ответить Рой:

– И вот уже не он один себе пьедестал строит, а всем народом возводится постамент тот – все выше и выше. И понимает он тогда, что не зря гнобил себя столько лет – он теперь для всех глаза Светлого, и уши, и голос. И начинает сначала поучать именем Его, затем направлять, а потом и вершить. И в полной мере вкушает одно из опаснейших « излишеств» – чувство власти над ближним! Да, только ему, давно отвернувшемуся от разных благ и удобств, кажется, что власть не грех, а дарованное ему за труды самим Светлым благословение. Но если, наш уж не юнец, а человек умудренный годами, достиг того положения, что его будут и слушать, и идти за ним, то это однозначно человек неглупый. И он понимает, что людей, пьедестал его на своих плечах несущих, по своему образу и подобию, сразу он переделать не сможет. В общем, ума ему хватает – против толпы не переть. И тогда он направляет все чувства раздирающие его изнутри: и негодование на«неправильный» Мир, и неосознанную горечь от потерянных им самим зим, и жалость к своему разрушенному уже немолодому телу, и злобу ко всему радостному и живому, на тех одиночек, что носят в себе частицу Темного. То есть, на магов и волшебниц. А его непомерно разросшееся самомнение нашептывает ему, что раз делается это во имя Светлого, то Он ему, все и простит.

– Подожди! Как это так?! Маги-то выходцы из королевской Семьи и из знати, что в более или менее близком родстве с ней! Как так получается, что какой-то Храмовый служка, поперек всем им идет? – Отмерев-таки, обескуражено воскликнул Вик.

– Ха! Да на таких-то, слава Создателю, пока и не замахивается. Но, заметь – пока! А ты, брат, никогда не задумывался, что уж давно маги не только у знати рождаются? За столько-то тысяч зим сколько раз те господа свои мужские причандалы в штанах-то не удержали, и в народ кровушки господской повыносили?! Так что давно уж детишки с Даром рождаются и в простых семьях. Деваха молочница согрешила, сливочки по господским домам разнося, а потом у какого-нибудь мясника аль зеленщика в семье, век спустя, ребетенок-то одаренный и появится. А зим через двести так, уже у двоих – детишек-то в простых семьях много рождается, и кровушку с магией, всего разок, достаточно в род-то затащить! Я на таких в Академии нагляделся. Приходят – пять да пять с трудом складывают, а вместо имени вообще знак Светлого ставят, так как букв совсем не знают. А потом, вполне так, расходятся, и под конец учебы ничем от графских-то наследников и не отличаются. На них, кстати, все и держится в основном. И армейские и флотские маги, да и в приказах разных – почти все из простонародья. Имя-то они себе традиционно новое берут, Дар имеют – вот тебе и уважаемые люди сразу, а что кровь-то у них по жилам простая бежит, так это уже и не важно, дальше-то все от ума природного, да даденной Силы зависит. А выходцы из знати, кстати, часто, в папиных замках замыкаются, да потом в башне сидят и великих волшебников из себя строят. Им-то выслуживаться и деньгу зарабатывать не надо, вот и тухнут, где-то по провинциям, кормя свое самолюбие. – Рассмеялся Рой:

– Да, очень сильный Дар редко встречается, собственно, как и везде – в каждом деле истинный талант редкость. Но, на самом-то деле магов гораздо больше среди людей, чем принято считать. И про женщин наделенных Даром, не надо забывать. В академии, даже класс есть специальный, но там все больше знатные девицы, да купеческие дочери – так, что более двадцати девочек в том классе и не бывает. А простые предпочитают сами, своим умом Дар познавать, или у соседских знахарок учиться. Про таких-то ты хоть слышал? А уж, сколько народа с совсем слабенькими способностями неучтенными перебивается – и не счесть. По разным мастерским обитают, посуду от битья, да серпы от ржи заговаривают, в аптекарях сидят, умеющие живность понимать в общественных конюшнях с чужими норовистыми лошадьми управляются.

– Так вот я и говорю – как тогда какой-то служитель может против них выступать? Если они среди народа повсеместно живут! – Опять вернулся Вик к уплывшей, было невзначай, из разговора теме.

– А так! Кап, да кап, на мозги-то простенькие, к раздумьям непривычные – вот народ и начинает понимать, что все беды его от того, что среди них порожденья Темного живут. Уразуметь-то не могут, что понос кровавый на целый квартал напал, потому что отхожие ведра на улицу лили, да стоки не чистили. Вот и выходит, что это соседский аптекарь на них болезнь наслал, что б они все к нему на поклон пришли, да деньгу принесли. А если кто уж совсем помрет от того поносу, то это точно злобный аптекарь постарался! Вот и отправляется, тот раньше вполне уважаемый дядечка, не куда-нибудь, а прямо на костер – чтоб скверна Темного не распространялась. А заведение его, травой сухой набитое, да настойками на самогоне, тоже жгут. А огонь-то в нем сииильный разгорается – необычный огонь, а колдовской, не иначе! Да перекидывается на соседние дома – управы-то на него нет! А останавливается в аккурат там, где знахарка-волшебница живет. Вот и получается, что у добрых людей дома-то погорели, а у твари Темного – нет! Не дело это – так над честным людом издеваться! И отправляется та знахарка вслед за аптекарем. Тут уж все, кто магией наделен, начинают понимать к чему дело идет и из города линять потихоньку. Но какой-нибудь мальчишечка ремесленник, по молодому делу живущий на авось, остается. И вот уже оказывается, что в крынках, что он заговаривает, молоко-то киснет и киснет! А то и змея какая, вот именно в его горшке, гнездо-то в подполе и совьет. И уже гонят того мальчишечку через весь город, да камнями нещадно закидывают!