Текст книги "Вкус убийства"

Голос. Верин голос был тихим и громким, сильным и слабым, знакомым с колыбели и новым. Нет, никакого гипноза, просто беседа, хорошая, задушевная, такое устаревшее обычное занятие – но именно беседа вернула актрисе интерес к жизни. С еще большей силой вернулось желание играть. Одним словом, депрессия вскоре исчезла так же внезапно, как и появилась. Зато возникла дружба.

Тем временем в ночном клубе прозвучало музыкальное вступление, режиссер скомандовал «Разгон! Снимаем!», и по подиуму заметались разноцветные лучи света. Грациозно пританцовывая, вышла Завьялова и начала звонко исполнять популярную песню, к ней вторым голосом присоединился ведущий Савчук. Они элегантно брали девушек под ручки и усаживали их на высокие стулья.

Когда песня кончилась, Лида ушла, а ведущий, улыбаясь первой из тройки участниц шоу, задал вопрос:

– Как называется переходная пора от отрочества к взрослому возрасту человека? Прошу, Маша!

Влад подал ей большой атласный куб с точками. Маша бросила куб, он мягко прокатился и застыл вверх нулем. Зеро! Повисла пауза. Подсказки не будет. Девушка испуганно посмотрела на табло, закусив губу. Оператор крупно снимал Машино славное молодое личико и надутые губки. Эти губы выглядели такими свежими и детскими, словно с них только что вытерли манную кашу. Другой оператор снимал с нижней точки ее длинные, красивые, совсем не детские ноги.

– Маша расстается с одним из предметов своего туалета! – объявил ведущий. Девушка сняла с себя вечернее платье и осталась в нижнем белье. – Ход переходит ко второй участнице!

– Дурочка! – проворчала Лида, усаживаясь рядом с Верой. – Как можно не знать такого простого слова?

Вера пожала плечами.

– Наверное, там, под ярким светом и камерой, не сразу придет в голову, что «переходная пора от отрочества к взрослой жизни» – это юность.

Шоу продолжалось, и Савчук уже улыбался следующей участнице. Ослепительный свет ламп освещал сцену казино, по лицам девушек, сидящих на высоких стульях, бегали цветные блики от вращающегося под потолком шара с гранями-зеркальцами. Прогремела музыкальная заставка, и прозвучало следующее задание: «Назовите фамилию французского министра, который придумал вырезать изображения придворных из цветной бумаги». Второй девушке повезло больше, чем предыдущей: игральная «кость» показала две точки. Помощник открыл на табло две последние буквы слова: «э» и «т».

– Силуэт! – радостно захлопала в ладоши девушка.

– Браво! Поаплодируем Оле, угадавшей это сложное слово! – предложил публике Влад, пока помощник открывал остальные буквы.

Публика, в основном приглашенные знакомые телевизионщиков, лениво похлопала. Сами телевизионщики ладоней не утруждали: все равно потом к изображению подпишут бурные аплодисменты.

За соседним столиком громко и бесцеремонно разговаривали. Вера невольно прислушалась, затем присмотрелась. Там сидели молодые девушки, по специфической одежде было видно, что они тоже участницы шоу.

– За что их только выбрали! Не понимаю, девочки! Эта Машка Карпенко – такая тупая! – возмущалась хорошенькая белокурая девушка с фарфоровым личиком. Говорила она, нарочито растягивая гласные, особенно смешно звучало слово «тупа-а-ая». – Просто удавила бы ее!

– И не говори, подруга! – поддержала ее смуглая кареглазая красотка с длинными, черными как антрацит, блестящими волосами. – А кстати, девочки, вы в курсе? Настя проторчала час в туалете: что-то с желудком. А теперь уехала домой и сниматься не будет! Так ей и надо!

– А кто вместо нее? – жадно поинтересовались ее собеседницы.

– Должна была Соня, но у нее началась аллергия на мейк-ап. Вы бы видели, как у нее распухло лицо! Прямо как тыква на Хэллоуин! Фильм ужасов. – Говорившая показала руками круг, и ее собеседницы, как по команде, хихикнули. – И ее отправили в больницу.

Вера прислушалась к разговору еще внимательнее, тем более что из-за встречи с подругой ей расхотелось уходить, и она решила: с хозяином фармацевтического концерна и этой развлекательной передачи она увидится позже. Хэллоуин? Ужасы? «Не бывает негативных совпадений без всякой причины. Просто так девушки из шоу не выбывают», – подумала она, в то же время сердясь на себя за подозрительность. Стоило около нее начать происходить чему-то странному, как она сразу настораживалась. Потому что чутье на странное ее редко подводило… Однако, не успела она пообещать Алисе заняться ее делом, как назревает, кажется, что-то еще!..

– Ой, девочки, аллергия – это такой ужас, все опухает, чешется, – сказала фарфоровая блондинка без всякого сочувствия в голосе. – А при мне Лесе позвонили на мобильный и сказали, что ее родители вроде бы попали в аварию, она пулей унеслась…

Девочки продолжали щебетать. Вера спросила у Лиды:

– У вас на этой передаче так всегда?

– Что?

– Отравления, аллергические реакции и катастрофы. Или это только с участницами «Взрослого шоу»?

– Нет, – озадаченно протянула Завьялова. – Просто совпало, наверное.

– Не нравятся мне такие совпадения, – нахмурила высокий лоб ее собеседница.

– Ах да! Я ведь забыла, с кем сижу за одним столом! Наша отечественная мисс Марпл и Шерлок Холмс в юбке! – состроила рожицу актриса. Но тут же совершенно серьезно посмотрела на Веру. – Слушай, но это ведь действительно странно, если вдуматься…

Вера прислушалась к себе, зная по опыту: если возникает пусть даже едва ощутимое, но сосущее чувство тревоги – значит, что-то не так. А чувство, к ее огромному сожалению, пока было…

Надо сказать, что Вера Лученко привыкла доверять своим чувствам. Она с детства могла точно определить, что «пахнет несчастьем», правда, каким – объяснить не умела. Началось это однажды давным-давно, то ли поздней весной, то ли ранним летом. Маленькая второклассница Верочка категорически отказалась купаться, и это было очень странно, совсем не похоже на обычное ее поведение. Девочка обожала воду, для нее ежевечернее купание было обязательной радостной процедурой. Вера с удовольствием лезла в любую воду – и морскую, и холодную речную, хорошо умела плавать и даже была Рыбой по гороскопу. У нее никогда не было водобоязни, скорее наоборот – стремление больше других детей плескаться, плавать и брызгаться. А тут ее словно подменили!

Верин папа, врач-педиатр, и мама-педагог забеспокоились. Они взволнованно наблюдали за внезапной капризностью дочки, а она еще и выдала загадочную фразу: «Сильно волнуется!» Взрослые ничего не поняли, но состояние девочки их встревожило. Особенно отца, знавшего, как неожиданно порой налетают детские болезни. Позже, ближе к моменту укладывания в постель, Верочка все же согласилась на уговоры матери и отправилась с ней в ванную комнату, где уже плескалась теплая вода и плавали любимые мочалки-утята. В эту секунду по поверхности воды прошла тяжелая волна, так, словно чугунная ванна находилась в открытом море во время шторма. Свет замигал, забренчали пузырьки на полочке. Верина мама подхватила дочь на руки, выскочила в столовую и увидела, как раскачивается люстра. Кутая дочь во что попало, она закричала мужу: «Землетрясение!» – и выбежала из дома с Верочкой на руках.

В их старом дворе на Подоле уже стояли соседи, выскочившие из домов кто в чем. Кто-то в ночных рубашках и пижамах, кто-то в зимних шубах и с чемоданами в руках. Так Вера с родителями и соседями встретила знаменитое турецкое землетрясение середины семидесятых, к счастью, отозвавшееся в Киеве всего тремя-четырьмя баллами. В Турции же был зафиксирован удар в десять баллов, принесший много жертв и разрушений. Тогда маленькая Вера впервые удивила родителей своей сверхчувствительностью.

Она очнулась от воспоминаний и посмотрела на подиум, где продолжалось телевизионное шоу. Ведущий Владлен Савчук уже раздевал вторую тройку участниц шоу. Кто-то сидел в лифчике и трусиках, у кого-то уже отсутствовал бюстгальтер, и обнаженную грудь прикрывало пушистое фиолетовое боа. Девушке, на которой остались только кружевные трусики, попался вопрос: «В чем хранится тайное средство обольщения?» Фортуна была не на ее стороне, ответ не угадывался. И она, повернувшись к телекамере в три четверти, стала снимать последнюю деталь своей одежды.

В эту минуту на сцену выскочила женщина с перепуганным лицом. Под грохот музыки она только открывала рот, как рыба, слов слышно не было. Режиссер скомандовал: «Стоп!»

– Врача! Есть здесь врач?! – заламывая руки, проговорила женщина.

– Я врач. Что случилось? – спросила Лученко, поднимаясь из-за стола и мимолетно отмечая: «Вот оно. Кажется, что-то началось».

– Там… в туалете… одна из девушек поскользнулась и упала!

Вера Алексеевна решительно направилась с женщиной в туалетную комнату. На узорном керамическом полу рядом с умывальником лежала Маша Карпенко. Ее губки уже не казались смешными и надутыми, как у маленькой девочки. Из носа текли два кровавых ручья, заливая всю нижнюю часть лица. Девушка была без сознания. Вера Алексеевна тщательно осмотрела голову пострадавшей, оттянула веко и заглянула в глаза. Затем, поднявшись с колен, обратилась к женщине, чье сопение слышала у себя за спиной:

– Срочно вызывайте «скорую» и милицию. И не вздумайте ее приподнимать.

– О господи! А милицию-то зачем?! – пролепетала та.

– Вас как зовут? Вы администратор? – обратилась к ней Вера.

– Жанна Клюева. Я директор программы, а не администратор. – На этот раз она от зеленоватой бледности перешла к пунцовому цвету. Чувствуя на себе Верин внимательный взгляд, Клюева одернула мышиного оттенка деловой костюм и поправила короткую стрижечку. – Вы ничего не понимаете. Вы не телевизионный человек! Если информация просочится и станет известно, что у нас здесь происходит… Рейтинги поползут вниз. Программу можно закрывать! А вы просто зритель, случайно попавший на съемки. Вам не понять нашу внутреннюю ситуацию. – Глаза администраторши за стеклами очков блеснули торжествующим блеском причастности к этим самым «рейтингам».

– Тогда я сама позвоню. Девушка может умереть, если ей не оказать срочную помощь, – быстро проговорила доктор Лученко, вглядываясь в лицо Жанны.

Но тут же отвернулась от нее, повинуясь какому-то беспокойству. Ей показалось, что краем глаза она видела какую-то важную деталь, но та ускользнула от ее внимания. Может, туфель пострадавшей девушки со сломанным каблуком? Да нет, вот он лежит на виду, будто вопит: «Посмотрите! Это я виноват! Не будь я так узок и неудобен, а мой каблук так высок, Маша не упала бы!» Надо рассмотреть его подробнее…

– Ой, извините! Я совсем голову потеряла! Уже звоню, сию секунду! – словно проснулась Жанна и отвлекла Веру от размышлений.

В зале, где проходила съемка, никто особенно не волновался. Только те девушки, чей разговор был Верой услышан, выглядели испуганно. Лученко подошла к кому-то в зале и попросила закурить.

«Скорая помощь» приехала на удивление быстро, Вера успела выкурить всего одну сигарету. Она курила крайне редко, и сегодня был именно такой редкий день. Только сейчас психотерапевт Лученко со всей полнотой, буквально кожей почувствовала возникшую где-то рядом опасность. У нее снова, как у животных, чующих грозу, землетрясение и прочие катаклизмы, появилось обостренное ощущение неприятностей, и древний инстинкт нашептывал ей: «Беги!» Она давно знала, насколько сильна мощь бессознательного, как мало подсознание доверяет разуму, но главное, она столько раз убеждалась в том, что ощущение ее никогда не обманывает, что теперь всегда доверяла этому «тринадцатому» чувству.

«Где черти носят этого Голембо? – подумала Вера. – Что за дела происходят у него? Конечно, приглашая меня, он этого не планировал… Иначе был бы полным идиотом. Но смерть девушки, как нарочно, обращает мое внимание именно на него в рамках затеянного расследования “семейного дела”».

Лученко не давал покоя вид странно подломленного каблука Маши. Он был не отломан, а оторван «с мясом». Словно девушка сначала упала, потеряв сознание, а каблук исковеркали уже потом.

Милиция явилась, когда Машу выносили на носилках. Из группы милиционеров до Веры донеслось «несчастный случай», «поскользнулась на таких-то каблучищах», и она поняла, что милиционеры сейчас уедут. Что ж, их можно понять. В который раз у Веры возникло секундное колебание: вмешиваться или нет? Она вспомнила Машино лицо и, преодолев колебания, начала действовать.

Через минуту Завьялова, выполняя Верину просьбу, отвела ее к режиссеру программы. Глеб Сорока выглядел уставшим от роли мэтра искусства немолодым человеком с обвисшим и складчатым, как у собаки породы шарпей, лицом, печальными красными глазами с кожаными мешками. Увидев женщин, он со вздохом покачал головой:

– Вот, Лидочка, к чему мы пришли. Скоро ни одной участницы не останется, и передачу закроют.

– Познакомься, Глеб, я привела к тебе Веру Алексеевну. Возможно, она единственная, кто может спасти положение.

– Вы хотите сниматься в нашем шоу? – спросил телевизионный мэтр, оценивающе рассматривая Веру. – А что, вы очень сексапильны…

– Ни в коем случае! – фыркнула женщина.

– Ну ты даешь, Глеб! – Лида помахала рукой перед лицом режиссера. – Отвлекись на минуту от работы. Вера Алексеевна – доктор-психотерапевт, и она очень хорошо умеет распутывать всякие сложные ситуации.

Сорока уставился на Веру своими по-собачьи умными грустными глазами и некоторое время молча изучал ее лицо. Затем, после долгой театральной паузы, высказался:

– Вам интересно узнать, кто и почему выбивает участниц из шоу? Для вас это психодрама? Шарада? Для нас, если хотите знать, это трагедия. Одна участница выбывает из-за отравления, у другой – некстати аллергия на грим, у третьей родители попадают в автокатастрофу. Теперь вот четвертая получает травму головы! Это же какая-то лавина несчастий! Нас просто сглазили, я в этом уверен. Да-да, я не преувеличиваю! Мы все можем очень скоро оказаться без работы. И найдется ли новый проект?..

Пока Сорока говорил, а поговорить он любил, Вера все про него поняла. Он принадлежал к сексуальному меньшинству, которое нынче стало уж никак не меньшинством. Девочки-модельки его совсем не интересовали, Глеб даже не сочувствовал им. Когда Вере надоело слушать режиссера, она мягко прервала его на полуслове:

– Значит, я поговорю с участницами и съемочной группой.

Сорока с изумлением взглянул на странную докторшу. Складки лица трагически провисли. Бывает же такое – ему не удалось заболтать ее до бесчувствия!

– Но зачем? А, вы снимаете порчу и сглаз…

– Маша Карпенко умрет, – перебила его Лученко. – У нее перелом основания черепа. И это не несчастный случай, а убийство.

Глеб и бесшумно подошедшая Жанна остолбенели. У Лиды от изумления вытянулось лицо. Это был специальный шоковый прием – чтобы привести людей в «рабочее» состояние или, по крайней мере, заставить себя слушать, Вера выражалась стремительно, без обычных осторожных «подводок» к проблеме: «видите ли», «так сказать», «я полагаю», «я это точно знаю, потому что…»

– Какое вы имеете основание… – нараспев начал было Глеб, но его прервала Жанна:

– Кто вы такая, чтобы нас подозревать?! Как вы смеете!

На какое-то мгновение Лиде Завьяловой стало неудобно. И что ей взбрело в голову приводить сюда Лученко?! Если б ее не было, может, все бы обошлось!.. Не зная, как разрулить ситуацию, она решила попросту улизнуть, пусть сами разбираются. Но не успела. В комнату вошел мужчина высокого роста, крепкого сложения и неторопливых движений. Загорелое лицо оттеняли коротко стриженные седые волосы. Одет он был небрежно-дорого: не заправленные в брюки концы рубашки выглядывали из-под тонкого джемпера, скрывая полноту фигуры. В помещении сразу стало тесно.

Доктор Лученко мысленно окрестила вошедшего «олицетворение недоступности», потому что лицо его было как будто наглухо захлопнуто для окружающих. Он сказал тихим голосом, не поднимая глаз:

– Представьте меня.

– Вячеслав Демьянович Голембо, – торжественно произнесла Жанна.

– Наш хозяин, – добавил Сорока.

Несмотря на «закрытость» лица вошедшего, оно показалось Вере смутно знакомым. Через секунду она его, как всегда, вспомнила.

– Я вас узнала, – сказала Вера.

– А я вас нет, – произнес Голембо, присаживаясь.

– Это потому, что я не олигарх и меня не показывают по телевизору. Лученко Вера Алексеевна, врач, психотерапевт. Мы говорили по телефону.

Режиссер картинно поднял брови:

– Но Вячеслав Демьянович всего один раз выступил в «Экономическом вестнике» в позапрошлом году! Как вы могли запомнить?..

– Теряем время, – с досадой сказала Лученко, которая запоминала всех и всегда: такова уж была особенность ее памяти. Она обратилась к «хозяину»: – Значит так. Ту проблему отложим пока, займемся этой. Вы хотите знать, кто совершил преступление? Или вас интересуют только вложенные в проект деньги?

– Давайте по порядку, – недовольно сказал Голембо, не желая играть по навязанным правилам. – Преступление – слишком громкое слово. Чтобы его произнести, должны быть основания.

– Вот именно! – подтвердила Жанна-директор, подражая интонациям своего руководителя. С его приходом она совершенно успокоилась.

Тут Лида тоже опомнилась и осмелилась внести ясность:

– Вячеслав Демьянович, я знаю Веру Алексеевну, она никогда не говорит без оснований.

Голембо продолжал говорить, как будто его никто не прерывал.

– Второе. Дело не в том, сколько вложено в проект. Хотя никто не собирается выбрасывать деньги в мусорник. Просто у всех есть конкуренты. Они раздуют из этих неприятностей с девушками все, что только возможно. Впрочем, если Маша умрет, ничего раздувать не понадобится. Ты звонил, как я просил? – обратился он к своему помощнику, возникшему за его спиной. Тот наклонился к уху хозяина и что-то прошептал.

Голембо нахмурился, и его лицо окаменело еще больше:

– Маша умерла по дороге в больницу, не приходя в сознание. С ней был мой начальник службы безопасности, рассчитывал, что она скажет, как это с ней произошло. Ну вот. Завтра во всех газетах «радостно» сообщат, что в телевизионном проекте Голембо люди мрут как мухи…

Повисла тяжелая пауза. Все молчали и ждали, что будет дальше. Наконец «олицетворение недоступности» соизволило произнести:

– Итак, госпожа Лученко?

«Из всех частей речи, вы, господин Голембо, предпочитаете глагол, – подытожила Вера первые наблюдения. – Что ж, это доказывает, что вы человек действия. Для вас, инвестора крупного проекта, вся эта ситуация настолько неприятна, что даже голова раскалывается! Ну, голова – это ничего, этому можно помочь. Хотелось бы взглянуть вам в глаза. Они ведь, как у всех у нас, простых смертных, зеркало души!»

Вера умела «читать людей», это помогало ей в работе.

– Действительно, иногда у меня получается распутывать неприятности пациентов. А вот у вас сильно разболелась голова. – Вера намеренно добивалась, чтобы Голембо поднял на нее свой взгляд.

Он так и поступил. Глаза цвета крепко заваренного чая, и во взгляде какая-то холодная изморозь. «Ах вот оно что. Вы очень устали никому не доверять. Вам осточертели маленькие и большие предательства, которые постоянно случаются рядом с вашими деньгами. И еще вам смертельно хочется плюнуть на всю эту бодягу с моделями, с программой и уехать домой».

Голембо воспринимал окружающих людей как марионеток. Как говорится, ничего личного. Просто он пользовался ими для выполнения своих целей и задач, в психологию каждого не вдавался. Какая там еще психология!.. Сейчас он видел перед собой симпатичную женщину, шатенку с хорошими формами, и решал, какую роль ей отвести.

А шатенка вдруг оказалась рядом с ним и сказала проникновенно:

– Конечно, от громкой музыки и сигаретного дыма – вы ведь не курите – немудрено разболеться голове. Если бы у нас было больше времени, я бы вам посоветовала побыть полчаса на свежем воздухе и выпить стакан апельсинового сока или крепкого горячего чаю. Сосуды бы расширились. Однако и так обойдемся. Ну-ка, прикройте глаза…

Голембо так и не понял, почему он разрешил ей взять себя за виски прохладными руками. Возникла у него еще мысль, что это неловко при посторонних… Возникла и вдруг оборвалась. Пальцы Веры Алексеевны оказались у него на лбу, потом – на затылке. Тупая головная боль перетекла в переносицу, сосредоточилась в ней тяжелым бильярдным шаром, потом стала превращаться в точку, эта точка покинула его голову и повисла рядом. А вскоре исчезла.

Вера Лученко уже стояла поодаль как ни в чем не бывало.

– Но чтобы «головная боль» в смысле случившейся трагедии вас оставила, поскорее разрешите мне поговорить со всеми участниками событий. Если вычислим преступника и предъявим его, завтра во всех газетах сообщат, что Вячеслав Голембо никому не позволяет безобразничать у себя под носом.

Вячеслав Демьянович чувствовал, что после прекращения головной боли у него могут увлажниться глаза. Ему не хотелось, чтобы это видели. И потом, женщина не пожелала превращаться в марионетку, это было необычно и требовало обдумывания. Он торопливо встал и, выходя, сказал:

– Действуйте.

– Секундочку, – сказала Вера, – распорядитесь, чтобы я могла поговорить с каждым, кто мне нужен. Пусть всех соберут здесь завтра.

Голембо коротко глянул на помощника, тот послушно кивнул.

Надо было бы Андрею рассказать о происшествии в ночном клубе, но не хотелось его волновать. Да и незачем ему вникать во все подробности Вериных забот, наоборот – с любимым лучше отдыхать и забывать обо всем на свете. Тем более что теперь, после возвращения из Крыма и выяснения отношений, Вера и Андрей почти не расставались. Не нужно было искать никаких поводов для встречи. Андрей звонил с утра:

– Беспокоит твой личный телохранитель. Body, так сказать, guard. Куда сегодня требуется доставить нашу мисс Марпл?

– Что?! Ты меня со старушкой сравниваешь?! – шутливо возмущалась Вера.

После долгих извинений, заверений в пламенной любви и путаных оправданий, дескать, мисс Марпл и в подметки не годится величайшему доктору всех времен и народов Лученко В. А., а сказано в том смысле, что упомянутый доктор – гений розыскной психотерапии, выяснялось следующее: она соскучилась и отпросилась на полдня с работы… В ответ в трубке раздавался радостный вопль такой силы, что чувствительный микрофон мобильного телефона временно выходил из строя.

Он ждал ее на своем «пежо» на углу соседней улицы. Вере не хотелось, чтобы муж или свекровь могли из окна за ней наблюдать. Она садилась в машину и в коротких перерывах между поцелуями выслушивала как само собой разумеющееся, что он тоже отпросился. Потом они решали, у кого из знакомых сегодня можно уединиться, и мчались туда со всей скоростью, дозволенной правилами дорожного движения.

Еле-еле дожидались желанного часа. Иногда и до кровати дойти не удавалось. Одежда разлеталась во все стороны. Хорошо, что осень выдалась теплая и одежды было немного… Целомудренная Вера все-таки задергивала шторы, слыша за спиной жалобный взвизг «молнии» на джинсах Андрея и шелест его рубашки. Обернуться не успевала: он уже обнимал ее горячим нежным вихрем, и огнем загоралась кожа, и немедленно слетало легкое платье и все прочие женские причиндалы, а дальше – безумие, сладкое падение в глубины бесстыдства… А иногда она шалила, дразнила его медленным раздеванием у зеркала, доводила до исступления – нет-нет, не подходи, еще немного, – и светилась нагим телом, как богиня любви Венера.

После – счастье. Жизнь пульсирует в висках, во впадинках живота, голос садится. В шорох одеял можно уже спрятаться, отдохнуть. Он не разрешал ей вставать, готовил еду и приносил. Она жадно ела, едва поднимая расслабленные руки, и тогда он ее кормил, а она предупреждала – с огнем шутишь, Андрюша… И снова исчезало время, пропадало куда-то пространство, оставалось только дыхание – вдох-выдох, натяжение струны, еще сильнее, немыслимо сильно, и потом – тинннь! – лопалась струна…

Однажды в квартире Даши Сотниковой они провели несколько безумных часов. Обессилели оба так, что и пошевелиться не могли. Хорошо, что подруга у Веры с пониманием, пообещала быть дома поздно вечером. А они тут с утра. Сквозь свои любовные неистовства Вера и Андрей слабо слышали какую-то музыку. Думали – через стену или потолок пробивается, у соседей играет… Потом собрались с силами, шатаясь, подошли к окну, чтобы воздуху глотнуть. Оказывается, внизу, напротив дома, почти что под окном, кому-то установили памятник. Весь день устанавливали, потом торжественно открыли. И на открытии памятника играл духовой оркестр, и какие-то чиновники произносили речи перед толпой. А они в это время…

Любовники очень смеялись. У них появилась тайно-шутливая фраза: «Ну что? Построим сегодня памятник или гулять пойдем?»

Приходилось и работе дань отдавать. Но и тут они ухитрялись устраивать частые встречи и желанные свидания. Андрей в ветклинике старался брать себе такие вызовы, чтобы заезжать в район Вериной больницы. После лечения больного животного он через пять минут уже подъезжал прямо к зданию с большими синими буквами «ЛІКАРНЯ», припарковывался и поднимался на второй этаж. Обычно перед гипнотарием сидела очередь, человека три-четыре, иногда больше. Андрей направлялся прямиком к двери, в заранее надетом докторском халате.

– По «скорой помощи»! Острый случай! Необходимо срочное психиатрическое вмешательство! – бросал он по пути авторитетной скороговоркой в усы.

Ожидающие смотрели на него с любопытством и сочувствием.

Он входил в кабинет и под радостным Вериным взглядом заявлял пациенту:

– Извините! Срочная консультация, врачебная необходимость. Подождите пять минут в коридоре! – И, как только человек выходил за порог, заключал Веру в свои объятия.

Они закрывали двери на задвижку и несколько минут целовались, как сумасшедшие. Эти поцелуи не утоляли взаимный сексуальный голод, а наоборот, только разжигали желание. Но посреди рабочего дня ни она, ни он не могли себе позволить большего – того, чего им так хотелось. После страстных объятий и поцелуев Вера, с раскрасневшимися щеками и сияющими глазами, говорила укоризненно:

– Что больные подумают? Меня из-за тебя с работы выгонят! – И выпроваживала Андрея из кабинета.

Выходя из гипнотария, он оборачивался и говорил в дверь, работая на публику:

– Спасибо, доктор! Если б не вы, я бы погиб! Вы гениальный психотерапевт! Фрейд вместе с Павловым вам в подметки не годятся!

Вера, закусив губу, чтобы не расхохотаться, сквозь узенькую щелку напутствовала Андрея:

– Больной! Принимайте все прописанные лекарства, и мы можем рассчитывать на скорое улучшение.

Мнимый больной отправлялся в свою ветеринарную клинику. И весь день мечтал о вечере, когда они снова встретятся…

Бывало, что и Вера мчалась на работу к Двинятину. По утрам, перед второй сменой в клинике, она ездила с Андреем на вызовы. Тут уж она облачалась в свой халат и с серьезным лицом старалась делать вид, что она – ветфельдшер.

Однажды Андрея вызвали к заболевшему хомяку. Хозяева хомяка, пенсионеры, не на шутку разволновались: их питомец ничего не ест и худеет. К приезду ветеринаров квартиру уже заполнил едкий запах валерьянки. Действительно, на хомяка было жалко смотреть. Он сидел одеревеневшим столбиком, уставившись своими глазками-бусинками в одну точку. Правда, до худобы толстячку по кличке Лучано было далековато.

Андрей внимательно осмотрел его.

– Хм, – удовлетворенно сказал он. – Смотрите, коллега, какой любопытный случай.

«Коллега» подошла и наклонилась над хомячком. Пенсионеры тревожно вытянули шеи, стараясь не пропустить диагноз. Вера изо всех сил пыталась не рассмеяться.

– Видите, – серьезно продолжал Двинятин, – как сильно вздуты защечные мешки?

– Вижу, Андрей Владимирович, – сказала Вера.

– Это потому, что они наглухо забиты едой.

– Доктор, – простонала хозяйка, – это не страшно? Он выживет?

– Ну, – солидно сказал Андрей, – есть реальная опасность абсцесса…

Действительно, щеки Лучано, казалось, вот-вот лопнут. На ощупь они были как старые резиновые мячи, окаменевшие от времени. На еду хомяк даже не смотрел.

– Вы понимаете, доктор, – взволнованно обратилась старушка к Вере, – Лучано – не наш хомяк! Он внучкин! Она с родителями отдыхает в Египте, а нам вот оставили беднягу, чтобы мы за ним присматривали. А мы недосмотрели… И вот он заболел! Что же теперь будет?!

– Даже страшно подумать, если с ним что-нибудь случится! – вторил супруге дедушка. – Внучка нам этого никогда не простит!

Пока Двинятин продолжал осмотр хомяка, Вера решила успокоить и отвлечь стариков.

– Скажите, пожалуйста, почему у него такое забавное итальянское имя?

– Это наши дети его так назвали. В честь Лучано Паваротти. Внучка его еще иногда называет Толстый Луччо!

– А что, по-моему, похож! – улыбнулась Вера, вопросительно глядя на Андрея. Дескать, что дальше? Как лечить будем?

И Андрей не обманул ожиданий.

– Хомяк привык закладывать за щеки сухое зерно, – спокойно и доброжелательно пояснил Двинятин. – Оно хорошо перерабатывается и попадает куда надо. Но поскольку вы подкармливали Луччо всякой человеческой едой… Да-да, не нужно отрицать очевидное! В частности сыром. Признавайтесь, каким сыром вы его баловали?

– Камамбером… – робко прошептала бабушка.

– Эх! Говорил я тебе! – всплеснул руками дедушка.

– Вот почему у него забились защечные мешки. К сыру они у него не приспособлены. И теперь мы будем их промывать. Там есть такие специальные канальчики…

Работал Андрей очень умело и быстро. Тугие резиновые щечки хомяка вскоре вернулись в свое нормальное состояние. Лучано вновь стал энергичным и веселым. Вначале робко, с опаской, затем все смелее он принялся грызть сухие зернышки. Через полчаса он уже вел себя как ни в чем не бывало.

Старики не могли нарадоваться на хомяка. Когда они провожали врачей до двери, старик возбужденно говорил старухе:

– Ты смотри, какая нынче продвинутая ветеринария пошла! Один врач занимается больным животным, а другой в это время успокаивает его хозяев! Подумать только, до чего мы дожили!

Уже на лестнице Вера и Андрей расхохотались…

Иногда было свободное время, но найти место для уединения влюбленным не удавалось. Тогда они бродили по городу. Они показывали друг другу Киев, словно свой семейный альбом, раскрывая друг перед другом какие-то переулки, проходные дворы, особенные тайные лестницы и задворки – как страницы. Город втягивал их в свои аллеи-проспекты, оглушал внезапной тишиной сквериков, кружил голову высотой смотровых площадок.

– Гляди, – показывала Вера, – вот здесь был мой дом. Здесь я родилась, видишь? И бегала во дворе с мальчишками, по деревьям лазила. У меня была коса.

Андрей сразу представлял себе эту косу, и ему хотелось обнять любимую, поднять на руки.