Текст книги "Завоевание куртизанки"

Глава 19

Верити, идя по коридору, ни на мгновение не забывала, что следом за ней, почти за ее спиной, идет сильный мужчина более шести футов роста.

Стройный, сильный, возбужденный мужчина. Он был голым, и его интерес к ней не вызывал сомнений.

Это ее волновало.

И возбуждало.

Дрожь пробегала по ее телу от сознания, что эту откровенную мужскую потребность не может удовлетворить никто, кроме нее. Всего лишь пару дней назад это приводило ее в ужас. Сейчас же доставляло удовольствие.

Она больше не была дамой полусвета, которая разделяет ложе с мужчиной, зарабатывая себе на жизнь. Она больше не была бедной растерянной Верити, боявшейся, что погубит свою бессмертную душу, если уступит своим тайным желаниям.

Однако, когда они вошли в ее комнату, она все же остановилась в нерешительности.

Неожиданно ей показалось, что она совершает неисправимую ошибку.

Кайлмор подошел к Верити сзади и обнял ее.

– В чем дело? – шепотом спросил он.

Было что-то новое в том, как он чувствовал малейшую перемену ее настроения.

Она тихо, нервно засмеялась.

– Вы бы поверили, что я смущаюсь? Вы подумаете, что я просто смешна.

– Я думаю, ты совершенство. – Он выпустил ее из объятий и положил на постель. – Я весь твой.

Она знала, что в эту ночь это было правдой. Она уже давно смирилась с тем, что это останется ложью навсегда. Женщина, подобная ей, не признает слова «навсегда».

Пока было достаточно этой ночи.

Одним плавным движением Верити сняла прозрачную ночную рубашку. По его телу пробежала судорога, а губы плотно сжались.

– Я не уверен, что это удачная мысль, – хрипло сказал он. – Если ты хочешь, чтобы я не давал волю рукам.

Она рассмеялась смехом Сорайи.

– Если потребуется, я свяжу вас. Теперь ваша очередь.

Как она могла шутить, говоря о похищении? Но так получилось, что все прежние обиды и ненависть исчезли.

Если бы он не похитил ее, она бы все еще была искалеченным существом, смирившимся с таким полуживым существованием. Добрые дела, независимость, незамужнее положение, долг перед семьей, все это не могло сравниться с избытком и богатством чувств, поглотивших их в эту ночь.

Мысль о разбитом сердце тоже мелькнула, но Верити прогнала ее. Она с жадностью хотела наслаждаться радостью. Не важно, насколько ее хватит. Не важно, какой болью она заплатит за эту радость в будущем.

Он обхватил ее талию с такой силой, как будто хотел больше никогда не выпускать из своих сильных рук. На губах Верити появилась медленная сладострастная улыбка.

Сорайя была сильной, но Сорайя была выдумкой. То, что Верити сейчас чувствовала, исходило из самой глубины ее естества. Это была всепоглощающая страсть к этому сложному, любимому мужчине.

Он увидел выражение ее лица, и его ярко-синие глаза потемнели. Им было знакомо это взаимное возбуждение. Но такого накала страсти они еще не испытывали, каких бы высот чувственности ни достигали в прошлом.

Она наклонилась и медленно, с наслаждением, как бы познавая его, поцеловала его грудь. Мускусный запах опьянял ее сильнее всякого вина.

Она с удовлетворением заметила, что Кайлмору становится трудно дышать. Ей так хотелось этими поцелуями лишить своего любовника общеизвестного самообладания. По-видимому, ей это удалось.

По телу Кайлмора пробежала дрожь.

О, она выбрала себе мужчину с восхитительно мощной мужской силой. И вся эта мужественная плоть принадлежала ей, только ей, девушке, которой повезло.

Скоро, очень скоро она ощутит ее. Кайлмор застонал и запустил руки в ее волосы.

Она старалась продлить эту любовную игру. Его распростертое в чувственной муке тело вызывало удовлетворение какой-то чисто женской части ее души. Кайлмор вздрагивал от ее чувственных поцелуев, безмолвно умоляя о новых.

И она хотела дать ему большее. Желание настойчиво билось в ее крови, требуя закончить эту муку.

– Mo cridhe… – с трудом произнес он, приподнимая бедра навстречу ей.

Она понимала, что он дольше не выдержит.

Ее собственное желание вспыхнуло как молния, когда она почувствовала, как он яростно, но бесполезно пытается обуздать свою страсть.

Ей хотелось, чтобы он потерял власть над собой.

Безудержное желание удержать и сохранить эту минуту, как скупец хранит свое золото, не покидало ее, а возбуждение все возрастало.

– Да, – шепнула она.

Кайлмор был очень нежен. Она обхватила его бедрами, и он прижался к ее мягкому животу. После их распутного прошлого это должно было показаться им таким привычным.

Но он не мог избавиться от странной мысли, что занимается любовью с девственницей. Вопреки всем тем наслаждениям, которые они когда-то разделяли. Вопреки тому, что он делал с нею в этом доме. Вопреки безумию, до которого его доводили ее умелые руки и губы.

С нежностью, как будто впервые касаясь ее, он ласкал тело Верити.

Он не спешил, подавляя бурлившее в его крови желание. Он думал только о ней. После всех его преступлений против нее он был перед нею в долгу.

Он ласкал и целовал ее груди, пока она, задыхаясь, не задрожала в его объятиях.

Он старался сохранить свободное дыхание и силу воли, чтобы не испортить ей удовольствия. Осторожно, проявляя сдержанность, которая почти убивала его, он вошел в нее. Ее вздох был самым сладким звуком из всех, какие ему приходилось слышать.

Он ощущал себя силой, владевшей миром. Он распоряжался множеством судеб. И в то же время знал: такой интимный безмолвный момент был самым важным в его жизни.

Он долго не шевелился, не нарушая совершенство их близости.

Они были как одно целое.

Он всегда отмахивался от этой мысли, как от сентиментальной чепухи.

Но в течение нескольких божественных секунд не знал, где кончается он и начинается она.

Но все же он был только человеком. Он больше не мог сдерживаться. Он начал свой ритм движений, и сразу же им овладело чувство окончательного возвращения домой.

Она радостно вздохнула и приподнялась вместе с ним.

Его знаменитое самообладание разлетелось на тысячу блестящих осколков.

Верити медленно возвращалась из сияющего мира безграничного наслаждения. На нее навалился обессиленный Кайлмор, уткнувшийся лицом в ее плечо. Его тяжелое разгоряченное тело давило на нее, но Верити не хотелось отпускать его. Она еще крепче обняла его, дыхание постепенно успокаивалось.

Трудно поверить, что она, великий эксперт плотских наслаждений, ничего в них не понимала. В ее прошлом были лишь бледные подделки под что-то редкостное и настоящее.

Ей хотелось смеяться от радости. Ей хотелось плакать от обиды, что так много прошло мимо нее.

Закрыв глаза, она вспоминала, как на мгновение ощутила что-то знакомое, когда их тела соединились.

Впервые за всю свою жизнь она чувствовала полное удовлетворение. Невежественная деревенская девушка. Заботливая кормилица Бена и Марии. Боязливая служанка. Любовница Элдреда, скорее дочь, а не любовница, особенно со времени его болезни. Наставница Джеймса. Наваждение Кайлмора. А затем его разгневанная непокорная пленница.

Дочь. Сестра. Любовница. Пленница. Возлюбленная. Все это – женщина, которая полюбила Кайлмора. И в конце всех мучительных бурь Верити сейчас наслаждалась покоем, которого никогда не знала.

Слова «я люблю тебя» готовы были сорваться с ее губ.

Но этого она никогда ему не скажет. Не ради себя – она никогда не перестанет любить его. Ради него.

Последние несколько дней показали, что он далеко не тот бесчувственный камень, каким так старался казаться. Он уже пережил столько страданий. Она не позволит добавить еще одно.

Кайлмор пошевелился. Дыхание стало ровнее, а сердце больше не колотилось в его груди.

Когда он поднял голову и посмотрел ей в глаза, Верити увидела, что он тоже изменился. Его взгляд был ясным и спокойным. Исчез цинизм, постоянно омрачавший его черты. Впервые он действительно выглядел мужчиной на год моложе нее.

Она коснулась его щеки. Пробивавшаяся щетина уколола пальцы.

– У меня в постели медведь. – Ей хотелось легкости в разговоре.

Она почувствовала, как сморщилась от улыбки его щека.

– Мне следовало бы побриться.

– М-м….

– Я слишком тяжел для тебя.

– Может быть, немного.

Она провела пальцами по его лбу и отвела темные волосы от виска. Никогда раньше она не позволяла себе так свободно изучать своего любовника. Она так хорошо знала его тело, но простые проявления любви были совершенно ей незнакомы.

Он слегка толкнул ее, радуясь прикосновению, напомнив Верити котенка, который был у нее в детстве. Воспоминание было невинным, возвращавшим ее в почти забытые времена.

Она тихо рассмеялась.

– Вы скоро замурлыкаете.

– Ах, mо cridhe. Я уже мурлыкаю. Разве ты не слышишь. – Даже его голос звучал по-другому, мягче, с призвуком шотландского акцента.

– Как вы меня называете? – без особого любопытства спросила она, проводя пальцами по его лицу, надменному носу, ушам и бровям.

Он снова по-кошачьи закрыл от удовольствия глаза.

– Это просто местное название женщины.

По блеску его глаз она заметила, что разговор забавляет герцога. В голосе Кайлмора она услышала больше нежности, чем он хотел бы ей показать.

Какое это имело значение в момент совершенного счастья?

Кто же знал, что мужское тело способно вызывать такой восторг? Конечно, не самая знаменитая куртизанка Лондона.

Он целовал ее короткими игривыми легкими поцелуями, покусывая и пощипывая, они шутливо боролись, радостно переплетая ноги и руки.

Она снова чувствовала себя ребенком. Ребенком, у которого был самый лучший на свете друг.

Вскоре, когда игра стала приобретать цель, ребенок почувствовал явно взрослое желание. Его губы касались всего ее тела, шеи, спины, груди, ног. Казалось, он поцелуями утверждал свое право на собственность. С каждым поцелуем жар в ее теле повышался.

На этот раз наслаждение было сокрушительным. Мир разлетелся на раскаленные добела частицы. Задыхаясь, она ухватилась за Кайлмора, как за единственный надежный объект в рассыпавшемся мире. Но еще ярче было сияние, сопровождавшее бурный взрыв наслаждения. И когда Верити пришла в себя, она помнила только это сияние.

Потом они ненадолго уснули.

Проснувшись, она увидела Кайлмора, который, опершись на локоть, смотрел на нее сонными ярко-синими глазами. Синие глаза, впервые с тех пор как она узнала его, были спокойными, как море на заходе солнца. Должно быть, он вставал, пока она спала, потому что целый лес свечей заливал комнату золотистым светом. На его лице была нежность.

– Вот этого я и хотел в Лондоне, – тихо сказал он, целуя Верити. Его губы обжигали ее нежную кожу. – Почему ты так долго заставила меня ждать, Верити?

Она не стала притворяться, что не поняла его.

– Вы казались… вы казались слишком сложным для меня. Я предпочитала мужчин попроще.

– Поэтому ты взяла в любовники Мэллори.

Имя ее последнего любовника разрушило гармонию, возникшую между ними, как брошенный в дверь нож. Приятное волнение сразу же исчезло.

– Я не могу изменить свое прошлое, – резко сказала она, пытаясь отодвинуться от него, но он взял ее за плечо и остановил.

– Я только хочу понять. Я понимаю, почему ты была верна Элдреду. Но Мэллори был смешон.

– Он был милым. Я думала, что сумею помочь ему. – Она улыбнулась, но, увидев помрачневшее лицо Кайлмора, пожалела об этом.

– Ты любила его, – проворчал он.

Она, пристальнее посмотрев на Кайлмора, сдержалась и не стала отрицать этого. Он казался смущенным, пристыженным, расстроенным.

Он ревновал.

Боже, это великолепно. Он ревновал. Ее! В их связи вовсе не было неравенства, в чем она всегда была уверена. Он искал подтверждения, что ей никто не нужен, кроме него.

Она успокоилась и легла рядом с ним.

– Нет, в то время я никого не могла полюбить.

Но его все еще волновал человек, такое короткое время занимавший место в ее постели.

– Он любил тебя. Должен был любить.

Казалось, его излишне беспокоило такое понятие, как любовь. А она-то думала, что любовь – чуждое для герцога Кайлмора слово. Очевидно, ошибалась.

– Весьма лестно, ваша светлость, – сухо сказала она. – Но честно говоря, он не знал, что со мной делать. Он был своего рода домашним человеком. Я учила его светским манерам, давала советы, как ухаживать за Сарой, и с удовольствием распрощалась с ним, когда все кончилось. Он добрый, милый человек, женившийся на своей любимой. Он не заслуживает вашей ненависти.

– За исключением того, что ты принадлежала ему, когда должна была принадлежать мне. – Его мощная рука еще крепче обняла ее. – Ты знаешь, что ты годами сводила меня с ума. Расскажи мне о других.

– О других?

Он с нежным упреком подергал длинную прядь ее волос.

– Не делай из меня дурака, Верити. Ты была самой известной дамой полусвета в Лондоне. У тебя было больше любовников, не только старый баронет и выскочка молокосос.

– Да, – сказала она, снова пытаясь освободиться из его объятий. – Был еще высокомерный шотландец, которому следовало бы надрать уши.

Кайлмор приподнялся над ней, его лицо побледнело от шока.

– Три любовника? – с явным недоверием спросил он.

– Незачем так демонстрировать свое самодовольство, – сказала она с искренней досадой.

– Тс-с, – прошептал он и принялся целовать ее. – Ты провела нас, mo cridhe. Самая скандальная женщина королевства чиста, как только выпавший снег.

– Не смейтесь надо мной, Кайлмор, – обиделась она.

– Я не смеюсь. Тебе надо перестать считать себя женщиной с клеймом алой буквы. Ты бы заставила покраснеть большинство светских дам.

– Ты забываешь о тех мужчинах, которых я своим коварством довела до самоубийства, когда впервые приехала в Лондон, – с горечью напомнила она.

Старая рана все еще не заживала.

– Ты не виновата в их смерти, Верити, – тихо сказал он.

Она смотрела ему в лицо, ожидая увидеть осуждение, гнев или отвращение, но синие глаза Кайлмора оставались серьезными, в них не было даже неодобрения.

Он говорил с такой уверенностью. Она вздохнула, подавляя рыдания.

– Клянусь, я не поощряла их. И все же они вышибли себе мозги из-за меня. Почему?

Он лучше других понимал чувство вины. Он знал, как оно разъедает душу. Разве он не страдал, не в силах помешать матери разорять имения и оплачивать политические амбиции?

Верити пережила годы ненависти и злобных сплетен о ее якобы фатальных чарах. Сплетники осуждали ее холодность и обвиняли в том, что она упивается своей властью над доверчивым и простодушным мужским полом.

– Они страдали от какого-то помешательства, ты была единственным объяснением их болезни, – медленно произнес Кайлмор, осторожно подбирая слова, чтобы смягчить ее боль. – В тот сезон в самом воздухе было что-то нездоровое. Я помню распущенность, огромные деньги, проигранные в азартных играх, бесстыдное распутство, дуэли со смертельным исходом. Сорайя с ее красотой и таинственностью была частью этого безумия. Но она не делала ничего такого, что бы заставило этих людей покончить с собой.

– Они умерли из-за меня, – прошептала она, пряча лицо. – Из-за того, кем я была и что я делала.

Жаждущая душа Кайлмора ликовала от того, что именно у него она искала утешения.

Горячие слезы обожгли его шею. И жадное желание навеки оставаться центром ее жизни угасло от неизмеримой жалости, охватившей Кайлмора. Он еще крепче обнял Верити.

– Пора простить себя, я уверен, что те беспокойные молодые люди уже давно простили тебя. Самоубийства были трагедией и жесткой напрасной потерей, но никогда не были твоей виной.

– Ты на самом деле так думаешь? – Ее робкий вопрос был едва слышен.

– Абсолютно в этом уверен.

Она лежала, успокоенная и усталая, такая хрупкая в его руках. Ему хотелось давать необычайные обещания, клясться в вечной верности, преподнести ей весь мир на золотом блюде.

Но он ограничился самым простым.

– А теперь спи, mo cridhe. Я буду оберегать тебя.

Глава 20

На следующий день, когда они с Кайлмором сидели в гостиной за поздним завтраком, Верити все еще была ошеломлена открывшимися перед ней блаженством и неведомой прежде любовью. Отдать себя, всю себя, было невероятным ощущением освобождения.

Преодолевая вялость, оставленную ночью страсти, в ней зрело новое чувство уверенности в себе. В эту минуту страсть, ум, смелость, красота Кайлмора принадлежали ей одной.

Что бы ни ожидало их в будущем, ничто не изменит того, что произошло между ними. Верити никогда не станет такой, какой была раньше. И Кайлмор тоже.

Когда-нибудь он все же уедет, чтобы занять по праву принадлежащее ему место в большом мире. Но никогда не освободится от нее.

Никогда.

День начался дождем, предоставляя идеальный предлог задержать герцога в постели. Верити обдумывала, какие невообразимые вещи она сможет проделать с его телом, когда они вернутся в ее комнату.

– Что это? – Он поднял руку и, перегнувшись через стол, начал перебирать ее пальцы.

Эти незначительные знаки их близости удивляли ее. Он всегда был страстным любовником, но она бы никогда не сказала, что он относится к людям, открыто проявлявшим свои чувства.

Он поднял глаза и взглянул на нее.

– Ты краснеешь, – с удовлетворением заметил он.

В этот день он особо проявлял свое самодовольство. Очевидно, она действительно плохо себя чувствовала, если находила это очаровательным, а не раздражающим ее.

Верити, улыбаясь, сделала глоток вина и внимательно оглядела комнату. Ее внимание привлек свирепо смотрящий на нее со стены олень.

– Знаете, – задумчиво сказала она, – эти украшения совсем здесь не к месту. Я никогда не представляла вас таким хвастливым охотником.

Кайлмор поставил бокал, вытер губы салфеткой и без всякого интереса посмотрел на траурные украшения.

– Это трофеи моего деда.

– Они не действуют на вас угнетающе, когда вы сюда приезжаете?

– Я не приезжаю. Я жил здесь с отцом, пока мне не исполнилось семь лет. С тех пор я сюда не возвращался. И если бы мне не потребовалось спрятать беспокойную любовницу, я бы сюда не вернулся. – На его лице появилось настороженное выражение, как обычно, когда она касалась его прошлого.

– Здесь неудобно, конечно, – равнодушно заметила она.

– Это чертова дыра, – коротко сказал он. – И я не хочу обсуждать это. Давай вернемся в постель.

Удивительно, как совпадали их мысли, она поставила свой бокал.

– Но мы встали всего лишь час назад.

Его черные брови недовольно сдвинулись.

– Это означает «нет»?

– Нет. – Затем, когда он еще больше нахмурился, добавила: – Это не «нет».

Он тихо рассмеялся, и этот низкий звук подействовал на нее как удар молнии.

– Не знаю, чем я заслужил тебя, – с чувством сказал он.

Она ответила ему таким же взглядом.

– И я не знаю. И не думайте, что вы всегда сможете пользоваться постелью, чтобы сбивать меня с толку.

– Почему же? У меня отлично получается.

Опять это самодовольство, черт бы его побрал. Он был так восхитительно доволен собой.

Но если он думал, что Верити забыла о своем любопытстве, то сильно ошибался. Прошлой ночью он заставил ее примириться с тем, что она сделала. В ответ на это ее любовь требовала избавить его от демонов. Если такое решение было вызвано чисто женской потребностью лучше узнать человека, которого она любила, пусть так и будет.

Что-то ужасное было похоронено в его прошлом. Он никогда не будет свободным, пока смело не оглянется назад.

Опираясь на его руку, она задумчиво вышла из гостиной.

Кайлмор, скрестив над головой руки, отдыхал и наблюдал за Верити. К его досаде она только что надела поверх изящно вышитой сорочки зеленое платье. Сорочка не скрывала прелести ее тела. А платье требовало от него, более богатого воображения.

Верити села за туалетный столик и начала расчесывать длинные блестящие волосы.

В ее теле ощущалась приятная боль, оставленная страстью, странное, незнакомое ей удовлетворение убаюкивало ее ум. День переходил в вечер. За окнами шел дождь, наполняя комнату холодным серым светом.

Хитрая улыбка появилась на пухлых губах Верити, когда в зеркале она поймала его взгляд. Она знала, что он не может насытиться ею, и чувствовала, себя колдуньей.

В ней была загадочная смесь искушенности и невинности. Последние несколько часов преобладала искушенность. Но на вершине наслаждения он заметил, как вспыхнули ее глаза, и этот взгляд проник прямо в его душу, которой, как он клялся, у него не было.

До сих пор.

Она смотрела на его отражение в зеркале все так же задумчиво, как и в гостиной.

Черт побери, она не забудет своих проклятых вопросов.

– Мистер Маклиш сказал, что мне нужно спросить вас об отце, – сказала она.

Вспышка гнева вывела Кайлмора из дремотного блаженства. Он рывком сел в постели и посмотрел на нее со всей надменностью, какую только сумел выразить.

– В самом деле?

– Да, – подтвердила она с удивительным спокойствием. – Он хочет, чтобы у меня создалось лучшее мнение о вас.

– Мне принесут его голову на блюде, – проворчал он.

Черт, Кайлмор не просто был в ярости, он чувствовал, что его предали. Хэмиш Маклиш был свидетелем всех его унижений в детстве.

– Он слишком полагается на старые обязательства, – заговорил герцог голосом Холодного Кайлмора, резким, отчетливым, ледяным. – Как и вы, мадам. – В зеркале он увидел, как свет померк в ее сияющих глазах.

– Да, ваша светлость, – равнодушно сказала она и снова занялась своими волосами.

Почтительное обращение уязвило его. Оно причиняло боль. Кайлмор вздохнул и поднялся с кровати. По выражению ее лица было ясно, что ему едва ли удастся заманить ее в постель в ближайшее время.

– Верити, позволь мне оставить свои тайны при себе. Это не тема для пустой болтовни, – сурово сказал он, натягивая бриджи.

Непонятно почему, но одежда казалась ему защитой от ее расспросов.

– Это была не пустая болтовня. От ваших драгоценных тайн вас преследуют кошмары. Когда вы кричите, вы зовете отца.

Резкими движениями, подчеркивавшими гнев, она начала скручивать густые черные волосы в узел. Кайлмор подошел и взял ее за руки. Несколько непослушных прядей беспорядочно падали на ее плечи.

– Довольно, Верити.

– Я пытаюсь привести волосы в порядок, – сердито ответила она.

– Волосы подождут. Или оставь их как есть. Мне больше нравятся распущенные.

Серые блестящие глаза смотрели на него с вызовом.

– Неужели мы не можем просто наслаждаться тем, что имеем? – Это была мольба. – Мы только что обрели друг друга. Не надо это портить.

Она недовольно нахмурила темные красивые брови.

– Сорайе платили за то, чтобы она делала то, что от нее требовали, ваша светлость. Боюсь, ваша следующая любовница оказалась женщиной с более независимой натурой.

Он рассмеялся. Не мог не рассмеяться.

– Сорайя тоже не была увядающей фиалкой. Память изменяет тебе, mo leannan.

– Перестаньте, говоря со мной, употреблять эти непонятные иностранные слова. – Его насмешки еще больше рассердили Верити.

– Здесь английский – иностранный, mo cridhe. – Он наклонился и поцеловал блестящую корону ее волос.

– Как пожелаете, ваша светлость, – тупо произнесла Верити.

Она тряхнула головой, освобождаясь от его рук. Он немного постоял позади нее, затем заходил взад и вперед по комнате.

– Черт бы тебя побрал, ты не переиграешь меня. Сколько бы ты ни дулась, ты не сделаешь меня своей игрушкой. – Всю жизнь он боролся со своекорыстными интригами своей матери.

Будь он проклят, если смирится с подобными манипуляциями своей любовницы.

– Как пожелаете, ваша светлость.

Она пренебрегла его просьбой оставить волосы в покое. Доставлять ему удовольствие она явно не собиралась. Чем сильнее он нервничал, тем более невозмутимой казалась она.

Закончив закалывать шпильками массу роскошных волос, Верити с холодным и отчужденным выражением лица повернулась и посмотрела на него.

– Чего теперь пожелает ваша светлость?

Это был голос Сорайи, и он ненавидел его. Кайлмор сдержал свой язвительный ответ. Он разглядел, что она скрывает под своей невозмутимостью. От того, что он увидел, до боли сжалось холодное сердце.

Боже, он обидел ее. Это было невыносимо.

Он клялся, что ничего больше не заставит ее страдать. Он клялся в этом своей жизнью.

Эта минута показала, чего стоила его клятва.

Чтобы избавить ее от страданий, он навредит себе, навредит другим. Он будет драться, лгать, воровать, убивать. Он сделает все.

Но не признает своего позора.

Проклятие, ничто не стоило этого.

Она не стоила этого.

Он схватил рубашку и через голову натянул ее на себя. Затем, развернувшись на каблуках, направился к двери. Пусть эта девка дуется, что не добилась своего. Когда они вернутся в Лондон, он купит какую-нибудь хорошенькую безделушку, чтобы смягчить удар.

Кайлмор остановился на пороге. О Господи, как он обманывал себя.

Сорайю удовлетворили бы такие подачки. Верити мог бы удовлетворить только подарок, дороже самого драгоценного бриллианта.

Верити была нужна его трепещущая, жалкая, ранимая душа.

Нет. Пусть убирается к черту. Он не мог этого сделать.

Но что значила его гордость, если он сделал ее несчастной?

Ничего. Меньше крохотной пылинки.

Но она станет презирать его, если он расскажет правду о своем детстве.

После чуда, свершившегося прошлой ночью, храбрость покидала его при мысли, что она снова станет презирать его. Он медленно подошел к окну и сквозь решетку посмотрел на залитую дождем долину.

– Мадам, я расскажу об этом, но это будет единственный раз.

Его голос звучал глухо.

Кайлмор ожидал, что она что-то скажет, может быть, подбодрит его. Но Верити продолжала молчать, хотя он чувствовал, что она не сводила глаз с его спины.

Он впился рукой в оконную раму.

– Мой отец, шестой герцог, был развратником, пьяницей и наркоманом. Он отравлял себя еще со школьных лет и постепенно, но неуклонно сходил с ума. Моя мать поселила его в этой долине, чтобы избежать скандала.

Он помолчал, давая Верити возможность выразить подобающие случаю удивление, отвращение или даже недоверие.

Она ничего не сказала. Может быть, он уже повергнул ее в такой шок, что она лишилась дара речи? Худшее еще было впереди.

Ему хотелось бы больше ничего не рассказывать.

Но он взял себя в руки и продолжил:

– В окружение отца входили Хэмиш, двенадцатилетняя любовница по имени Люси. И сын. Отец, чтобы досадить моей матери, решил отобрать у нее наследника. – Кайлмор по-прежнему говорил безжизненно и глухо. – Он никогда не понимал свою жену. Он ненавидел ее, но никогда не понимал.

Хотя все это казалось далеким прошлым, Кайлмор говорил быстро, без проявления каких-либо чувств, ибо боль и страх все еще жили в нем.

Он больше ничего не видел за окном.

Вместо залитой дождем долины перед его глазами вставали долгие темные ночи унижений и заточения в этом доме. Длинные темные ночи, которые коварная память превращала в одну бесконечную ночь. Кайлмор глубоко и судорожно вздохнул, готовясь рассказать остальное.

– Когда наступал приступ безумия, а они все усиливались и усиливались, он становился буйным. Он был угрозой для всех, кто находился рядом, но питал особую, злобную ненависть ко мне. Вероятно, потому, что я был так похож на мать. Он пытался убить меня.

Кайлмор помолчал, воспоминания жалили его как ядовитые змеи. С горечью в голосе он продолжал.

– Он умер на руках Люси, когда мне было семь лет. Несчастная маленькая шлюшка не знала, что его отвратительные болезни через год прикончат и ее. После смерти отца мать отправила меня в Итон, а сама выгнала, арендаторов, обрекая их на голод или эмиграцию.

Он снова умолк. Конечно, теперь Верити выскажет что-нибудь. Возмущение, сочувствие. Даже насмешку. Но напряженное молчание продолжалось.

Может быть, она радовалась, видя, как низко он пал. Его мать смаковала бы такую минуту. Она сделала целью своей жизни растоптать его гордость и превратить сына в творение своих рук.

Матери это так и не удалось. Но Верити могла уничтожить его одним словом.

Видит Бог, он так устал притворяться великим герцогом Кайлмором. Он находил некоторую свободу в том, что признавал правду, скрытую за фальшивым величием.

Молчание продолжалось.

Что это с ней? Почему, черт побери, она ничего не говорит? Ведь его трагическая исповедь заслуживала какого-то отклика.

Порыв ветра бросил струи дождя на оконное стекло.

Какой смысл прятаться? Он должен посмотреть на нее. Он уже не тот испуганный ребенок, каким был когда-то в этой долине.

Поворачиваясь, он едва осмелился взглянуть на нее. Что он увидит на ее лице? Презрение? Жалость? Торжество?

Или, хуже, равнодушие?

Верити по-прежнему сидела у туалетного столика. Кайлмор заставил себя посмотреть ей в глаза.

И наконец понял ее молчание.

Не веря своим глазам, он вглядывался в ее прекрасное лицо. Глаза Верити были полны печали, и слезы блестели на ее щеках.

– О, мой дорогой, – дрогнувшим голосом сказала она.

Неуверенно улыбнувшись, она протянула ему дрожащую руку.

Его одинокое, недоверчивое сердце открылось навстречу манившему его жесту. Двумя шагами он пересек комнату и упал подле нее на колени.

– Верити… – прошептал он и зарылся лицом в ее колени.

Верити склонилась, согревая его своим теплом.

– Это кончилось. Это кончилось. Мне так жаль, что вам пришлось пройти через это. Мне так жаль, – чуть хриплым от слез голосом говорила она. – Но вы были таким смелым маленьким мальчиком.

Она продолжая что-то шептать, гладила его по волосам с такой нежностью, что ему хотелось рыдать.

Но он не зарыдал. Он уже не слушал ее слова, а только впитывал в себя ее безграничное сострадание, заполнявшее холодную пустоту в душе.

Закрыв глаза, Кайлмор отдался во власть благодатной темноты. Темноты, заполненной милой Верити.

И в этой темноте истина, с самого начала прятавшаяся в его сердце, наконец заставила себя услышать.

Он так долго спасался бегством от своих чувств, что даже сейчас страшился этого неизбежного момента.

Но было слишком поздно. Истина вышла на свет. Кайлмор ничем не мог заглушить ее настойчивые требования.

Он так жаждал обладать телом Верити, потому что еще сильнее жаждал обладать ее душой.

Она дополняла его в чем-то, что он только начинал понимать, хотя его сердце всегда чувствовало в ней свою половинку.

Он совершал преступления против нее, использовал ее, желал, ненавидел, жестоко обращался с ней.

И все это время она была его единственной надеждой на спасение.

Он стоял перед нею на коленях, схватившись за нее, как человек, тонущий в штормовом море. Она пережила лишения, потери и насилие. Она противостояла им со смелостью и безграничным желанием пожертвовать собой ради тех, кого любила. Она не прибегала, подобно ему, к легкому пути защиты – цинизму и безразличию.

Кайлмор любил ее всем своим существом.

Он любил ее.

Тяжелый груз одиночества и терзаний упал с его плеч. Он лишь испытывал радостное облегчение оттого, что доверился ей, он знал, что она не предаст его.

Она видела его с самой плохой стороны. И не отвергла.

Когда-нибудь он расскажет ей о долгих, трудных годах учебы в Итоне, куда после наследования титула Кайлмор приехал полуграмотным дикарем. Над ним издевались, его били и травили другие мальчишки, которые слишком быстро почувствовали его одиночество.