Текст книги "Паблик [Публичная]"

24

Мы сидели в его лимузине. Перегородка между нами и водителем была поднята, но все же я кивнула в его сторону и попросила:

– Пусть он выйдет.

– Лена, ты и раньше никогда не распоряжалась. А теперь уж подавно. Скажи спасибо, что я согласился поговорить напоследок.

– Скажи мне только одно. Почему ты это сделал?

– Полина тебе все объяснила. По-моему, вполне доходчиво.

Я повернулась к нему.

– Дело ведь не в этом, Игорь. Я же знаю. Признайся.

– Что ты хочешь услышать?

– Игорь… Я сама хотела уйти. Во мне что-то надломилось. И ты просто это почувствовал. Решил, что больше не можешь мне доверять.

– Ты о своем осветителе?

Я вскинула на него голову.

– И о нем знаешь…

Игорь вздохнул:

– Почему все бабы такие… Одинаковые.

Он повернулся и заглянул мне в глаза.

– Стоит появиться надежде, что в этот раз все будет по-другому, как повторяется то же, что и всегда.

– Что ты имеешь в виду?

– Явно не то, о чем ты сейчас подумала. Потому что ты – тоже баба. А ваши мысли всегда движутся в одном направлении. Любит-не любит. Мне же приходится с этим работать. Век бы так не делал, но обстоятельства заставляют. Потому что вы, бабы, в сто раз безжалостнее мужиков, а мне в моем деле необходимо это качество. Но на смену вашей жестокости, когда дело уже сделано, обязательно приходит чертова сентиментальность. Слезы, раскаяние, поиск любви, чтобы утешиться. Насколько же вы двуличны! Не видел бы каждый раз своими глазами, никогда бы не поверил. Если завалили дело, то ваша неудовлетворенность растворит всех вокруг в своем яде. Если добились своего, то сожрете окружающих свалившимся на плечи раскаянием. Но одно безусловно: вы никогда не бываете удовлетворены. И этот нескончаемый поиск «того не знаю чего», которым вы занимаетесь на протяжении всей вашей жизни, всенепременно приводит к одному и тому же. Вы зазнаетесь и начинаете мнить о себе не Бог весть что. Считать, что никто вас не понимает. Оттого, что просто вы такие особенные, уникальные, ни с кем несравнимые. Думать, что самые умные, а все вокруг вас – дураки. Вот и ты туда же. Какие были данные, а итог такой же, как у всех остальных… Вот с чего ты взяла, что умнее меня? Я же предупреждал тебя!

– Знаешь, Игорь… Еще каких-нибудь две недели назад этот день стал бы для меня трагедией всей жизни. А сегодня я сижу здесь и думаю только об одном: мне все равно. Нет, правда! Вот ну совсем! И, возможно, я даже рада, что все так сложилось… Я очень устала. И поняла, что больше не хочу так жить.

– Какая помпа!

Он закурил.

– Дура ты, Лена. Ни черта ты не поняла. Жизни другой тебе захотелось? Решила, что для этого достаточно одного желания? Нет, крошка. Ты – аквариумная рыба. Если тебя выпустить в океан, ты там сдохнешь. И даже в том случае, если вдруг сможешь приспособиться, не питай иллюзий, что большая вода тебе понравится. Ты никогда не знала другой жизни и сильно заблуждаешься, что она придется тебе по вкусу. Везде хорошо, где нас нет. Но как только мы туда приходим, как только пространство заполняется нашим дыханием, так сразу выясняется, что и новое место не особо отличается от старого. Потому что не место делает реальность, а то, как именно ты в этом месте квартируешь.

Игорь сделал паузу и посмотрел мне в глаза.

– И твое непонимание таких прописных истин меня даже немного озадачивает. Какой же ты, оказывается, до сих пор несмышленыш! Все желание пропало тебя наказывать. Так, что ли, тебя отпустить?

Он снова помолчал.

– Пожалуй, проявлю великодушие. Тем более, что пришло понимание: ты для меня не опасна. Слишком наивна.

Я снова посмотрела на него.

– Игорь, мы с тобой чудовища. Ты и я.

– И что?

В моих глазах заплясали слезы.

– Неужели это никогда тебя не угнетало?

– Я всегда предпочитал получать удовольствие от осознания этого. А что ты предпочитаешь? Сгореть от чувства вины?

– А если я просто хочу, чтобы кто-нибудь меня любил? За одно только то, что я есть на белом свете.

– Это утопия. Либо ты – чудовище, главная сила, которая стоит надо всеми. Либо ты аленький цветочек, которого любят, но ровно до тех пор, пока не придет главная сила и не сожрет тебя со всей твоей любовью. Ты уж определись, что тебе ближе.

Какое-то время я просто смотрела на него. Потом открыла дверь лимузина и вышла.

25

Я сидела, уперевшись спиной в заднюю стенку дивана и тупо смотрела в окно. Еще недавно рядом со мной в этой позе сидел Марат. Воспоминание об этом отозвалось внутри каким-то тупым тянущим чувством. Слез больше не было. Осталось только всепоглощающее ощущение безысходности, неспособности что-то изменить, как-то противостоять своей реальности. Это ядовитое чувство напрочь поглотило меня. Оно пугало своей жестокой новизной, но в то же время было таким родным, будто я жила с ним вечно.

Мысли о Марате теперь казались мне невозможными. О нем физически было немыслимо не думать, но и думать о нем было совершенно нельзя. Марат – табу для таких, как я. Он – луч света, проникший сквозь всю толщу моей безысходности для того, чтобы помаячить надеждой, тут же скрыться и никогда более сюда не проникнуть. Этот человек источал свет. Несмотря на хмурое выражение лица, ненависть в глазах, такой пугающий ореол враждебности, он все время светился чем-то неведомым для меня. Наверное, обычные люди назвали бы это добром. Я не знаю. В моей жизни никогда не было добра. Не было любви. Не было счастья. И не будет. Эти понятия с адом не совместимы.

Понимание того, что Игорь был прав, доводило меня до отчаяния, но не могло не отрезвить. Он вылил ушат холодной воды на мое измученное тело, и это помогло. Теперь ощущение безысходности стало для меня самым близким, самым дорогим. Я осознала простую истину: жираф не может полюбить бегемота. Я – часть своего мира и мое место только здесь.

Прикурив очередную сигарету, я взяла мобильник и нацарапала сообщение. Когда оно уже улетело к адресату, я встала, вытянулась и набрала номер Паши Пресмыкайлова.

На том конце мобильной сети долго раздавались гудки. Но вот, когда я уже собиралась сбросить вызов, его слегка обескураженный голос спросил:

– Лена?

– Павлик, привет.

– П-прив-вет…

– Как жена, как дитё?

– Так ты не знаешь?

– Не знаю о чем?

– Она меня бросила. Сразу после того дня.

– Так она все же узнала про нас?

– Да.

– Почему не позвонил?

– А что звонить… Причем здесь ты…

– И ты что, все это время… Был один?

– Она забрала Мишутку и уехала. На следующее утро. Подала на развод. А я… Я пил некоторое время. Но сейчас уже не пью.

Его голос звучал так трогательно, что у меня ёкнуло в области сердца.

– Паша, почему ты не позвонил мне?

Он молчал. Я повторила:

– Почему?

– Потому что это бессмысленно. Зачем делать бессмысленные вещи…

– А, может, не так уж и бессмысленно?

– Лена, я же знаю тебя. Я никогда не был тебе нужен. Ты же отца любишь. А я…

Он замолчал.

– Что ты?

– Послушай, не надо. Давай прощаться. Я не хочу говорить об этом.

– Паша, я сейчас приеду.

– Зачем?

– Затем что все теперь будет по-другому.

* * *

Света встретила меня на пороге. Она как раз собиралась выходить.

– Зачем ты приехал?

– Переезжай ко мне.

Она посмотрела скептически и недовольно покачала головой.

– Марат, я просила тебя не приезжать больше. Отойди, пожалуйста, мне надо идти.

Она попыталась меня отодвинуть. Не тут-то было! Я взял ее за талию, отвел от двери и прижал к стене.

– Ты не поняла меня… В квартиру моей бабушки.

Я пытался уловить, что за выражение появилось в ее глазах.

– Я уехал из Авксома. Оставил бригаду на Егора. Буду работать здесь. Электриком на заводе. А ты… Ты, пожалуйста, переезжай ко мне.

Дотронувшись до ее щеки, я сказал:

– Знаешь, я одно понял: наша жизнь – это путь, который мы выбираем. И я не хочу, чтобы в конце моего пути все сложилось так, как ты тогда сказала. Я хочу жить с тобой, Свет. Не могу без тебя.

– Марат… Я понимаю, тебе не по себе. В последнее время ты привык жить не один и сейчас тебе одиноко. Но это пройдет. У тебя появится новая девушка. По-другому и быть не может. И все забудется. А мы с тобой разные, и нам совсем разное нужно от жизни. И это твое решение, насчет переезда, оно больше напоминает мне порыв. Потом ты остынешь, поймешь, что погорячится и начнешь относиться к этому как к жертве. И у нас снова ничего не получится.

– Светлячок, подожди… Ты ничего не понимаешь… Я знаю, что мы разные. Ты – хорошая, а я… совсем запутался в своих чувствах. Перестал отличать добро от зла, хорошее – от плохого…

– Неправда, Марат. Невозможно перестать различать такие вещи. Каждый человек в глубине души знает, что такое хорошо, а что такое плохо. Просто иногда людям удобнее не признаваться в этом.

– Наверное, ты и в этом права. Ты почему-то всегда оказываешься правой. И это даже немного раздражает… Но я не об этом сейчас хочу тебе сказать. Ты – самый дорогой для меня в мире человек. Только с тобой мне хорошо. Когда ты ушла, мне показалось, что у меня из-под ног почву выбили. Я с тех пор ни о чем не могу больше думать. Ты нужна мне, Светик! Пожалуйста, возвращайся.

Она опустила глаза и тихо сказала:

– Эх, Марат… Сколько красивых слов ты сказал, но в конечном итоге я не услышала ничего нового…

Теперь она смотрела в глаза. На ее ресницах дрожали слезы.

– Самая дорогая, самая нужная и какая-нибудь там еще самая… Ты – эгоист. Собственник. Оказался неспособным меня удержать, и сейчас просто не хочешь в это поверить. Вот о чем эта история. Но я видела, каким ты стал, когда на горизонте возникла она. Пусть ты злился, сопротивлялся, очень не хотел этого принимать, но… Ты был настоящим. Глаза горели, руки нервно подергивались. Со мной у тебя никогда такого не было. Ты предвкушал. А я сидела рядом и наблюдала за этим. День, второй, третий. Если бы я не ушла, это тянулось бы бесконечно. Ты бы продолжал сидеть на двух стульях, разрушая под собой оба. А сейчас произошло следующее: ты попробовал ее на вкус в тот момент, когда тебя уже согнали со второго стула. И этот вкус показался тебе таким же обыденным, как и всегда. Оказалось, что стулья, когда сидишь на них по-отдельности, ничем друг от друга не отличаются. И ты остался у разбитого корыта: пока ловил журавля – улетела и синичка. Вот отчего тебе тоскливо.

Она размазала слезы по своим щекам.

– Пожалуйста, отойди. Мне нужно идти.

Ноги меня не слушались. Я прекратил дышать. Света отодвинула меня рукой и ушла.

В кармане джинсов звякнул сигнал сообщения. Я вытащил телефон и прочитал:

«Пожалуйста, не осуждай меня за то, что не хватило сил что-то изменить. Я всегда буду помнить. Храни тебя Господь».

Это не отозвалось в моем сердце никакими новыми ощущениями. Самое страшное ведь только что уже произошло, Света не приняла меня обратно. Но в этот момент в голове всё же мелькнула мысль: и мимолетного появления в моей жизни Елены Маяковской оказалось достаточным для того, чтобы разрушить ее до основания.

Эпилог
Пять лет спустя

Многочисленные отпрыски всех самых известных семей Авксома собрались у нас на веранде. Летняя гроза выгнала всех с улицы, где еще пять минут назад задували свечи на торте именинницы. Успели как раз вовремя.

Никогда не любила всех этих маленьких спиногрызов, но делать было нечего: наследнице самой знаменитой империи Авксома, Леночке Пресс, сегодня исполнялось три годика. По такому случаю нельзя было не собраться. Весь столичный бомонд припер своих слаборазвитых детишек в загородный особняк Прессов. Дедушка Игорь держал малышку на ручках и дергал ее за носик. Кажется, в эту минуту он был счастлив. Паша Папаша в картонном колпаке набекрень бегал под дождем, в попытке спасти остатки праздничного стола. Этот уж точно был счастлив, как бывают только дураки. Я улыбнулась. Картинка, и правда, показалась мне умилительной.

На мгновенье я подумала: как бы выглядела моя дочь, если бы ее отцом стал не жгучий кареглазый брюнет Павлик, а мужчина другого типажа. Какой-нибудь блондин, к примеру… Со светлыми голубыми глазами… И самой щемящей душу улыбкой в мире…

Я зажмурилась и быстро пришла в себя, не дав моему главному другу – ощущению безысходности, разложить палаточный городок скорби в моем сердце. Пусть все остается как есть. Фатально ровная гладь моей жизни не должна быть потревожена. Леночка Пресс получилась настоящей красоткой, не то что ее мама. Эта девочка внешностью вся пошла в отца. Надеюсь, что умом все же пойдет в меня… Тогда она разобьет кучу сердец и покорит все Олимпы мира. Ее ждет блестящее будущее, в котором не будет места жгучему ощущению безысходности. Только счастью, радости и головокружительному успеху. Никак иначе.

Изрядно промокший Павлик подошел близко и чмокнул меня в щеку. Он расплылся в широкой улыбке беспросветного идиота, которая не могла никого оставить равнодушным.

– Прекрасный сегодня удался праздник, милая!

Да, это было чертовски заразительно. Я просто вынуждена была улыбнуться в ответ.

– Согласна. Его надолго запомнят.

– Я люблю тебя, Лен! Ты делаешь меня очень счастливым!

– Знаю, Павлик. Мне это приятно.

Он улыбнулся шире. Хотя куда было еще шире…

– Ты у меня самая лучшая, самая добрая!

– Угу, – иронично отозвалась я. – Смотри лучше, какая она у нас с тобой вышла красотка. И, кажется, дедушка того же мнения. По-моему, он доволен.

– Должно быть. Иначе вряд ли бы он принял решение поставить тебя во главу ВиВиМоудел.

– Что? – обалдела я.

– Да, Лен. Только что мне сообщил. Полина Юрьевна уже не справляется. Слишком большой объем роботов стал. Планировали до шестидесяти процентов, а замена произошла на все восемьдесят. Вот он и решил…

Я страстно поцеловала мужа.

– Ты его уговорил… Павлик, знаешь, а я ведь тоже тебя люблю.

– Знаю. Своей любовью. Так можешь только ты.

Обернулась к Игорю. Тот подмигнул мне. Тогда я снова посмотрела в глаза Павлика, и на миг мне показалось, что где-то я уже видела такую искру. Очень отдавало искренностью и добром. Я потянулась к губам мужа и вложила в свой поцелуй именно эти чувства.

* * *

– Марат? Что ты здесь делаешь?

– Поздравляю с днем рожденья сына!

Я протянул небольшую коробку, перевязанную черным бантом. Света приняла ее и потупила взгляд.

– Спасибо… Помнишь, значит.

– Помню.

Она помолчала.

– Давно тебя не видела. Как ты?

– Все еще жду тебя.

Она вскинула голову. В ее глазах тут же заблестело.

– Пожалуйста, не надо. Сейчас Сережа с Павликом спустятся. Я просто вышла на воздух. Подышать немного.

– Не страшно. Я уйду.

Мы молчали.

– Ты красивая, Светка. Очень красивая. Не меняешься совсем. Только если лучше становишься.

– Марат…

– Нет, уж дай сказать. А то я могу никогда больше на это не решиться. У нас ведь есть пару минут?

Она кивнула.

– Пять лет назад ты сказала, что у меня непременно появится новая девушка. Но не появилась. Я хочу, чтобы ты знала. После тебя у меня так никого и не было.

– Марат…

– Дай договорить. Я – осел. Упорно не хотел говорить тебе о любви. Копался в себе, все никак понять не мог, что мне важнее, тебя вернуть или в любви признаться. Сомневался ходил, любовь ли это. Думал, все заживет со временем. А сегодня утром встал и понял, что не могу больше держать это в себе. Ты ведь знала, что у меня никого нет. Но ты такая же ослица. Вначале нашла себе этого Сергея, потом еще и ребенка от него родила. А сама ведь только меня любишь.

Она молчала. Слезы тихо скатывались по ее щекам одна за другой. Наконец, Света закрыла лицо ладонями и расплакалась.

– И я тебя люблю, слышишь? Я только тебя люблю. Тебе это было нужно услышать? Именно этих слов не хватало? Так вот я не могу больше держать их в себе.

Она разомкнула руки, сделала глубокий вдох и произнесла.

– Марат, у меня семья. Муж, сын. И ему сегодня исполнилось три года. Что ты хочешь?

– Я тебя хочу, Светка. Одну тебя. И мне плевать, что это невовремя, мне все равно, что это разобьет кому-нибудь сердце. Я не могу так больше. Ты мне нужна.

– Поздно.

– А когда было не поздно? Сколько еще мне надо было таскаться за тобой, чтобы ты, наконец, осознала, что я тебе не вру?

– Уходи, Марат. Я передам Павлуше твой подарок. Спасибо, что зашел.

Из подъезда вышел высокий симпатичный мужчина с ребенком на руках. Сердце жалобно сжалось. Зачем я здесь? Как могу разрушать этот маленький островок чужого счастья? Сам не можешь, Марат, так дай другим. Я слегка улыбнулся и помахал им рукой. Сергей бросил на меня угрюмый взгляд. Они подошли. Прервала молчание Света:

– Павлик, дядя Марат зашел поздравить тебя с днем рождения.

Она протянула мальчугану коробку. Сергей тут же отозвался:

– Дяде Марату лучше забрать подарок себе.

Он взял из рук Светы коробку и отдал ее обратно мне, после чего с нежностью в голосе обратился к жене:

– Светик, пойдемте скорее. Мы уже опаздываем.

Обняв ее за плечи, он увел любовь всей моей жизни по направлению к их машине. А я остался стоять, держа в руках коробку, перевязанную черным похоронным бантом.

 
Дух злой парит в темном небе;
Нет мест, где он ещё не был.
Быль тот полет или небыль?
Знаешь и впрямь о себе ты ль?
 
 
Дух тот живёт в каждом теле.
Спит он и в детской постели.
Не на тебя он нацелен?
Верь и надейся доселе…
 
 
Спи мирным «ни сном, ни духом»
Пока он кружит над ухом.
Может, так статься,
Не будет пытаться
В душу твою он закрасться.
 

Конец книги