Текст книги "Паблик [Публичная]"

– Да, Лена, для объявления в газете сумма крупновата.

– А вот это ты зря! Я буквально только вчера объявление на «Оти́ва» видела о продаже похожего объекта. А это, Витёк, рынок! Если есть предложение, всегда найдется спрос. Иначе бы такую объяву там просто никто не разместил.

– Ты меня удивила.

– Ага. Я сама прямо в осадок выпадала, когда наткнулась на него. Подумала еще, что это новый уровень идиотизма, но нет! Это происходит в реале.

– Мне нужно, чтобы все было быстро. И чисто.

– Хорошо. Тогда давай так. Подам объяву в рекламной ленте у себя в застеколье. С припиской, что сделку сопровождает Елена Маяковская. Думаю, тогда все должно пойти быстро.

– Другое дело. Спасибо, Елена Платоновна. Я в долгу не останусь. Даже на Майорке.

– Договорились. На таких условиях я дополнительно постараюсь. Мне, Виктор Лаврович, возможно, через какое-то время понадобятся твои услуги.

– Хорошо, что не товар, Ленок.

– Окстись! Я не могу себе этого позволить. Мне нужны ясные мозги.

После стука в дверь снова показалась секретарша.

– Елена Платоновна, три часа дня. Вы просили напомнить.

Я кивнула.

– Ладно, Виктор Лаврович, мне пора. Чем смогу помогу.

Он подошел, поцеловал мне руку и удалился.

Три часа дня… Осталось два часа и будет пять… Во мне поднялось волнение. Я прошла в гардеробную, расположенную в соседней комнате, и стала переодеваться.

14

Дверь в студию была открыта. Я прошел внутрь и осмотрелся. Да, конечно, размах впечатлял. Передо мной открылся вид на большое помещение, чем-то напоминающее ангар, но все же меньшее по высоте, состоящее из разных секций, перетекающих одна в другую. По первому впечатлению в помещении никого не было. Я решил немного пройтись.

Вот уже десять минут я слонялся по ближним ко входу секторам студии, пока вдруг мне не пришла мысль: раз они тут такие пунктуальные, почему бы мне не осмотреть ее полностью? Я прошел дальше, пока не добрался до дальнего ее конца. Последний отсек заканчивался глухой стеной до самого потолка, в которой виднелась дверь. Она была открыта. Уже стемнело, но сквозь проем я разглядел огромное окно, в котором отражались многочисленные огни города – этаж был высокий. Я медленно двинулся в комнату и подошел к окну. В этот момент послышался звук захлопывающейся двери. Я резко обернулся.

Через окно в помещение проникали многочисленные блики и можно было почти все разглядеть. Возле двери стояла женщина. Лица ее видно не было. Она медленно двинулась в мою строну. Это показалось мне странным. Обычно меня встречал кто-нибудь из съемщиков, с ними проще обсуждать технические вопросы. Все они были мужчинами. К тому же надвигающаяся на меня девушка совсем не походила на кого-то из техперсонала: я видел, что она была одета в белую блузку и обтягивающую юбку, которая бликовала под лучами света, исходящего от окна. Я еще подумал, что, видимо, юбка кожаная. Странный видок для технички. Не понимая, что здесь происходит, и почему она не включает свет, я просто молча стоял, пытаясь разглядеть девушку получше. По мере ее приближения сделать это становилось проще: темные волосы, забранные в строгий пучок, очки в роговой оправе, блузка, застегнутая по самую шею. На мгновенье мне показалось, что сквозь тонкую ткань проступали соски. Я застыл взглядом на ее груди. Слезай, приехали! Телка на самом деле была без белья, а рубашка казалась почти прозрачной… Я уставился на ее грудь как будто раньше никогда таких не видел. Что здесь вообще происходит? У них и в студии тут все такие же долбануто-фривольные, как и сами Дубина и Обездоля? Конечно, каждый подбирает команду под стать себе! Это безобразие начинало выводить меня из себя. Вначале заставили ждать четверть часа, а теперь еще и такое? Я поднял взгляд на лицо девушки, собираясь сказать ей, что они тут, по-моему, меня с кем-то перепутали, как вдруг осознал, что передо мной стоит… Елена Маяк? Это что, шутка???

* * *

Я приехала заранее. Этаж был полностью в моем распоряжении, в студии ни души. Колюня не подвел. Оставив входную дверь распахнутой, я прошла и осмотрелась. Помещение было мне хорошо знакомо, я неоднократно бывала здесь и знала, что в конце есть приватная зона, отгороженная от рабочего пространства глухой стеной. Там Регинка и Коля любили «отдыхать» – перепихиваться и перенюхиваться. Я прошла к ней. Отперев комнату той же картой, я шмыгнула туда и захлопнула дверь. Подергала ручку – закрыто. Отлично, все работает. Вернувшись в рабочую зону, я сбросила свои вещи на диван в одном из отсеков, стянула с себя нижнее белье, собрала все и запихнула в шкаф. Подняла волосы в высокую прическу, напялила очки: зачем изобретать велосипед? Образ школьной учительницы да к тому же без нижнего белья обычно на всех действовал безотказно, так что на первый раз и он сойдет. Если, конечно, у мальчонки нет проблем с потенцией. Хотя в таком возрасте у пестиков обычно все еще должно работать хорошо. Так сказать, груз ответственности, висящий на шее, еще не достиг уровня гениталий и потому не тянет к земле за собой и их. Выключив звук на телефоне, я снова добралась до приват-зоны и на этот раз раскрыла дверь в комнату нараспашку. Меня охватила дрожь предвкушения. Скоро! Без десяти пять. Надеюсь, он пунктуален? Я стала ждать…

Вот вдалеке послышались шаги. Я взглянула на часы. Без семи пять. Это он. Что ж, надеюсь, что парень не относится к числу скромняжек и додумается пройтись по студии. Иначе придется переходить к плану Б. Но он все не шел. Я в сотый раз взглянула на часы. Пять ноль семь. У меня заканчивалось терпение. А вдруг он решит смыться, ведь в студии никого нет? Или позвонит мана́геру? Я, конечно, предупредила, чтобы телефоны отключили, но все же что-то могло пойти не по сценарию… Всё. Еще одна минута, и придется переходить к плану Б. Но вдруг я услышала его шаги, приближающиеся к месту, где я сидела. Леночка медленно выпрямилась, подошла к двери и встала за ней…

Я высунулась из своего убежища как раз в тот момент, когда он достиг окна. Настало самое подходящее время. Леночка Маяк затряслась от нетерпения… Я толкнула дверь, и она захлопнулась. Молодой светик резко обернулся и сразу увидел меня. Тогда я стала медленно идти по направлению к нему. Выражения лица парня было не разобрать, ведь он стоял спиной к окну и оказывался в тени потоков света. Я не спускала с него глаз. Когда между нами оставалось не больше трех метров, он уставился на мою блузку и замер на ней взглядом. Да, малыш, тётя забыла надеть белье, тебя это смущает? Но подойдя к нему вплотную, я увидела, как парень отлепил глаза от моей груди и взглянул прямо в лицо. Мигом из моей головы испарились все шутки. Пронзительный взгляд этого заморыша лишил меня желания шутить. Светик смотрел жестко, на его щеках снова ходили желваки. Мне показалось, что сейчас он меня ударит. Тогда я поняла, что нужно действовать.

– И долго ты еще собирался мешкать? Уж думала, что никогда не дождусь, пока ты додумаешься пройтись по залам.

Он ошарашенно молчал.

– Ты что язык проглотил? Так сильно нравлюсь?

Хриплым голосом он сказал:

– Воспитан хорошо. Нет привычки шнырять по углам без хозяев.

– Воспитан, говоришь?

Я презрительно осмотрела его.

– Судя по твоему виду, воспитывали тебя в какой-то подворотне…

Даже в тени огней от меня не укрылось, что его глаза стали наливаться кровью.

– Тише, малыш, успокойся! Если ты хорошо воспитан, то должен знать, что дамам нельзя грубить.

Он стоял молча, не спуская с меня глаз.

– Не вижу здесь дам.

Я вытащила из волос единственную шпильку. Они прошелестели по лицу и легли вдоль шеи. Не сводя с него глаз, я стала медленно расстегивать пуговицы на своей блузке. Грудь оголилась.

– А теперь?

Я подошла еще ближе. Лицо молодого светика окаменело от ярости. Он схватил меня одной рукой за волосы. Я медленно сняла очки, отбросила их в сторону. Теперь мы смотрели глаза в глаза. Я видела, что кроме бешеной злости в них было и кое-что еще.

– Не нужно дам, я и так тебе дам. Ты же этого хочешь?

Он занес руку для пощечины, но сжал ее в кулак, который дрожал от напряжения. Леночка Маяк громко рассмеялась. Парень обалдел и отпустил мои волосы.

– Какой воспитанный малыш мне достался! Даже в твоей подворотне тебя научили, что девушек бить нельзя?

Я резко стала серьезной.

– И толкать тоже…

Моя рука потянулась к его джинсам и стала скользить вверх по бедру. Теперь паренек напрягся уже всем телом.

– И говорить гадости за спиной…

Он перехватил мою руку и резким движением завел ее за спину. Было больно, но это лишь сильнее распаляло.

– Другое дело в лицо. Я теперь перед тобой. Может, ты мне повторишь, а?

Светик резко отпустил меня. Я слышала его порывистое возбужденное дыхание и решила сымпровизировать. Дав ему оглушительную пощечину, Лена Маяк развернулась и пошла прочь. Я вышагивала уверенно, но все же не очень быстро, а сама с каждым шагом только сильнее молилась о том, чтобы не ошиблась. Он должен броситься за мной. Должен. Я чувствовала всю степень его напряжения. Он не мог сейчас сдержаться. Не должен был. Иначе все сложится не так, как я хочу. Второй раз набрасываться на него будет непрофессионально.

* * *

Я замер от безумия, овладевшего мною. В висках застучало, перед глазами все поплыло. Ко мне еще не успело прийти осознание того, что она меня развела, но все же где-то далеко первые проблески этой мысли стали зарождаться. Эта стерва устроила мне ловушку и сейчас хочет… Чего она хочет? Просто трахнуться? Слабо верится… Тогда чего она добивается, представ передо мной в таком виде в совершенно пустом помещении? Я задавал себе эти вопросы ровно до тех пор, пока она не заговорила. Теперь все становилось на свои места. Из глаз сразу исчез туман. Я даже сам удивился тому, как все в голове вдруг резко прояснилось. Теперь я видел ее отчетливо. И слышал голос, который пробирался в самую глубь моего сознания. Она хотела меня унизить. В какой-то момент я даже чуть ее не ударил, но сдержался. Лишь подумал: Марат, не марайся! А она только демонически рассмеялась. Господи Иисусе, от этого смеха меня даже пробрала дрожь. Это, и правда, был дьявол во плоти.

Когда ладонь Елены Маяк скользнула по джинсам, все мои мышцы натянулись как струны. Я схватил ее за руку и сжал с такой силой, что мне показалось, я ее сломаю. Но Маяковская не издала ни звука. Я отбросил ее руку, будто бы схватился за что-то гадкое. В этот момент было впечатление, что я не понимаю своих чувств, голова стала тяжелая и снова отказывалась мыслить. Я слышал лишь свое порывистое дыхание, и то, как гулко колотилось сердце в груди. Вдруг прозвучала пощечина.

Маяковская развернулась и пошла в сторону двери. Подергав ее, будто что-то вспомнила, свернула к дивану, стоявшему возле стены, и нащупала карточку. Снова подошла к двери, приложила ключ, и та отперлась… Только сейчас я понял, что либо она собирается запереть меня здесь, либо просто уйти, оставив меня стоять, будто я ей какая-то мебель, интерьерная пластиковая пальма. После всего, что сделала. Унизила меня, облапала, влепила оплеуху. А теперь еще и хочет выставить каким-то сопляком, шестеркой, евнухом. Я метнулся в ее сторону, схватил за руку, резко дернул обратно в комнату и захлопнул дверь. В этот раз она немного вскрикнула. Конечно, ведь я чуть не оторвал ее руку: Марат озверел и совершенно не понимал, что он делает…

15

– Маяковская, ты, что ли? Проходи к нам!

Я пошарила взглядом по залу, чтобы понять, откуда мне кричат и увидела Полину Замухро́мченко, свою бывшую одногруппницу. Мы не виделись сто лет. Я помахала рукой и стала пробиваться к столику, за которым сидела ее компания.

– Привет, Ленок! Сколько лет, сколько зим!

– Семь.

– В смысле?

– Семь лет и семь зим.

– А, так ты об этом! Давай, садись к нам, мы тут отмечаем…

Интересно что, подумала я. Полечка Замухромченко никогда не отличалась ни умом, ни внешними данными, ни чем бы то ни было еще особенным. Так, мышь, не более. Как и я, она не сильно тянулась к учебе, не радовала универ своими посещениями и не вылезала по утрам из постели. Но если я свое постельное время всегда проводила очень плодотворно, то она в те же моменты преимущественно отсыпалась. Поэтому сейчас, находясь в одном из самых дорогих клубных ресторанов Авксома, где мы с Полиной раньше никогда не встречались, я искренне не могла понять, что же эта комнатная пыль может здесь отмечать.

– А что за повод?

– Повод, Ленок, самый топчик!

Я недоуменно уставилась на Замухромченко.

– Мы строим Овокло́кс!

Я чуть не закашлялась от неожиданности, но быстро вспомнила, что закашливаться было нечем. Обведя взглядом сидящих с нами за одним столом, я поняла, что Полина, похоже, была здесь главной. Вот это поворот!

– Тот самый Овоклокс?

За столом раздался довольный смех.

– А ты знаешь другие?

Я опешила. Да уж, вот тебе и Замухромченко! Конечно, она, как и все мы, не из простой семьи, но все же… Я слышала, что ее отец был не последним человеком в строительной отрасли Авксома, но все же Полина – девочка, а я не могла припомнить случаев, чтобы такое дело когда-то переходило в женские руки. И ладно бы это была хоть какая-то личность, но при полном отсутствии у Замухромченко данных – как умственных, так и просто житейских – ситуация казалась мне из ряда вон выходящей. Полинка же просто ноль! И тем не менее, чему ты, Леночка, удивляешься? Это что первый случай в твоей практике, когда пустота бывает даже не хуже воровства, и подобные зеро-лица занимают не самые последние места на авксомском небосклоне? Тем не менее, на этот раз такой расклад удивил даже меня. Слишком уж одиозный был случай.

Овоклокс – стал первым проектом авксомских властей такого уровня. Наукоград, центр нано-технологий, 5D-модель будущего мира. Впервые задумывался грандиозный проект поколения ультра-не́кст (прим.: от англ. ultra-next – крайне следующий), аналогов которому у нас еще не было. И Полина сейчас хочет мне сказать, что именно она собирается его строить? Кам-о́н!

– Сегодня у нас тут праздник, Ленок! Моя команда выиграла тендер. Именно мы будем строить Овоклокс!

– Да ну, Полин! Прямо вау, аж не верится! Поздравляю!

Я протянула ей руку, а сама подумала, что, наверное, мне не светит когда-либо сойти с ума. В последнее время каждое последующее событие в моей жизни должно было повергать во все больший шок, чем предыдущее, тем не менее, все было наоборот. Каждый новый перл все меньше меня удивлял. Этот мир не имеет границ, он расширяется и только крепнет. Да, Леночка, маразм крепчает, таков нынче стиль! Но кто запустил этот процесс? Уж не ты ли, милочка?

– Спасибо, Ленок!

– А как так вышло, что я об этом ни сном, ни духом? И вообще, куда ты исчезла с горизонта на целых семь лет? И как тебе удалось после столь длительной лежки в берлоге организовать такой внушительный кам-бэ́к?

– Ой, Ленусь, и не спрашивай… Сама не знаю…

Не удивлюсь, если ты сейчас не врешь, подумала я. Но вслух сказала другое.

– Своим людям ля-ля не надо! Я всегда знала, что ты не так проста, как это кажется! Полинка Замухромченко – флагман нового времени, вот как я еще с универа считала. Можешь даже спросить наших бывших сокурсников, многие тебе это подтвердят. Когда ты еще со второго курса универ посещать перестала, я сразу поняла, что просто более важными делами занимаешься, чем беспонтовое хождение по семинарам и лекциям. Мы в этом смысле с тобой одной крови!

Лицо Полины стало совсем довольным.

– Ой, Ленусь… Да ты что, правда?

Кривда, подумала я. Но, как всегда, про себя. Эта безмозглая курица нисколько не изменилась! Хотя что удивляться, горбатого могила исправит.

– Конечно!

– Так приятно слышать это от самой Елены Маяковской!

– Что ты, Полин, наоборот! Это мне приятно, что я училась вместе с главным застройщиком Овоклокса и знаю его лично! Даже могу сказать, что для меня это честь!

Замухромченко потупила взгляд и вконец раскраснелась.

– Полин, еще раз искренне поздравляю, но, к сожалению, не могу остаться и отметить это прекрасное событие с тобой и твоей командой. Ко мне тут подошли. Давай так договоримся, ты забегай ко мне на днях, погутарим!

Я ей подмигнула. Полина расплылась в улыбке. Или просто расплылась. Это был спорный вопрос. Не мудрено! Она всегда была склонна к полноте, а с нашей последней встречи прошло семь лет.

– Договорились! Очень рада была повидаться!

– Взаимно!

Я протянула Замухромченко руку, и мы обменялись рукопожатиями. Попеременно пожав руки всех остальных, присутствующих за столом, я ушла.

* * *

Я увидела его в самом дальнем углу последнего зала, возле сцены. Он и несколько ребят расставляли свет. Встретившись с ним взглядом, я достала мобильный, набрала сообщение и отправила текст в полет. Марат дернулся, видимо, не ожидал, что тут же в заднем кармане его джинсов завибрирует телефон. Прочитав, какое-то время он просто стоял, уставившись на меня. Я развернулась, покинула ресторан и вышла на парковку.

* * *

Когда правая задняя дверь машины медленно раскрылась, и в проеме я увидела Марата, моя недокуренная сигарета полетела в щель от слегка приспущенного стекла левой задней двери, возле которой я сидела. Я надавила на кнопку, окно закрылось. Марат все стоял в дверях.

– Не пались. Залезай.

Он сел. Дверь тихо хлопнула. Я перегнулась через переднее водительское сиденье и заблокировала двери, а затем вернулась на свое место, повернула корпус к нему и забралась на сиденье с ногами. Марат сидел без движенья и смотрел перед собой.

– Чего такой кислый?

Он молчал. Я выдохнула.

– Послушай, давай не будем усложнять. Знаю, что с тобой происходит то же самое. Иначе ты бы не пришел. Посмотри на меня.

Он медленно повернулся. В его глазах застыло какое-то новое выражение.

– Ты ведь тоже испытал это. Еще там, в курилке. Потому и толкнул меня.

Марат был угрюм. Он спросил:

– Что ты хочешь?

– Ты знаешь.

– А ты все равно скажи.

Он стал медленно надвигаться на меня. Почему-то вместо того, чтобы наброситься на него, я стала отползать все дальше, пока не уперлась спиной в дверь. В эту секунду он меня пугал. Когда светик достиг моего лица, я сказала:

– Я боюсь тебя.

– Ты – зло, а оно никого не боится. Что ты хочешь?

Он снова взял меня за волосы. Я молчала. Тогда Марат, обхватив мою голову, долго, со страстью стал целовать меня, пока вдруг я не ощутила острый прилив боли. Тут же во рту почувствовался соленый привкус. Он укусил меня за нижнюю губу, замер, прерывисто дыша, и вскоре отстранился. Марат посмотрел в глаза, отвернулся и дополз до правой задней двери. Дернул ручку, но без эффекта. Тогда он вспомнил о том, что двери были заблокированы, стал смещаться к центру, чтобы добраться до водительской двери. В этот момент до меня дошло, что сейчас он уйдет. Я бросилась к нему и попыталась обнять, но Марат лишь стал от меня отмахиваться. Какое-то время мы боролись, пока он не сбросил меня с себя. Дотянувшись до кнопки, он разблокировал двери и снова дернулся к выходу. Я вцепилась в него второй раз.

– Тебя!.. Я хочу тебя!..

Я попыталась поцеловать его, но он оттолкнул меня и вышел. Я осталась сидеть в этой позе. Быстрым шагом Марат дошел до задней двери ресторана и нырнул внутрь. Какое-то время я тупо пялилась в ту точку, где в последний раз мелькнула его спина. Но никто не выходил. Я потянулась к ручке и закрыла дверь машины.

16

Я знала, что это был конец. Еще никогда он не был никем так увлечен. Уж кому, как не мне знать, что это такое, ведь то же самое я испытывала к нему. Еще с той самой минуты, когда удивила его впервые.

Мне тогда едва только исполнилось шестнадцать. Марата перевели к нам на участок, и я частенько видела его, когда он обегал заказы. Казалось, что так не бывает: он просто постоянно попадался мне на глаза, такой симпатичным и всегда такой серьезный. Белокурые кудри, голубые глаза, широкие плечи. Кроме него я никого больше не замечала.

Вот однажды, собираясь в техникум, в тот день занятия были во вторую смену, я вышла из подъезда и, проходя мимо моей любимой березы, вдруг увидела его. Совершенно точно, это мог быть только он, я узнала бы его даже из сотни. Марат стоял, облокотившись о ствол, и тело его содрогалось от тихих рыданий. Он плакал. Так горько, что я подумала: сейчас померкнет солнце. Медленно я подошла к нему ближе. Рыдания парня все не прекращались, и мне на миг стало так тоскливо, что в моих глазах тоже задрожали слезы. Я дотронулась до его руки. Марат поднял голову и увидел меня. Вряд ли он знал меня, это ведь только я его высматривала, он же никогда и взгляда не бросал в мою сторону. А в эту минуту он заглянул мне в глаза, и я прочла в них сначала выражение непонимания, будто Марат пытался вспомнить, видел ли меня когда-то раньше, сменившееся чем-то, что трудно объяснить. Нежностью, болью, бесприютной печалью. Я подошла ближе и робко коснулась его плеча. Тогда он уткнулся в мою макушку и снова заплакал. Так мы и стояли, пока его рыдания не стали медленно стихать. Тогда я спросила:

– Хочешь чаю?

– Как тебя зовут? – послышалось в ответ.

– Света.

Он оторвался от моих волос и посмотрел в глаза.

– Значит – Светлая.

Я потупила взгляд.

– А меня зовут Марат. И у меня сегодня умерла бабуля.

Он прикоснулся к моей щеке, стер с нее слезинку, повернулся и ушел прочь.

Мы долго не виделись, а вскоре я узнала, что Марат почти перестал работать на участке. Он перевелся на завод, и я совсем потеряла его след.

В следующий раз мы с ним столкнулись лишь четыре года спустя. Я возвращалась домой после работы, а он только вышел из квартиры бабули, в которую периодически приезжал. Я замерла на месте, но и Марат остановился. Он узнал меня. Не помешали ни пальто, ни шапочка, как это было описано в одной из миниатюр Аркадия Гайдая «Свадебное происшествие», в которой жених не узнал свою невесту без уличного облачения. Марат не был мне женихом. Мы не виделись четыре года. До этого он видел меня всего только раз. Но узнал.

Понемногу мы стали общаться. Он оказался именно таким, каким я его себе и представляла: добрым, но скрытным, красивым, но порядочным. Ему не была свойственна грубость, он не сквернословил, не тараторил, как многие парни, которые рта не закрывают, лишь бы запудрить девчонке мозги. Марат был совсем другим. Серьезным. Работящим. Знающим, что такое жизнь. А насчет девчонок? Что же, он им нравился. Такой парень не может не нравиться девушкам. Он был из тех, кто способен завоевать любую, какую только захочет. Даже самую красивую и успешную. Марат был мужчиной.

Вскоре мы оба не заметили, как стали настоящими друзьями. Не только думали, но и поступали одинаково. Любили и ненавидели одно и то же. Между нами была единственная разница: я любила Марата, а он не любил никого. И все же, переехав в Авксом, я предложила ему попробовать встречаться. Он согласился.

Полтора месяца он не дотрагивался до меня и пальцем. Я же просто сходила с ума. Марат вел себя как мой друг, не давая мне ни намека на мысль о том, что я могу нравиться ему как девушка. А я замирала в его присутствии, и, если мы случайно сталкивались или дотрагивались друг до друга, прикосновения эти будто оставляли на моей коже ожоги, достававшие даже сквозь одежду. Однажды я не выдержала и пришла к нему ночью. Марат лежал в кровати, просматривая новости в телефоне. Горел свет настольной лампы. Увидев меня, он отложил мобильник в сторону и вопросительно посмотрел. Наверное, подумал, что я просто забыла сказать ему что-то и потому пришла. Он удивился, ведь за полтора месяца я ни разу не заходила в его комнату после того, как он уходил туда ночью. Я сказала:

– Марат, я так больше не могу.

Он привстал и теперь смотрел на меня с недоумением.

– В смысле?

– Можно я поеду обратно к себе в Кленовый? Ты ведь не будешь против?

Теперь он уже стоял передо мной в полный рост. На Марате были одни только семейники, близость его обнаженного тела так сильно волновала, что у меня запершило в горле.

– Света, что с тобой? Ты в своем уме? На дворе же ночь! Что-то случилось?

Я порывисто развернулась и собиралась выйти прочь, но Марат отдернул меня от двери и загородил ее своей спиной. Он держал меня в своих руках и, наверное, слышал, как сильно забилось мое сердце. Я не могла смотреть на него. Меня пронзило чувство стыда, и я отвернулась.

– Что с тобой, Светлячок?

Я попыталась высвободиться, но Марат не выпускал. Он взял меня за подбородок и повернул мою голову к себе лицом.

– Свет? Что случилось?

Я подняла на него свой взгляд. Лицо мое пылало. Сглотнув нервный спазм, я ответила:

– Ничего, Марат. Все в порядке. Ложись спать, тебе завтра рано на работу.

Я отстранила его от себя и медленно вышла из комнаты.

Зайдя к себе, я залилась слезами. Они катились по щекам как раскаленная смола, въедаясь в кожу и оставляя на лице зудящие следы. Постепенно слезы стали перерастать в рыдания, и тогда я бросилась в кровать, зарылась под одеяло, легла на живот и зажала рот подушкой. Я старалась не издавать ни звука, но от этого истерика лишь нарастала, и вскоре мне стало трудно сдерживать ее бурный поток.

В этот момент меня вдруг оторвали от подушки, выдернули из-под одеяла, и я оказалась в объятьях Марата. Он смотрел на меня, плачущую, потом прижал к себе и стал горячо целовать.

– Ну что ты, дурочка! Не плачь! Все хорошо. Светик, все хорошо.

Сквозь слезы я пролепетала:

– Ты совсем не хочешь меня…

– Я хочу тебя, Светик, я очень хочу тебя. И давно. Просто боялся до тебя дотронуться. Ты же такая… Такая хорошая.

* * *

Нам было здо́рово вместе. Это длилось больше полугода. Но по прошествии времени я начала ощущать, что каждый новый раз становился все более прохладным, пока Марат не охладел полностью. Это случилось несколько месяцев назад. Он стал угрюм, еще более чем когда-либо закрыт и холоден. А потом я узнала о ней.

Он всегда ненавидел Елену Маяк. В тот день он позвонил мне с работы и рассказал, что впервые увидел ее. Маяковская давала интервью, и Марат слышал ее слова, потому что именно его поставили осветителем. Он позвонил мне через какую-то минуту после завершения, рассказал, как сильно был зол, а я в тот момент впервые подумала о том, что и мне хотелось бы когда-нибудь вызвать в нем такие сильные эмоции, пусть и отрицательные. Но я и представить себе в ту минуту не могла, насколько мои мысли попали в точку!

Вчера ночью я дождалась, пока он заснет и тихо сползла с кровати. Нашарив на полу его мобильник, я вышла, прикрыв за собой дверь. В кухне было темно. Я села на пол, облокотилась о стену и разблокировала экран. Через минуту на дисплее передо мной возникла надпись:

«Тугрико́вка. Мирошниченко, 13. Жду тебя завтра в семь.»

Сообщение было отправлено сегодня. С неизвестного номера.

Закинувшись успокоительным и снотворным, я тихо вернулась, положила телефон на место и легла рядом с Маратом.

Утром, завтракая, я спросила:

– Когда сегодня домой?

– Не знаю. Наверное, поздно.

– Так ты вроде говорил, что сегодня у тебя короткий день?

– Ты же знаешь, как это бывает. Попросили взять заказ в ночную.

– Но мы же вроде договаривались, что ты сможешь помочь мне привезти из деревни бабушку…

Марат схватился за голову и выдохнул. Когда он поднял на меня свои глаза, смотревшие теперь снизу вверх, будто он чем-то передо мной провинился, я все поняла.

– Прости, Светик, я совсем забыл… Заработался.

Немного помолчав, я сказала:

– Ничего, Марат, все в порядке. Если не управлюсь сама, то перенесем на другой день.

– А это можно? А то я откажусь от заказа.

– Можно. Все в порядке.

– Прости, пожалуйста. Виноват. Но я не хочу, чтобы ты ехала одна. Давай тогда завтра. Бабуля потерпит один денек?

– Конечно, Марат. Потерпит.

– Хорошо. Тогда я побежал.

Когда входная дверь хлопнула, я снова заплакала. Это конец. Так жить больше было нельзя. Через четыре часа, собрав все свои вещи, я уехала в Кленовый.