Текст книги "Аромагия. Книга 1"

Зато визит госпожи Мундисы заставил меня позабыть грусть и вспомнить, что в любой противной гусенице нужно видеть бабочку…

Выйдя из «Уртехюса», я передернулась и зябко закуталась в теплую шерстяную шаль. На улице было не очень холодно, скорее промозгло: пронизывающий ветер и сырость. Зато пахло замечательно! Обожаю свежий, озоновый аромат, когда в воздухе дрожат мелкие капельки воды, отдающие на языке мятным настоем. Так чудесно открыть настежь окно и подставить лицо дождю, с восторгом наблюдая за буйством стихии! Есть что-то завораживающее в неистовстве грозы, огненном исступлении пожара, резких порывах ветра – во всем, перед чем люди ощущают себя беспомощными букашками. Век за веком мы пытались обуздать эти дикие силы, но вновь и вновь терпели поражение…

А дома был тихий семейный вечер. Отец и сын устроились в креслах у камина, негромко беседуя. На столике газеты, в руках у мужа спицы, а свекор орудует крючком. В Хельхейме вяжут все, от мала до велика. Разумеется, кроме меня – терпеть не могу это рукоделие! Хотя чем еще заниматься долгими зимними вечерами (то есть с октября по май)?

От идиллической сценки веяло чем-то привычным и родным.

В камине ярко пылал огонь. Пламя ярилось, отчаянно рвалось на свободу, плевалось искрами и злобно гудело в трубе, но оказалось бессильно перед человеческой изобретательностью.

От него исходил густой смолисто-коричный аромат, в вазе на столе радостно благоухали апельсины, а от мужчин попахивало коньяком. Я тихонько вздохнула: снова! Как будто Ингольв задался целью все делать мне назло.

– Добрый вечер, – улыбнулась я, привычно устраиваясь чуть поодаль, хотя рядом с Ингольвом пустовало кресло. Но оно аккурат между мужчинами, а встревать между ними небезопасно.

– Милый, очистить тебе апельсин? – предложила я, предвкушая, как брызнет из надрезанного плода солнечный аромат.

От одной этой мысли стало теплее. Огонь в камине прыгал, как котенок, будто предлагая его погладить, и тогда в ладони вопьются, как коготки, острые оранжевые искорки.

Я невольно потерла озябшие руки, и это, разумеется, не ускользнуло от внимания моего персонального домашнего тирана.

– Замерзла? Сама виновата! – позлорадствовал свекор, искоса взглянув на сына, и завел обычную волынку: – В мое время порядочная женщина ни за что не стала бы работать! Тем более когда муж сидит дома один! Стыд!

Казалось, Ингольв вообще меня не замечал. Он беззвучно шевелил губами, подсчитывая петли, и с залихватским видом позванивал спицами, будто рапирой. В проворных пальцах рождалось сложное плетение узора (кажется, это будет свитер).

Самое забавное, что муж в самом деле любил это занятие, полагая, что оно успокаивает нервы. Лучше бы он принял пару капель нарда, но предлагать подобное «шарлатанство» не стоило.

Кстати, Ингольв оставался дома лишь два-три вечера в неделю, остальное время проводил невесть где, отговариваясь делами. Я давно перестала спрашивать, почему им нельзя уделить внимание днем. Какой смысл задавать вопросы, ответы на которые известны заранее?

Я очистила и разобрала на дольки три спелых фрукта, два из которых преподнесла благоверному и его ворчливому отцу. Господин Бранд не упустил случая пробурчать, что апельсины следует чистить совсем не так…

От продолжительной лекции меня спасла реплика Ингольва:

– Ты помнишь, что завтра мы приглашены к мэру?

Он тоже определенно не был расположен к уроку домоводства, поэтому ухватился за первую попавшуюся тему.

– Конечно, дорогой, – подтвердила я покладисто, с наслаждением пробуя сочную мякоть.

– Оденься понаряднее! – потребовал он тут же.

– Разумеется, милый, как скажешь! – Само послушание, кроткая и милая.

– Зачем это? Нечего перед чужими свои… достоинства выставлять! – тут же вмешался «тактичный» свекор.

Ингольв на него только зыркнул, и тот капитулировал, изобразив приступ кашля.

Тут муж вспомнил, что мы все еще в ссоре, и снова замкнулся в угрюмом молчании.

Не выдержав напряженной тишины, нарушаемой только позвякиванием спиц, треском огня и покашливаниями свекра, я сбежала в спальню.

Разумеется, ночью муж ко мне не пришел, хотя обычно в подпитии появлялся обязательно. Видимо, это задумывалось как наказание…

Зато я превосходно выспалась, так что к вечеру не требовалось особых ухищрений, чтобы хорошо выглядеть. Эффектный туалет, немного масла розы на кожу, медовый бальзам на губы и волосы, уложенные локонами у лица – вот и все.

Ингольв оценил эти старания по достоинству: несколько минут не мог отвести взгляда, а потом даже выдавил что-то одобрительное. Приятно, поскольку иногда я чувствую себя женщиной из бородатого анекдота, которая надела на голову ведро, пытаясь привлечь внимание мужа. Разумеется, безуспешно…

Мы сели в автомобиль. За рулем в этот раз был сам Ингольв (Утер все еще не оправился от ранения). По правде говоря, из мужа никуда не годный водитель, поэтому не было пределов моей радости, когда машина остановилась у особняка мэра.

Нас любезно приветствовали хозяева: господин Фритрик и его жена Гюльвейг, похожая на гладиолус, – высокая, величественная, в изысканной шляпке и простом платье с затейливыми украшениями на рукавах и у шеи. Помнится, весь остров недоумевал, как мэра угораздило на склоне лет жениться на молоденькой вдове, но он, кажется, был совершенно счастлив.

Мужчины принялись обсуждать новейшие политические веяния, а мы с хозяйкой дома обменялись традиционными любезностями.

– Моя дорогая Миррочка, вы все хорошеете! Такой румянец, и щечки округлились – вы поправились на домашней стряпне или?.. – фамильярно проворковала Гюльвейг, норовя коснуться моей щеки накрашенными губами.

В любом разговоре она всегда старалась побольнее уколоть собеседника, так что особого внимания на этот выпад я не обратила.

Любовь к вкусной пище – обратная сторона чувствительности к запахам. Обоняние и вкус тесно взаимосвязаны, и без аромата кушанья теряют львиную долю своей притягательности. Впрочем, несмотря на «чревоугодие» и двое родов, я все еще могла похвастаться приятными формами.

Бывает отравленный мед, собранный с болотного вереска, аконита, азалии, рододендрона, багульника. Именно на такой пьянящий сладкий яд походила Гюльвейг.

– А вы, моя дорогая Гюль, вижу, наконец нашли достойного парикмахера? – парировала я в той же манере, пропуская мимо ушей «комплимент».

Хозяйка дома поморщилась и ответила кислой улыбкой. Пожалуй, самым слабым звеном в ее почти безупречной внешности действительно были волосы: тусклая и редкая шевелюра доставляла ей немало огорчений. Гюльвейг отчаянно пыталась скрыть недостаток с помощью шляп, накладных локонов и прочих ухищрений.

Так что она предпочла сменить тему:

– Мы так давно не виделись! Непременно завтра же к вам загляну! Мне нужен крем для лица и еще… – царственно сообщила Гюльвейг.

Взаимная неприязнь нисколько не мешала ей приобретать у меня косметику.

– Вечная тема… – хохотнул мэр. – Госпожа Мирра, господин Ингольв, простите, нам с женой нужно идти к гостям.

– Конечно, – ответил за нас двоих муж. – Мирра будет рада видеть вас, госпожа Гюльвейг.

Они отбыли, а вскоре мне пришлось успокаивать подругу, которую тоже не обошла вниманием хозяйка дома. Гуда походила на огонек свечи – неяркая, теплая и уютная.

– Зачем она так? – тихонько спросила Гуда, сжимая мою ладонь и пытаясь удержать слезы. – Прозрачно намекнула, что Торольд женился на мне ради денег! А еще, что у меня сыновья не от мужа!

– Это от безделья, не обращай внимания, – посоветовала я. – Торольд тебя любит, и никакая Гюльвейг этого не изменит.

– Мне так одиноко без него, – пожаловалась она со вздохом. – Он же все время в море!

– Но он всегда возвращается, так что утри слезы и перестань думать о глупостях! К тому же у тебя есть сыновья, и младший еще несколько лет будет рядом.

Гуда наконец улыбнулась, к явной досаде Гюльвейг…

Этот вечер походил на множество других: чинные разговоры; колкости, замаскированные под любезности; перемены блюд и похвалы хозяйке дома. Не прием, всего лишь небольшой званый ужин.

Когда мужчины выкурили свои сигары и выпили по бокалу коньяку, а дамы вдосталь насплетничались, гости вновь собрались в гостиной.

Дождавшись, пока немного уляжется шум, дородный и степенный господин Фритрик потребовал всеобщего внимания и с гордостью провозгласил:

– Дорогие гости, а сейчас сюрприз! – Он обвел взглядом присутствующих, словно фокусник, упивающийся успехом нового трюка. – Для вас споют и сыграют Ратори и Петша!

Он сделал жест, будто достал кролика из шляпы, и в комнату буквально ворвалась пара. В Хельхейме живут лишь хель, люди и ледяные драконы, так что кочевых орков – южных гостей – приветствовали с восторгом.

Она, уже весьма потрепанная жизнью, но по-прежнему завораживающе яркая, и он, молоденький мальчик в пестрых тряпках, с удивительно наивным взглядом. Музыканты казались единым целым: гитара в его руках плакала и смеялась, и эти звуки будто обнимали глубокий голос женщины, заставляя сердце колотиться в груди, а глаза влажнеть…

Прослушав несколько романсов, все возжаждали танцев, и мрачноватые песни – красно-черные, огненные, жгучие, как перцовая настойка, – сменились медленными мелодиями.

Осенними листьями закружились пары, повинуясь ветру нот – то взмывая ввысь, то опадая на землю…

Ингольв обнимал меня, я послушно скользила в его объятиях по драгоценному дубовому паркету и вспоминала, как танцевала с ним еще девчонкой. От запаха воска и лимонного масла у меня тогда кружилась голова, а руки и губы любимого были так близко…

Как же мы были тогда счастливы!

«Нужно помириться», – решила я и слегка погладила плечо мужа.

Раньше он непременно отозвался бы даже на такое легкое прикосновение, однако теперь лишь недовольно поморщился. Мы давно лишь изображали любящую пару. Игра на публику, не более.

Но как бы то ни было, он мой муж.

Следовало придумать предлог для примирения. Я отнюдь не рассчитывала на извинения: Ингольв никогда не просит прощения, даже когда сознает свою неправоту.

Нежная улыбка, несколько танцев и чуть-чуть шампанского…

Надо думать, по возвращении домой примирение должно было состояться само собой, в супружеской спальне. Однако Ингольва перехватил мой драгоценный свекор и принялся втолковывать ему что-то о политике.

Понаблюдав немного за мужем, я с досадой увидела, как в его глазах мечтательный блеск сменился совсем иным чувством, и почувствовала, что исходящий от него дурманящий запах мускуса сменился мятой и лимоном.

– Милый, я совсем устала и пойду к себе… – заявила я, вставая и расправляя складки платья. Подойдя к мужу, запечатлела на его щеке поцелуй. Ингольв слегка дернулся – надо думать, рассчитывал он вовсе не на эту почти сестринскую ласку.

Господин Бранд скептически хмыкнул:

– Мириться надумала?

Разумеется, Ингольв тут же принял неприступный вид!

Благоухая лавром – торжеством, – свекор послал мне за его спиной победную улыбку. Оставалось только улыбнуться, проворковать «спокойной ночи» и отбыть к себе. Могу поклясться, что муж остался не слишком доволен таким исходом…

Добравшись до спальни, я вызвала горничную и принялась приводить себя в порядок. Протереть розовой водой усталую кожу; распустить и расчесать волосы; надеть тончайшую рубашку, которая соблазнительно обрисовала линии тела; нанести пару капель духов на точки пульса… Масла розы, сандала и ванили обволакивали меня чарующим ароматом, заставляя учащенно дышать…

Оставалось подготовить мизансцену. Уннер тихонько выскользнула из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Она сообщила, что Ингольв уже собрался наверх.

Услышав шаги мужа (чеканит шаг, как на плацу!), я глубоко вздохнула и завизжала. Кстати пришелся опыт игр в пиратов с братьями, когда меня заставляли залезать на дерево и оттуда вопить, изображая впередсмотрящего…

Никакого риска: едва ли на мой крик явится свекор, а уж тем более слуги – Сольвейг слишком меня не любит, Сигурд редко ночует один, а Уннер строго-настрого велено не вмешиваться.

Спустя минуту дверь распахнулась, и я бросилась мужу на шею, бессвязно бормоча:

– Прости, прости, я не должна была кричать! Я просто перепугалась. Перепугалась… Ох, прости…

Я кивнула на постель, где восседал здоровенный паук (выловленный горничной в кладовой), и, всхлипывая, умоляла избавить меня от этого исчадия Локи.

Боюсь, я переигрывала, но какой мужчина в силах думать о достоверности, когда к нему прижимается полуобнаженная женщина, а за ее спиной виднеется гостеприимная кровать? К тому же принято считать, что даже самая спокойная и отважная дама при виде мышки или паучка впадает в панику. Зачем развеивать это удобное заблуждение?

Разумеется, вскоре страшный враг был повергнут, слабая женщина в моем лице защищена и утешена, а примирение состоялось как-то незаметно и естественно…

Следующие две недели не ознаменовались ничем примечательным. Разве что разговор с Утером заслуживал некоторого внимания.

Утер выбрал момент, когда Ингольва не было дома, и постучал в «Уртехюс». При виде меня он вытянулся по струнке, изображая недалекого вояку.

– Здравствуйте. Присаживайтесь, – гостеприимно предложила я, с радостью отвлекаясь от подсчета склянок с ингредиентами.

Он жестом отказался, и я вопросительно взглянула на него.

– Здравствуйте. Доктор. Сухожилие. Отставка, – исчерпывающе объяснил Утер, кивая на раненую руку, все еще покоящуюся на повязке.

– Как жаль! – искренне огорчилась я.

Выходит, ему пришлось расплачиваться за мою глупость и самонадеянность в истории с господином Гюннаром.

– Я уверена, Ингольв назначит вам хорошую пенсию.

Утер кивнул, видимо, нисколько в этом не сомневаясь. Чего у мужа не отнять, так это заботы о своих людях. В сердцах он может нагрубить или наорать, но никогда не оставит подчиненного без помощи.

Беспокойство, легко читаемое в исходящем от Утера горьковатом аромате горчицы и маринованного лука, видимо, имело совсем иную причину.

– Сбережения. Пенсия. Хватит, – подтвердил Утер, и я вздохнула с облегчением. Он тем временем продолжил: – Сын. Вместо меня.

– У вас есть сын?!

Я даже не подозревала, что у него есть семья!

– Трое. Младший.

– Вы прочите вашего младшего сына на место ординарца Ингольва? – переварив его слова, уточнила я.

Утер молча кивнул.

– Вы хотите, чтобы я уговорила мужа?

Он снова кивнул, и от него повеяло нежным-нежным благоуханием весеннего сада. Так пахнет надежда – едва уловимый аромат распускающихся почек.

– Разумеется, я поговорю с мужем! – заверила я…

Слава Тюру, покровителю справедливости, муж не стал упрямиться, и осчастливленный ординарец вскоре убыл в родной поселок…

Следующие дни в доме царили лад и взаимопонимание. Свекор затеял генеральную уборку, поэтому слуги прилежно трудились, а Ингольв старался появляться как можно реже.

Я же с самого утра сбегала в «Уртехюс» и обреталась в этом личном убежище до самого вечера. Множество посетителей не давали скучать, заставляя крутиться между лабораторией и приемной как белка в колесе.

Пожалуй, среди многочисленных гостей мне особо запомнились повторный визит госпожи Ундисы и некая дама, посетившая меня с весьма своеобразной просьбой.

Впрочем, обо всем по порядку…

Я возилась с помадой, которая никак не желала принимать задуманный оттенок, когда на пороге появилась расфуфыренная особа, в которой мне почудилось что-то смутно знакомое.

Внешне она напоминала безе: вспушенные и высоко поднятые белесые волосы походили на взбитые белки, кружевное платье пенилось вокруг аппетитной пышной фигурки. Гостью окутывал аромат ванили, молока с медом и булочек с корицей, но сквозь эту благоуханную вуаль пробивалась противная нота подгнившего картофеля.

– Мне нужно, чтобы мужчина потерял голову! И чтобы он был неутомим! – громко заявила она прямо с порога, даже не поздоровавшись.

У нее был хорошо поставленный голос, но вот смысл сказанного и поведение… Несомненно, в ее знании правил приличия зиял большущий пробел.

– Здравствуйте! – Чужая невежливость мою не оправдывает! – Прошу прощения за нескромный вопрос, но вы замужем?

Я выразительно взглянула на ее руку, отягощенную тремя массивными кольцами. Обручального среди них не наблюдалось.

– А какое это имеет значение?! – презрительно вздернув подбородок, спросила она. – У вас есть товар, я хочу его купить. Вот и продавайте!

– Значит, нет…

Каюсь, эта вульгарная особа мне попросту не понравилась. Быть может, у аромага не должно быть симпатий и антипатий, но…

Я сладко-сладко улыбнулась.

– Боюсь, в таком случае я не смогу вам помочь… барышня. – Я намеренно выделила последнее слово. Для незамужней девушки просить подобное средство – моветон! – Для этого потребуется согласие вашего… хм, возлюбленного и предписание врача.

Откровенно говоря, закон не столь строг к подобным зельям, как я пыталась представить. Письменные заявления и кавалера, и дамы требуются лишь для опасных средств вроде шпанских мушек (которыми я, кстати сказать, не торгую). Однако это был удачный предлог для отказа.

Она еще некоторое время тщетно меня уговаривала, все повышая цену, пока я не выдержала:

– Извините, но я ничего не продаю из-под полы. Мое решение окончательное. Всего доброго!

Фразы выходили рубленые, потому что у меня разболелась голова от удушливой сладости ее духов.

Дама фыркнула и удалилась, гневно заявив напоследок:

– Ноги моей больше тут не будет!

Оставалось только пожать плечами в ответ. Настроение мне эта бесцеремонная особа испортила напрочь.

Пожалуй, нужно сделать подушечки от моли – мягкий успокаивающий аромат лаванды должен подействовать на меня благотворно…

Ее привозят с юга Мидгарда, из тех самых мест, откуда я родом. Тонкое благоухание воскрешает в памяти просторный дом бабушки и деда, стоящий на холме посреди лавандовых полей. Помню, как бабушка учила меня аккуратно обламывать сухие стебельки и наполнять соцветиями мешочки, на которых заранее вышивала руну альгиз – защита, а дедушка над ней подтрунивал и говорил, что лучше не морочить голову и взять нафталиновые шарики. Бабуля, конечно, негодовала: «Чего еще ждать от аптекаря?», но улыбалась…

Воспоминания мягкой пуховой шалью укутали душу.

Вскоре я успокоилась и уже с улыбкой думала о том, что в последнее время разнообразные «любовные зелья» пользуются спросом…

Следующий день выдался суетливым.

С самого утра примчалась мамочка с малышом, которому она додумалась дать «взрослое» лекарство, а потом спохватилась и перепугалась. Далее прыщавый юноша, которому требовалось не столько лечение, сколько утешение. Затем гнусавая старая дева с просьбой как-нибудь успокоить ее обожаемую дымчатую кошку, которая, мол, «плакала и жаловалась от боли, бедняжка»…

С нерадивой мамашей пришлось провести воспитательную беседу. Дети и старики очень восприимчивы, поэтому далеко не все эфирные масла для них годятся, а подходящие следует брать в минимальной дозировке. К счастью, чадо нисколько не пострадало, так как «лекарство» оказалось безобидной лавандовой водой.

Юноша получил порцию сочувствия, а также мазь с оксидом цинка и маслом чайного дерева (подобные средства всегда пользуются спросом, поэтому я обязательно держу запас).

Ну а даме я как можно мягче и деликатнее сообщила, что кошечка просто требовала внимания кота. Ее нужно отпустить погулять или успокоить настойкой валерианы, причем первое предпочтительнее. Владелица несчастного животного оскорбленно заявила: «Моя Асгердис не такая!» – и высказала много нелестного, прежде чем наконец удалиться…

Словом, к вечеру уже хотелось только тишины и покоя.

Чтобы немного успокоить нервы, я принялась делать мазь – это всегда умиротворяет.

«Быстрым способом», то есть на водяной бане, вытяжка будет томиться часа три, а пока надо составить рецепт. Что бы еще добавить?

Немножко масла таману, настойка календулы, любисток… Совсем чуть-чуть, тут главное, не переборщить.

Я так сосредоточенно отмеряла сырье и заливала его эктрагентом, что не услышала стука в дверь и вздрогнула от раздавшегося совсем рядом голоска госпожи Мундисы:

– А что это вы делаете?

Отвлекшись, я, разумеется, едва не плеснула масло в огонь.

– Работаю!

Должно быть, это прозвучало довольно невежливо, и молодая женщина залилась краской.

– Извините… – пискнула она. – А можно я посмотрю? А что это? И зачем?

– Любисток для мази от псориаза, – ответила я и направилась к шкафу за экстрактом чистотела и маслом нима.

– Ой, а правда, что он гарантирует вечную любовь?

– Вполне может быть, – отозвалась я рассеянно, отвинчивая крышку на бутылочке с маслом. Брр, ну и гадость этот ним – «благоухает» гнилым луком, – но исключительно полезная гадость. – Не зря ведь говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок…

Наконец все нужные пузырьки выстроились в ряд, на плите тихонько забулькала кастрюлька с водой, а по комнате распространился сильный запах прополиса и воска.

– Простите, что не уделила вам должного внимания, – высокопарно извинилась я, – слушаю вас. Давайте присядем, выпьем чаю. И вы расскажете, что вас ко мне привело.

Заинтересованность и внимание, которые читались на миловидном личике госпожи Мундисы, стекли, как вешняя вода.

– Холлдор мне изменяет, – убито сообщила она, безвольно опуская руки.

Сразу вспомнилась строчка из учебника: «При ревности используются иланг-иланг, ромашка, жасмин, валерьяна, герань».

Любопытно, а сами авторы подобных пособий пытались следовать своим советам? Разумеется, эфиры помогают преодолеть навязчивые состояния, но, к сожалению, не способны искоренить их причины.

К тому же масла не всегда уместно использовать. Например, мой драгоценный супруг едва ли согласится нюхать «какую-то вонючую гадость», по его собственному выражению, вместо того чтобы немедленно получить отчет, где я «прохлаждалась» и с кем.

Я осторожно взяла госпожу Мундису под руку и усадила на диванчик. Она по-детски обняла подушку и закусила губу.

– Послушайте, может быть, так будет лучше? Если внимание вашего мужа, так сказать, разделить между двумя дамами, оно станет менее утомительным… – тщательно подбирая слова, промолвила я, чтобы проверить ее реакцию. Не так давно она желала любой ценой избежать нежного внимания мужа, а теперь, надо думать, спохватилась…

И верно, она сочла меня монстром: отшатнулась, взглянула с ужасом и оскорбленно выкрикнула:

– Да вы! Как вы смеете такое предлагать?!

Я пожала плечами и козырнула одним из любимых высказываний инспектора Сольбранда:

– Не сумел срубить дерево – хотя бы натруси с него плодов!

Право, лучше иметь дело с карманниками и убийцами, чем с истеричными дамами!

Она отчаянно замотала головой:

– Ни за что! Я… я не смогу смириться. Не смогу… Он больше меня не любит!

Тут госпожа Мундиса вполне предсказуемо разрыдалась, и пришлось ее утешать. От нее пахло луковым соком – болью и слезами – остро и горько, резко до отчаяния.

– Ш-ш, не хнычьте, иначе муж заметит ваши заплаканные глазки, – гладя по руке, уговаривала я ее, как ребенка.

– Пусть! – всхлипнула она. – Пусть он все видит, пусть!

Действительно, совсем как дитя. Взрослая женщина не будет рассчитывать на жалость мужа, это вовсе не то чувство, которое ей хотелось бы читать в его глазах.

– Не говорите глупостей! – велела я строго.

– Я… я думаю, она его приворожила! – вдруг выпалила она с ненавистью. Ненависть воняет дегтем – густым, темным, липким – и так же легко пачкает… – Он совсем потерял голову…

Что я могла ответить? Боюсь, мужчины чаще сходят с ума безо всяких приворотов.

– Пригласите меня в ваш дом, под любым предлогом, – предложила я, доверительно положив руку на плечо всхлипывающей молодой женщины и заглядывая в несчастные заплаканные глаза. – Думаю, я замечу, если что-то не так. И не вздумайте устраивать сцены и выяснять отношения: любой мужчина тут же сбежит от сварливой жены к нежной любовнице.

– Хорошо, – покорно согласилась она. – Я вам напишу.

– И возьмите вот это. – Я протянула ей бутылочку с наспех смешанными эфирными маслами.

Она открыла склянку, и по комнате разлился запах. Свежую фруктово-леденцовую ноту горького апельсина оттеняли искрящийся мандарин и прохлада мяты, а в самом сердце таилось чуть-чуть цветочной сладости иланг-иланга. Бледные щечки госпожи Мундисы даже слегка порозовели.

Людям больше всего нравятся «вкусные» запахи, а также радостные цитрусовые и бодрящие хвойные – они подходят практически всем и при этом универсальны. Вот и сейчас от благоухания будто поблек запах горя, а сквозь темные тучи обиды и ревности пробился солнечный луч.

– Накапайте на носовой платок и вдыхайте почаще. Можно смешать пять капель со стаканом сливок и влить в ванну. Это поможет. И прошу вас, не закатывайте скандалов!

Она неуверенно кивнула, слабо улыбнувшись.

Пожалуй, ей подойдет жасмин: медово-цветочный густой аромат не только усмиряет ревность, но и поднимает настроение, усиливает чувственность. Да, это именно то, что нужно.

Я достала с полки флакончик духов и вручила растерянной клиентке, заверив, что это средство ей непременно поможет. К этому времени она уже, должно быть, числила меня среди ближайших друзей, раз открыто обсуждала столь щекотливые темы и прибегала плакаться. Впрочем, доверие – одна из важнейших составляющих лечения.

– Вы что-нибудь знаете о… – Я поколебалась, подбирая слово, и закончила: – Об этой особе?

– Да! – Судорожно вздохнув, она выложила немногие сведения, которыми обладала: – Ее зовут Асия, она сестра господина аптекаря. Приехала в Ингойю месяц назад. Ей двадцать семь, не особенно красива… Что он в ней нашел?!

Боюсь, на этот вопль души женщин всех времен и народов не сможет внятно ответить даже сам неверный муж.

– Не припомню, чтобы господину Фросту помогал кто-то, кроме его ученика… – Я поспешила перевести разговор на другую тему.

– Она не помогает брату, – презрительно фыркнула госпожа Мундиса, сморщив чуть вздернутый носик, – только за женихами гоняется. И до сих пор безуспешно, бедняжка!

В последнем слове было столько яда, что хватило бы отравить все семейство аптекаря.

– Ох, как поздно! – спохватилась она, бросив взгляд на часы. – Мне давно пора, Холлдор будет ругаться!

По-моему, ей отчаянно хотелось, чтобы он заметил ее отсутствие, разволновался, даже отчитал. Только бы не смотрел мимо! Так дети специально шалят, когда родители не обращают на них внимания.

– Жду письма, – настойчиво напомнила я.

– Конечно, – кивнула светловолосой головкой Мундиса. На этот раз на ней была шляпка попроще, бархатная, с тремя помпонами. Взяла зонтик, устремилась к двери и только на пороге спохватилась. Помялась, потом выпалила: – Госпожа Мирра, скажите, а ваше лекарство – то, которое вы давали для Холлдора, – не может вызывать болей или недомогания?

– Он заболел? – встревожилась я, откладывая в сторону плед, в который уже собралась укутаться. Проклятые хельхеймские холод и сырость пробирали до костей, хотя последний год выдался на удивление теплым.

– Да, немного. Так может?

– Пожалуй, – признала я. Действительно, эфирные масла и травяные сборы все равно остаются лекарствами, потому возможны побочные эффекты и даже индивидуальная непереносимость, а «принюхаться» к господину Холлдору госпожа Мундиса мне не позволила. – Постарайтесь, чтобы я смогла взглянуть на него как можно скорее. И, разумеется, больше не давайте мужу тот состав, что я прописала.

– Конечно! Может быть, завтра… А теперь мне пора!

С этими словами она стремительно выбежала за дверь. Послышался фыркающий звук мотора, звонкий голос госпожи Мундисы, чей-то бас…

Определенно, в разведку бы ее не взяли! Додумалась тоже – явиться ко мне на мужнином автомобиле, вместо того чтобы взять кэб!

После ее визита не работалось: разболелась голова, глупые воспоминания не давали сосредоточиться, а хрупкие склянки норовили выскользнуть из рук.

Сняв передник и отставив в сторону драгоценные хельские пузырьки (выточенные изо льда и зачарованные, они предохраняли содержимое от порчи), я взглянула на часы и с огорчением убедилась, что до обеда еще больше часа. Все-таки бывают моменты, когда даже самое любимое дело не вызывает должного энтузиазма.

Решив немного побездельничать, я достала из шкафа новый роман, поудобнее устроилась в кресле у торшера и погрузилась в чтение. Все эти пылкие признания и головокружительные побеги, жаркие сцены и удивительные совпадения, должно быть, приводили в экстаз чувствительных барышень, восполняя недостаток подобной сентиментальной чуши в реальной жизни. Подобные шедевры всегда меня развлекали: живописание любовных страданий и детективные перипетии зачастую были столь нелепы, что заставляли хохотать от души.

Надо думать, я была бы безжалостным критиком, но, на счастье авторов, эта стезя меня не привлекала…

На следующий день доставили записку от госпожи Мундисы, в которой она извещала, что ждет меня завтра к ужину…

То утро я провела у портнихи, потом ненадолго заглянула в шляпный магазин. Устроила себе выходной и нисколько об этом не жалела.

После обеда я отправилась на крышу, в теплицу, и тихонько наслаждалась бездельем и ласковым шелестом листьев. В Ингойе почти все дома имеют сады под крышей, которые снабжают местных жителей всевозможными овощами и фруктами, вплоть до бананов и апельсинов. Дремлющие в глубине острова вулканы подогревают воду подземных источников, и этого тепла вполне достаточно для обогрева всего города. Камины здесь – всего лишь дань уюту и признак респектабельности.

Владения Палла, садовника, радовали глаз буйством красок и благодатной зеленью листвы, пьянящей свежестью воздуха и благословенной тишиной. Тихоня Палл принес поднос с фруктами и исчез в своей каморке, оставив меня в одиночестве…

Впервые за долгое время я дышала легко, наслаждаясь шелестом листвы, мягким светом и облаком ароматов. Как будто снова оказалась в родном Мидгарде, в бабушкиной оранжерее, и не было всех этих лет… Впрочем, тогда не родился бы Валериан…

Послышался торопливый звон каблучков на лестнице, и спустя несколько мгновений показалась Уннер.

– К вам инспектор Сольбранд, госпожа Мирра, – присела в книксене горничная, пытаясь отдышаться. – Изволите принять?

– Разумеется! Проводи инспектора в янтарную гостиную, я сейчас спущусь.

Уннер отправилась выполнять указание, и я, вздохнув, отряхнула платье и пошла следом.

Янтарная гостиная – моя любимая комната. Из-за обилия теплых молочно-желтых, персиковых, имбирных, шафранных оттенков кажется, что солнечный свет постоянно врывается через распахнутые ставни. Оранжевый и желтый цвета подслащивают жизнь, согревают уставшее тело и душу…

Инспектор в своем черном одеянии смотрелся на этом фоне словно чернильная клякса.

– Здравствуйте, инспектор, – улыбнулась я, протягивая руку.