Текст книги "Дневник Zари. Роман"

Глава 22
Вечер в баре «Кому за 41»

Сегодня в баре был поэтический вечер. Люди собрались послушать некую поэтессу Нину Гарпееву, она только что прибыла из горячей точки военных действий – Донспаасса. На ней было строгое чёрное платье, волосы стянуты в тугой узел на затылке, лицо застыло в немой гримасе горечи и отчаяния. Женщиной она была красивой. Но от неё во все стороны брызжело кровью, этот фейерверк разлетался вокруг, попадал на столы, попадал на лица посетителей, они утирали кровь с лиц и слушали её местами вымученные стихи. Торопливые тени официантов появлялись тут же и протирали столы, как-то торопливо извиняясь, немного склоняя голову перед посетителями. Был ли под платьем Нины чертовской хвост – я не знала.

Многие, умывшись кровью стали расходится. Она была не одна – с ней была свита – свежевыдернутый с поля боёв ополченец Тартунтар и фотограф, который неустанно трудился, подбирая удачный ракурс для фото. Он совсем без устали и перерывов щёлкал своей камерой.

Голос поэтессы дрожал, стихи лились всё с новой силой, ударяя беззащитных слушателей, как плетью кровавой безысходностью войн.

Я сидела за столиком, за которым сидели рядом со мной и Илья Крот, и Борис Кот, они были невозмутимы, но вполне возмутимо пьяны. Поэтому волны кровавой безысходности чудесным образом расходились над головой Ильи, и ни капли не оседало на его взъерошенных блондинистых волосах. Я давно подозревала, что его кроторианская вера способна защитить и не от такого беспредела. Он пил, пил, пил. Вливая в себя этот горячительный напиток как какой-то священный дар, как будто бы только эта сила способна удержать его в нынешней телесной оболочке. Так он, между тем, готовился спеть и сыграть народу на гитаре пару своих песен. Подготовка казалось, опережала необходимые темпы, но его это ничуть не смущало. Мне скажем честно, тоже не особо досталось кровавой ереси, видимо демоническая сила защищала меня и тут. Я ж сидела рядом. Но все вокруг были вполне довольны – вечер шёл тёмный и потусторонний, подвал бара как нельзя подходил к этому.

Наконец чтения закончились. На барный табурет взобрался Крот с гитаркой и затянул свои добрые, открытые своей наивной искренностью и жуткой дьявольщинкой песенки. Голос его убаюкивал. Вся предыдущая кровавая сцена уже казалась просто наваждением.

Коньяк продолжал поступать в стакан Крота, а оттуда в его жадное нутро. Я стала побаиваться, как бы он не свалился со своего трона. К нему я испытывала искреннюю симпатию, и окончания вечера в таком ракурсе я вовсе не жаждала.

В промежутке между выступлениями куда-то пропал мастер кровавой импровизации или как он сам о себе говорит – мастер разговорного жанра Сэр Эдос. Вышел за сигаретами и пропал. За него никто не стал беспокоиться, потому что от стекла сэра Эдоса, в мгновение разрезающего человеческую плоть, ещё никто не уходил. Вот вам сам кровавый сэр Эдос собственной персоной. Бойтесь.

Вечер клонился к своему логичному завершению, давно уже перевалило за полночь. Борис, мурлыча что-то своё, весь вечер мастерски галантно ухаживал за мной, мне было приятно его внимание, и его разговоры меня вполне развлекали. В нём чувствовалась кошачья мужественность и умудрённость. Грудь, покрытая густой серо-коричневой шерстью вздымалась размеренно и величественно. Под его сладкие напевы вполне можно было бы уснуть. Но не хотелось. Демон внутри меня уже точил копьё, но я об этом ещё не догадывалась.

Закончилось вечер тем, что пьяный Крот, приобняв меня за плечо, клялся мне в вечной дружбе и выдавал свои глубинные тайны, о которых я вовсе и не хотела бы знать, но он не спрашивал меня, хочу ли я этого. Итак, эта тёмная глубина манила, но вызывала и определённый ужас… Думаю, её глубина была почище Мариинской впадины, Сахалина-1 и прочих ковыряний в себе. Эго признания уносили далеко во вселенную, в иную вселенную, может быть вселенную ада, а может вселенную иронического анти-ада, или… Впрочем, ад там присутствовал точно. Его признания и объятья были тёплыми, я чувствовала к нему искреннюю симпатию и инфернальное притяжение.

Разъехались по домам. Крот таки умудрился упасть – даже два раза у самого своего дома, эта вселенная его не держала, скорее всего, и он мчался на огромной скорости в другую, что серьёзно затрудняло передвижение на земле.

Я спала, спала тихо улыбаясь. «У Крота усы у рта… а жизнь пуста»… «В темноте сбываются мечты…» «И увядшие цветы…» «Никому не отворяй своей души, в чистоте её храни…» Обрывки песни Крота звучали у меня в голове.

Изжить бы свою долю безумства, и чудо придёт, несомненно придёт… Чудо то…

Глава 23
Звонок. Эпизод

На следующий день произошло то, что надолго выбило меня из колеи. Это было совсем неожиданно.

Он звонил, речь его была сумбурна, дозу принятого алкоголя определить было сложно. Но демоническая энергетика проникала сквозь телефонный разговор и уносила волной. Меня бросало по вселенной, кидало и в жар, и в холод одновременно. Голос звучал уверенно, или скорее самоуверенно: «Я люблю тебя! Сейчас фиксируй себе – я повторю ещё раз – я люблю тебя». «Но ты ничего не понимаешь, потому что ты любишь только себя».

Разговор взлетал и падал, он говорил, говорил… Бросал трубку. Перезванивал и снова говорил.

В какой-то момент всё прекратилось – потекла кровь, кровь текла, и огромные капли её падали на землю… Его речь затихала, затихала и, в конце концов, он отключил связь. Мне стало жутко страшно.

Ночь была холодной и одинокой, и я плакала от отчаяния.

Глава 24
Бессмертие

Вот, оно, моё бессмертие!

В изнанке бытия кружится жизнь моя.

Лбом не всякую стенку прошибёшь, может отойти или обойти лучше? А можно?

Отчаяние, отчаяние… А я его черпаю ложкой чайной…

Я всегда вела довольно сумбурный образ жизни.

Ах, эта взаимная любовь на одном дыхании.

Может я наоборот стану ближе к своему телу…

Ты свободен вести свою жизнь только по тобой намеченному пути.

Глава 25
Работа. Ощерившиеся волки

Говорят, работа не волк, в лес не убежит. Вот, в наше время волки сами приходят к вам на работу, чтобы потом утащить вас в лес.

Вот только представьте, вы сидите в милом кружке среди санитаров леса, и каждая ощерившаяся морда с жадностью смотрит на вашу пульсирующую венку на шее. Знакомое ощущение? Значит, вы тоже знакомы с работой. Работали, значит.

Глава 26
Егор Чертанов

Это был февраль, год n-й, скорее всего. Усталость захватывала так сильно, что просто становилась стеной перед тобой и закрывала собой весь мир. Я боролась отчаянно, стараясь разглядеть сквозь эту пелену очертания весёлого мира.

Наше знакомство было случайным, он был галантен, артистичен и, казалось, расточал своё искреннее внимание. Его кошачьи повадки были просто уморительны. Конечно, это захватило и моё внимание. С ним было легко и непринуждённо. Мы дружили, шутили и испытывали прочность друг друга. Это было просто забавно.

Джанкой не отпускал мои мысли, мне казалось, что он следит даже за ними. Во снах, тяжёлых и горячечных, я бросалась к нему в объятия и твердила о своей любви. Просыпалась в холодном поту. Джанкоя нигде не было. Я не знала где он.

Егор смотрел на меня внимательно, как будто всё понимал и всё слышал, но ничего не говорил.

Лишь однажды он сказал, это не твоё, зачем ты это делаешь? Ты же другая. Я ничего ему не ответила.

Мы дружили. Пили чай, и наши беседы согревали меня. Он всегда ждал меня, я могла приехать к нему в 3—4 часа ночи и он ни слова, не говоря, принимал меня и наливал чай, ароматный крепкий чай. Мы любили чай. Могли часто спорить, что-то выяснять, но это только разжигало костёр нашей дружбы и ссоры заканчивались, так толком и не начавшись.

Однажды он сказал, что любит меня. Я как могла, старалась быть любезной и учтивой с ним, – мы расстались. Через некоторое время у Егора появилась новая любовь – подруга, которая клялась ему в вечной любви и они стали планировать семью, а также собрались вместе уехать на юг, там работать и жить. У Егора были хорошие предложения из крупных компаний, завязанных на серьёзном бизнесе. Вскоре они и уехали вдвоём из города. О нём у меня остались самые тёплые и милые воспоминания, лёгкости и весёлости странного бытия двух странных людей.

Снова вернулся Джанкой. Он, казалось, изменился. Был теплее, в его глазах иногда появлялась забота и участие. Но я знала, что всё это только для того, чтобы проникнуть поглубже к моей душе. Видимо, у него были подозрения, что нити управления ускользают из его хищных лап. Его лохматая морда, ехидно улыбаясь, несмотря на моё сопротивление, настойчиво лезла ко мне целоваться. И он так романтично рассказывал, какие чудесные и волшебные анютины глазки растут на его воображаемой даче. Я ничему не верила. Но весь мир стал мне казаться чудесным и лёгким, как долгожданный подарок на день рождения.

Действительно, на это время, я почти потеряла это чувство, – как чёрная лохматая лапа крепко сжимает душу внутри в районе груди. И он стал настойчив. Я не заметила, как вновь потеряла свою свободу, ещё совсем недавно она была практически у меня в руках. Но я была далека от осознания этого. Путь к себе не бывает прост, особенно, если ты сам не ищешь лёгких путей.

Когда ты занимаешься исключительно только собой, ты проявляешь меньше всего эгоизма…

Нет, ты не Джанкой, ты не Джанкой… Этого не может быть. Это кто-то другой.

Это давнее противостояние. В нём вся магия отречения.

Глава 27
Вера

Мне почему-то кажется, что Он не верит в меня. Что мама не верит в меня, мне тоже всегда казалось. А если ж не верит, то получается же, что меня нет. Совсем нет. А вдруг, и правда, нет? Вдруг тогда кто-то принял решение – нет, не надо. И вот сейчас перед смертью, за секунду до, лихорадочно, взахлёб, сбиваясь, посекундно, я пытаюсь сочинить себе эту жизнь. Подождите ещё секундочку, я не придумала себе истинную любовь. Ну, пожалуйста, я так хочу, чтобы всё было красиво. Там в несбывшейся жизни.

А вдруг я есть?! И я судорожно щупаю свой пульс. А нет, не так, я пытаюсь наполнить свою душу счастьем и благодатью. Выходит. Издалека, смутно, но выходит. Пульсирует кровь под нажатием пальца, тепло. Кружится голова и подташнивает. От счастья, смеюсь я сама с собой.

Веришь? Верили что ли, выходит. Почему не сказали, почему не передали мне это потаённое знание и искусство. Искусство держать себя в цельной форме, не расплываться, не сомневаться, не исчезать.

Мне с вами хорошо. Верьте в меня, пожалуйста. Скажите. Так легче. Легче биться воздушным шариком о крышку неба.

А знающие люди могут сказать, это эгоизм в тебе корчится и мучается, к любви священной, истинной и возвышенной дорогу протаптывает.

– Проводник хренов, – так и хочется сказать и заплакать, нет, засмеяться.

Глава 28
Больница. Первый этап

Когда я впервые попала в больницу, меня очень раздражала моя ближайшая соседка по кроватям – тётя Маша. Она была беженкой из Калины, её дом разрушили. Под обстрелом, с помощью добровольцев бежала в Россию. Ночью подогнали автобусы, ПАЗики, погрузили тех, кто поместился, и вывезли в Россию. Но тётя Маша очень хотела вернуться – там у неё остались дети – дочь и сын, сын воевал среди партизан, а дочь работала у них поваром – готовила им пищу. Тётю Машу тут задержали серьёзные проблемы со здоровьем. Выехать обратно пока не было никакой возможности – она уже четвёртый раз лежала в больнице, и врачи пока не давали никаких прогнозов относительно её полного выздоровления. Беженцев из Калины принимали в больнице без всяких трудностей, врачи относились с таким же вниманием, как и ко всем, кто лежал в отделении. Только в моей палате их лежало трое за первое моё посещение, одна девочка была беременна.

Я даже невольно стала сомневаться в раскрученной продажности нашей медицины.

Но суть наших напряжённых отношений с тётей Машей была в том, что она пристально следила за мной, а именно – если я ложилась на спину и невольно складывала руки на груди крест-накрест, она тут же одёргивала меня:

– Зачем ты так руки складываешь! Ну-ка убери! Нельзя так! Нельзя так лежать!

Наши споры на эту тему вспыхивали и тут же затихали. Как-никак мы были нездоровы. Температура не снижалась ниже 38. Почему нельзя, если мне так удобно и спокойно?!.

Но втайне я стала просто мечтать, чтобы тётю Машу поскорее бы уже выписали на волю. И это произошло буквально через день. Мечты сбываются, господа, но к чему они вас приведут, и какой хвост за ними потянется предугадать сложно, да практически невозможно.

Соседи в моей палате сменялись один за другим, кто-то выписывался, кто-то вновь заступал на его место. Люди были разными, у всех были свои проблемы, своя оригинальная нелепая жизнь. Истории мелькали. Мелькали люди, посетители, врачи, уколы, капельницы, медсёстры, санитарки, пакеты с мочой и кровью…

И я всей душой полюбила уже далёкую от меня тётю Машу, ко мне пришло понимание, что это самый простой, святой и милый человек, которого я могла встретить здесь. Мне так хотелось, чтобы она узнала, что теперь я скучаю, по тебе тётя Маша! Дай Бог тебе здоровья.

Глава 29

О! КАК же я люблю это мир! Эти дороги, деревья, небо, птицы, котики стремительно перебегающие дорогу, кусты торчащие на дороге, ямки…

Всё вызывает внутри меня неописуемый восторг. О! Как я счастлива!

Глава 30
Метафорический сейшн ЭОТ

Это было где-то в провинции Фунцзы. Как и положено, в таком случае вдалеке играла лёгкая ненавязчивая расслабляющая музыка. У реки сидело несколько человек, полукругом, на ковриках. Позы сидящих были различными, но всё их внимание было сконцентрировано вокруг небольшого голубого шара, который висел в воздухе, ровно посередине от каждого из них. Присутствующие по очереди обращались во внутрь себя, выстраивали диалог со своим внутренним Я и шар фантастическим образом менялся.

Это было завораживающее зрелище, в эти минуты можно было увидеть – и дикую испуганную лань, убегающую от погони, и стремительный поезд, вырывающийся из тоннеля, с невероятными клубами дыма, и поле усеянное подсолнухами на закате солнца, и испуганную лису, убегающую поспешно в лес, и чёртей, раскачивающих люстру с уже частично оборванными подвесками, и чайник со свистком, закипающий рядом с кастрюлей аппетитно бурлящего борща.

Все эти люди мне были знакомы. Я присела в круг на коврик, лицом к реке. Я не могла сесть к ней спиной.

Подошла моя очередь, сплетая невидимую нить, сеть со своим внутренним я, мне пришлось принять позу лягушки, готовой к прыжку, лишь после этого – шар загорелся, возможно, он вспыхнул мгновенно. Хотя мне казалось, что, сперва, я долгое время наблюдала солнце, солнце – это свет от поцелуя шептала я, и по моему телу разливалась благодать и блаженство.

Шар поджёг сухую траву и взбудоражил всех. Они собрали коврики. И каждый, молча, поплёлся в свою сторону.

Я окунула ноги в реку и потом долго сидела, обхватив руками колени. Я смотрела, как солнце садится за горизонт, темнеет небо. Огня не было. Завтра всё будет по-прежнему, вспыхнет новый шар. Разольётся новая голубая энергетика, а сегодня я вспылила. Бывает. Мне ещё долго проходить лечение. Иные говорят, что и за год не удаётся привести в порядок свой энергетический поток. А я только у начала пути. Ведь, казалось, я уже многое преодолела, кроме вспышек огня в венах, да и звёзд, которые повсеместно плавали в потоке крови, и лишь иногда выскакивали наружу, создавая неимоверные кровавые фейерверки.

Но, я например, уже научилась передавать боль, этакая агностостанция по ретрансляции. Так и до трансформации недалеко шутили со мной монахи.

Самое тяжёлое писать горячечный бред, кажется, что через тебя проходит огромный поток горячей голубовато-красной энергии, этот поток не остановить. Но он приносит с собой облегчение, удовлетворение и блаженство бытия.

Наверное, по всему поэтому, этот ворох уже давно сгоревших спичек почему-то придавал мне уверенность в завтрашнем дне…

Раньше Джанкой вёл меня за руку через дебри, помогая придти мне к себе, теперь я стала вполне самостоятельной… Вроде бы стала справляться с образами сама.

Глава 31
Больница

В самые страшные моменты, я видела рядом Джанкоя, я чувствовала его тепло, ласку его ладоней, слова нежные, улыбку и добрый потусторонний свет его глаз.

Глава 32
Операция

Я помню, как тогда… Это была зима, лёд, снег, мороз, 4 утра. Мне было холодно, от холода моё тело часто тряслось то мелкой, то крупной дрожью. Переднее левое колесо моей машины надёжно застряло в ледяном провале. Выехать никак не получалось, не хватало ни моего водительского опыта, ни собранности – от усталости закрывались глаза и добиться согласованности действий рук и ног, казалось, что достичь уже невозможно.

И вот! Вытолкнуть машину не получается. Никак. Мы возимся уже 3-й час. Хочется ругаться и плакать – «Какого чёрта, я делаю здесь в 4 утра!!!»

Внезапно, я оборачиваюсь и вижу, что Дон Хау лежит навзничь на тротуаре без движения. Секунду назад был здесь – и вот. Усталость и обречённость даже не позволяет мне испугаться.

Я подбегаю к нему, начинаю трясти и кричать «Дон, Дон!» Реакции ноль.

– Ну, всё! – проносится пустая и бесчувственная мысль, – Приехали. Ну, и хрен со всем этим, с ним, с этой ночью, с зимой, льдом, машинами, колёсами, холодом, морозом, любовью, злобой, испытаниями, победами и поражениями, ловушками и открытиями… Вот и всё…

Он начинает шевелиться, и улыбается. Я встаю и продолжаю пытаться расковырять лёд, чтобы колесо могло выехать из ледяного плена. Я даже не плачу.

Наступил день «Ч». Вмешательство в сокровенное.

Живая плоть. Живая плоть моя говорила со мной. Живая плоть моя, она говорила со мной тогда.

Один на один со смертью.

И когда я увидела глаза смерти, мне жизнь показалась не такой настоящей, как раньше, словно мыльный пузырь, старательно раздуваемый, который вот-вот лопнет… И можно будет надувать следующий, такой же сверкающий и эфемерный… А мир то не настоящий!

Но когда она взяла меня за руку, весь ужас материальности мира проник в каждую клеточку моего тела, я чувствовала его на каждой подушечке пальчика, он пробегал по своду стоп, проходил вдоль голеней, он выцарапывал мои вены и электрическим ударом прокатывался по всему моему телу… Кто здесь?

Стоп. А кто вам сказал, что смерть – это не эйфория??? Бесконечная эйфория… Лекарство от всех болезней.

Погасите свет. Молчание, золото, тишина.

Глава 33
Вмешательство

Это случилось внезапно. Внезапно бесконечно тянущееся ожидание, ожидание то ли казни, то ли блаженства, сменилось полной пустотой. Я так и не поняла, что именно произошло. Мне поставили капельницу, флакон с лекарством был такой большой, его стеклянный бок снизу мне казался неимоверно раздутым и высокомерным. Какая жидкость наполняла его – я не знала. Лекарства прокапало не так много, но мне уже сильно захотелось спать. Я подумала, что всё это от скучного созерцания бело-жёлтого потолка и очередной бессонной ночи.

Так я лежала на каталке в предоперационной. Засыпать совсем не хотелось, и я отчаянно боролась со сном. Что же будет дальше? Медперсонал потихоньку суетился вокруг меня, но я не улавливала суть их манипуляций. Подошёл мой врач-анестезиолог, Руслан Владимирович, у него была добрая, участливая улыбка. Он всё время заботился обо мне, и это меня сильно успокаивало.

– Если будут идти волны – это ничего страшного, всё в порядке, – сказал он мягко и как-то по-особенному добро, видимо, чтобы в очередной раз успокоить меня.

– Нет, волн никаких нет, – возразила я, – всё хорошо.

Я старалась настойчиво о чём-то думать. Сейчас мне кажется, что я думала о Джанкое. Но я точно не помню, что это были за мысли, так остались лишь обрывки каких-то картинок, краски моментов, зарисовок, полустёртых.

С 6-й попыткой борьбы со сном я уже, видимо, не справилась, и улетела куда-то в бело-жёлтый свет. Я даже не поняла, что произошло. Я не поняла, что это всё… Я до последнего момента даже не подозревала об этом…

Это было около 9 утра 12-го февраля. Больше меня не было.

Мне помнится, когда я училась только в первом классе, первый раз я была дежурной по классу – 12-го февраля и старательно выводила эту дату мелом на доске. Мне как дежурной, полагалось утром записать её на классной доске, на самом верху. Я немного переживала, что мне достался именно февраль, так как слегка комплексовала из-за своей буквы ф, она казалась мне всё время какой-то несовершенной, не было в ней красоты и изящества, не было чего-то выдающегося, какой-то совсем обычной и невзрачной была она. И хвостик сверху неё совсем не выходил, щёки её были надуты, но как-то совсем не так как хотелось или было нужно.

12 февраля – мелом на доске, как сейчас помню я.

Наркоз, странная штука, это как – экран отображения, как будто его отключили – и всё, тебя нет. Как вампир, который перестаёт отражаться, и его как бы нет в той параллельной зеркальной вселенной. Но наркоз хуже, твоё отображение безудержно стремиться к нулю, твоя реальность стёрта, ушла в пустоту, сузилась и ушла в пучок бело-жёлтого света.

Оно-то к лучшему, всё к лучшему. Как ни крути.

Как не ворочай тела.

Первый раз я очнулась, не знаю точно через сколько времени. Очнулась – громко сказано, это была яркая вспышка сознания, окровавленного, затуманенного сознания. Очнулась оттого, что у меня в горле была какая-то белая трубка, от которой я задыхалась. Секунд 10—15 я пыталась пошевелиться и вытащить её, я беспомощно кашляла и задыхалась, показалось, что это конец, я не могла ничем себе помочь, и моё сознание вновь ушло от меня. Вспышка быстро погасла.

Позже, наверное, уже часов в 9 вечера я стала периодически просыпаться секунд на 10—15 – скорее так, – на это время включался свет, и я могла немного поводить глазами из стороны в сторону, и вновь всё пропадало. Вспышки света стали немного длительней, понимала ли я что-то сказать сложно, помнила ли.

В одну из попыток, я успела оценить лишь только то, что лежу в каком-то прозрачном боксе, и у соседа через пару боксов, торчит голая ступня из-под простыни. Любые движения были мне непосильны, даже небольшой поворот головы в сторону целиком лишал меня сил и давался с великим трудом. На мне была какая-то маска, дышать было легко. Неужели я так отчаянно хотела жить?..

Раза после 6-го, смутных попыток открыть глаза и пошевелиться, ко мне кто-то подошёл. Скорее всего, это была медсестра. Возможно, она заметила, что я открыла глаза. Не знаю, я видела только размытое лицо с ровной чёрной чёлкой и скрывающимся за ним небольшим хвостиком тёмных волос, а также неясный силуэт белого халата.

В следующий раз я очнулась уже оттого, что меня собирались увозить в общую палату из реанимации.

Я была в реанимации. Вот, что это было.