Текст книги "Дело Зили-султана"

Я хрипло рассмеялся.

– Как все мы… Элен – чистая душа. Ты клевещешь на нее.

– Зачем мне клеветать? Это она выдала тебя Зили-султану, она виновата во всех твоих бедах. Она, а вовсе не я.

С минуту я молчал. Потом сказал:

– Освободи меня.

Ясмин торопливо вытащила из складок одежды кинжал и наклонилась надо мной.

– Нет-нет-нет, – раздался за ее спиной знакомый голос. – не надо лишней суеты. Никто никого не освободит.

В мгновение ока Ясмин повернулась назад и тут же отпрянула. В трех шагах от нее – я глазам своим не поверил – стояла Элен. Луна делала ее белую кожу еще белее, волосы под луной были не золотыми, а серебристыми, казалось, что перед нами – выходец с того света. Одета она была в коричневую «амазонку» – костюм для верховой езды.

– Ах, этот глупый принц с его восточным людоедством, – криво улыбнулась Элен. – Надо было просто тихо придушить вас и потом отправить в дахму. Но он непременно хотел вас помучить перед смертью. Нет, мстительность не грех, но большая глупость. Сколько замечательных предприятий провалилось из-за этого сильного чувства. Если ты решил уничтожить врага, это надо делать решительно и сразу, а не растягивать удовольствие. Но я, разумеется, не могла бросить тебя на произвол судьбы. Я должна была исполнить свою миссию. Точнее, свое задание.

– Элен, я не понимаю… – я никак не мог поверить в происходящее. – Какое еще задание, о чем ты?

– Ты мое задание, милый, – почти ласково улыбнулась Элен. – Проще говоря, я должна была тебя обезвредить. Клянусь богом, меньше всего на свете я хотела твоей смерти, но ты проявил себя слишком опасным, слишком изворотливым. Из-за тебя стратегические расчеты британского правительства оказались на грани провала. Поэтому пришлось подбить принца расправиться с тобой. Правда, я полагала, что это будет выглядеть куда проще, и вовсе не рассчитывала на такие мучения. Ты видишь, любимый, я вовсе не чудовище. И наша связь для меня очень много значит.

– Я вижу, – пробормотал я. – Получается, то, что о тебе сказала Ясмин, все правда?

Она засмеялась как-то невесело.

– Ну, всей правды обо мне никто не знает. Например, что мне не 22 года, а уже 28. Но это ничего. Эту правду вы унесете в могилу…

И она сделала шаг в нашу сторону. Ясмин мгновенно направила в ее сторону кинжал.

– Не подходи, ведьма!

Даже в ночи было видно, как перекосилось лицо Элен.

– Дикарка зовет меня ведьмой? Это смешно…

Ясмин стремительно прыгнула вперед и полоснула кинжалом Элен прямо по лицу. Но та в последний миг успела отскочить.

– Я еще думала, не оставить ли тебя в живых, девочка… – сказала она задумчиво. – Но после такой наглости. Нет, сегодня у грифов будет богатое угощение.

С этими словами она выхватила из кармана короткий двуствольный дерринджер и наставила на Ясмин. Та застыла, продолжая сжимать в руке бесполезный теперь кинжал.

– Я прострелю тебе колени и вставлю в рот кляп, чтобы ты не могла кричать. А наш дорогой Нестор-дженаб будет смотреть, как твое прекрасное лицо будут расклевывать грифы. Грифы обладают чудовищной силой. Одним движением клюва они вырывают из тела куски мяса, и так снова и снова, пока не насытятся, а жертва не потеряет сознание. Но и потом они продолжают свой страшный труд. Ужаснее всего, когда поедаемый приходит в сознание на полпути к могиле и видит себя наполовину обглоданным. Он видит свои кости, свои окровавленные внутренние органы, а иногда и не видит – если у него уже выклевали глаза. И тогда он только слышит отвратительный звук разрываемой плоти, и плоть эта – его.

Меня затошнило от этих речей. Но, как известно, в минуту смертельной опасности нельзя просто сидеть и ждать, или, как в моем случае, лежать и ждать. Нужно разговаривать, тянуть время, нужно что-то предпринимать. Не знаю, на что я надеялся. Может быть, на ранний рассвет или на то, что сюда кто-нибудь явится, какой-нибудь могильщик – кто-то ведь приглядывает за всем этим ужасным хозяйством.

– Послушайте, барышни, – сказал я, – я понимаю, это разговор между двумя женщинами, влюбленными в одного человека. Однако, признаюсь вам, самому предмету ваших вожделений разговор этот не доставляет особенного удовольствия.

Элен фыркнула: боже мой, вожделений! Узнаю мужчин с их невероятным самомнением, с их глупым тщеславием и убежденностью, что они являются центром вселенной.

– А кто же, по-твоему, является центром вселенной? – спросил я с невинным видом.

Она посмотрела на меня с какой-то брезгливой улыбкой.

– Милый, – сказала она, – во-первых, я не такая дура, как ты про меня думаешь. Во-вторых, я отлично тебя изучила. Все твои так называемые методы – это просто набор более или менее примитивных штампов, голое рацио без толики вдохновения. Если бы ты был способен чувствовать, ты бы понял, что я тебя нисколько не люблю. А если женщина спит с мужчиной, которого не любит, это значит, у нее есть к нему исключительно практический интерес. И если бы ты задумался хоть на секунду, ты бы мог понять, какой интерес у английской барышни может быть к русскому шпиону, выдающему себя за офицера. Но, впрочем, мы заговорились. Попрощайся со своей усатой поклонницей.

Последние слова она сказала совершенно напрасно. Взвыв от обиды, Ясмин метнула в нее кинжал. Кинжал царапнул правое предплечье Элен. От неожиданности та выронила пистолет. Ясмин метнулась к ней, как разъяренная кошка. Они сцепились и повалились на землю, катаясь и награждая друг дружку свирепыми тумаками. Британка оказалась сильнее и ловчее, в конце концов, она уселась на Ясмин сверху, подобрала кинжал и занесла руку над противницей. Та схватила ее за запястье, упиралась из последних сил, однако кинжал медленно, но верно приближался к горлу Ясмин. Вот он оказался уже совсем близко, я не увидел – кожей почувствовал, как острие коснулось ее горла, как выступила на нем капелька крови. Я бешено забился в своих пеленах.

– Нет! – крикнул я. – Прекрати, прошу тебя!

Ясмин закричала – жалобно, отчаянно, как кричит голубка перед смертью. Я закрыл глаза и услышал тяжелый удар, хруст и звук упавшего на камни кинжала.

Несколько секунд я лежал неподвижно. Потом открыл глаза, но не как человек, а как мертвец, окончательно утративший душу. Секунду я слепо смотрел на поле битвы, не понимая, что произошло. Постепенно в глазах моих прояснилось. Ясмин все еще лежала спиной на камнях, на ней ничком распростерлась Элен, а над ними, словно оживший голем, стоял, пошатываясь, Ганцзалин в обгорелых лохмотьях и с камнем в руке.

Глава семнадцатая. Зили-султан и казачья бригада

Молния, которая едва не убила Ганцзалина, сожгла стеснявшие его узы, так что, придя в себя, он успел спасти меня и Ясмин. Более того, благодаря молнии сохранилась и персидская монархия: мы с Ганцзалином загнали нескольких коней, но успели в Тегеран до того, как в виду города объявилась армия Зили-султана.

Шахиншах встретил меня с такой радостью, что у меня невольно дрогнуло сердце. Мне стало стыдно за то, что столько времени пришлось морочить ему голову. Впрочем, я утешался мыслью, что только благодаря этой хитрости, может быть, еще удастся спасти ему престол и жизнь.

– А, – закричал он, – приветствую тебя, победитель туркмен! Вы с сыном порадовали мое сердце…

– Ваше величество, – как мог почтительно прервал я его, – ваше величество, есть вещи пострашнее туркменского войска.

И я рассказал ему про планы Зили-султана захватить его трон и про то, что тот уже движется со своей армией, чтобы взять столицу.

– Пулемет Максима? – переспросил шахиншах. – Триста выстрелов в минуту? И он хотел повернуть оружие против собственного отца?

Не в силах сдержаться, он так ударил кулаком по сервировочному столику, что тот подломился. Ярость исказила добродушные черты Насер ад-Дина, усы его воинственно топорщились, как у кота, на территорию которого покусился наглый пришелец.

– Клянусь Аллахом, он ответит мне за это! – шахиншах в каком-то исступлении метался по опочивальне.

Я снова обратился к нему.

– Ваше величество, нет времени попусту гневаться. Нужно встретить Зили-султана во всеоружии. Собирайте все наличные войска, кавалерию и артиллерию. С войском принца надо сойтись не в городе, а на подходах к нему. Сколько у нас в наличии солдат?

– 76 полков, 65 тысяч воинов, – отвечал шахиншах.

Это были официальные цифры, я-то знал, что большая часть распущена по домам, и дай бог, если в наличности окажется десятая часть от этого. Это составляло 6–7 тысяч, тогда как у Зили-султана – около трех тысяч обстрелянных и хорошо вооруженных солдат. Учитывая тайное оружие принца, воевать против него прямо сейчас было смерти подобно.

– Ты хочешь сказать, мы должны сдаться на милость победителя? – взревел шахиншах.

– Вовсе нет, – отвечал я. – Мы выведем нашу доблестную армию на бой, но важно выбрать правильную тактику. Если мы просто кинемся в атаку, нас перебьют, как куропаток, даже если в душе мы орлы и ястребы. Поэтому надо, во-первых, выиграть время, чтобы начали подходить распущенные по домам части, во-вторых, попытаться договориться миром.

– Миром? – Насер ад-Дин зашипел от гнева.

– Да, миром, – я был непреклонен. – Во-первых, это ваш сын. Во-вторых, вся его армия – это ваши подданные. Даже если мы победим, может начаться гражданская война. Но мир этот должен быть заключен с позиции силы, чтобы принц не осмелился ставить нам условия.

Шах с минуту хмуро молчал, потом поднял на меня глаза.

– Признаю твою правоту – сказал он. – Но каков же будет наш план?

– Как говорили древние, кто хочет мира, пусть готовится к войне. Собирайте войска, ваше величество, остальное я беру на себя.

Я понимал, что на взбунтовавшегося сына отец уже не имеет никакого влияния. Из личных переговоров шахиншаха и Зили-султана ничего хорошего выйти не могло. Значит, нам требовался более серьезный и могущественный парламентер.

И я отправился к русскому посланнику.

– Вы хотите, чтобы я выставил ультиматум Зили-султану? – удивился Мельников.

– Не вы, а Россия. И не надо ультиматумов, предупреждения будет вполне достаточно. Кроме того, вам нужно будет отдать приказ Персидской казачьей бригаде о выступлении против войск Зили-султана. Придется также надавить на англичан. Вы от имени России выразите недоумение и обеспокоенность их вмешательством в дела престолонаследия в Персии…

– У вас есть доказательства этого вмешательства? – перебил меня посланник.

– Есть. Они тайно снабжали оружием принца, и теперь он собрался отнять трон у своего отца. Вы лучше кого бы то ни было понимаете, что это значит для Российской империи и нашего положения в Персии.

Мельников задумался. Думал он долго, потом снова заговорил.

– Вы требуете от меня слишком серьезных шагов. Сам, без одобрения вышестоящих, я их предпринять не могу. Я отправлю телеграмму, чтобы снестись с министром…

– А министру нужно будет снестись с его величеством, – перебил я. – Пока там станут судить и рядить, мы потеряем Персию. Улита едет, когда еще будет. Одним словом, Александр Александрович, это решение придется принимать вам самолично.

Мельников нахмурился.

– Вы предлагаете мне рискнуть не только должностью, но и отношениями России и Персии.

– Риска никакого, могу вас в этом уверить, – отвечал я. – Шахиншах целиком и полностью на нашей стороне. Да и Гирс тоже не скажет ни слова против. А вот если Зили-султан сделает то, что запланировал, Персия будет потеряна для нас раз и навсегда.

Однако Мельников никак не мог принять окончательного решения. Видя, что план мой разваливается прямо на глазах, я рассвирепел.

– Вот что я вам скажу, господин посланник, – заявил я. – Вы, конечно, знаете, что я отправлен сюда с деликатной миссией. Так вот, если вы ответите мне отказом, миссия моя будет провалена, а все ваши дипломатические усилия – сведены на нет. От вашего слова сейчас зависит не только судьба двух стран, но и ваша карьера дипломата.

Мельников глядел на меня неподвижно, в лице его отразилось что-то мученическое. Прочитать его мысли было нетрудно. Три десятка лет он работал в Персии, прошел весь путь от младшего секретаря до чрезвычайного посланника и полномочного министра при персидском дворе, стал тайным советником. И вот мальчишка, офицер предлагает ему ввязаться в чрезвычайно рискованную игру. Последовать этому предложению значило рискнуть своим положением. Не последовать – возможно, поставить под удар Россию.

И Мельников выбрал…

Поскольку с севера столицу надежно прикрывали горы, принца с его армией следовало ждать через восточные ворота. Сразу по нескольким дорогам, ведущим из города, были отправлены лазутчики. Благодаря этому мы смогли встретить Зили-султана не прямо возле столицы, а верст за двадцать до нее.

Представляю себе изумление бедного принца, когда посреди солончаковой пустыни возникла, как гигантский мираж, наша доблестная казачья бригада. Штыков у нас было не так уж много, около семисот, однако дело было не в количестве штыков, а в репутации. Вся Персия знала, что казачья бригада – наиболее боеспособное подразделение в персидской армии и одна стоит нескольких полков.

Знал об этом, конечно, и Зили-султан. Однако знал он и другое: что осторожный Мельников едва ли пошлет казаков в междоусобицу, или, говоря дипломатическим языком, не станет вмешиваться во внутренние дела Персии. И тут мы устроили ему сюрприз. Но, кажется, еще большим сюрпризом для принца оказались гарцевавшие перед казаками две хорошо ему знакомые фигуры – русского посланника Мельникова и вашего покорного слуги. Рядом с нами на своем верном кауром застыл, как изваяние, полковник Кузьмин-Караваев.

– Вы говорили, что их не больше трех тысяч, – негромко заметил полковник.

Я кивнул.

– В таком случае чего мы ждем? – удивился полковник. – Давайте ударим по ним прямо сейчас. Мои молодцы разнесут их в клочья.

– Ах, полковник – сказал я, – если бы это было так просто, мы бы вас одного отправили против всего персидского войска. Увы, у Зили-султана есть оружие, которое дает ему превосходство над любым противником, пусть даже и таким лихим, как наша бригада.

Посланник также очень вовремя заметил, что пока армия принца не проявила враждебных намерений, нападать на нее по меньшей мере глупо. Пока не было сделано ни единого выстрела в сторону Тегерана, Зили-султан – сын шаха и губернатор Исфахана.

– Ваша дивизия, полковник, нужна нам не для войны, а как козырь в переговорах и знак серьезности наших намерений, – объяснил я. – Судя по тому, что я знаю о настроении принца, он не станет разговаривать с отцом. Но с Россией он поостережется вести себя слишком нагло. Кстати, Александр Александрович, вы отправили ноту британцам?

– Разумеется, – отвечал Мельников. – Мне донесли, что она поставила их в тупик. Сейчас идут лихорадочные консультации.

– Пусть идут – сказал я. – А мы будем вести свои переговоры.

По моей команде над казаками взметнулся белый флаг…

Переговорный шатер был размещен на полдороге между нами и войском Зили-султана. Нас с посланником к шатру сопровождал взвод мухаджиров – я попросил Калмыкова отобрать наиболее свирепых видом. Оружие оружием, а боевой дух противника подорвать никогда не лишне: чем страшнее рожа врага, тем неприятнее с ним воевать.

Справедливости ради замечу, что рожа Зили-султана сделалась страшнее любого мухаджира, когда он увидел меня в числе парламентеров. Впрочем, принц быстро совладал с собой и даже изобразил на физиономии что-то вроде приветливой улыбки.

– Что ж, ваше высочество, и я рад вас видеть, – заметил я. – Как говорят у нас в России, кто старое помянет, тому глаз вон.

Далее наступила очередь русского посланника. Он уговаривал, журил, льстил и запугивал – словом, применял испытанные дипломатические методы. Видно было, что в принце страх борется со спесью, и его бросает от отчаяния к надежде. Время от времени он кидал на меня полные ненависти взгляды, но я лишь поощрительно улыбался, как бы говоря: да-да, ваше высочество, вы абсолютно правы, так оно все и есть.

Поначалу принц, правда, пытался действовать по-азиатски, то есть хитрить и увиливать.

– Почему, – сказал он, невинно моргая, – почему вы решили, что я веду войско против моего отца?

Но противостоял ему русский посланник, который за тридцать лет своего пребывания в Персии сделался азиатом в квадрате и мог перехитрить целую армию принцев.

– Если мы ошибаемся, – отвечал он, – то пусть ваше высочество разоружит ваших солдат, а оружие передаст казачьей бригаде…

– Меня оклеветали, – перебил его Зили-султан.

– Тем легче будет восстановить вашу невиновность, если вы беспрекословно разоружитесь, – отвечал Мельников.

Зили-султан ерзал и не знал, что ответить. Мне показалось, он как будто чего-то ждет.

– Он не может решить сам, – негромко сказал я посланнику по-русски. – Он ждет депеши из британского посольства. Как ему велят его покровители, так он и сделает.

Мельников кивнул, соглашаясь, но заметил, что, по его мнению, мы должны продолжать переговоры…

Я не возражал, тем более, что, судя по виду, принц совершенно изнемог. В какой-то момент в шатер вошел командующий телохранителями Зили-султана Тахир-дженаб с конвертом в руках. В глазах принца блеснуло что-то хищное, он выхватил конверт из рук сартипа, разорвал его и быстро пробежал глазами. Мы с Мельниковым переглянулись, напряжение было такое, что, казалось, поднеси спичку – и шатер взорвется.

– Исход дела зависит от этой депеши, – негромко заметил посланник.

По мере того, как Зили-султан осмысливал содержание письма, в лице его проступало все большее разочарование. Наконец он поднял голову и посмотрел на нас.

– Мне нужны гарантии – сказал он. – Гарантии моей личной безопасности…

Когда мы вышли из шатра, Мельников утер лоб платком и признался, что давно у него не было таких трудных переговоров.

– Впрочем, – сказал он, – наша заслуга в победе невелика. Англичане одним своим словом могли повернуть дело к миру или кровопролитию. На мой взгляд, случилось чудо. Я поражен, что англичане отступили так легко.

Я согласно кивнул, хотя поражен был совсем другим – как нелегко оказалось достать бумагу, которую английское посольство использовало для официальных писем. Все остальное было действительно просто. Ну, и, разумеется, отдельное спасибо Ганцзалину, который перехватил английского вестового и, чтобы тому не утруждаться, привез депешу в лагерь принца сам.

Справедливости ради замечу, что оригинальное британское письмо все-таки дошло до принца. Что там было, я не знаю, поскольку полагаю невозможным читать чужую переписку. Знаю только, что принц был чрезвычайно огорчен, буквально рвал и метал, но было поздно. Его армия уже сложила оружие и была размещена в казармах.

Кстати сказать, никакого сверхоружия, кроме новейших британских винтовок, у него так и не нашли. Что-то мне подсказывает, что пулемет спрятали в обозе английских офицеров, которых никто не досматривал и не мог принудить разоружиться.

Впрочем, и британских винтовок хватило, чтобы шах отнял у принца владение всеми областями, которых тот значился губернатором, оставив ему только Исфахан. Зили-султану также было запрещено иметь армию – исключая личную гвардию. Все английские ружья конфисковали, а когда слух о них разошелся в народе, объявили, что на самом-то деле принц вез эти ружья в дар шахиншаху.

Я опасался, что шах в ярости решится на какую-нибудь непомерную кару для непокорного сына. Но, к счастью, вмешался эндерун. Не знаю, как именно шаха уговаривали, однако в итоге Зили-султан живой и здоровый, хотя и несколько потрепанный, отбыл в Исфахан.

* * *

Я стал полным кавалером всех персидских орденов, которые только можно было вручить иностранцу. Шахиншах уже не шутя предлагал мне любой пост на выбор, кроме первого визиря и военного министра, но я деликатно отказался, сославшись на недостаток способностей к государственному управлению. Это предложение навеяло на меня грусть, я вспомнил, что мне говорила на этот счет когда-то Элен. Но, впрочем, долго грустить не приходилось, пора было возвращаться домой.

Но прежде чем отправиться домой, нужно было закончить еще одно дело. Я отправился на Машк-Мейдан, в казармы Персидской казачьей бригады.

Караваева я застал на службе. Отдав ему честь, официально сообщил, что с завтрашнего дня увольняюсь со службы и возвращаюсь в Россию.

– Вы думаете, это так просто, господин ротмистр? – нахмурился полковник. – Вы что же, в каком-нибудь штатском министерстве служите?

– Господин полковник, я бы и рад послужить под вашим началом еще, но меня срочно переводят в другое место…

И я протянул Караваеву бумагу от посланника. Тот пробежал ее глазами, поморщился.

– А нам что прикажете делать? Целый полк остается без командира.

– Ах, Александр Николаевич – сказал я как мог прочувствованно, – все это время вы ведь как-то без меня обходились – и ничего. На худой конец пришлют вам из России другого офицера, гораздо лучше меня.

Караваев молчал. Потом посмотрел на меня прямо в упор.

– Не думал, что скажу такое, но… мне жаль, что вы уезжаете. Из вас мог бы получиться отличный казачий ротмистр.

– Благодарю за комплимент, Александр Николаевич.

Я хотел добавить, что, если бы он бросил разведку, из него тоже мог бы получиться хороший казачий полковник, но потом подумал, что субординация не позволяет мне таких пассажей. Все-таки я пока еще числюсь в действующей армии. Может быть, как-нибудь в другой раз, когда я увижу Караваева без мундира и эполет, я смогу быть более откровенным. Но не сейчас, нет, не сейчас.

Полковник, кажется, прочел мои мысли по лицу. Несколько секунд он неподвижно глядел на меня, потом вернул мне приказ.

– Не смею вас больше задерживать – сказал он, слегка улыбаясь. – Счастливого пути!

Я отдал ему честь и пошел к выходу. Последний раз, проходя, я взглянул на мастерские, на вечно грязный фонтан, на караулки с ленивыми персидскими солдатами, прямо в подштанниках сидящими на ковре. Не знаю почему, но, еще не покинув казачью дивизию, я испытывал по ней какую-то странную ностальгию. И это при том, что на службе мне удалось бывать общим счетом не более недели… Впрочем может быть, тосковал я как раз по этой причине – то есть потому, что слишком мало видел этой странной персидско-казачьей военной жизни.

У ворот меня ждал Ганцзалин. Точнее, не ждал, а наблюдал за очередными фокусами собравшихся на площади дервишей.

Один из дервишей протянул к нему руку за подаянием.

– У меня на родине в базарный день и не такие чудеса показывают, – презрительно заявил Ганцзалин, но все-таки дал дервишу пару кранов. Тот поднял руки вверх, благодаря отнюдь не дарителя, а прямо Всевышнего.

– Опять эти дервиши, опять эти суфии, никуда от них не деться – сказал я. – Кстати, о суфиях. Не заглянуть ли нам к одной общей знакомой?

Ганцзалин не возражал. Мы подъехали к дому Ясмин и постучали ручкой в дверь. Вышел знакомый уже мне привратник. Кажется, он тоже меня узнал.

– Добрый день – сказал я по-английски. – Могу я видеть госпожу Ясмин?

– Госпожа в отъезде, – отвечал привратник.

Я почему-то огорчился.

– Вот как… А скоро ли она вернется?

Привратник только головой покачал: никто не знает, госпожа уехала далеко и, вероятнее всего, надолго.

В задумчивости мы отправились домой.

– Ничего, – сказал Ганцзалин. – Не огорчайтесь. Бодливой корове бог рог не дает.

Я нахмурился.

– Какое отношение твоя глупая поговорка имеет к нашему случаю?

– Я имел в виду: не все коту масленица, будет и постный день, – безмятежно отвечал Ганцзалин.

Я выбранил его и велел не рассуждать о том, чего он не понимает. У меня и без того было прескверное настроение…

С шахом я попрощался самым нежным образом. На прощанье он подарил мне крупный бриллиант из своей сокровищницы. У него было собственное имя, он назывался «Лунный глаз». Глаз этот так сиял, что у более жадного, чем я, человека мог бы вызвать апоплексический удар. Но я, признаюсь, равнодушен к ювелирной красоте, поэтому сунул бриллиант в карман и тут же о нем забыл.

Гораздо более интересным показался мне другой сувенир: новейшая малокалиберная магазинная винтовка. Но этот сувенир я подарил себе сам, забрав его из арсенала разоруженной армии Зили-султана. Я знал, что наши оружейники как раз бьются над такой винтовкой, и посчитал, что русской армии подобный подарок придется очень кстати.

* * *

На следующий же день мы отправились в Энзели уже знакомой нам дорогой. В этот раз я и Ганцзалин ехали верхом и без всякого каравана. За все время, пока мы ехали, в дороге не случилось ничего занимательного, если не считать пары попутно пойманных воров и одного раскрытого убийства.

Из порта нас в лодках-кирджимах перевезли на борт парохода. Осмотрев каюты, я поднялся на палубу. Ганцзалин, как обычно, где-то рыскал.

Я в последний раз глядел на удаляющийся берег. Каких воспоминаний больше оставила во мне Персия – грустных или светлых? Пожалуй, что грустных. Пожалуй, я слишком рано отплывал отсюда. Пожалуй, я оставил здесь что-то важное Слишком важное, чтобы взять и уехать просто так…

– Ганцзалин! – рявкнул я. – Где ты, черт тебя подери?

Ганцзалин тут же сгустился из воздуха, словно только и ждал моего зова.

– Что угодно господину?

– Мы остаемся, – кратко отвечал я. – Найди капитана и предложи ему денег, чтобы он отправил нас обратно на берег.

Ганцзалин мгновенно исчез. Я снова повернулся, глядя на берег.

– Прекрасная погода, не так ли? – раздался за моей спиной женский голос.

Я оцепенел. И так же, не выходя из оцепенения, медленно повернул голову. Рядом стояла Ясмин в очаровательном белом платье, белой шляпке и с белым зонтом.

– Надеюсь, путешествие у нас выйдет замечательным – сказала она, глядя на меня смеющимися глазами.

– Я бы не рассчитывал на это, – отвечал я после небольшой паузы. – Пароходишко старый, здесь бывает сильная качка…

– Я имею в виду путешествие по России. Я давно хотела там побывать. Это великая страна, она мне кажется очень интересной. Могу я вас попросить быть моим чичероне?

Несколько секунд я молчал. Потом рявкнул:

– Ганцзалин!

– Слушаю, господин, – слуга уже стоял рядом.

– Ступай к капитану, отмени высадку на берег, – велел я, не отрывая взгляда от Ясмин.

– Уже отменил, – спокойно отвечал тот.

Я посмотрел на него.

– Так ты знал?

Он только руками развел.

– Я заметил госпожу, еще когда мы поднимались на борт.

Я махнул рукой на хитреца и повернулся к Ясмин.

– К вашим услугам, сударыня.

Ясмин улыбнулась в ответ и сказала, что теперь совершенно уверена: в России скучать ей не придется…»