Текст книги "Дело Зили-султана"

Глава восьмая. Венценосный следователь

Утром меня разбудил теплый луч солнца, проникший через плохо задернутую портьеру. Рядом, уткнувшись лбом в мое плечо, тихонько посапывала Элен. Как странно устроена жизнь, думал я, еще вчера утром я даже не знал эту женщину, а сегодня, кажется, уже влюблен в нее.

Мои философические размышления перебил громкий стук во входную дверь. Элен мгновенно открыла глаза, словно и не спала вовсе.

– Кажется, брат пришел – сказал я с кислой улыбкой.

– Брат не стал бы стучать, у него свои ключи, – отвечала она, выпрыгивая из кровати и набрасывая халат.

Я хотел было тоже одеться, но Элен велела мне лежать и вышла вон. Спустя минуту она вернулась обратно. Следом за ней с встревоженным видом шел Ганцзалин.

– Если не ошибаюсь, твой слуга – сказала Элен. – Между прочим, чрезвычайно настырный тип. Пристал как репей: подайте ему господина. Кстати, откуда он знает, что ты тут?

– Как ты меня нашел, негодяй?! – нахмурился я. – Ты что, следил?

– Охранял, – со скромной гордостью ответствовал Ганцзалин.

Я посмотрел на него самым грозным своим взглядом, но прохвост нисколько не смутился.

– Зачем же ты явился с утра пораньше? – прорычал я.

– Беда, господин, – отвечал он. – Ваше ружье украли.

Оказалось, спозаранку к нам в дом припожаловал до крайности встревоженный Мартирос-хан и сообщил Ганцзалину, что подаренное мной шахиншаху фоторужье было украдено. Теперь, по его словам, Насер ад-Дин пребывает в таком бешенстве, что придворные боятся показываться ему на глаза.

Сказать, что я был ошарашен, услышав эту весть, значит ничего не сказать, Кто вообще мог посягнуть на шахское фоторужье, да и зачем? Вероятно, охранялось оно неважно, так что опытный вор вполне мог его похитить. Но кому, кому в голову могла прийти идея покуситься на имущество царя царей? Меньшее, что в этом случае ждало дерзкого грабителя – смертная казнь. А до этого, полагаю, он был бы подвергнут всем пыткам, которые так любят восточные тираны.

– Что случилось? – спросила Элен нетерпеливо. Она не понимала, что происходит, Ганцзалин говорил по-русски.

– Украли фоторужье Маре, которое я подарил его величеству, – отвечал я механически, мысли мои блуждали в этот миг далеко.

– А, это та самая игрушка, благодаря которой ты втерся в доверие к шахиншаху?

Я даже не разозлился на ее сарказм, так был опечален. Второе подобное ружье есть только у одного человека на земле – у самого Маре. С другой стороны, в абсолютном исчислении оно не так уж дорого, это всего лишь игрушка фотографа. Правда, сам Маре изобрел его для научных наблюдений за птицами, но кому, кроме профессиональных орнитологов оно может быть интересно?

– Ружье украли не просто так, – заметила Элен, садясь на кровать рядом со мной. – Ты будешь шампанское?

Я молча кивнул. Она вытащила из серебряного ведерка, в котором давно уже растаял лед, бутылку «Вдовы Клико» и протянула ее Ганцзалину. Тот, не задумываясь, привычно открыл ее своими железными пальцами и разлил вино по бокалам. При этом нахал и себя не обидел, хорошо еще – не залез к нам в постель третьим.

– Ваше здоровье – сказал Ганцзалин и тяпнул шампанское так лихо, как будто это была обычная водка.

Элен засмеялась и перевела взгляд на меня.

– У тебя отличный слуга – сказала она. – Как тебя зовут, милейший?

– Ганцзалин зовута, – отвечал тот на своем отвратительном английском. – К услуга ваша, сударыня!

И весьма куртуазно поклонился.

– Так он еще и полиглот! – воскликнула Элен.

– Полиглот мало-мало, – скромно согласился Ганцзалин.

Я попросил их перестать болтать, мне нужно было сосредоточиться и подумать. Однако Элен заявила, что думать тут совершенно не о чем, ружье наверняка украли мои враги. Ведь у меня есть враги при дворе?

– Глупый вопрос, – отвечал я. – Если человек продержался при дворе больше суток, у него сами собой образуются враги.

– Ну вот – сказала Элен. – Им не нужно твое ружье, им просто нужно было нанести по тебе удар. Шах разгневается, а поскольку похитителя не найдут, то и гнев свой он, скорее всего, направит на тебя.

Ганцзалин согласился с ней, сказав что-то вроде «умная голова, хотя и кудрявая». Элен же посоветовала мне не думать и ничего не ждать, а тут же бежать к шахиншаху, пока его не успели настроить против меня.

– А если успели? – спросил я.

Все равно надо было бежать, потому что лучше пусть я приду к повелителю сам, чем меня доставит караул. Это соображение я признал здравым и в следующую секунду уже одевался. Ганцзалин, проявивший необычную для себя стыдливость, скрылся в соседней комнате.

– Ты ему доверяешь? – спросила Элен.

– Жуликоват, но честен, – коротко отвечал я, застегивая мундир.

– Что это значит? – изумилась она.

– Честен со мной, жуликоват – со всеми остальными.

Я вытянулся во фрунт и отсалютовал ей кивком.

– Постой, – сказала она и наградила меня таким поцелуем, что я едва не забыл, куда собирался. – Вот теперь иди…

* * *

По дороге к дворцу я перекинулся несколькими словами с Ганцзалином. На мой взгляд, преследователи наши все время повышали ставки. Тут, правда, Ганцзалин обиделся и сказал, что самая высокая ставка была, когда его чуть не отравили. Я согласился с ним, но уточнил, что это высокая ставка для нас, а вот для наших врагов он – всего лишь слуга. Даже если они перетравят полк газолинов, все равно это не сравнится по дерзости с кражей любимой игрушки шахиншаха.

– Кому вы так насолили, господин? – с искренним сочувствием осведомился мой помощник.

– Я полагаю, это происки эндеруна, – отвечал я.

– Какое дело гарему до вас? – искренне изумился Ганцзалин.

– Думаю, там уже знают о моей миссии, – отвечал я. И рассказал слуге о том, что нас с Гирсом кто-то подслушивал.

Ганцзалин кивнул.

– Все понятно. Вы приехали сразить Зили-султана, а в гареме живет его мать.

– Не просто живет, – поправил я его, – она живет там на особом положении. И менее всего она хочет, чтобы шах лишил ее сына своих милостей. Игра идет по-крупному. Если Зили-султан двинется на штурм Тегерана и победит, она станет первой женщиной в Персии. Если же Зили-султан проиграет, последствия его падения коснутся и ее. Самое меньшее, что ей грозит в этом случае, это отсылка в родительский дом. Если же окажется, что она знала о грядущем перевороте и не предупредила шаха – боюсь даже представить, чем это может обернуться. Именно поэтому гарем интригует и пытается не мытьем, так катаньем меня обезвредить. Пока я был просто офицером Казачьей бригады, на мои потуги можно было глядеть сквозь пальцы. Но я стал фаворитом шаха. Неизвестно, что я ему там наплету. И это тоже было бы полбеды, но я ведь действительно могу открыть сговор между Зили-султаном и англичанами. А вот это не устраивает ни гарем, ни принца.

– Как же вы можете открыть сговор, если вы все время сидите в Тегеране, а Зили-султан – в Исфахане? – резонно спросил Ганцзалин.

Этот неожиданный вопрос поставил меня в тупик. Поначалу мне почему-то казалось, что главное – завоевать симпатию шахиншаха. Но вот я ее завоевал – и что я получил? Бесконечные разговоры о том о сем и сомнительного качества развлечения. Чтобы вывести на чистую воду Зили-султана, нужно быть рядом с Зили-султаном. Но оказаться рядом с ним просто так я не могу. У меня нет второго фоторужья, да если бы и было, вряд ли оно его заинтересует: принц, насколько я знаю, от фотографических радостей далек. Тогда кто или что может приблизить меня к решению задачи? Похоже, все опять упирается в шахиншаха. В конце концов, тот вполне способен дать мне какой-нибудь большой пост, какого-нибудь, я не знаю, помощника губернатора или инспектора и отправить к Зили-Султану в Исфахан.

Все это я кратко объяснил Ганцзалину. Выходит, нужно искать фоторужье, резюмировал тот. Искать и возвращать шаху Каджару.

* * *

Вскоре мы уже подходили ко дворцу. Я велел Ганцзалину остаться снаружи, а сам, пользуясь своим положением фаворита, запросто вошел внутрь. Стража, хорошо знавшая меня в лицо, пропустила шахского любимчика без единого слова. Однако встречавшиеся по дороге царедворцы и разная генеральская сволочь кланялись хоть и почтительно, но с какими-то ядовитыми ухмылочками. Меня охватило крайне неприятное чувство.

Повелитель мыкал августейшее горе в эндеруне, но, узнав, что я пришел, тут же явился в залу для приемов.

– Вот он! – закричал шах громогласно. – Вот он!

Точно определить интонацию его крика я не смог и потому приготовился к самому худшему.

– Вот он! – продолжал кричать Насер ад-Дин, как будто надеясь, что на крики его сбегутся сейчас люди со всего дворца и подвергнут меня самой мучительной из казней. – Где ты был? Я послал за тобой скороходов – почему ты так долго не шел?

– Ваше величество, меня не было дома, – сообщил я, почтительно кланяясь. – Но как только слуга сообщил мне о постигшем нас несчастье, я тут же отправился в путь.

– Несчастье! – эхом прокричал шах. – Несчастье! Они украли мое ружье, мое любимое фоторужье! Предатели, изменники, да покарает их Аллах мучительной смертью! Пусть проказа отъест у них руки и ноги, пусть их смрадные кишки вывернутся наизнанку, и пусть они до конца жизни едят одну блевотину!

Шах кричал и жаловался, как ребенок. Украли не только его любимое ружье, украли и некоторые созданные при его помощи шедевры: летящего журавля, бегущую лошадь, танцующую наложницу и самый любимый – идущего верблюда.

– Мой верблюд, – кричал шахиншах, – мой дорогой верблюд! Да отсохнут у них члены, которыми они совершили это преступление, да вылезут у них глаза из глазниц, да поразит их чума и холера!

Дождавшись, пока повелитель откричится (это было не так просто, потому что, покричав некоторое время и передохнув, он опять брался за свое), я снова поклонился и попросил у его величества позволения самому расследовать преступления.

– Ты – расследовать? – удивился он. – Разве ты умеешь?

Я сказал, что у меня уже был опыт расследований, связанных с моими семейными делами. Я не буду мешать официальному следствию, но буду идти параллельным курсом. Так наши шансы найти преступников удвоятся.

– Официальное следствие! – закричал он, потрясая кулаками. – О каком следствии ты говоришь? Эти ленивые свиньи украденную курицу найти не смогут, не говоря уже о моем сокровище! Этот жулик Монтефорте только и способен, что строить себе дворцы! О, моя прелесть, клянусь, я лично вырву руки и ноги из их тулова, когда их найдут!

Я пытался его утешить, уверяя, что мы непременно отыщем ружье. Неожиданно он перестал кричать и довольно спокойно сказал, что собирался обратиться к англичанам за помощью, поскольку они сильны в уголовном сыске…

Я с трудом уговорил его не мешать в это дело англичан и вообще никого из иностранцев. Пока нет версий, кто может быть причастен к преступлению, лучше обходиться своими силами. Не хватало еще, чтобы мы доверили расследование тому, кто украл шахское сокровище.

– Но как же узнать, кто причастен, а кто нет? – спросил меня владыка.

– Методом индукции, – отвечал я.

Шах воззрился на меня в недоумении. И немудрено, о дедукции многие уже слышали, а вот индукция куда менее популярна, хотя это тоже очень действенный метод.

– Вам известен, разумеется, главный девиз всех следователей со времен Октавиана Августа – ищи, кому выгодно, – начал я весьма торжественно. – Им всегда руководствуются в поиске преступника. Однако есть и другая максима, о которой совершенно забыли. Она звучит так: ищи, кому не выгодно. Если мы посмотрим, кому невыгодно было красть ружье, мы сразу увидим двух человек. Первый – я, потому, что это ружье я вам подарил, за что был взыскан вами сверх всякой меры. Второй человек, которому невыгодно ружье красть – это вы.

– Само собой, – нахмурился шахиншах, – зачем бы я стал красть ружье у самого себя?

Тут стало ясно, что повелитель имеет весьма смутное представление о современной системе страховых выплат. Вслух, однако, я не стал этого говорить, а лишь зааплодировал, заметив:

– Вот, видите, ваше величество, вы уже в полной мере овладели методом индукции.

Но шахиншах только отмахнулся: какая нам польза знать, что два человека не могли украсть ружье, если весь остальной мир мог? Я отвечал, что польза совершенно очевидная. Два человека, непричастных к похищению, то есть он и я, вполне могут быть привлечены к расследованию.

– К расследованию? – оживился шах. – Я тоже буду расследовать дело?

– Само собой, ваше величество, – отвечал я, – без вашей помощи я не справлюсь.

Шах впервые за это утро разулыбался: еще бы, впереди маячило развлечение-тамаша, до которых так охочи были персы. На самом деле я не питал надежд, что разыщу ружье. Если вор хотел отвратить от меня солнцеликого шаха, то ружье, поломанное, наверняка лежало уже на дне самой глубокой канавы. Но я надеялся, что, может быть, удастся выйти на след похитителей. Правда, если похищение действительно устроил гарем, придется соблюдать чрезвычайную осторожность, чтобы об этом раньше времени не разведал Насер ад-Дин. Боюсь, повелитель не обрадуется, узнав, что его жены не просто интригуют, но осмелились похитить его любимую игрушку. Не исключено, что в этом случае жертвой разбирательств стану я сам как наиболее ничтожная из сторон в этом противостоянии.

– С чего начнем? – спросил шах, потирая ладони. Видимо, ему льстила перспектива стать первым венценосным следователем в истории. Был, правда, еще Гамлет, принц Датский, но, кажется, историю его расследования все-таки выдумал Шекспир. А тут – вполне реальное, хотя и довольно скользкое дело.

Начать, разумеется, следовало с осмотра места происшествия.

Признаться, я полагал, что меня отведут прямо в сокровищницу. Но, как оказалось, ружье хранилось у шаха в опочивальне, в обычном шкафу, который, к тому же, даже на ключ не закрывался. В общем-то, это представлялось разумным, потому что всякий раз посылать за ружьем в сокровищницу было бы несколько обременительно.

По спальне шахиншаха я прошелся, признаюсь, поверхностно. Эклектическая роскошь царских покоев, где восточное было смешано с европейским, меня не волновала, а найти что-нибудь определенное я там не рассчитывал. Это только в полицейских романах преступники разбрасывают улики там и сям, давая возможность следователям блеснуть дедукцией и отыскать злодея.

Гораздо больше меня интересовало, кто в эту ночь охранял покои шаха. Я потребовал, чтобы мне вызвали командира дежурной стражи, и начал его допрашивать. Поскольку шах все время путался под ногами, нужно было соблюдать некоторую осторожность. Меньше всего мне хотелось, чтобы шах задумался, а кому и зачем нужна была эта яркая, но, по большому счету, бессмысленная игрушка, чего ради ее украли? Боюсь, если бы я заикнулся, что вся интрига направлена против меня, у повелителя возник бы естественный вопрос: что я за птица, если ради меня творятся столь ужасные преступления. Вот этого объяснить ему я бы точно не смог, а потому вынужден был вести себя крайне осмотрительно. По счастью, сам шах в ценности ружья не сомневался. С его точки зрения это была не просто драгоценная игрушка, но и символ технических изобретений, прогресса и реформ, которые он так ценил и которые так трудно воплощались в его стране.

* * *

Начальник стражи заявил, что в эту ночь ничего необычного не происходило, ночь прошла спокойно.

– Ничего необычного? – переспросил я. – Но что-то ведь все-таки происходило?

– Да, – сказал он и пугливо посмотрел на Насер ад-Дина.

– Говори, – нахмурился тот.

Беспрерывно кланяясь, стражник сообщил, что в эту ночь шаха посетила одна из жемчужин эндеруна – так высокопарно они тут зовут жен и наложниц шаха.

– Кто именно? – спросил я.

Выяснилось, что стражник не знает – и все из-за глупых дворцовых обычаев. Когда раздался крик евнуха, возгласившего, что в опочивальню шаха идет одна из жен, весь караул тут же повалился на колени задом к проходу и уперся лбами в пол. То же случилось, и когда жемчужина возвращалась обратно. Таким образом, это могла быть любая из нескольких десятков шахских жен.

Впрочем, беда была не велика, сам-то шах наверняка помнил, кто к нему приходил. Услышав мой вопрос, он нахмурился.

– Ты что же, думаешь, что меня обокрал кто-то из жен?

– Ни в коем случае, – отвечал я, – но ведь ваша жена могла по дороге заметить что-то подозрительное.

Шах со мной согласился, но, как ни морщил он лоб, припоминая, и как ни шевелил усами, сказать, кто именно с ним был прошлой ночью, он не смог. Такое, впрочем, случалось и раньше. Шах вызывал какую-то из жен или наложниц к себе, но пока та готовилась к встрече, украшала себя и умащивала благовониями, царь царей благополучно засыпал, и тогда незадачливая жемчужина несолоно хлебавши возвращалась назад на женскую половину.

Я предложил позвать главного евнуха, хаджи-баши – он наверняка знал, кто в эту ночь ходил к шаху. Шах некоторое время мялся: ясно было, что видеть главного евнуха он не хочет. И я его понимал. Вождь шахских евнухов был родом из Черной Африки и славился необыкновенной свирепостью. Он даже с шахом разговаривал ужасно дерзко, и шах мне говорил, что старается его не злить, поскольку тот сумасшедший. Бестактный вопрос, почему же он держит на такой важной должности умалишенного, я Насер ад-Дину не задавал. Вероятно, тот полагал, что именно такой евнух может должным образом охранять его гарем, при других начнутся безобразия и нестроения.

В конце концов, шах все-таки велел позвать хаджи-баши. Царь царей первый раз участвовал в расследовании, и его разбирало любопытство.

Главный евнух явился с такой зверской рожей, что шах посмотрел на меня жалобно и прошептал, не отложить ли нам допрос на потом? Но я был непоколебим. Предупредив африканца, что речь идет о крайне важных вещах и отвечать он обязан, ничего не утаивая, я спросил, какая из жен или наложниц была прошлой ночью в опочивальне властелина.

Евнух буркнул что-то неразборчивое по-персидски.

– Он не знает, – перевел шах.

– В таком случае соберем всех евнухов – сказал я.

Хаджи-баши зарычал в ответ, но я был настроен решительно. Собрать всех евнухов оказалось не так-то просто – всего их насчитывалось более сотни, не говоря уже о «резерве» из молодых людей, которых держали на тот случай, если кто-то из испытанных бойцов покинет славные ряды и отправится на встречу с райскими гуриями. Хотя к чему евнухам гурии, вряд ли знают даже сами евнухи. Я рассудил, что собирать надо именно действующих евнухов, потому что молодежи вряд ли бы доверили торить дорогу к шахской постели.

Воинская дисциплина у евнухов была еще хуже, чем в персидском войске, так что выстроить их в ряд не удалось. Они топтались кучей, обжигаемые гневными взорами своего сартипа, то есть главного евнуха. Почти все евнухи были одеты одинаково: в светлых штанах, темных камзолах и круглых шапках. Я поднял руку, призывая к вниманию. Гомон утих, все смотрели на меня: кто с любопытством, кто с неприязнью, а кто и прямо с ненавистью.

– Который из вас – спросил я, – сопровождал этой ночью жемчужину в царскую опочивальню?

Все молчали. На лице у главного евнуха гуляла поганая ухмылка. Я понял, что они запуганы до смерти и, даже если что-то знают, не скажут и под страхом пытки. Впрочем, для меня это было косвенным свидетельством того, что в краже действительно замешан эндерун.

– Любопытно, – сказал я шаху, – кто-то у вас все-таки был этой ночью, но евнухи не знают, кто именно.

Но шах только отмахнулся.

– Жены все равно не помогут. Им запрещено глядеть на других мужчин, так что по сторонам они не смотрят. Что они могли видеть?

Я вспомнил о фривольном поведении шахских жен, о котором мне рассказывал Б., и подумал, что шах все-таки совсем не знает своего гарема. Оставалась еще одна возможность: опросить всех евнухов с глазу на глаз. Однако, как мне показалось, шах уже стал тяготиться всей этой историей с расследованием, он ведь ждал быстрого результата, а быстро, как говорят у меня на родине, только кошки родятся.

Я пообещал повелителю продолжить расследование и откланялся. Шахиншах проводил меня разочарованным взглядом. Но я, кажется, уже понял, что делать дальше.

Глава девятая. Граф Монтефорте

У дворцовых ворот меня ждал мой верный Ганцзалин.

– Хозяин, – объявил он, – за вами следят.

Я с трудом удержался от того, чтобы не оглядеться по сторонам. Вместо этого мы неторопливо пошли по улице к нашему дому.

– Как ты это понял? – спросил я спустя примерно минуту.

– Я увидел – сказал он. – Вчера, когда вы возвращались со скачек, я шел сзади. И заметил, что за вами следит какой-то дервиш.

Какой-то дервиш… Похоже, загадочное суфийское братство не оставляет меня своим попечением.

– Ты проследил за ним? – спросил я его.

Ганцзалин только головой покачал.

– Вы сели в коляску, и мне пришлось бежать за вами следом.

– Зачем же ты бежал за мной? – спросил я с досадой.

– Я не знал, куда вас повезли. Это могло быть опасно.

Что ж, досадно. Вот случай, когда чрезмерная осторожность явно вредит делу. Нет бы ему оставить меня и отправиться за моим преследователем – уже сегодня, вероятно, мы бы точно знали, кто именно нам вредит. А так… искать суфия в Тегеране труднее, чем иголку в стоге сена.

Впрочем, была у меня одна идея. Велев Ганцзалину временно от меня отвязаться, я отправился к тегеранскому полицеймейстеру, графу Монтефорте – в его собственный дворец, который поразил меня, еще когда я только приехал в столицу.

Монтефорте был чрезвычайно занятной фигурой. Этого итальянского капитана, по слухам, искали на родине за какие-то темные делишки. Однако в Персии он, как и многие энергичные европейцы, быстро продвинулся по службе, объявил себя графом и даже занял пост полицеймейстера всей столицы. Злоупотреблениями своими и воровством он славился даже среди персов, которые и сами законопослушностью не отличаются. Не знаю, хорош ли он был в уголовном сыске – скорее всего, никуда не годен. Но сердце шаха итальянец завоевал не сыскными умениями, а идеей модернизации полиции на европейский манер. Модернизация эта состояла в том, что он одел полицейских в европейские мундиры, цвет и фасон которых менял по три раза в год.

Кроме того, Монтефорте заведовал столичной тюрьмой. Заведование это имело вид совершенно зверский. Все преступники, независимо от вины, подвергались у него бесчеловечному содержанию. Одни томились в подземелье с цепью на шее, другие были закованы в деревянные кандалы. Практически все узники сидели и спали прямо на голом земляном полу. Такой порядок вел к чрезвычайной бережливости, а на сэкономленные деньги полицеймейстер построил себе дворец.

Многие европейцы, жившие в Персии, недолюбливали Монтефорте. Хотя почти никто из здешних иностранцев не отличался особенной брезгливостью, но полицеймейстер переходил, кажется, все границы. Против него интриговали целые посольства, но он всегда умел вывернуться из трудного положения и доказать шаху свою исключительную преданность.

Впрочем, справедливости ради скажу, что были у него и достоинства. В частности, он держал в образцовой чистоте улицы города – правда, только в европейской части. Чтобы навести порядок в туземном квартале, не хватило бы и сотни итальянских графов.

И вот к такому человеку я сейчас и направлялся.

* * *

Граф встретил меня чрезвычайно любезно.

– Бонджо́рно, дженерáле! – закричал он, напомнив этим, что я состою в звании персидского генерал-лейтенанта. – Кóме стáй, ке че ди нуо́во?[7]7
  Добрый день, генерал!.. Как дела, что нового? (ит.).


[Закрыть] Как здоровье его величества, нашего дорогого шаха Каджара?

– Благодарю, шах здоров, хотя и несколько опечален, – отвечал я.

Физиономия графа приобрела трагический оттенок.

– Не может быть, – проговорил он тревожно, – что стряслось?

– Граф, – сказал я (Монтефорте любил, чтобы к нему так обращались), – граф, я уверен, вы уже знаете, что случилось в шахском дворце. Ведь именно в этом и состоит ваша работа: первым узнавать все, что происходит в государстве.

– О, вы имеете в виду эту безобразную кражу того необыкновенного фоторужья, которое вы подарили владыке! Ужасно, ужасно, я просто не нахожу себе места от огорчения.

В совершенно расстроенных чувствах он потребовал у слуги бутылку шампанского, «только настоящего, итальянского, а не эти французские подделки».

– Вы же знаете, дженерале, что спумáнте изобрели наши предки римляне, а эти жулики французы не признают нашего первенства. Впрочем, черт с ними, мы-то знаем истину!

Мы сели за ломберный столик – граф был азартен и любил в свободное время расписать пульку, – и Монтефорте лично разлил шампанское по бокалам. Вино, на мой взгляд, было сладковато, но я явился не затем, чтобы критиковать вкусы хозяина.

– Шах, – сказал я, – попросил меня поучаствовать в поисках ружья.

– О, бели́ссимо![8]8
  Прекрасно!


[Закрыть] – отвечал граф с кислой улыбкой. – Если я могу чем-то вам помочь…

– Можете, – сказал я, – можете. Более того, все мои надежды только на ваш сыскной гений.

Монтефорте с шутливой скромностью замахал руками, но глаза его были серьезны.

– Для успешных поисков мне нужна одна особа, – продолжал я.

– Что за особа? – спросил граф, отставляя бокал.

Я тоже допил вино и отставил бокал в сторону.

– Видите ли, когда я только въехал в нашу прекрасную Персию, на моих глазах был арестован один суфий-мальчишка…

– …Мальчишка, – понимающе кивнул Монтефорте.

– … Который позже оказался девчонкой…

– Девчонкой, – снова кивнул Монтефорте без тени удивления.

Я посмотрел графу прямо в глаза.

– Я хотел бы узнать, кто она, и поговорить с ней.

На губах полицеймейстера заиграла легкая улыбка. Извиняющимся тоном он сообщил, что просьбу мою исполнить совершенно невозможно, потому что… впрочем, причин так много, что он не будет даже их перечислять. А если одним словом, то исполнить мою просьбу никак нельзя.

– Жаль, – сказал я, вставая из-за столика. – Впрочем, она мне не слишком-то нужна. Я и без того знаю, где прячется преступник.

– Где? – хищно переспросил граф, и ноздри его дрогнули.

Я улыбнулся безмятежно и объяснил Монтефорте, что шах меня любит сверх всякой меры. Но еще больше он любит ружье, которое у него украли. Тот, кто найдет это ружье, станет ему чем-то вроде родного сына. Такой человек сможет не только беспрепятственно строить себе дворцы, но и вообще творить все что угодно.

– Дженерале, вы меня искушаете? – укоризненно сказал граф.

Я лишь кивнул. Он запыхтел, глядя на меня.

– А кто поручится, что вы действительно вычислили вора?

– Порука тому – мои отношения с шахом, – отвечал я. – Он позволил мне произвести такие следственные действия, которые не позволил бы больше никому.

Монтефорте думал, морща лоб.

– Бéне, – наконец сказал он, – бéне[9]9
  Хорошо… хорошо.


[Закрыть]. Мы с вами благородные люди и не станем друг друга обманывать, не так ли?

Особенно ты благородный человек, подумал я, но вслух, разумеется, говорить такого не стал. Итальянцы обидчивы, так что наше соглашение могло бы сорваться еще до заключения.

– Итак, что вы хотите? – спросил граф.

– Того же, что и прежде – сказал я. – Имя и адрес девушки.

Полицеймейстер хлопнул себя по ляжкам.

– Вам просто понравилась девчонка! – закричал он, грозя мне пальцем.

Я молча ухмыльнулся – пусть думает что хочет. Он велел слуге принести бумагу и перо. Бормоча что-то вроде «от какой ерунды зависит благополучие государства», он написал имя и адрес и передал листок мне. Я взглянул на листок: похоже, граф не врал, во всяком случае, девушку действительно звали Ясмин.

– Если вы решили поразвлечься на ее счет, должен вас предупредить, что девушка принадлежит к знатному роду – сказал он. – Впрочем, вы ведь завидная партия, за вас любую отдадут – не исключая и какую-нибудь жемчужину из гарема, которая надоела шаху.

И он захохотал, довольный шуткой.

– Почему вы решили, что я женюсь на ней? – спросил я несколько брезгливо, меня утомил этот итальянский авантюрист.

– Да потому что это – самое простое, – отвечал он. – Временная жена, что может быть удобнее? Надоела она тебе, крикнул ей «разведена» – и свободен.

– Прощайте, господин полицеймейстер – сказал я и направился к выходу.

Несколько секунд он оторопело молчал, потом закричал мне вслед со все возрастающим беспокойством:

– Эй, эй, дженерале, а как же наш договор? Вы ведь обещали сказать мне, кто похититель.

– Я обещал вам сказать не кто вор, а где он прячется, – бросил я через плечо.

– Ну, и где же?

Тут я все-таки остановился, повернулся к нему, несколько секунд молчал, испытывая его терпение, а потом проговорил значительным голосом:

– Ищите вора в гареме шахиншаха.

Наверное, несколько секунд он не мог выговорить ни слова от изумления.

– Что это значит – спросил он растерянно, – я не понимаю! Объяснитесь, дженерале!

– Это значит именно то, что я сказал: вор прячется в гареме, – объяснился я.

– Но кто он, кто?!

– Этого я не знаю. Напрягите ваш сыскной гений – и шахиншах вас озолотит.

Он молчал где-то с полминуты, потом разразился бешеной бранью.

– В гареме, – кричал он, – в гареме! И что мне теперь с этим делать? Там же сотни человек! Жены, наложницы, всякие родственницы и прислужницы, не говоря уже о евнухах! Вы обманули меня, обманули! Бастáрдо, кольо́нэ![10]10
  Ублюдок, болван!


[Закрыть] Вам это с рук не сойдет, попомните мое слово!

Но я уже не слушал его и покинул дворец. Конечно, он никогда не найдет вора в эндеруне, да его никто туда и не пустит. Однако совесть меня совершенно не мучила, этот мерзавец из всего стремился извлечь выгоду.

* * *

Я немедленно отправился по данному мне адресу. Ганцзалин куда-то исчез, впрочем, он мне сейчас и не был нужен. Дом Ясмин располагался в европейской части города, некоторые состоятельные персы предпочитали жить тут – в основном ради престижа. Я постучал в дверь скобой и стал ждать.

Спустя, наверное, минуту дверь открылась, и на пороге возник привратник. Сказал что-то по-персидски.

– Прошу прощения, я говорю только по-тюркски, – отвечал ему я.

Он перешел на вполне сносный английский и спросил, что мне угодно.

– Я хотел бы видеть мисс Ясмин – сказал я.

Он не выразил никакого удивления – видимо, иностранные гости в этом доме не были редкостью. Поинтересовался только, какое у меня дело к госпоже.

– Передайте, что я привез новости из эндеруна, – отвечал я.

И это его не удивило: иностранцев в Персии было много, и исполняли они подчас самые неожиданные функции. Слуга молча исчез, а я остался снаружи в приятном обществе входной двери.

Спустя примерно минуту дверь порывисто открылась: на пороге стояла Ясмин. Увидев меня, она вздрогнула и попятилась.

– Вы? – воскликнула она. – Как вы меня нашли? Что вы здесь делаете?!

– То же самое я хотел бы спросить и у вас, мой маленький шпион, – отвечал ей я. – Почему вы не оставляете меня в покое?

Из-за ее спины выглядывала престарелая персидская дама – то ли родственница, то ли приживалка, то ли просто прислуга. Ясмин оглянулась на нее и снова повернулась ко мне.