Текст книги "Ультрамариновые сны. Мистические рассказы"

* * *

7 Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их?

8 сказываю вам, что подаст им защиту вскоре. Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?

9 Сказал также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу:

10 два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.

11 Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь:

12 пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю.

13 Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!

14 Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

(От Луки 18:7—18:14.)

Непривязанность

Как много нового узнаешь о себе, когда складывается неординарная ситуация и ты вместе с близкими людьми оказываешься вовлечен в неё. Именно тогда видно насколько прочными кармическими верёвками связала вас Судьба, и какие жизненные уроки приготовлены лично для вас. Каждая ситуация показывает истинное положение дел и расставляет фигуры на шахматную доску жизни, где играют Бог и Сатана.

Я стоял на пологом берегу и смотрел в синеющую даль моря. Любимый приморский город омывался этим солёным великолепием, и я готов был без конца любоваться красотами моря. Но сегодня я был немного взволнован, будто что-то выбилось из привычной жизненной картины. В доме за моей спиной находились близкие мне люди: отец, мать, мой друг-единоверец Гена и моя жена – Айна. Они сидели на расставленных табуретках вкруг кухонного стола и ждали меня. Я уже собирался идти к ним и, повернувшись всем корпусом, вдруг краем глаза заметил некоторую странность – море отступает от берега. Вода уходила, оставляя за собой рыжий песок, на котором шевелились прозрачные медузы и валялись разбросанные морские камни.

– О Боже!

Изо всех сил я бросился к дому.

– Сейчас нас всех затопит!

Осознавая, что моя жизнь и жизнь близких мне людей находится в опасности, я понимаю, что сейчас самое главное для нас – это время. Время, чтобы спастись, и в этот же миг по всем радиоприёмникам проходит информация о Чрезвычайном Положении. На побережье начинается людская суета. Люди выскакивают из домов, хватая вещи и деньги, и бегут в сторону серпантина, где высокие горы манят их своим величием и безопасностью.

Дверь распахивается и в дом вваливается человек в расстёгнутой рубашке, он орет пронзительным диким голосом надрывая связки.

– Автобус!

Я быстро собираю документы и нужные вещи, кидаю их в сумку, висящую на плече, хватаю Айну за руку, а Гену толкаю в спину. За нами суетятся перепуганные родители.

Когда мы выбежали на улицу, то времени оставалось совсем ничего, гигантская волна с огромной скоростью уже летела по воздуху, распахивая огромную пасть, чтобы поглотить побережье с крошечными домиками, такими же как наш.

Мы рассчитывали на большую скорость автобуса, чтобы опередить волну и успеть уехать туда, где она не достанет нас своей смертоносной рукой.

– Автобус переполнен! – крикнул водитель и вскочил на свое место в кабине. Его руки дрожали, глаза заливал пот, и он не мог закрыть дверь, которая, по-видимому, была разболтана пассажирами, которые рвались в автобус, не взирая ни на что.

Люди плотно жмутся в салоне и кричат водителю, что бы он трогался, потому как времени совсем не осталось. Я смотрю в глаза Айне и вижу в них отчаяние, затем поворачиваюсь к Гене, сталкиваясь со страхом в его взгляде.

– В кабину к водителю! – резко говорю я и показываю рукой.

Мы бросаемся к водителю, который не может поймать расшатанную дверь. Гена бежит первый, теснится в кабине с водителем, намертво вцепившись в руль. И когда мы с Айной влетаем за ним, вспотевшие и нервные, водитель закрывает непослушную дверь и трогает. Мотор ревет, и автобус срывается с места.

– Отец! – кричу я, видя, что родители стоят на дороге и ошарашенно смотрят вслед нашему автобусу, несущемуся по широкой дороге, ведущей к горам.

Мать громко рыдает и в истерике рвёт на себе волосы. Отец крепко ее держит, стиснув от боли зубы. Мы отдаляемся, и они остаются черной точкой, уменьшающей в серой гари умчавшегося автобуса.

На серпантине автобус заносит, он наклоняется, люди охают, дети кричат и плачут. В какой-то момент водитель не справляется с управлением и автобус съезжает с обочины, еще немного и мы упадем вниз, там где видно море. Гена поворачивается к людям и прямо из кабины начинает громко петь.

Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твоё есть царство, и сила, и слава вовеки. Аминь.

Люди успокаиваются и подхватывают за ним распев. Автобус выруливает из опасного заноса и набирает прежнюю скорость. Я лезу в сумку, чтобы достать платок и вытереть пот, струящийся со лба по лицу. Наткнувшись на крышечку от эмалированного чайника, я крепко сжимаю её в руке. Она жжёт мне руку и ожог отпечатывался на моем сердце. Губы шепчут молитву, а в груди сосёт невыносимой болью и чувством вины.

Мы проехали змеевидный серпантин и, когда автобус остановился на большой горе, люди начали вываливаться из него словно куклы, падая на прохладную траву. Женщины причитали и плакали, прижимали к себе детей, мужчины вытирали пот рукавами и хмуро поглядывали по сторонам. Кто-то послал проклятье в виднеющуюся с горы синеву моря, там с высоты гор оно казалось спокойным и только белые гребешки выдавали в нем затаившеюся опасность.

Мы расселись на камнях, Гена обнимал меня за плечи, а Айна не выпускала руки. Молчание нагнетало обстановку, но мы не собирались становиться чужими, каждый из нас понимал, что поступок совершён и все молча подписались под ним. И когда по радио передали, что вода отступила и ушла обратно в море, я вскочил.

– Возвращаемся!

Люди повалили в автобус, сбивая на своем пути камни и других людей. Всем хотелось вернуться, но каждый знал, что встретит там хаос и разруху. Но тяжелее всего было мне.

Автобус плавно летит по серпантину, ниже, ниже… И вот мы почти там, где родные глаза еще недавно смотрели вслед.

Я выбежал из автобуса.

– Андрис! – кричала мне вслед Айна.

– Андрис… – вздыхал Гена.

Я метался как раненый зверь по двору, заглядывая за сарай, просматривая старый шифер, разложенный на улице. Осколки стекол, обрывки тканей и сломанные ветки деревьев… И больше ничего… вода забрала с собой всё, всё что могла утащить.

Я с треском вышибаю мокрую и разбухшую от воды дверь и вваливаюсь в дом. Дом встречает меня хаосом. Выбитые стекла, следы соли и пустота… Как ветхо выглядит дом, старый, одинокий и сломанный, как затопленные детские мечты.

Я подошел к столу, вернее то, что от него осталось: перекошенная доска на одной ножке наклонилась на обтёртую стену и разорванная штора. Отодвинув штору, я увидел, что там стоит эмалированный чайник. В нём вода: терпкая, жгучая, соленная, как слёзы. Я достал из сумки крышку и закрыл чайник. В глазах посветлело и стены дома превратились в узкие коридоры прошлого.

– Что это значит? – не понимающе спросил я вслух.

И услышал голос Бога, доносившейся из самой глубины моего сердца:

– Привязанность к родителям – это наводнение, приводящее к затоплению желаний и мечты. Оставляя родителей, мы идем во взрослую жизнь, перенося привязанность туда, где имеет место быть новая семья.

– Господи, Ты знал о моей привязанности? – обратился я к Богу.

– Я дал тебе целостность, без сожалений, исцеление с благодарностью. Настоящая любовь не имеет ничего общего с привязанностью.

– Благодарю, Господи! – преклонил колени я, а потом, когда поднялся, улыбнулся безумной улыбкой и показал на чайник. – Чаю попьём?

На пороге стояли отец и мать. Время еще больше проявило на них свою печать: сгорбленный отец и абсолютно седая мать. Но живые и невредимые.

* * *

«Когда же Он ещё говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто Матерь Моя? и кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь».

(От Матфея 12:46—50)

«…если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником; и кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником»

(От Луки14:26—27)

«При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе».

(От Иоанна 19:25—27)

Преодолевая страх

Глубокая ванна была похожа на огромный саркофаг, только чересчур белая. Эмаль слепила глаза, будто покрытая сверкающим инопланетным алебастром. Я лежал в ней погруженный в воду и не чувствовал своё тело. Мои глаза были открыты, я видел и слышал всё, но не мог пошевелить даже рукой.

– Ты осмотрела его хорошо? – спрашивала женщина в одежде, похожей на хирургический костюм.

– Да, всё как я хотела, – отвечала ей вторая, одетая в лёгкое платье, поверх которого был белый передник, то ли из клеёнки, то ли из скатерти. – Соответствует заказу.

– Внутренние органы проверила?

– Да.

Я понимал, что речь идет обо мне, потому как они вглядывались в моё лицо и прикасались к моему телу, но я не чувствовал ничего, кожа была не чувствительной, но в ракурс моего зрения попадали их руки, что-то делающие на моём теле и плеск воды, в которой я лежал, по-видимому обнаженный.

Наконец, та, что в хирургическом костюме сказала:

– Тогда, думаю, его можно активировать.

– Думаю, да, – ответила в платье и переднике и поднесла руку куда-то в область моей шеи.

Я почувствовал легкое покалывание в голове, которое плавно переходило к лицу, затем перетекло к шее и дальше. В теле появлялась чувствительность, оно будто оттаивало после глубокой заморозки. И когда я почувствовал кончики пальцев ног, то попробовал пошевелить конечностями.

– Янг, я помогу тебе подняться, – сказала женщина в переднике и ухватила меня под локоть. – Кэрри, отсоедини от него датчики побыстрее, кажется он готов к жизни.

– Конечно, Лейла.

Я смотрел на странных женщин, не понимая, но теперь, зная их имена, мог обратиться с вопросами.

Они принесли мне одежду и помогли одеться, а затем Кэрри покинула нас, оставив с Лейлой наедине. Она сняла передник, повесила его на спинку стула, налила в кружку какой-то жидкости из графина и протянула мне.

– Выпей, это восстановит процессы внутренних органов.

Я потянулся рукой к кружке, вдохнув запах неприятных лекарств, сделал глоток и вопросительно посмотрел на нее. Она начала говорить ровным и уверенным голосом, не отрывая от меня своих серо-голубых глаз.

– Тебя зовут Янг, ты мой муж, тебе 33—36 лет. Я приобрела тебя у сталкеров, тебя перепрошили под индивидуальный заказ.

Я никогда не испытывал такого необычного состояния, которое было у меня сейчас. Когда всё понимаешь, все ощущаешь, но воля словно парализована, будто заморожена. Слабость к сопротивлению, будто у меня закончилась энергия, рассчитанная на это сопротивление. Звали меня не Янг, возраст размыт, и эта Лейла вовсе не жена мне – я догадывался, что всё это ко мне не относится. Но со мной что-то сделали, ведь последние события отпечаталась в голове намертво.

Я находился в какой-то лаборатории, где лежал на большой жёсткой кушетке, а рядом были люди в хирургических костюмах с масками на лице. Они что-то делали с моим телом, я чувствовал нестерпимую боль, будто тысяча зарядов электрического тока разрывали кожу и взрывали кровь изнутри. Датчики опутывали мое лицо, и многочисленные мониторы, подключенные к ним, постоянно пищали странными невыносимыми звуками, контролируемые «докторами» в масках.

Я несколько раз отключался, а потом снова приходил в себя, и блуждающие боли распространялись по всему телу. В какой-то момент я почувствовал, как внутренние органы стало жечь нестерпимой болью, и пробовал кричать… Но мой мозг заполнился чем-то жидким и тёплым, и я снова отключился. На этот раз перед глазами всё перетекло в странные галлюцинации, которые были даже приятны.

А потом большая белая ванна и две женщины, активируют моё тело.

– Как ты себя чувствуешь, Янг? – спросила Лейла.

Я не мог говорить, мне было сложно, я хотел выдавить из себя слово, но получалось как-то неправильно, не по-русски.

– Я понимаю, – сказала она, и до меня дошло, что я говорю на другом языке, потому такие затруднения в речи.

На каком бы языке я не разговаривал, мои мысли крутились в одном направлении, кто я такой и что делаю здесь? Я ничего не помнил, только последнюю картину, когда меня перепрошивали эти странные люди в хирургических костюмах, а затем активацию в ванной… Я был уверен, что я не Янг, мне не 33—36, я не муж Лейлы, и этот язык не мой родной.

– Кто я? – спросил я и почувствовал сильную тоску в области солнечного сплетения. Сердце будто замедлило свой ритм. Кажется, я побледнел, потому как Лейла вскочила и тронула мой лоб, а потом принялась делать какие-то манипуляции в области шеи. Ощущений никаких, словно она водила ладонью по воздуху.

– Они не до конца отформатировали ему память, – крикнула она, и в комнату вошла Кэрри. – Он очень тревожен.

– Кажется, его нужно на повторную перезагрузку, иначе ты не оберешься проблем.

Я хотел что-то сказать, но язык, на который меня запрограммировали не был рассчитан на глубокие размышления лишь на бытовые фразы, а потому я раздумывал как сказать то, чего я хочу.

– Давай я введу ему инъекцию «Би-10» и вызову ассистентов, – Кэрри вынула из кармана маленький пистолет с инъекцией.

Я вскочил, выставив ладони вперед.

– Нет! Не надо!

– Кэрри, он не опасен? – забеспокоилась Лейла.

– Я собиралась его парализовать до приезда ассистентов, но чувствую, он не даст мне этого сделать. Поговорим.

Она целилась мне в область шеи. Должно быть там находилось то устройство, которое держало меня во власти страха и паники, оно было для меня вне зоны доступа, потому как я даже не мог посмотреть на свою шею, если только в зеркало. Но пока я раздумывал пойти поискать зеркало, Кэрри приблизилась ко мне и попыталась ввести «Би-10», но я отскочил влево, и пистолет выпал из её рук.

– Оставайся на месте, Лейла! – скомандовала Кэрри.

Женщины замерли в ожидании, а я обессиленно сел на стул, потому что и сам не знал, как повести себя в такой ситуации. Меня окутывало отсутствие силы воли и желание к сопротивлению, мне не хотелось ничего делать, я осознавал не правильную картину своего мира, но ничему не сопротивлялся.

– Кто я? – спросил я.

У Лейлы задрожали губы. Кажется, с самого начала что-то пошло не так, потому как я понимал больше, чем должен был понимать и никакие инъекции и перепрошивка не могли вычистить из моей головы знания, что я не Янг. А может быть это находилось вовсе не в моей голове и не имело никакого отношения к мозгу? Как память души, на которой остаются отпечатки последних переживаний оставленной жизни.

Я медленно встал и пошел в другую комнату, там я увидел большое зеркало в пластмассовой раме в виде странного орнамента. В отражении на меня смотрел молодой мужчина с темными короткими волосами, серо-зелеными глазами и натянутой улыбкой. Средний рост, широкие плечи, все органы на месте – ничего особенного. Я прикоснулся к своей шее, чтобы проверить её на чувствительность и почувствовал, что она отзывается. Но всё же что-то было не так.

Я вспомнил, что ночью мне снился странный сон, я где-то на улице, за мной гонятся. Мы на высоких домах, на живущих своей жизнью крышах, которая кишит опасными субъектами с электрическими дубинками, и мой страх высоты всё решает в последний момент. Я вижу канаты, по которым мог бы спуститься на землю и попасть вне зону их доступа. Там внизу какие-то люди, женщины, мужчины, дети. Их движения медленные, а выражения лиц растерянные, как будто они не знают, что делать дальше. Так высоко… так страшно… и я повернул обратно, чтобы скрыться в чердачный проем крыши.

Вероятно, это не сон, а реальность, предшествующая той, когда я лежал на операционном столе и люди в хирургических костюмах «колдовали» над моим телом.

Я отошел от зеркала и вернулся в комнату, где Лейла что-то взволнованно говорила Кэрри, а та сжимала в руке пистолет с инъекцией «Би-10».

– Кто я?

Лейла странно посмотрела на меня и хотела что-то сказать, но не успела, потому что Кэрри удалось выстрелить мне в шею. Я ничего не почувствовал, лишь странную тоску и парализованную волю к сопротивлению. Впрочем, это чувство не покидало меня никогда, а сейчас только усилилось. А затем я отключился.

Проснулся я от того, что услышал странные звуки, похожие на плеск воды. Открыв глаза, я снова видел себя в ванной, рядом со мной стояла Лейла и манипулировала с моим телом, которое потихоньку приобретало чувствительность. Я больше не задавал ей вопросов, решив затаиться в глубине души и притвориться тем, кем она хочет меня видеть.

– Как ты себя чувствуешь, Янг? – спросила она.

– Нормально, – ответил я глазами.

Она помогла мне подняться, выдала накрахмаленное белье и мягкую одежду. Затем мы сидели за столом, и она налила мне в кружку лекарства, я выпил, почувствовав все тот же горький вкус с привкусом тоски.

Я продолжал всё осознавать и помнить. Секрет заключался в том, что это находилось не в моем мозге, а в другом месте, предположительно в душе. И хоть я не мог вспомнить кто я такой, я знал что-то очень важное, что делало меня особенным и свободным, не похожим на этих мертвых людей, которые ничего не чувствуют.

– Что я должен делать для тебя? – спросил я.

– Ты мой муж, – ответила Лейла.

– Я не совсем понимаю, какие у меня права и обязанности.

– Ты отлично готовишь и хорош в постели, – сказала она и нахмурилась. – Но ты ведешь себя очень странно, Янг.

– Я бы хотел приготовить тебе что-нибудь очень вкусное, – сказал я, напряженно соображая.

– Попробуй, тебе встроили такую программу.

Я прошел в другую комнату и осмотрелся на светлой кухне.

– Может быть пудинг или омлет? – спросил я.

– Что захочешь, – ответила она, следуя за мной.

Я брал продукты, смешивал ингредиенты и пытался расставлять посуду, но все валилось из рук.

– Я приготовлю твой любимый яблочный пирог.

– С чего ты взял, что я его люблю?

– А как насчёт груш?

– Можно…

Если меня перепрошили, сделали новые установки, перекроили тело, то что во мне осталось прежнего? Почему память не стирается до конца? Значит, она находится не в мозгу и ее невозможно подтереть… Она в самой потаённой глубине. В душе.

Значит душа – это и есть суть человека, а все остальное только приложение к пользованию тела и его составляющих. Тогда если всё разрушимо, и все можно переделать и перепрограммировать, то душа все равно остается не тронутой. Она неразрушима и не подвластна времени и переменам, значит – она вечна…

– Эврика! – воскликнул я и заулыбался.

– Ты догадался, что я люблю груши? – спросила Лейла.

– Импровизация.

– Или настройка…

Она присела на мягкий стул у окна, а я формировал пирог на силиконовом противне и нарезал груши. Если душа вечна и не разрушима, значит она уникальна. Любовь…

Я вспомнил любовь, необычное чувство, его невозможно было забыть или вытравить, потому как любовь – это природа души.

– Душа… любовь, – произнес я, выкладывая тесто на противень.

– Что ты сказал? – удивилась Лейла.

– Импровизирую, готовою с душой, с любовью…

– Что?!

– А ты знаешь, кто такой Бог? – неожиданно спросил я, ставя пирог в мульти-духовку.

– Какой Бог? – она внимательно следила за моими руками.

Я молчал, подбирая слова в лексиконе своего нового языка.

– Сам не знаю…

– Янг, мне кажется ты сходишь с ума, я вызову психоаналитика, он поможет тебе.

– Не нужно психоаналитика, я не испытываю любви.

– Какую любовь ты имеешь в виду?

– Никакую не чувствую.

– Любовь – это часть философии, психологии и мистики, её не существует в реальности.

– Она внутри меня, просто не пробуждена…

– У тебя определенно расстройство, надо обратиться к психоаналитику.

– Через 40 минут пирог из груш будет готов для тебя, – сказал я устало и опустился на стул.

Сколько прошло времени я не помнил, но первый кусок отрезал Лейле на пробу. Положив его на блюдечко с розовой каймой, приложил позолоченную ложечку с надписью: «Лейла +».

– Вау! Как вкусно! Ничего подобного я ни ела в своей жизни!

– Пирог «Божественная груша», – улыбнулся я.

Лейла поджала губы, проглотив кусочек. Ее пугал мой энтузиазм в первый день новой жизни в её доме. Незнакомец из другого мира.

– Ты очень странный, Янг.

– Да, ведь мне повредили часть мозга, и я иногда слетаю с катушек, – попытался пошутить я, чем только больше её напугал.

– Ты весь поврежденный, но готовишь отлично. Осталось проверить насколько ты хорош в сексе.

Ночью я старался делать все странности с ней в постели, которые приводили её немолодое тело в экстатический восторг. Закрыв глаза, я представлял молодую девушку с тёмными как вишни глазами, с каштановыми волосами и милой улыбкой. Этот образ распалял мою страсть на изношенном и усталом теле Лейлы.

Когда она удовлетворенная уснула, я вышел на лоджию. Ночная прохлада обдувала мое лицо, я всматривался в чёрную тишину, будто кого-то ждал. А затем поднял голову и увидел желтую луну, нависающую над почерневшими верхушками деревьев. Рядом с ней были рассыпаны серебряные звезды. Мне показалось, что именно там, в этом ночном небе кроется секрет моего странного существования. Я открыл раму, потянулся на руках и перепрыгнул перила балкона, оказавшись на улице. Шагнув в темноту, не оборачивался, зная, что идти нужно только вперед, луна и звезды стали моим проводником.

Через несколько минут быстрой ходьбы, я очутился в каком-то районе города и почувствовал, что это необычное место. Я поднял руки вверх и сосредоточился на том, что было у меня внутри. Те крошечные обрывки памяти и убеждение, что я не тот кем являюсь, формировали убеждение, переходившее в знание, которое вело меня к создателю этого непонятного мне мира. Должно быть к Богу.

Увидев лестницу, я забрался на неё и ноги сами повели меня вверх, пока я не очутился на какой-то ровной площадке, где впереди открылось звездное небо и большая луна. Они были так близко, что я вытянул руку, в желании достать до этого чуда, но неожиданно увидел какие-то вспышки и обернулся. Ко мне приближались странные люди в непонятных одеждах, в их руках были черные электрические дубинки. Ситуация повторялась, как в том сне, это были сталкеры, которые уже однажды поймали меня, передав ассистентам. Я побежал.

И снова я на высоких домах, на их крышах, которые кишат опасными субъектами с электрическими дубинками и дегенератами всех мастей. Оказавшись рядом со своим страхом, я вижу канаты, по которым можно осуществить спуск на землю и попасть вне зону их доступа. Да, я уже проходил этот путь, но тогда страх заставил меня повернуть в чердачный проем. Что там внизу? Там люди… все те же мужчины, женщины, дети, Лейла… Кэрри…

Мне предстояло преодолеть свой страх высоты и спуститься по канату. Второго шанса у меня не будет, ведь теперь они знают, что память осела в буфере моей души, а не в мозге и попробуют разработать что-то более действующее, чем простая перепрошивка.

Я сосредоточился и приблизился к краю крыши, где висел канат, я хотел ухватиться за него рукой, но краем глаза увидел, что на это у меня уже нет времени, потому что один из сталкеров был почти рядом. Он заносил свою искрящую дубину надо мной, и я видел, словно в замедленной съемке, что сейчас она коснется моей головы или шеи. И тогда я решил, что не могу этого допустить во второй раз, потому что теперь они вытравят из меня последние остатки памяти о любви… о нежности… о счастье… и я больше никогда ничего не вспомню… А что я должен вспомнить? Не знаю, но времени у меня на раздумья не было, оставались считанные доли секунды. И в этот момент меня посетило сильное отчаяние, перед которым отступил даже страх. Я качнулся и прыгнул.

Ночная темнота, звенящая высота и неожиданный полёт встретили меня порывом ветра и замиранием сердца. Губы разомкнулись и из горла вырвался последний отчаянный крик:

– Я-ААА-ННН-ГГГ-ХХ!!!

Это было одно из имен Бога, я и сам не знал, почему я так его произнес. После отчаянного крика во Вселенную, я зажмурился и в тот же миг очутился в другом измерении. Сильная волна сжатого воздуха и поток яростного ветра вытолкнули меня из тела, и я завис в пространстве. Всё привычное отделилось, обнажив невесомость, созданную только из моих чувств и образов. Теплота наполненности этого состояния окутывала мягким блаженством, и я парил, расправив крылья. Я и не знал, что крылья всегда были у меня за спиной. Душа, в отличие от разума, не думает и не рассуждает – она чувствует и знает, поэтому не ошибается.

Я полетел в мир, который открывался мне длинной синей дорогой звёздного неба. В мир, который был мне более привычен, потому что это был мой мир, наполненный чувствами и любовью. Мир, сотворённый Богом. Там ждала меня хрупкая девушка с каштановыми волосами и тёмными как вишни глазами.