Текст книги "Монстры Лавкрафта (сборник)"

– Я просто никогда об этом не задумывался.

– Вы рассматриваете их только как заключенных, это ваша обязанность, я понимаю. И самки практически не отличаются от самцов. Но представьте, если бы они больше походили на нормальных мужчин и женщин. Что случилось бы, если бы в смешанной тюрьме заключенные имели неограниченный доступ друг к другу?

– Я понимаю, о чем вы, но… – он не отказывался признать очевидные факты, это было заметно. Он просто никогда об этом не задумывался. Потому что ему это не было нужно. – Может быть, этого не происходит, потому что они слишком старые?

– Мне казалось, что как только они стали такими, какие есть, возраст перестал играть какую-либо роль. Но даже если и так, Джилс Шаплей не был слишком старым, когда его впервые схватили. Ему было восемнадцать. Он не мог быть единственным молодым среди более двух сотен пойманных. Помните свое желание, когда вам было восемнадцать?

Эсковедо издал смешок.

– Я бы воспользовался любой возможностью.

– А он – не воспользовался. Никто из них.

– Не могу сказать, что это меня огорчает.

– Просто… – начала Керри, но тут же замолкла. У нее уже был ответ. Они никогда не спаривались. Хотели. Возможно, их на это провоцировали. Но этого не происходило. Возможно, заключение влияло на их способность к размножению или тормозило желание до перехода к действию.

А может быть, таково было проявление невероятной дисциплины. Они должны были понимать, что случится с их потомством: им никогда не разрешат оставить и растить их. Их детей будут ждать опыты и вивисекции. Даже чудовища желают своим отпрыскам лучшего будущего.

– Есть одно наблюдение, – сказала Керри. – Мы никуда не продвинемся ни завтра, ни послезавтра. Только если вы не хотите, чтобы я все время занималась тем же, чем сегодня. Они словно сидят в своей скорлупе, – она поднесла к губам кофе, глядя на полковника через край кружки. Невозможно было понять, что происходит у него внутри. – Мне продолжать?

– Я слушаю.

– Вы правы, раппорт занимает время. Но не только время. У этих заключенных есть ощущения, выходящие за пределы человеческих, но у них остался человеческий интеллект. Так или иначе. Он будто заглушен чем-то другим, что совсем не хорошо, но, по сути, они не перестали быть людьми, и с ними нужно обращаться как с людьми. А не как с настоящими животными.

Керри на секунду остановилась, чтобы оценить его отношение, и поняла, что он, по крайней мере, ее слушает. Впрочем, она еще ничего и не предложила.

– Если вы считаете, что внешне они больше похожи на людей, то не кажется ли вам, что для установки раппорта с ними необходимо обращаться как с людьми? – спросила Керри. – Я читаю новости. Смотрю телевизор. Я слышала споры за и против применения пыток. Я знаю, что это такое. И самое главное, что я для себя вынесла, – это то, что люди, которым удавалось получать от заключенных достоверную информацию, вели себя более человечно. В том числе позволяли им получать что-то, чего те хотели, что им нравилось. Один немецкий офицер, взятый в плен во время Второй мировой войны, любил шахматы и разоткровенничался после того, как следователь начал с ним в них играть. Только и всего.

– Не думаю, что эти существа интересуются настольными играми.

– Не интересуются. Но есть что-то, чего желает каждый из них, – заметила Керри. – И что они любят больше всего на свете.

И почему это обязательно должно быть тем же самым, чего я больше всего боюсь?

Рассказав полковнику, как воспользоваться этим в своих целях, она ожидала отрицательного ответа. Но вместо этого он подумал секунд пять и согласился.

– Мне не нравится эта идея, но нам нужно ускорить этот процесс, – ответил он. – Мы не просто следим за тем, как они лежат, выстроившись в шеренгу, вы же понимаете. Мы измеряем это оптическим квантовым генератором. Благодаря этому мы знаем, как именно они выравниваются. И с последней ночи они переменили свое положение. То, чего они ждут, передвинулось на север.

* * *

Следующим утром наступил обычный рассвет – небо прояснилось, туман рассеялся, а солнце сияло на горизонте. После двух дней, когда Керри едва могла что-нибудь различить в пятидесяти футах от себя, ей казалось, что она прозрела. Ей было радостно от этой вновь обретенной свободы. Спустя всего два дня.

А каково тогда будет Барнабасу Маршу почувствовать океан впервые за восемьдесят с лишним лет? Настоящее море, а не подделку, воду которой откачивают и закачивают в яму. Разумеется, его будут сдерживать импровизированный поводок, а также трое стрелков, готовых открыть огонь с берега и еще трое на тюремном парапете… но он все равно будет в море.

То, что это будет Марш, было неизбежно. Это могло быть небезопасно, и у них была всего одна попытка. Керри признавала, что он хитер, но в то же время он был старейшим заключенным и к тому же прямым потомком человека, принесшего такую участь жителям Инсмута. Он должен был знать больше всех.

И возможно, он был достаточно высокомерен, чтобы поделиться своими знаниями и позлорадствовать.

Керри ждала на мелководье, пока приведут Марша. Он был на длинной цепи, пристегнутой к оси четырехколесного вездеходного квадроцикла, который тащился за заключенным. Марш мог бы завалить солдат в соревновании по перетягиванию каната, но не в этом.

И хотя поводок позволял подойти ближе, Марш остановился в нескольких ярдах от кромки воды, чтобы посмотреть на огромное мерцающее море. Может, остальные расценили его неуверенность как знак недоверия или как наслаждение моментом, но и те и другие были неправы. Керри подумала, что он заново знакомился с морем. Так все и было.

Затем он поплелся вперед, волоча за собой цепь, и, приблизившись к воде, бросил любопытный взгляд на Керри. Она стояла в гладком синем гидрокостюме, с дыхательной маской и трубкой в руке. Глядя на нее, он снова остановился, и по тому человеческому, что еще осталось в нем, Керри видела – он понял, что это была ее заслуга.

Однако благодарность не была частью его естества. Оказавшись в воде, он тут же исчез, и его положение можно было отследить лишь по стуку цепи о скалы.

Керри подумала, что будет разумно оставить его на несколько минут в одиночестве – только он и море. Она уже собиралась поплыть к нему, когда к ней подошел Эсковедо.

– Уверены, что готовы пойти на это? – спросил он. – Я вижу, вам сильно не нравится эта идея, хоть вы сами ее и предложили.

Она глянула на цепь Марша, которая теперь не двигалась.

– Мне не нравится, когда кого-то держат в заключении, если есть возможность улучшить условия содержания.

– Я не это имел в виду. Если вы думаете, что у вас получается скрывать боязнь воды, то вы ошибаетесь. Я заметил это еще два дня назад, как только мы уехали с материка.

Керри робко улыбнулась своим ластам. Ее раскрыли.

– Не волнуйтесь. Я справлюсь.

– Вы хоть умеете плавать под водой?

– А как еще можно избавиться от фобии? – Керри засмеялась, и это помогло. – В крытом бассейне с подогревом у меня отлично получалось.

Она надела маску, вставила трубку в рот и отправилась вслед за Маршем. Икры, колени… Каждый шаг вперед был для нее победой над собой, поэтому она стала думать о Тэбби. Чем скорее я добьюсь результата, тем быстрее вернусь домой. Бедра, талия… И она оказалась в мире Марша, лишившись решимости от страха, что он будет ждать ее там, со своими зубами и когтями, готовый вцепиться в нее, чтобы совершить свой последний акт неповиновения.

Но его рядом не оказалось. Она плыла на поверхности лицом вниз, легонько двигая ногами, следуя за цепью вдоль по склону берега, пока не поняла, что та исчезла над подводной ямой перед колодцем на несколько футов глубже. Вот он.

Керри в нерешительности замерла на месте, наблюдая за тем, как Марш наслаждался водой. Он был в восторге, иначе не скажешь. Он извивался и кружился, и цепь не сильно ему мешала – он поднимался почти на поверхность, затем поворачивался и погружался обратно ко дну, вращаясь в темноте, которую снова и снова колыхал. Его радостная энергия напоминала энергию ребенка.

Он увидел Керри и утихомирился, поплыв посередине между поверхностью и песчаным дном, словно образ из кошмара – даже хуже, чем акула, потому что казался абсолютно чужим в этом мире.

Волнение Керри от этого не уменьшилось. Она сделала глубокий вдох через трубку и нырнула на глубину, сохраняя расстояние между ними.

Чуть больше двух минут – на столько она смогла задерживать дыхание.

Керри поплыла к свободному камню, который казался достаточно тяжелым, чтобы удержать ее под водой, а затем сверилась с водонепроницаемым компасом, закрепленным на ее запястье, будто огромные часы. Она сдвинула сглаженный волнами камень себе на колени и села на дне, скрестив ноги и пытаясь выстроиться в как можно более точном направлении, которое так сильно очаровывало Марша и остальных шестьдесят двух заключенных. Она сидела на дне самого настоящего Тихого океана, в ушах стоял гул, и Керри опускалась в сине-зеленую дымку. Она ожидала, что нечто гораздо более ужасное, чем Марш, приплывет к ней прямо из пустоты.

Где-то позади, наверху, Марш наблюдал за ней.

Керри оставалась внизу, пока ее легкие не начали болеть. Тогда она выбралась из-под камня и поднялась на поверхность, где продула трубку, а затем перевернулась, чтобы снова уплыть на дно моря. На этот раз она подплыла ближе к Маршу, их разделял всего фут. Теперь ей уже не нужен был компас – она сама нашла дорогу, и время, как и ее сердцебиение, стало замедляться, несмотря на страх. А потом страх ушел, унесенный потоками воды, которые манили ее с собой.

Снова вверх и обратно вниз, и каждый раз ей казалось, что она проводит под водой больше времени, ее вдоха стало хватать на то, чтобы чуть ли не выйти из своего тела и, посмотрев на себя, удивиться, каким плавучим существом она стала. Она не принадлежала ни суше, ни воде, и чувствовала себя комфортно и там и там. Теперь она жила в неиссякаемом дыхательном пузыре, ее легкие были насыщены воздухом, сознание ползло вперед по выбранной траектории, которая, словно канат, соединяла моря, и если бы она могла последовать за этим канатом, то узнала бы секреты, скрываемые от всех, кроме посвященных…

И там был он, Барнабас Марш, смутное неземное существо, плывущее рядом с ней. Если она правильно поняла выражение его холодного лица и непостижимых глаз, то ему было любопытно. Она превратилась в нечто, чего он никогда не видел, нечто, не относящееся ни к его врагам, ни к представителям его рода, нечто, меняющееся прямо на глазах.

Керри пристально взглянула на него. Теперь их разделяла только ее пластиковая маска и несколько дюймов благостной воды.

Что там? – спросила она. – Расскажите мне. Я хочу узнать. Хочу понять.

Она говорила правду – ей действительно хотелось понять. Ей было бы интересно, даже если бы ее об этом не просили. Она будет задаваться этим вопросом до конца своей жизни. Ее существование будет омрачено этим незнанием.

Скажите мне, что лежит за пределами…

И Керри увидела это. Шепот превратился в эхо, когда начал формироваться образ, и преграды расступились в завитках чернил и океанов. И этого было так много, это было чем-то нереальным – кто мог сотворить такое и кто мог бы мечтать о том, чтобы найти это здесь, в этих глубинах, которые могли бы разрушить подводную лодку, – тогда Керри поняла, что все время она видела только одну стену, одну могучую стену, построенную из блоков размером с вагоны. Это мастерство, которому нет равных на суше. Даже не видя границ этой стены, растянутой на несколько миль, Керри знала, что если этот крохотный островок в ней утонет, он будет потерян навечно, как незначительный кусочек гальки и грязи по отношению к тому, что там обитало…

И она снова вернулась в себя. Ей был необходим воздух.

В последний раз она сдвинула с себя камень и поплыла к поверхности, далекой, как солнце. Вынырнув рядом с Барнабасом, она испугалась, что он схватит ее за лодыжку и потянет вниз.

Но она знала, что сможет противостоять этому. То, что он сделал, было хуже. Она и не представляла, что он может это сделать. Возможно, даже никто из этих ничего не подозревающих мужчин на острове тоже не ожидал ничего подобного. Если представить, что звук – это сотни игл, то случилось именно это – пронзительный резкий звук, который раздался рядом с ней, словно электрошок, и хлопнул по ее ушам, как продольная волна. Керри повернулась в воде, не понимая, где верх, а где низ. Восстановив равновесие и увидев рядом Марша, она поняла, что он адресовал это не ей. Она просто оказалась рядом. Он смотрел в море, в огромное море, и испускал этот звук в пучину.

Керри попыталась выбраться на поверхность и, наконец прорвавшись, стала отчаянно хватать ртом воздух. Она слышала, как Эсковедо дал команду и в следующее мгновение послышался рев двигателя, когда квадроцикл понесся по каменистому склону западного края острова. Цепь натянулась, и спустя несколько секунд Марш выскочил с мелководья в брызгах прибоя и волны. Скрученного, его тащили на берег. Раздался выстрел, затем еще один, и, разумеется, никто не слышал, как Керри кричала на расстоянии почти в сотню футов, держась на плаву. Все стреляли, поэтому никто не слышал, как она кричала, что они все не так поняли. «Сначала пули, потом вопросы», – подумала она.

У него была красная кровь. Керри пришлось признать, что ее интересовал этот вопрос.

* * *

Остаток утра ушел на подготовку к отчету – Эсковедо предоставил ей такую возможность. Он не давил на нее. Ей нужно было снова согреться, отойти от потрясения, которое она испытала, увидев, как Барнабаса Марша изрешетили пулями. Хоть он и выглядел отталкивающе, она была по-своему с ним связана. Он раскрыл ей свою тайну, и целую минуту он, один из старейших существ на земле, был жив, а в следующую минуту уже умер.

От изданного Маршем звука Керри испытала такую боль, словно каждая мышца и орган ее тела оборвался, как резинка. В голове после такой внезапной атаки на уши пульсировало.

За закрытыми дверями кабинета полковника Керри наконец рассказала ему о колоссальных руинах где-то на глубине моря.

– Вы хоть что-нибудь в этом понимаете? – спросила она. – Я – нет. В тот момент это казалось достаточно реальным… Видимо, это был его сон. Или Марш был сумасшедшим. Никто ведь не мог этого знать.

Эсковедо, стоявший позади своего стола, долгое время не двигался, опершись на локти. Лишь хмурился, глядя на свои переплетенные руки. Он вообще ее слышал? Наконец, он открыл один из ящиков и достал оттуда папку, вытряхнул несколько фотографий, убрал одну назад, а остальные сунул Керри. Всего их было восемь.

– То, что вы видели, было похоже на что-нибудь из этого?

Керри разложила фотографии в два ряда – четыре сверху и четыре снизу, как кусочки мозаики. Она поняла, что они сочетаются друг с другом. Ей нужно было увидеть их все, чтобы принять эту реальность, – участки стен, намеки на башни, некоторые стояли, некоторые были разрушены, все соединены вместе и сделаны из блоков зеленоватого камня, которые могли быть сделаны как с помощью молотка, так и с помощью бритвы. Все было видно только в радиусе прожектора, отчего казалось окутанным синевато-зеленой дымкой, исчезающей в кромешной тьме. Здесь тоже были окна, ворота и широкие веранды неправильной формы, которые сошли бы за лестницы, правда, не предназначенные для людей. По фотографиям никак нельзя было определить размер этих сооружений, но Керри уже почувствовала сегодня их громадность и неисчислимый возраст.

Это было строение из кошмаров, вне места и вне времени, ожидающее в холодной, мокрой темноте.

– Из-за плохой освещенности и отдаленности их пришлось обработать. Это как снимки «Титаника». Единственный свет там вдалеке – это все, чего удалось добиться на батискафе. Но все батискафы, которые были отправлены туда военно-морским флотом, были потеряны. Они просто переставали передавать сигнал. Эти фотографии… были сделаны батискафом, который протянул дольше остальных.

Керри подняла глаза. Папки, из которой полковник достал фотографии, уже не было.

– Вы забрали одну фотографию. Мне нельзя на нее взглянуть?

Эсковедо покачал головой.

– Там нет необходимой для вас информации.

– На ней изображено что-то отличное от остальных фото?

Ничего. Полковник был словно каменная стена.

– Там что-то живое? – Керри вспомнила, как он описал ей звук, услышанный за три тысячи миль в океане: аналитики считают, что этот звук в наибольшей степени присущ чему-то живому. – Это оно?

– Не скажу, что вы правы, – казалось, он старательно подбирает слова. – Но если это то, что вы увидели, плавая с Маршем, возможно, у нас будет возможность поговорить о девятой фотографии.

Керри хотелось узнать. Ей нужно было узнать это так же сильно, как и дышать сегодня утром, приходя в себя глубоко на дне моря.

– А что насчет остальных заключенных? Мы можем продолжить попытки.

Полковник отрицательно покачал головой.

– Мы закончили этот эксперимент. Я уже договорился, и завтра вы уезжаете домой.

Вот так просто. У Керри было такое ощущение, будто ее уволили. Она даже не успела добиться желаемого результата – не узнала, что издавало этот неземной звук, чего ждали инсмутские заключенные, чего они на самом деле хотели.

– Но мы же только начали. Вы не можете так быстро все прекратить. Остались еще шестьдесят два заключенных, один из них наверняка…

Эсковедо прервал ее, резко ударив по столу.

– Остальные заключенные сейчас в сильном волнении. Они не видели, что именно произошло с Маршем, но поняли общий смысл.

– Тогда, может быть, не стоило так быстро отдавать приказ, чтобы его расстреляли.

– Это было сделано ради вашей же безопасности. Мне казалось, что мы вас защищаем, – он поднял руки, чтобы смягчить свои слова. – Я ценю ваше желание продолжить. Это правда. Но даже если они и остались в хорошем расположении духа, мы все равно в тупике. Вы не можете заставить их раскрыться на нашей территории, а я не могу больше рисковать, отправляя вас на их территорию. Неважно, что Марш на самом деле не нападал на вас. Я не могу рисковать и позволять одному из них сделать то же, что и он, и заставить меня думать, что вам снова грозит опасность.

– Я не понимаю вас, – разумеется, это был неприятный опыт, и у нее не было желания повторять его снова, но это вряд ли было связано с риском для жизни.

– Я много думал о том, что может означать изданный им звук, – заметил Эсковедо. – И я все время возвращаюсь к одному варианту – он посылал сигнал бедствия.

* * *

Ей хотелось как можно скорее покинуть остров. Когда полковник сообщил ей, что их эксперимент закончился, ее уже ждал вертолет. Как бы поздно она ни приехала домой, она скоро окажется в своей кровати, прижмет к себе свою дочь – она сама нуждалась в Тэбби больше, чем та в ней.

Она не спала половину пути, а остальное время провела в полудреме – она уснула, но ей снилось, будто она по-прежнему пытается туда добраться. Между полуночью и рассветом погода снова ухудшилась. Удары и раскаты грома напоминали револьвер, а его пулями были капли дождя, обстреливающие крышу.

Должно быть, Керри все-таки удалось какое-то время поспать. На этот раз ей снилось что-то другое. Она прекрасно знала, что находилась в постели, но несколько раз за ночь ей казалось, что она все еще под водой, еще глубже, чем была утром, в холодных глубинах, куда не проникают лучи солнца. Ей снилось, будто она плывет рядом с исполинскими стенами, освещенными каким-то неопределимым источником. По самим стенам было трудно ориентироваться, и она, словно заблудившись в лабиринте, поворачивала в странных местах, которые, казалось, вели к выходу, и понимала, что на самом деле они ведут еще глубже в лабиринт. Она утонет там, ее захлестнет волной внезапной паники о том, что у нее закончится запас кислорода, только для того, чтобы понять…

Она никогда ни к кому не привязывалась.

Ее место было здесь, и здесь было все, что заставило ее отпрянуть.

Первой ее мыслью, когда она смогла отличить потолок от моря, была мысль о Марше. Несмотря на свою смерть, он по-прежнему был с ней, перекрывая все своим шепотом. Он был мертв, но все еще о чем-то мечтал.

Когда Керри окончательно проснулась – впрочем, это случилось совершенно внезапно, – ее встряхнуло от звука сирены. Он был таким громким, что мог говорить лишь о каком-то бедствии, не меньше. Он нарастал и затихал, будто сам бог дико завывал. Солдаты наверняка знали, как действовать в таких случаях, но она была к такому не готова. Все ее природное чутье говорило ей обнять матрас, исчезнуть под одеялом и надеяться, что все кончится само собой.

Но эта стратегия подходила лишь людям, склонным умирать в своих кроватях.

Уже через две минуты Керри оделась и вышла из комнаты. И хотя ей пришлось жмуриться из-за холодных и жалящих капель дождя, она первым делом бросила взгляд на тюрьму. Казалось, все на острове – и живое, и механическое – двигалось в ту сторону, и на какое-то мгновение она задумалась, не нужно ли ей тоже туда отправиться – и там прятаться за чужие спины. А что, если что-то тянет их туда, в сторону от востока?

Но прожекторы вдоль парапета показывали нечто другое – три луча света были направлены на открытую воду, их блестящий от дождя свет охватывал всю темноту ночи. Сигнал тревоги, как сказал Эсковедо. Было ли это ответом на него? Может, на остров напали, и он был захвачен родственниками инсмутских заключенных, которыми кишел весь пляж? Нет, тоже не то. Прожекторы светили не вниз, а вдаль. Прямо вдаль.

Керри стояла как вкопанная, ее обливал дождь и захлестывал ветер. Она замерла, испугавшись, что на них надвигалось что-то ужасное. Остров никогда не казался таким маленьким. Даже тюрьма теперь выглядела крохотной, напоминая беззащитную цитадель, стоящую в одиночку против трех сообщников – океана, ночи и неба.

Дождь был словно завесой перед двигающимися прожекторами, которая отделяла остров от моря. Когда он впервые разделил их, сначала тихо, откуда ни возьмись, возник нос корабля, появившись из темноты, будто там он и родился. На нем не горели огни, никого не было на борту, не доносилось даже шума двигателя, который Керри должна была слышать, – будто мертвый корабль двигала ночь или что-то внутри него. Звук раздался позже – ужасный скрежет стали о скалы, такой громкий, что сирена по сравнению с ним казалась слабой и едва слышной.

Подплывая к острову, нос корабля поднялся выше, и стал виден весь его корпус – он напоминал тело акулы с конусовидной мордой.

А Керри еще казалось, что гром гремел слишком сильно. Когда это грузовое судно врезалось в здание тюрьмы, под Керри дрогнула земля. Здание дало трещину, будто от удара топором, один из прожекторов упал вместе с обрушившимся кирпичом и каменной кладкой, прежде чем погаснуть навсегда. Керри смотрела, как люди борются, падают, и, наконец, скорость движения корабля уменьшилась. Какое-то мгновение он был неподвижен. Затем, с очередным скрежетом стали о скалы, корабль начал крениться на волнах, как поворачивающийся в ране нож. Все правое крыло тюрьмы изогнулось и рухнуло, потянув за собой сирену и еще один прожектор. Последний из них повернулся кверху, осветив крышу здания.

Только теперь Керри услышала крики людей. Только теперь она услышала выстрелы.

Ей по-прежнему казалось, что земля содрогается у нее под ногами.

Казалось, что скоро все должно закончиться – эта авария и ее последствия, но вскоре остальные части здания тюрьмы начали падать, как будто их специально разделили на две части. Она увидела каскад из падающих с левой части здания кирпичей. Свет мерцал и разливался по всей тюрьме.

Что-то попало в поле зрения с другой стороны, толстое, будто ствол самого высокого дуба, но гибкое и блестящее в жгучем свете. Оно обернулось вокруг другого участка стены и снесло ее легко, как перышко. Вначале Керри показалось, что это была какая-то змея, пока сквозь обломки здания она не увидела проблеск чего-то, что сворачивалось спиралью и снова разворачивалось, а затем тело – или голову – позади всего этого.

И снова ей показалось, что земля дрожит у нее под ногами.

Это было не землетрясение, теперь она это поняла. Она вспомнила, как однажды стояла рядом с огромными слонами и как земля иногда дрожала, когда они звали друг друга на расстоянии нескольких миль, разрывая частоты низким звуком, находившимся за пределами человеческого восприятия, – его мог понять только представитель их вида.

Это был голос зверя.

И Керри не удивилась бы, если его было слышно в Нью-Йорке, в Барроу, на севере Аляски или в море Кортеса.

Этот звук наполнял ее, отражаясь от скал и земли, проходил мимо ее туфель, вибрируя на подошвах ног, проникая в каждую клеточку мышц, пока ее зрение не размылось, и она стала бояться, что все ее органы превратятся в жидкость. Наконец, звук поднялся до ее ослабших ушей – такой стон мог бы исходить от ледника. Когда он поднялся еще выше, Керри закрыла руками уши, и если бы могла засунуть голову в тело, как черепаха втягивает голову в панцирь, она бы непременно это сделала. Звук превратился в рев, который стал ниже, а затем снова в вопль, напоминающий звучание труб Судного дня. Это были фанфары, которые раскрыли небо для пришествия Господня.

Но вместо этого возникла огромная и чудовищная сущность, напоминающая пародию на нечеловеческую идею божества. Тогда Керри поняла, кем оно было для отвратительных созданий из Инсмута – это был бог, которому они молились, святыня, к которой они обращались. Но затем что-то стало шептать изнутри нее, и она засомневалась в своей догадке. Каким бы огромным и устрашающим ни было их божество, вдруг оно лишь предвещало что-то другое и подготавливало почву, как Иоанн Креститель, предсказывающий что-то гораздо худшее?

Керри с дрожью опустилась на колени, надеясь остаться незамеченной, пока оставшиеся шестьдесят два заключенных из Инсмута карабкались по руинам тюрьмы и возвращались на свое место – в море.

* * *

Керри призналась себе, что сама идея Инсмута и то, что происходило там на протяжении нескольких поколений, увлекало ее так же сильно, как и ужасало.

Подрастая и становясь старше в мире межштатных скоростных автострад, кабельного телевизора, спутникового наблюдения, Интернета, карманных камер, было легко забыть, насколько далеко может находиться какое-либо место, пусть даже в континентальной части США, и что это было не так давно, если так посудить. Легко забыть, как можно прожить всю жизнь, не представляя, что происходит в другом поселении, находящемся на расстоянии всего десяти миль, потому что у тебя никогда не было ни нужды, ни большого желания туда идти, потому что тебе всегда говорили, что жители того поселения недружелюбны, не любят незнакомцев и предпочитают держаться в стороне.

Инсмут уже не был таким изолированным городом, как раньше, но в нем по-прежнему чувствовалась некая отдаленность. Он будто плыл по течению времени. Люди усиленно пытались открыть свое дело, а потом их бизнес умирал, освобождая витрину магазина. Инсмут будто оставался в тени, из-за чего посторонние не приезжали в этот город. А если они и оказывались там, то не оставались надолго.

Чего нельзя было сказать о Керри. Она прожила здесь около месяца, прибыв через два дня после Рождества, и все еще не знала, когда уедет.

Для себя она поняла, что заставлять приезжих чувствовать себя некомфортно было своего рода традицией среди коренных жителей, придерживаться которой они считали долгом своей чести. Если они и здоровались с Керри, то очень сухо, и смотрели на нее как на воровку, даже когда она просто переходила улицу или прогуливалась днем по берегу реки Мануксет. Но у нее были деньги, а предложение домов для сдачи в аренду было велико, несмотря на то что ее требования были выше, чем у большинства. К тому же разведенная женщина с шестилетней дочерью вряд ли могла представлять какую-либо угрозу.

Казалось, никто не узнает ее по телевизионной передаче. Впрочем, стали бы они об этом говорить, если бы и узнали? Она тоже никого из них не узнавала – ни их лица, ни ноги ничем не намекали на их прежний инсмутский облик. Казалось, им больше нечего было скрывать, но они настолько привыкли к этому, что просто не знали, как жить по-другому.

Но что же стало с витриной магазина на Элиот-стрит, который считался сердцем города? Согласно очаровательно старомодной и причудливой надписи на зеркальном окне, сделанной по трафарету, на этом месте теперь располагалось Инсмутское общество по защите и реконструкции.

Казалось, будто оно всегда было закрыто.

Хотя и не выглядело запущенным.

Каждый раз, когда бы Керри туда ни заглянула, она видела, что кто-то находился там с тех пор, как она смотрела туда в последний раз, но у нее постоянно складывалось ощущение, что они разминулись минут на пять. Она напрягала глаза, чтобы лучше рассмотреть фотографии в рамках на стене – тинтайпы,[43]43
  Тинтайп, или ферротипия, – вид моментальной фотографии на жестяных пластинках, покрытых асфальтом и коллодием.


[Закрыть] или старые фотографии, проблески давно минувших дней, которые кто-то считал стоящими того, чтобы их вернуть.

Или это была дань возвращению на родину.

В Новой Англии был январь, и большинство дней стоял такой холод, что слово «жгучий» казалось слишком слабым, чтобы его описать. Но Керри каждый день поднималась по семи пролетам лестниц, чтобы вступить в свое дежурство настолько, насколько она выдержит. Это был дом в старом викторианском стиле на улице Лафайет с четырьмя этажами и остроконечной крышей. Единственное, что имело значение для Керри, – это то, что на крыше была вдовья площадка[44]44
  Площадка с перилами на крыше прибрежного дома, на которой жена моряка могла высматривать в море своего мужа.


[Закрыть] из рельсовой стали, с которой открывался вид на обветшалую гавань, внешнее оградительное сооружение порта, еще на милю вдалеке виднелся горбатый хребет скалы, носивший название риф Дьявола.

Как было принято в расцвет эпохи парусников, вдовью площадку строили вокруг главного дымохода в доме. Построили внизу печку, сияющие кирпичи могли сохранять тепло на площадке пару часов, даже когда небо начнет извергать на женщину снег, пока та будет время от времени подносить к глазам бинокль, чтобы проверить, не появилось ли чего нового.

– Мне скучно, – она слышала это от Табиты каждый день. – Скуууучно, – так она говорила. – Здесь нечем заняться.

– Я знаю, милая, – отвечала ей Керри. – Нужно подождать еще чуть-чуть.

– Когда они придут? – спрашивала Тэбби.

– Скоро. Очень скоро.

Но на самом деле Керри сама не знала. Их путешествие было долгим. Будут ли они рисковать, пересекая шлюзы и дамбы Панамского канала? Или они выберут более безопасный маршрут вокруг мыса Горн в Аргентине, где вместо Тихого океана – Атлантический, а вместо юга – север, и отправятся домой, наконец-то домой?

Керри знала только, что они были на верном пути, и была уверена в этом больше, чем любой здравомыслящий человек. Уверенность не исчезала, даже если мир замирал и замолкал. Это была не просто мысль… это был шепот, который никогда не уходил, будто часть Барнабаса Марша еще жила, большая его часть вошла в коллективный разум остальных представителей его вида. Чтобы насмехаться? Наказывать? Злорадствовать? Спустя несколько недель после того, как тюремный остров пал, Керри нигде не могла укрыться от этих насмешек. Ни в Монтане, ни в Лос-Анджелесе, ни в Новом Орлеане, где они пытались снять серию «Говорящей с животными», прежде чем решили приостановить съемки на какое-то время.