Текст книги "Книга Иуды"

Из «Арабского Евангелия детства»[71]71
  Вега (Гейман В. В.). Апокрифические сказания о Христе. СПб., 1912^—1914.


[Закрыть]

Глава XXXIV

В том же городе была другая женщина, у которой сын был мучим сатаной.

Он назывался Иудой, и всякий раз, когда злой дух овладевал им, он старался укусить тех, кто был около него.

И если он был один, то кусал свои собственные руки и тело.

Мать этого несчастного, услышав о Марии и Сыне Ее Иисусе, встала и, держа сына на руках, принесла его Марии.

В это время Иаков и Иосиф вывели из дома Младенца Иисуса, чтобы Он играл с другими детьми, и они сидели вне дома и Иисус с ними.

Иуда приблизился и сел справа от Иисуса. И когда сатана начал его мучить, как обыкновенно, он старался укусить Иисуса.

И как не мог Его достать, он стал наносить Ему удары в правый бок, так что Иисус стал плакать.

И в это мгновение сатана вышел из ребенка того в виде бешеной собаки.

И этот ребенок был Иуда Искариот, который предал Иисуса.

И бок, который он бил, был тот, который иудеи пронзили ударом копья.

Литературно-богословские эссе

Свт. Иннокентий Херсонский
Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа[72]72
  Свт. Иннокентий Херсонский. Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа. М., 1991 (репринтное издание). Иннокентий Херсонский (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800^—1857), русский православный богослов и церковный оратор. Профессор Санкт-Петербургской (с 1824 г.) и ректор (с 1830 г.) Киевской Духовных академий, содействовал перестройке духовно-учебных заведений. С 1836 г. – епископ, с 1848 г. – архиепископ Херсонский и Таврический. Новаторство в его богословии многими было встречено враждебно. Одно время он слыл «неологом». Было даже возбуждено «секретное дознание» о его образе мыслей, окончившееся полным его оправданием. Церковно-исторические сочинения его положили начало его ученой известности. Книга «Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа» была признана чересчур «либеральной» и в течение тридцати лет не могла быть переиздана. После коронации императора Александра II архиепископ Иннокентий был назначен членом Святейшего Синода. Архиепископ Херсонский и Таврический канонизирован Русской Православной Церковью в 1997 г. решением Синода УПЦ.


[Закрыть]

Глава XI

ПРЕДАНИЕ ИИСУСА ХРИСТА ИУДОЙ

Перемена мыслей в синедрионе насчет времени умерщвления Иисуса Христа. – Предательство Иуды и его причины. – Замечание о местопребывании и деяниях Иисуса Христа в продолжение того дня.

Мы видели, что на земле, в совете человеческом положено не лишать Пророка Галилейского жизни до окончания праздника Пасхи; иначе положено было на небе, в совете Всевышнего! Агнцу Божьему, вземлющему грехи мира, надлежало быть принесенным в жертву в одно время с агнцем пасхальным, который столько веков служил Его прообразом (1 Кор. 5:7), и никакое могущество земное, никакая злоба и хитрость не могли замедлить этого жертвоприношения, разлучить прообразуемое с прообразующим.

Промысл Божий расположил, напротив, течение обстоятельств так, что те же люди, которые, сами не зная, пошли было вопреки вечных судеб Его, сами же не зная, обратились внезапно к исполнению их, решившись действовать немедленно, захватить и умертвить Иисуса Христа при первом удобном случае. Причиной такой неожиданной перемены был один человек, который, явившись к первосвященникам, объявил, что он, издавна принадлежа к числу учеников и постоянных сопутников Иисуса и зная поэтому все тайные места пребывания Его, легко может содействовать давнему желанию их – захватить Его в свои руки тайно от народа (Лк. 22:6) – и готов употребить для того все свои средства и силы, если только верховное правительство заблагорассудит обратить благосклонное внимание на столь важную услугу, на которую немногие способны, хотя всякий был обязан, вследствие недавно изданного синедрионом повеления (Ин. 11:57). Жалкий человек этот действительно принадлежал к ближайшему окружению Иисусову и был тот самый ученик, который на вечери в Вифании притворно сожалел о мире и о нищих и от сребролюбия которого давно предостерегал нас дальновидный Иоанн (Ин. 12:6); это был Иуда Искариотский. После увидим, что побудило его к ужасной измене своему Учителю и Господу; здесь приметим только, что, по должности хранителя денег в малом обществе Иисусовом, Искариот мог благовидно оставлять это общество и отлучаться за покупками в город и потому имел возможность вести постыдные переговоры с врагами своего Учителя и торговаться за Его жизнь, не будучи никем подозреваем в измене.

Появление человека с таким предложением, по замечанию евангелистов (Лк. 22:5), было крайне приятно для Каиафы. Хитрый саддукей мгновенно рассчитал в уме своем, что при помощи такого человека, каким представлялся предатель, можно будет захватить Иисуса Христа без всякого шума, даже без присутствия народного. Немедленным же осуждением Его на смерть и преданием в руки римского правительства предполагалось оградить себя и от последней опасности. Народ, думали, не осмелится предпринять что-либо против римлян, которые на время Пасхи особенно усиливали военные посты свои в Иерусалиме; а если бы и покусился на что-либо, то синедрион не будет за то в ответе. То, что Иисус Христос будет предан Своим учеником, имело особенную цену в глазах личных врагов Его: потому что перед народом, не знающим истинных причин предания, обстоятельство это могло быть обращено в большой минус Иисусу, так мало, по-видимому, ценимому собственными учениками. В жару и ослеплении фанатизма предатель для некоторых из слепо почивающих на законе мог казаться человеком праведным по закону. Что он сдержит свое слово и не обманет синедрион, как обманывал Учителя, за это, кроме других обстоятельств (Иуда, без сомнения, позаботился о снискании себе доверия), ручалась уже чрезвычайная алчность его к деньгам, обличавшая в нем низость и черноту души, готовой на все из-за прибытка.

Немедленно назначается цена предательства – та самая, которую Моисей велел взыскивать за раба, когда он будет убит кем-либо ненамеренно (Исх. 21:32), то есть тридцать сребреников, или сиклей, на наши деньги это около 60 рублей. Остроумие какого-либо книжника, вероятно, хотело отличить себя, оценив жизнь Иисуса Христа ценой раба, которая, без сомнения, невысока была и во время Моисея, а теперь, спустя 2000 лет, еще ниже. Тем удивительнее алчность предателя, которая могла удовлетвориться такой малостью при таком случае, когда враги Иисуса Христа, по всей вероятности, не поскупились бы никакими сребрениками. Но едва ли, в случае успешного совершения дела, не обещана была бо́льшая сумма, как позволяют предполагать выражения евангелистов – Марка и Луки. С другой стороны, предателю стыдно было с упорством настаивать на большей плате, если он хотел (как и должно предполагать) придать измене своей в глазах первосвященников вид законного патриотического поступка и не показаться явно презренным предателем, торгующимся за свою совесть. Впрочем, действовать безрассудно, нередко вопреки своих выгод, есть удел одержимых страстью сребролюбия: малое кажется им иногда великим, великое малым, и они, имея во всем и всегда в виду одни деньги, несмотря на это, сами не зная того, являют в своих поступках иногда вид бескорыстия. Времени и образа предания не могли определить с точностью ни предатель, ни первосвященники, хотя, без сомнения, это было бы приятно для тех и для другого и об этом, кажется, думали немало (Мк. 14:11). Предатель взялся только воспользоваться первым удобным случаем, то есть когда можно будет сделать это тайно от народа (Лк. 22:6); а первосвященники обещали по первому требованию Иуды прислать ему для совершения своего дела достаточное число слуг и стражи церковной. Пасхальная ночь, как время самое глухое и потому удобное, без сомнения, приходила на мысль тому и другим; и если теперь не была она избрана решительно для исполнения замысла, то, должно быть, потому, что Иуда не знал еще, где будет проведена Учителем эта ночь, а может быть, не ведал еще наверно и того, станет ли Он теперь праздновать Пасху в одно время с другими, то есть по причине великой, со всех сторон окружавшей Его опасности не отложит ли это празднование (как то позволялось самим законом) до следующего месяца.

Воображая, как несчастный ученик тайными путями возвращается из дворца Каиафы в святое общество Иисусово, чтобы до времени играть в нем роль апостола, и представляя, с другой стороны, как трудно было, находясь так долго в непосредственной близости к Сыну Божьему, не сделаться добрым, не занять от Него Духа Божьего, – невольно приходишь в изумление и вопрошаешь с Церковью: «Кий тя образ, Иудо, предателя Спасу содела? Еда от лика тя апостольска разлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда со онема вечеряв тебе от трапезы отрину? О, коли-ких благ не памятлив был еси!»

Евангелисты единогласно изъясняют предательство Иуды внушением сатаны (Лк. 22:3). В самом деле, только сатана мог сделать из апостола предателя и сына погибели. Но что за польза была ему, подумает кто-либо, научать Иуду к преданию Учителя, когда смертью Господа, затем последовавшей, до конца разрушены дела диавола вместе с его царством? Не значит ли это ковать на самого себя оружие, искать собственной погибели?.. Так! Но до́лжно помнить, что тайна искупления рода человеческого смертью Сына Божьего была неведома духу тьмы. Под кровом этой тайны Премудрость Божья, посмевающаяся козням врага исконного, соделала то, что он в этом случае сам устроил свою погибель. Ему хотелось только положить конец нестерпимому для него действию проповеди и чудес Иисуса Христа, подобно тому как он доводил до мученической кончины пророков и недавно еще руками нечестивого Ирода запечатлел уста Иоанну Крестителю; но в этом случае вышло совершенно противное: смертью Сына Божьего, которая стоила стольких усилий врагу рода человеческого, нанесено ему решительное поражение, раз и навсегда ниспровергнута его держава греха и смерти.

Впрочем, евангелисты, указывая на сатану как на первого виновника предательства Иудина, не забывают и так называемых вторых причин, или естественных. Именно, св. Иоанн указывает, так сказать, на то отверстие (Ин. 12:6), сквозь которое этот древний змий вполз в душу несчастного апостола и неприметно опутал собой его ум и сердце. Это страсть к сребреникам, которая, издавна зародившись в душе, тлела во все время пребывания его с Иисусом, питаясь татьбой денег общественных, а теперь разгорелась в пламень совершенно адский, где, как в своем чертоге, сидел и царствовал сатана. Наконец, свв. Матфей и Марк (Мф. 26:1–16; Мк. 14:3–11), с намерением сблизив между собой два разновременных обстоятельства: вифанскую вечерю, на которой Иуда жалел о мире, и предательство последнего – дают проницательному читателю видеть, как диавол наложил последнюю петлю на душу сребролюбца, чтобы увлечь его за собой во ад. Сильно тронутый потерей прибытка, который можно было – татьбой – получить из денег за продажу мира, и, может быть, огорченный упреком, который сделан по тому случаю Иисусом, сребролюбец в припадке страсти решился вознаградить мнимую потерю свою продажей Самого Учителя, Который бескорыстием и нищетой Своей становился ему со дня на день все в бо́льшую тягость. «Лют, – восклицает при этом случае св. Златоуст, – лют зверь есть сребролюбие; отсюду гробокопатели, отсюду мужеубийцы, отсюду рати и брани, и еже аще речеши всяко зло, отсюду есть».

Более евангелисты ничего не говорят в объяснение поступка Иудина, хотя некоторые стороны его остаются неясными; и мы не должны удивляться такому молчанию, вспомнив, как вообще евангелисты кратки в описаниях самых мрачных предметов и как тяжело им было говорить о таком тяжком и невозвратном падении своего собрата. Удивительнее, по замечанию Златоуста, самоотвержение их, что они «ничтоже сокрывают от мнящихся быти поносных. Мощно бы им рещи просто, яко предатель от учеников Его бе некто; ныне же прилагают, яко от дванадесяти бе, якобы глаголали, – первого лика, от изрядно избранных, с Петром и Иоанном бывших. Виждь, яко о едином им было тщание, о единой истине, да не сокрыют бываемых» (Бесед. 80 на Мф.).

Стороны же предательства Иудина, не совсем ясные, суть следующие: во-первых, как Иуда, говоря словами Златоуста же, «чаяше удержати Иисуса, многажды видевый Его сквозе прошедша и не удержана бывша, и Божества Его и силы многа подавшаго указания?» Во-вторых, предавая Учителя, почитал ли Иуда Его за Мессию, по крайней мере за великого пророка и праведника, или не почитал? Если почитал, то как предал? Если не почитал, то откуда в нем такое великое раскаяние после? Поскольку осуждение на смерть Иисуса так сильно поразило Иуду, то явно, что он не ожидал этого осуждения. Чего же ожидал? Добровольного признания Его синедрионом за Мессию? Но этого предполагать было невозможно. Чудесной победы Иисуса над первосвященниками? Но в таком случае с каким лицом явился бы предатель к Преданному?

Подобные соображения еще в древности привели некоторых учителей Церкви к мнению, что Иуда не желал и не ожидал смерти своего Учителя, предполагая, что Он найдет средство, естественное или сверхъестественное, избавиться от рук врагов Своих невредимо. В новейшие времена мнение это дополнено, развито и приложено ко всем подробностям события следующим образом.

Все ученики Иисуса Христа ожидали увидеть в Нем Царя над Израилем и быть первыми слугами в этом царстве; но Иуда, говорят, по своему своекорыстному нраву, более всех заботился об успехе дела своего Учителя и для того постоянно, со всем вниманием наблюдал за обстоятельствами, мнениями о Нем народа, поступками и замыслами Его врагов и проч. Теперь он ясно видел, что спор Учителя с синедрионом дошел до решительного перелома, и полагал, что перелом этот должен окончиться непременно в пользу его Учителя, если только последует во время праздника, при стечении многочисленного народа, так сильно расположенного к Иисусу Христу. С другой стороны, несчастный с горечью видел, что Учитель совершенно не собирается воспользоваться настоящим, крайне благоприятным стечением обстоятельств.

К большему огорчению, узнает он потом, что первосвященники единодушно составили хитрый план, чтобы окончательно погубить Иисуса после праздника. «Что делать? – думал хитрый корыстолюбец. – Если оставить идти дела так, как они идут, то нам всем не избежать погибели: последний благоприятный случай для нас будет упущен; и Искариоту, как последнему преступнику, достанется, может быть, висеть на каком-либо кресте». – «Нет, – шептал диавол, – этому не бывать: доколе в обществе этих людей есть Иуда, первосвященникам не взять над нами верха. Они отложили погибель нашу до праздника; надо сделать именно противное тому: синедрион издал повеление, чтобы всякий, кто узнает, где Иисус, давал ему знать о том (Ин. 11:57). На что благовиднее предлога? Явлюсь к Каиафе с вызовом предать Иисуса при первом удобном случае: таким образом, слепая злоба их еще заплатит мне за собственную свою погибель. Точно погибель: я продам им – собственную их смерть! В какое волнение придет народ, узнав, что Мессия в узах! Чего не сделает он для ниспровержения нелюбимого синедриона и ненавистной претории! Учитель волей-неволей сделается царем Израиля, а Искариоту будет принадлежать честь быть первым виновником такого счастливого переворота. Итак – сотворим злая, да приидут благая (Рим. 3:8). Примем на себя на время мрачное лицо предателя, чтоб после быть в царстве Мессии первым из апостолов. Подобного плана не выдумать ни Петру, ни Иоанну. Учитель, умеющий так хорошо ценить поступки, не замедлит отдать справедливость соображению столь глубокому и столь благоуспешному».

Так, говорят, следует думать о предательстве Иуды, потому что при этом только предположении становится понятным, как предатель мог удовольствоваться такой малой наградой; сребреники не были главной целью предательства; он бы согласился и на меньшее. При этом понимаем, говорят, и то, как Иуда вызвался сам предводительствовать стражей для взятия Иисуса, приветствовать Его дружеским приветствием и даже облобызать Его: поступок, который в противном случае мог быть только следствием самой отвратительной какой-либо личной злобы против Учителя, следов чего, однако же, в Иуде не видно. Понятно наконец, говорят, почему на Искариота так сильно и в такую сторону подействовала весть об осуждении Учителя на смерть: он должен был скорбеть в этом случае сугубо – и за Учителя, и за себя самого, обманувшись так ужасно в своих расчетах. Люди с сильным характером в таких обстоятельствах обыкновенно обращаются к одному отчаянному средству: patet exitus (исход найден). При исполнении злохитрого и несчастного плана своего, – прибавляют, – предатель мог для успокоения себя опираться даже на великодушное снисхождение своего Учителя, по которому последний не обнаруживал его перед прочими учениками и не изгонял из Своего общества. Наконец слова: еже творити, твори скоро (Ин. 13:27), говорят, могли быть приняты Иудой за решительное одобрение его плана Учителем.

Что должна сказать о таких предположениях беспристрастная история? То, что это догадки, идущие, как мы заметили, еще из древности, приближающиеся некоторыми сторонами своими к правдоподобию, но не имеющие прочного исторического основания и в то же время сами собой сильно сокрушающиеся о некоторые прямые указания истории на противоположное тому, что предполагается. В самом деле, кого ни слушать в этом деле, все слышишь противное. Принять ли собственное признание предателя? Он говорит, что предал кровь неповинную (Мф. 27:4); но ни слова о том, что к преданию побудила его не алчность к деньгам, а желание скорее воцарить Учителя. Напротив, выражение: согреших, предав кровь, явно показывает, что в предании была прямая продажа этой бесценной крови. Будем ли слушать, как и до́лжно, евангелистов? Они тоже ни слова об этом – тогда как указание на подобные причины и цель предательства, облегчая вину предателя, облегчили бы и их горе, когда всему миру стало известно о столь низком поступке прежнего собрата их. Обратимся ли с благоговением к свидетельству Самого преданного Богочеловека: что слышим? Горе человеку тому, им же Сын Человеческий предается; добро бы было ему, аще бы не родился человек той (Мф. 26:24).

За что такое страшное осуждение, если предательство имело такую незлобивую цель, как предполагается? В таком случае оно очень походило бы на так называемые набожные обманы веков средних и не заслуживало бы столь ужасного приговора. Размышляющий без труда может найти и другие причины оставаться при простом сказании евангелистов, которое, оставляя в тени подробности событий, проливает, однако же, довольно света на их сущность.

М. Д. Муретов
Иуда предатель[73]73
  Православное обозрение. 1883. Т. 3. Сентябрь. Митрофан Дмитриевич Муретов (1851–1917) – православный богослов, профессор Московской Духовной академии по кафедре Св. Писания Нового Завета. Его главными работами были: Философия Филона Александрийского в отношении учения Иоанна Богослова о Логосе. М., 1885 (магистерская дис.); Ветхозаветный храм. М., 1890 (докторская дис.); Протестантское богословие до появления Штраусовой «Жизни Иисуса», 1894; Апокрифическая переписка апостола Павла с Коринфянами, 1896; Новый Завет как предмет православно-богословского изучения. М., 1915. На протяжении многих лет работал над темой предательства апостола Иуды; первая работа была опубликована в 1883 г. в «Православном обозрении», вторая, под тем же названием – в 1905–1908 гг. в «Богословском вестнике». Печатается в сокращении. Статья написана по следам полемики с Д. Ф. Штраусом и Фолькмаром. Давид Фридрих Штраус (1808–1874) – немецкий философ, теолог, историк. Русскому читателю наиболее известна его книга «Жизнь Иисуса» (первый русский перевод: СПб., 1907), о которой и идет речь в исследовании М. Д. Муретова. Фолькмар (Volkmar) – немецкий политический деятель, автор «Религии Иисуса». Русский перевод книги неизвестен.


[Закрыть]

Никто же от них погибе, токмо сын погибели, да сбудется Писание.

Ин. 17:12

В то время как члены великого синедриона, решив во что бы то ни стало взять Иисуса и после праздника Пасхи предать Его смерти, были озабочены исполнением своего намерения, – один человек неожиданно изменил их план и ускорил развязку. То был Иуда, по прозванию Искариот, из числа двенадцати приближеннейших учеников Господа.

«Тогда, – как повествует ев. Матфей, – один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что хотите дать мне, и я вам предам Его? Они же постановили ему тридцать сребренников. И с того времени искал удобного случая, чтобы Его предать» (Мф. 26:14–16).

Марк рассказывает факт в общем согласно с Матфеем; но в частностях есть и некоторые особенности. «И пошел, говорит он, Иуда Искариот, один из двенадцати, к первосвященникам, чтобы Его предать им. Они же, услышав, обрадовались и обещали ему дать денег. И искал, как бы в удобное время предать Его» (Мк. 14:10–11). Марк не говорит, что сам Иуда, и притом прежде всего, потребовал от синедристов денежной награды: Иуда пошел к первосвященникам для того, чтобы предать Господа, деньги же были обещаны Иуде первосвященниками. Кроме того, Марк не указывает точно, какая сумма была обещана Иуде за его злодейство; он говорит вообще, что Иуде обещали дать денег.

Лука передает дело так: «Вошел сатана в Иуду, называемого Искариотом, бывшего из числа двенадцати. Он пошел и уговорился с первосвященниками и начальниками о том, как им предать Его. Они обрадовались и положили дать ему денег. И он согласился и искал удобного случая предать Его им без народа» (Лк. 22:3–6). Как и Марк, Лука не говорит, что сам Иуда наперед потребовал денежной награды; прямою и непосредственною целью его тайного появления пред священниками было – предать Иисуса; деньги же предложены Иуде после уговора о предании Господа, и Искариот только согласился их взять. Далее: если Матфей, по-видимому, указывает на сребреники как на главную причину поступка Иудина, а Марк вообще ничего не говорит о мотивах измены, то Лука, согласно с Иоанном (13:2, 27), прямо и выразительно указывает на сатану, который вошел в Иуду. Наконец, согласно с Марком, Лука не указывает точно, сколько сребреников получил Иуда, но говорит вообще о денежной награде, данной предателю от синедриона.

Что же до Иоанна, то он совсем умалчивает об этих предварительных переговорах Иуды с синедрионом. Он упоминает только о последнем появлении Иуды пред первосвященниками за отрядом служителей, с которым предатель тотчас же отправился в Гефсиманскую рощу для взятия Иисуса (Ин. 13:26–30; 18:3). На этом основании некоторые критики отрицают достоверность синоптических известий, утверждая, что мысль и решение предать Иисуса впервые возникли в Иуде только на Тайной вечере. Но не говоря уже о том, что синоптические известия более соответствуют исторической естественности дела – и в четвертом Евангелии ясно предполагаются предварительные уговоры Иуды с синедрионом – ранее Тайной вечери. На это указывают слова Господа к Иуде: «что делаешь, делай скорее» (Ин. 13:27); то же самое приходится заключать из заметки, которою евангелист начинает описание Тайной вечери: «когда диавол уже вложил Иуде мысль предать Его» (Ин. 13:2); наконец, несвойственные Иоанну краткость и общность рассказа о предании Господа несомненно предполагают в читателях знакомство с более подробными синоптическими известиями об этом (ср. 18:3). <…>

Наши евангелисты говорят об Иуде вообще очень немного. Мы ничего не знаем: как, где и когда был призван он Иисусом. Несомненно только, что Господь отличил Иуду от массы других последователей Своих, избрав его в число довереннейших учеников Своих. У всех синоптиков имя Иуды Искариота стоит в списке двенадцати последним и с указанием на предательство. Последнее место Искариота в списке двенадцати объясняется частью его отпадением от общества учеников Господа, а частью тем, что он один не был связан ни с кем из апостолов ни местом родины, ни родством, ни занятиями, как другие двенадцать. Иоанн несколько раз упоминает об Иуде, но всегда только с указанием на совершенное Искариотом предательство. Так в 6:64 к словам Господа: «но есть из вас некоторые неверующие» – евангелист присоединяет замечание: «ибо Иисус знал сначала, кто суть неверующие и кто предаст его», – и далее в 70–71 ст.: «не двенадцать ли вас избрал Я? Но один из вас изменник (διαβολος); это говорил Он об Иуде Искариоте, ибо сей имел предать Его, будучи один из двенадцати»; возражение по поводу траты драгоценной масти, по Иоанну (12:4), сделано было Иудою, причем евангелист замечает: «сказал же сие не потому, чтобы заботиться о нищих, но потому, что был вор, и имел ящик, и опускаемое носил»; в 17:2 Господь называет Иуду «сыном погибели». Очень подробно евангелисты говорят об Иуде, когда описывают его измену. Известия о предварительных переговорах Иуды с синедрионом мы уже знаем: Мф. 26: 14–16; Мк. 14:10–11; Лк. 22:3–6. Далее, все евангелисты извещают, что Иуда участвовал на Тайной вечере; когда Господь сказал, что один из доверенных учеников Его – изменник, и когда каждый из возлежавших на вечере со страхом и недоумением спрашивал: не я ли, Господи, – предложил этот вопрос и Иуда. По известию Иоанна, Господь ясно указал на Иуду как на предателя только одному возлюбленному ученику Своему (Иоанну), возлежавшему на персях Господа (Мф. 26:21–25; Мк. 14:18–21; Лк. 22:21–23; Ин. 13:2, 18–19, 21–23); обмакнув кусок, Иисус подал его Иуде, после чего в Иуду вошел сатана; тогда Господь сказал Иуде: «что делаешь, делай скорее»; но, замечает евангелист, никто из возлежавших не понял, к чему Он это сказал ему, а как у Иуды был ящик, то некоторые подумали, что Иисус говорит ему: купи, что нам нужно к празднику, или чтобы дал что-нибудь нищим; приняв кусок, Иуда тотчас же вышел, а была ночь (Ин. 13: 26–30). С вечери Иуда прямо отправляется к первосвященникам, берет у них толпу вооруженных слуг и идет в Гефсиманскую рощу (Ин. 18:2–5). По условному сигналу, заключавшемуся в словах: «радуйся, равви» и поцелуе, слуги берут Иисуса и отводят Его к первосвященнику (Мф. 26:46–50; Мк. 14:42–46; Лк. 22:47–48; Ин. 18: 12–14). Наконец евангелист Матфей сообщает о раскаянии и самоубийстве Иуды. Когда связанного Иисуса – как повествует евангелист – и уже осужденного синедрионом на смерть отвели к прокуратору, тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? Смотри сам. И, бросив тридцать сребреников в храме, он удалился и ушедши удавился. На брошенные сребреники синедрион положил купить изрытую землю горшечника для погребения странников (Мф. 27:2–7). Лука в книге Деяний приводит речь апостола Петра, в которой сообщает некоторые дополнительные подробности относительно смерти Иуды: предатель низринулся, так что расселось чрево его и выпали внутренности (Деян. 1:18). В этом сказании книги Деяний некоторые находят противоречие со сказанием Матфея и на этом основании отрицают достоверность факта. Правда, глагол απηγξατο у Матфея означает: «повесился, удавился» (ср. у Гомера в Одиссее, у Геродота, у Ксенофонта); а πρηνης γενομενος в книге Деяний – «низринулся, упал сверху вниз». Но нет никакой необходимости видеть здесь два различных предания о смерти Искариота, и тем менее отрицать достоверность самого факта. Сказания книги Деяний и Евангелия Матфея легко могут быть примирены двояким предположением: а) Иуда мог низринуться с высокого дерева, на котором совершено самоубийство посредством удавления, причем от сильного сотрясения могли рассечься чрево его и выпасть внутренности; б) выражение апостола Петра «низринулся» можно понимать в фигуральном значении, т. е. вообще погиб, пал; последнее предположение приобретает особенную вероятность ввиду того, что это выражение употреблено апостолом в речи, а не в историческом рассказе, и находит себе аналогию и параллель в непосредственно пред ним стоящем выражении «приобрел землю неправедною мздою». Сказание Папия, что Иуда был раздавлен колесницею, отличается мифологическим характером, как и некоторые другие апокрифические известия об Иуде.

По известию синоптиков, предварительные переговоры Иуды с первосвященниками происходили после того заседания синедриона, на котором было окончательно постановлено казнить Иисуса (Мф. 26:2–6 и парал.) и которое было за два дня до Пасхи, следовательно, после 12-го или 13-го Нисана, – и ранее того утра, когда Господь послал из Вифании двух учеников в Иерусалим для приготовления пасхальной вечери, следовательно, ранее 13-го или 14-го Нисана. Таким образом, переговоры Иуды с синедрионом о предании Господа могли происходить только в ночь: или между 12-м и 13-м Нисана, если последнюю вечерю Господа относить на 13-е Нисана, или же между 13-м и 14-м Нисана, если признать пасхальную вечерю, что вероятнее. На ночное время указывают Матфей и Марк, если рассказывают о предании вслед за вифанскою вечерею в доме Симона прокаженного. Правда, Иоанн ясно говорит, что эта вечеря была гораздо ранее, именно за шесть дней до Пасхи (12:1–8); и поэтому нужно полагать, что Матфей и Марк в данном случае следуют прагматическому, а не хронологическому порядку. Тем не менее непосредственная связь измены Иуды с вечерею в Вифании у обоих евангелистов дает видеть, что Иуда отправился в Иерусалим с предательскими намерениями именно после одной из вифанских вечерей, бывшей за день до Пасхи, т. е. в ночь, предшествующую Тайной вечере. Ночного мрака требовало и само дело. Иуда шел уговориться с первосвященниками о тайном захвате Иисуса, для этого требовалась крайняя осторожность; днем при многочисленном стечении народа в храме Иуду могли бы заметить входящим и выходящим из первосвященнического дома – и тогда его коварный замысел остался бы без успеха.

По известиям Матфея и Марка, Иуда явился со своим предложением прямо к первосвященникам. Под этими последними всего естественнее разуметь первосвященника Каиафу и экс-первосвященника Анана. Но трудно понять, каким образом обыкновенный иудей из низкого сословия мог иметь такой легкий и скорый доступ и притом в столь неурочное время к верховным представителям еврейского народа. Кроме того, множественное число «архиереи», договор с Иудою, изменение первоначального приговора синедриона относительно казни Иисуса и пр. – все это дает видеть, что предложение Иуды обсуждалось не одними первосвященниками и притом домашним образом, но официально и если не всеми, то наиболее влиятельными членами великого синедриона. Как объяснить это экстренное собрание синедристов в ночное время? Разъяснение находим у евангелиста Луки в заметке, что Иуда явился к первосвященникам и начальникам – «стратегам». Что это за стратеги? В 52-м стихе той же главы они называются στρατηγοις του ιερου – начальниками храма. В Деян. 4:1 στρατηγοις стоит рядом с ιερεις; в 5:24, 26 он представляется важным в иудейской администрации лицом, ему принадлежит судебная власть, в его распоряжении находятся слуги, он стоит в близкой связи с синедрионом; у Иосифа Флавия[74]74
  Древн. XX, 6, 2.


[Закрыть] один стратег по имени Анан вместе с первосвященником Ананией отсылаются Кодратом в Рим как самые знатные лица из иудеев. У того же писателя находим указание, что стратег был одним из первосвященников (т. е. из священников, которые были членами великого синедриона), ему принадлежит главный надзор за двором храма, он же имел у себя ключи от медных ворот храма[75]75
  О войне иуд. VI, 5, 3.


[Закрыть]. В Талмуде он называется «князем горы храма» (т. е. Сиона) и распоряжается храмовыми стражами. Но, кажется, и начальники каждой отдельной стражи назывались также στρατηγοις или αρχοντες (Деян. 16:20, 22, 38), и в этом значении всего естественнее принимать это название в рассматриваемом месте. Стратеги жили при храме – в особенных пристройках, точно так же, как и первосвященники и члены великого синедриона.

Итак, под прикрытием ночного мрака, когда Вифания покоилась мирным сном, Иуда, вероятно через Масличную гору, пробирался в Иерусалим ко храму со своим коварным замыслом – тайно выдать Иисуса первосвященникам. В обычное время ворота храма, как внутренние, так и внешние, запирались после вечерней жертвы. Но на праздник Пасхи двор открывался для народа до полуночи. Без всяких затруднений предатель проник во двор храма и через храмовую стражу мог потребовать свидания с первосвященником. Слуги, находившиеся в непосредственном ведении стратега, вероятно, доложили сначала своему начальнику, который не замедлил снестись с первосвященниками: дело было серьезное и неотложное. Так в короткое время могли собраться несколько членов синедриона и во главе с первосвященниками Каиафою и Ананом составить экстренное заседание. Иуда был потребован на аудиенцию. По известию Марка и Луки, радость осветила лица синедристов, когда они узнали цель тайного появления пред ними Иуды. И естественно: предложение Искариота как нельзя более согласовывалось с собственным планом синедристов и облегчало его исполнение, – при содействии Иуды достигалось самое главное и вместе самое трудное – взятие Иисуса без шума и свидетелей.