Текст книги "Мертвая петля для штрафбата"

Майор подтвердил Борису, что действительно поставил самолёты на прикол до тех пор, пока Рублёв, Красавчик, Сироткин, Тюгюмджиев, Кузаков и, извините, сам Нефёдов не сдадут ему экзамен на знание нужных слов и фраз.

– Это распоряжение Москвы, – внушительно поднял глаза к небу Бурда. – Вы будете летать на самолётах с северокорейскими опознавательными знаками, поэтому радиопереговоры в воздухе предписано вести только по-корейски. Учтите, за любое славянское выражение виновный будет отдан под суд! Я уже распорядился, чтобы на приборной доске каждого самолёта имелась специальная переводная таблица корейских выражений.

Прошли к самолётам. На приборной доске первого же «МиГа», в кабину которого Борис заглянул, действительно красовался листок с перечнем самых ходовых в воздушном бою фраз с переводом их на корейский язык: Разворот влево – урадара, разворот вправо – чарадара, подойти ближе – осипсио и т. д.

Борис поднял глаза на Бурду. Видимо, его взгляд лучше любых слов передавал то, что сейчас чувствовал «Анархист», потому что майор принялся оправдываться:

– Это не моя блажь, мне самому приказали. В других частях тоже проводят такую работу.

Приказ действительно исходил с самых верхов, поэтому на этот раз Борису пришлось подтвердить его правомерность. Но неофициально он посоветовал своим парням в случае острой необходимости немедленно переходить на родную речь. В боевых же условиях о дурацком распоряжении и вовсе следовало забыть. Там счёт пойдёт на секунды и времени на обдумывания, как произнести ту или иную команду по-корейски или припоминание, что означает эта самая «чарадара», просто не останется.

Но в других частях, как потом узнал Нефёдов, приказ попытались исполнять. Но после того, как погибли люди, распоряжение всё же признали ошибочным и отменили.

Глава 17

В Маньчжурии местом базирования группы был определён крупный аэродром вблизи Харбина. Здесь «сидело» много авиачастей – советских и китайских. Бытовые условия были хорошие. Повар, которого Борис взял с собой, не подвёл. Он оказался не просто первоклассным специалистом, но и настоящим энтузиастом своего дела. Хотя никто не стал бы его упрекать, если бы ежедневный рацион лётчиков и техников состоял из взятых с собой консервов, круп и макарон. Но вместо этого штатный гастроном группы постоянно придумывал разные способы разнообразить меню. На кухне офицерской столовой он организовал выпечку хлеба, покупал на местном рынке мясо и овощи и готовил борщи, вкусные вторые блюда. Лётчикам регулярно предлагались для дегустации специфические блюда местной азиатской кухни, например трепанги или, как называли их ребята, «морские огурцы».

Борис добился у майора Бурды, который исполнял также должность казначея их маленькой воинской части, чтобы он выделял повару необходимые средства на закупку мяса и других высококалорийных и богатых витаминами продуктов.

Базирующиеся по соседству с нефёдовцами китайские и северокорейские союзники могли только позавидовать русским. Их лётчиков кормили впроголодь. Пиала риса или чумизы на завтрак и на работу! По такой же норме кормили китайских солдат в окопах, но им не приходилось выдерживать девятикратные перегрузки. Неудивительно, что после полёта в зону китайские лётчики прилетали совершенно обессиленные и часто даже не могли сразу выбраться из самолёта. Худенькие и низкорослые, какие-то забитые, они вызывали жалость.

Отношение китайских командиров к своим лётчикам, особенно к молодым, действительно было ужасным. У них даже авиатехников кормили и обмундировывали лучше, так как считалось, что механики работают, а лётчики катаются.

Даже к опытнейшим профессионалам коммунисты относились пренебрежительно. Однажды Борис случайно познакомился с северокорейским пилотом в чине санг-са, то есть младшего сержанта. Они примерно были ровесниками, и Нефёдова удивило, что его собеседник носит такое низкое звание. Оказалось, что во время Второй мировой его знакомый сражался в составе ВВС императорской Японии. Японцы считали Корею «младшим братом», поэтому корейцам разрешалось вступать в японские вооруженные силы и даже получать офицерские звания. После окончания Второй мировой ветеран с женой детьми вернулся на родину и почти сразу оказался в плену у партизан. Лётчику предложили на выбор: умереть либо поступить на службу к новой власти, поменяв истребитель «Зеро» на «Як» советского производства. А чтобы «доброволец» не перелетел к южанам, его семью держали в каком-то селении в качестве заложников. За вылеты бывший японский ас не Получал никаких денег, от скудного питания с ним несколько раз случались голодные обмороки. Но если лётчик долго не одерживал побед в воздушных боях, его мог вызывать к себе комиссар бригады и потребовать, чтобы саботажник взял на себя обязательство до конца недели преподнести любимой власти подарок в виде сбитого неприятельского самолёта. Не выполнить данное комиссару слово было нельзя. И одному только Богу было известно, как ему удавалось выживать и даже сбивать американские самолёты.

За малейшее проявление трусости или небрежности пилота могли на неделю посадить в яму на хлеб и воду, а то и казнить. Однажды молодой китайский пилот, совсем ещё мальчишка, по неопытности разбил самолёт на посадке. Едва коснувшись колёсами бетона, его «МиГ» начал «козлить» – подпрыгивать из-за того, что лётчик превысил скорость снижения. Парень растерялся, съехал с полосы, машина вдребезги. Сам он чудом уцелел. Видевшие это русские облегчённо перевели дух, хорошо, хоть жив остался. Но через несколько дней китайский трибунал объявил лётчика гоминьдановцем. Его обвинили в том, что он специально из вредительских побуждений уничтожил ценное народное имущество. Беднягу повесили на краю лётного поля. Так что несколько последующих дней, выруливая свой самолёт на старт, Борис видел покачивающееся на ветру тело. Показательная акция явно была рассчитана на сослуживцев повешенного, чтобы они каждую минуту помнили о цене возможной ошибки.

И воевали китайцы действительно сколь фанатично, столь и неумело. Их командиры бросали в бой наспех обученных шестнадцатилетних пацанов всего после 10–15 часов налёта на реактивном истребителе. Говорили, что основное внимание во время обучения пилотов китайцы уделяют заучиванию коммунистических лозунгов и строевой подготовке. Фактически это было «пушечное мясо». Советские офицеры между собой именовали китайских лётчиков «рикшами». Почему так? Думается, за их выносливость и готовность беспрекословно выполнить приказ оседлавшего их ездока.

Борису рассказывал один уже успевший повоевать знакомый, что в воздухе набранные в авиацию в основном от сохи недавние крестьяне часто разбивались на взлёте, терялись в пути, а если всё же добирались до места боя, то сразу всем стадом прямолинейно набрасывались на противника и гибли десятками. Вернуться на базу китайский или северокорейский пилот мог лишь добившись победы. «Если тебе недоставало мастерства сбить вражеский самолёт, ты обязан был его таранить» – такой был у них закон. При малейшем подозрении в трусости контрразведчики хватали пилота и после пыток объявляли его саботажником или агентом Гоминьдана[26]26
  Гоминьдан («Народная») – националистическая партия Китая после разгрома японских оккупантов находилась в состоянии острой военной конфронтации с коммунистами Мао Цзэдуна. Одним из лидеров Гоминьдана являлся герой многолетней войны с японскими оккупантами генералиссимус Чан Кайши, после поражения в войне против войск Мао, президент Тайваня (1949-75 годы).


[Закрыть]. А дальше человека ожидало публичное обезглавливание или повешение. Вот уж поистине эти ребята являлись настоящими штрафниками! В одном бою, в котором знакомому Бориса пришлось участвовать совместно с двумя эскадрильями китайцев, из 16 их самолётов обратно на аэродром вернулись только четыре китайских «МиГа».

Впрочем, отдельная человеческая жизнь вообще мало чего стоила в этом азиатском мире. Однажды на глазах Бориса при строительстве новой взлётной полосы погиб корейский землекоп, но никто не остановился из-за этого даже на полчаса. Многотысячный муравейник, состоящий из людей с кирками, лопатами и тачками, продолжал своё броуновское движение. Труп просто засыпали землёй прямо здесь же, где человека застигла смерть. Никакой специальной могилы и прощальной церемонии скромному работяге не полагалось. Чуть позже на это место начали насыпать гравий, а потом уложили бетонные плиты…

* * *

Вскоре группа перелетела на аэродром, расположенный ближе к району боевых действий. Здесь произошёл эпизод, который немного остудил горячие головы «Одессы» и «Сынка».

Однажды утром, когда лётчики курили в беседке перед началом полётов, над их головами с рёвом пронёсся израненный «МиГ». Это был единственный уцелевший самолёт из звена истребителей, напоровшихся на неприятеля недалеко от своего аэродрома.

Пилоты «Сейбров», которые по данным радиоперехвата имели позывные «Хан» и «Чёрный пёс», применили против русских новейший тактический приём. Американцы называли его «луз дьюс» («рыхлая пара»), «Сейбры» шли с большим удалением друг от друга, имитируя неспособность держать боевой строй. На самом деле передний «джет» своей атакой как бы надавил на звено «МиГов», сделав их действия предсказуемыми для идущего у него за спиной главного стрелка. Как только русские истребители купились на уловку, пилот второго «Сейбра» немедленно применил новейшую ракету ближнего боя. В результате командир звена советских истребителей погиб в первые секунды боя. Затем американцы перемахнули через строй «МиГов» и вышли им в хвост…

На приземлившийся самолёт было страшно смотреть. Ему хорошо досталось. На истребителе буквально не осталось живого места. Рублёв насчитал тридцать пробоин от осколков и пуль. У «МиГа» была отрублена часть хвостового киля, вырван, как говорится, с мясом кусок крыла. От обшивки истребителя из полированного металла шёл пар…

– Чем это его так долбанули? – удивился Тюгюмджиев.

Механикам пришлось ломами и другим слесарным инструментом открывать оплавившийся фонарь, чтобы достать из кабины окровавленного и обожженного лётчика. Это зрелище отрезвляюще подействовало на горячие головы. Разговоры о «маленькой победоносной войне» сразу прекратились.

* * *

Пока не началась интенсивная боевая работа, лётчики по двое-трое наведывались в расположенный по соседству Мукден. Это делалось неофициально в обход приказа, запрещающего советским военнослужащим без крайней служебной необходимости выходить за пределы военных городков и авиабаз. Но Борис смотрел на такие отлучки своих подчинённых сквозь пальцы, главное, чтобы парни не опаздывали на полёты и не возвращались пьяными. Он и сам планировал при первой же возможности сбежать через лаз в заборе в город на экскурсию, не согласовывая свой уход с комендантом авиабазы и китайскими властями. Уж больно надоело безвылазно сидеть на аэродроме или в казарме, да и любопытно было поглазеть вблизи на загадочную жизнь местных городов. До сих пор Борис видел Мукден и Харбин только издали или с высоты.

И вот однажды на пару с «Одессой» он оказался на запруженных местным людом улицах. Борис ощущал себя моряком, сошедшим на берег в экзотической колонии. С чувством первооткрывателя он вдыхал пряную, пропахшую кунжутом и корицей атмосферу этих мест, внимательно вслушивался в необычную мелодику звучащей вокруг речи. Отсюда до границы с Кореей было рукой подать, а там давно шла большая война. Её близость хорошо ощущалась на аэродроме, на расположенной неподалеку железнодорожной станции, куда прибывали эшелоны с ранеными, а также на крупных дорогах, ведущих к границе.

Однажды Борису пришлось наблюдать за перегоном в Корею бесчисленных масс китайской пехоты. Именно перегонами, ибо плохо одетые пехотинцы не маршировали, как это принято в европейских армиях, а бежали, причём сутками, делая лишь короткие привалы Для сна. Ели славные бойцы многомиллионной армии Мао прямо на ходу. У каждого солдата за спиной имелся мешок, из которого он по приказу командира доставал сухари или рисовые шарики и жевал их, не прекращая бега. Движение армии напоминало течение полноводной реки. Насколько хватало глаз, по равнине нескончаемым потоком текла серо-зелёная в цвет солдатского обмундирования китайская армия. Глядя на это, Борис вдруг подумал, что техническое превосходство западного мира ничто в сравнении с такой силищей. И главное было даже не в подавляющем количественном превосходстве китайцев, а в принципиально другом качестве их солдата. Американский пехотинец запросто мог разорвать контракт со своим ведомством, если на передовой ему не обеспечивались приемлемые условия для жизни. В типовых договорах джи-ай[27]27
  Солдат армии США.


[Закрыть] оговаривалась каждая мелочь вплоть до количества блоков жевательной резинки и мотков туалетной бумаги, которые должен получить в неделю каждый воюющий за свободу рядовой Соединённых Штатов. У китайцев же немногое изменилось с тех самых времён, когда военачальники приказывали утопить в реке часть собственной конницы, чтобы остальное войско быстро могло переправиться по трупам людей и лошадей на противоположный берег…

А ещё от знакомых лётчиков Борис слышал рассказы о вылазках гоминьдановских диверсантов, которые с наступлением темноты нападали на автомашины. Однажды его самого при заходе на посадку обстреляли из лесистого склона окружающих авиабазу сопок. Правда, Борис узнал об этом уже на аэродроме, когда механик показал ему несколько рваных дыр от крупнокалиберных пуль на киле его истребителя. Нефёдову довелось видеть, и как однажды на железнодорожной станции, откуда на аэродром доставлялись топливо и боеприпасы, на специально сооружённом дощатом эшафоте обезглавили двоих пойманных местной охраной шпионов. Зрелище было поистине средневековым по своей жестокости и колориту. Палач казнил приговорённых огромным топором, наподобие тех, какими мясники разделывают говяжьи туши. Он отсекал голову и тут же отбрасывал её за волосы от бревна, служащего плахой, в большую плетёную корзину…

В связи с такой напряженной обстановкой на авиабазе принимались строжайшие меры безопасности. Так, по правилам за пределами аэродрома русских должны были сопровождать китайские охранники, но так как лётчики ушли в самоволку, естественно, опекунов из местной контрразведки с ними не было. И такой расклад Бориса и Лёню вполне устраивал. Никто не указывал им, куда можно идти, а куда заходить не положено, не запрещал общаться с народом. А между тем прохожие дружелюбно улыбались белым, один из которых был одет в форму армии их страны (Лёня предпочитал ходить в самоволки в цивильном платье, чтобы не иметь дело с армейскими патрулями), громкоголосые хозяева небольших магазинчиков и ресторанов зазывали их к себе. Приход к власти коммунистов как будто не слишком отразился на жизни таких городов, как Шанхай, Мукден, Харбин. Торговля по-прежнему процветала, как и при императорах династии Цин и при японских губернаторах. Новые красные градоначальники с партбилетами КПК в кармане не спешили перекрывать полноводные реки налоговых поступлений в опустошённую многолетней войной государственную казну. Если бы не портреты Мао Цзедуна и Ленина в витринах, можно было подумать, что ты находишься, например, в Гонконге.

Борис попал в самый настоящий, как любили выражаться политработники, описывая капиталистические реалии, «город контрастов». На улицах было полно нищих и тут же бесконечные витрины магазинов, полные диковин со всего света, удивительной красоты традиционных скульптур из нефрита и деликатесов на самый изысканный вкус. На тротуарах кучками сидели в ожидании работодателя пришедшие в город на заработки крестьяне из окрестных деревень с нехитрым инструментом: пилой, топором, молотком. А мимо них проезжали великолепные лимузины местных богачей.

Из дверей лавок выбегали приказчики, настойчиво зазывая потенциальных клиентов зайти посмотреть товар. Внутри тебе прежде всего предложат сесть в удобное кресло, принесут чашку чая или кофе. Оказалось, здесь много русских – потомков белоэмигрантов из остатков войск атамана Семёнова.

Как уже успевший изучить местную жизнь и нравы, Лёня взял на себя роль экскурсовода и консультанта. Он уже знал много местных фраз, с помощью которых ловко объяснялся с коммерсантами, и вообще чувствовал себя в этой стране словно рыба в воде.

Всем офицерам группы ещё в Москве выдали подвести тысяч юаней. Все ещё шутили, что теперь они почти миллионеры и по приезде в Китай заживут на широкую ногу. Но оказалось, что из-за сильной инфляции на эти деньги ничего стоящего не купишь.

Борис узнал об этом, когда спросил у хозяина лавки, сколько тот хочет за отличную кожаную куртку на меху. Выяснилось, что куртка стоит полтора миллиона юаней. Тут подошёл «Одесса», быстро оценил обстановку и о чём-то оживлённо заговорил с торговцем. Впрочем, даже не зная языка, по интонации спорящих не сложно было догадаться, что они ожесточённо торгуются. Прошло не менее десяти минут, прежде чем сдавшийся лавочник воскликнул:

– Хао! – В этом возгласе, означающем «Хорошо!», отразилось и согласие пойти на уступку настойчивому клиенту, и восхищение его умением добиваться своего.

– Командир, я сагитировал этого «кулака» на миллион, – с гордостью сообщил Нефёдову Красавчик. – Только это не ваш размерчик. Сейчас он притащит со склада другую.

– Да я не для себя, – поворачиваясь к выходу из лавки, пояснил Нефёдов. – «Сынок» совсем без тёплых вещей приехал. Шинелька-то китайская поганенькая оказалась. Но у меня всё равно таких денег нет… Ну да ничего, я ему свою куртку пока отдам, а там что-нибудь придумаем.

– «Сынку» я сам куплю! – безапелляционно заявил Лёня. – Как-никак он мой ведомый. И вообще, я за малого теперь несу персональную ответственность.

Неожиданно Лёня извлёк из кармана толстенную пачку банкнот и деловито начал отсчитывать нужную сумму. Борис заметил, что там не только юани, но ещё доллары и, кажется, даже британские фунты. Перехватив удивлённый взгляд командира, Лёня смутился и стал оправдываться:

– Только не подумай, что я продался вражеской разведке. Всего лишь несколько невинных коммерческих операций. Оказывается, местное население весьма хорошо относится к некоторым товарам отечественного производства. Да не смотри, Батя, на меня с таким осуждением! Во все времена дальновидные люди, отправляясь в далёкие страны, прихватывали с собой набор стеклянных бус и прочих безделушек для расчёта с туземцами…

«Сынку» помимо куртки, Лёня купил шикарный бостоновый костюм, несколько шёлковых рубашек и великолепные американские наручные часы, в которых можно было даже нырять под воду. Себе он тоже набрал всякого барахла, например, зачем-то приобрёл пробковый тропический шлем. Не забыл Лёня и про остальных. Всем лётчикам их группы он решил презентовать в качестве сувениров отличные шёлковые шарфы, которые в бою, когда приходится много крутить головой, защитят шею от натирания. Всё это Лёня уложил в купленный огромный чемодан, который метко назвал «Б-29». После «шоппинга» «Одесса» пригласил Нефёдова посидеть в хорошем заведении.

– Ты забыл про сухой закон? – упрекнул одессита Борис.

На это неунывающий балагур и жизнелюб с театральным возмущением воскликнул:

– Ни в коем случае, тунжа! Что по-китайски означает «товарищ». Мы будем только дегустировать блюда местной кухни.

Лёня вышел на центр улицы и что-то крикнул плохо одетому маленькому человеку, сидящему на расстеленной на земле циновке. Тот немедленно радостно вскочил на ноги, выкатил из переулка двухместный тарантас, впрягся в него и поспешил на зов «белого господина». «Только этого мне не хватало! – ужаснулся Нефёдов. – Если Бурда узнает, что мы ездили на рикше, как самые настоящие эксплуататоры местной трудовой бедноты, мне придётся положить на стол партбилет». Впрочем, не столько перспектива заиметь крупные неприятности по служебной и партийной линии останавливала Бориса. Воспитанному в духе революционного интернационализма, не единожды проливавшему кровь за свободу других народов, этому человеку казалась дикой сама мысль, что его, крепкого и ещё достаточно молодого мужчину, вместо лошади повезёт на себе худосочный маленький человек, и не только его одного.

Борис стоял в нерешительности, озираясь по сторонам. Он не знал, куда ему деться от позора. Нефёдову казалось, что все люди на этой улице смотрят на русского военного с осуждением. Ещё бы! Ведь он пришёл в эту страну, чтобы защитить её от империалистической агрессии, а вёл себя совсем как те, против кого он здесь воевал.

Между тем Лёня привычно уселся в экипаж, вальяжно развалился на удобном сиденье, положил нога на ногу и закурил только что купленную толстую гаванскую сигару. В пробковом шлеме, огромных солнцезащитных очках и высоких английских ботинках на шнуровке он был вылитый британский колонизатор.

Неожиданно в голову Борису пришла великолепная идея. С озорной мальчишеской улыбкой он усадил ничего не понимающего рикшу на сиденье рядом с опешившим от неожиданности Лёней, предварительно вложив в его руку несколько купюр, чтобы работяга не волновался насчёт заработка, а сам впрягся в повозку…

Люди на улицах останавливались как вкопанные, не веря своим глазам: европеец вёз на себе китайца! Всю дорогу шокированный не меньше китайцев Лёня убеждал командира, что тот совершенно напрасно глумится над местными обычаями и что лучше бы они пошли пешком, тогда бы он не чувствовал себя балаганным шутом, в которого все тычут пальцами. Впрочем, под конец поездки Лёня заявил, что тоже против эксплуатации дружественных пролетариев, и в следующий раз повторит «подвиг» командира.

Лёня попросил остановить рикшу напротив заведения с вывеской, которая недвусмысленно указывала, что под ней расположен вход в дом свиданий. Борис не особо удивился, теперь уже ожидая любых сюрпризов от своего компаньона по вылазке.

– А что, Батя, может, и впрямь заглянем в гнездо порока? – Лёня азартно толкнул Нефёдова в бок. – Местные куни, говоря по-местному девушки, большие озорницы и выдумщицы по части плотских удовольствий. Рекомендую.

В ответ ка предложение приятеля Нефёдов отвесил Лёне шутливый полупоклон:

– Боюсь у нас осталось времени лишь ка короткий перекус. Через час надо быть на аэродроме.

Как говорят китайцы, хороший повар приготовит всё, что имеет ноги, кроме стула. Хотя и многое из того, что ног не имеет вовсе, у китайцев тоже идёт в пищу. Поэтому, видимо, уже имевший неприятный опыт взаимоотношений с местной кухней «Одесса» несколько раз повторил официанту названия блюд, которые хотел бы заказать. Судя по всему, в них он был стопроцентно уверен. Борису же Лёня пояснил:

– А то принесёт отбивные из крысятины или салат из каких-нибудь жуков или гусениц, и ешьте на здоровье!

Действительно никаких сантиментов в отношении разной живности китайцы не испытывали, пуская в разделку и в котёл всё съедобное. Словно подтверждая это, сидящая на корточках у входа на кухню луноликая девица в кожаном переднике с меланхоличным видом выщипывала перья у живой курицы. Представители этого народа умели терпеть физическую боль и обычно не испытывали сострадания, причиняя её другим.

Официант принёс гостям тарелки с горячим супом из говядины и баранины с кусочками печёной лепёшки. Суп чем-то напоминал Борису среднеазиатский бешбармак, который ему приходилось пробовать в то время, когда после войны он уволился из армии и завербовался в ГВФ.

Лёня вдруг оживился:

– Командир, смотри, какая красотка подкатила!

Из остановившегося возле ювелирной лавки открытого лимузина собиралась выйти статная дама. Это была женщина на вид лет 35, метиска-китаянка с примесью европейской крови. У неё было очень правильное, благородное лицо восточной аристократки. Одета она была с большим вкусом. Водитель распахнул перед сидящей на заднем сиденье пассажиркой дверь и помог ей выйти. Даму сопровождала служанка.

Вдруг позади лимузина с визгом затормозил ещё один легковой автомобиль. Из него выскочили четверо мужчин и бросились к женщине. Один из них сбил с ног ударом в лицо шофёра дамы, второй грубо отшвырнул в сторону её служанку и набросился на вышедшего встречать богатую клиентку приказчика. Двое других схватили пассажирку лимузина и поволокли громко кричащую женщину к своей машине. При этом один мужик что-то возбуждённо говорил своей хрупкой жертве, кажется, чего-то требовал от неё. Происходящее напоминало сцену из остросюжетного иностранного фильма.

Не сговариваясь, Лёня и Борис выскочили из-за стола и бросились на выручку попавшей в беду женщине. У Бориса был с собой пистолет. Но стрелять ему не пришлось. Едва завидев бегущих к ним европейцев, один из которых был вооружён, похитители бросили даму, вскочили в свой автомобиль и через несколько секунд скрылись за поворотом.

Лёня помог женщине подняться. Вблизи она оказалась ещё прекрасней. Волнующий восточный аромат окутывал незнакомку с головы до ног, а еще это был запах богатой свободной жизни. Блестящие черные волосы были коротко подстрижены в каре, открывая его взгляду восхитительную загорелую шею. Уверенный, спокойный взгляд выдавал очень гордую и сильную натуру.

Первым делом дама спросила, каким из европейских языков джентльмены владеют. Борис неплохо знал английский, но ответил ей по-французски. Сказал, что рад прийти на помощь даме, и представил себя и товарища. Тогда она тоже назвала себя. Звали её госпожа Мэй Гуйфэй. Она объяснила, что не знает, кто на неё напал, возможно, какие-то недруги её покойного мужа.

– Эти люди убили моего супруга, но этого им мало. Он был известным в этом городе адвокатом и многим помог избежать несправедливого судебного приговора. Наверное, кто-то не может простить моему мужу, что он умел спасать невиновных от виселицы и каторги.

Узнав, что своим спасением она обязана русским военным, госпожа Мэй стала буквально умолять господ офицеров укрыть её на какое-то время на своей авиабазе, так как местной полиции она не слишком доверяет.

– Конечно, у нас вас никто не посмеет обидеть, – обнадёжил испуганную женщину Борис. – Мы можем прямо сейчас поехать на наш аэродром. Я выделю вам отдельную комнату. Правда, это скорее каморка, а вы наверняка привыкли к комфорту.

Женщина благодарно улыбнулась Борису и призналась:

– Мне приходилось жить и во дворцах, и в палатках. Но главное, по-моему, не то, насколько удобно тебе засыпать, а сможешь ли ты проснуться.