Текст книги "Мертвая петля для штрафбата"

Истребитель Нефёдова нетерпеливо вибрировал в ожидании броска в небо. Борис поглядел на замерший рядом самолёт Батура. Из его сопла вырывалась реактивная струя, и только мощные тормоза удерживали заправленную под завязку керосином многотонную машину на старте. Зато всё, что можно было снять с истребителей для их максимального облегчения, механики открутили. Даже боекомплект охотники взяли с собой минимальный, чтобы только хватило взять обнаруженный «Сейбр» в клещи и под конвоем привести его на базу. Позднее выяснится, что по ошибке механики сняли с киля самолёта Тюгюмджиева и приёмник, предупреждающий об электромагнитном облучение вражеским радиолокатором.

Борису показалось, что он когда-то прежде уже видел именно этот момент – сосредоточенное лицо Батура под стеклянным колпаком стоящей рядом крылатой машины, стаю ворон лениво пересекающих их курс, тревожные всполохи на горизонте. «Вот бы вспомнить, чем тогда дело закончилось», – подумал он, и запросил у вышки:

– Разрешите взлёт сотке и полсотни-пятому, – голос Нефёдова был нарочито спокоен, важно было дать ведомому почувствовать свою абсолютную уверенность.

– Взлёт разрешаю, – деловито отозвался руководитель полётов, – сводку погоды по маршруту будем давать каждые полчаса. Желаю удачи!

На самом деле на вышке не знали об истинном маршруте пары Нефёдова. В заявке на полёт Борис указал стандартный для истребителей авиакорпуса путь в район Супунской ГЭС. Всё равно никто из начальства не взял бы на себя ответственность официальное разрешить рейд за линию фронта. Ведь если самолёт или лётчик попадёт в руки врага, виновному придётся отвечать перед трибуналом.

Всё произошло слишком быстро. Вначале прервалась связь между самолётами и с землёй. Примерно за полчаса до этого «МиГи» вошли в полосу плотного тумана. Если бы не показания приборов можно было решить, что самолёт повис вне пространства и времени. Скрытый от мира плотным белым плащом, ты невольно ощущал себя в безопасности, забывая, что наука научила твоих врагов видеть и ночью и сквозь туман.

Резко прозвучал звуковой сигнал системы ТОН-3 «Сирена», предупреждающий об облучении радиодальномером вражеского прицела. Тело среагировало, как при нечаянном прикосновении к чему-то очень горячему. Мгновенная реакция тренированных мускулов и только следом запоздалый всполох мысли: «Я на мушке!» Всего несколько сантиметров движения ручки и снаряд, который должен был прошить тонкий борт кабины и разорваться на уровне твоего лица, с противным визгом лишь чиркнул по самолётной обшивке, яростно высек на прощание сноп искр и умчался прочь…

Борис опрокинул свой самолёт через крыло и обрушил его колом вниз лишь бы выскочить из зоны поражения. Любые другие действия бесполезны, когда ты не видишь противника, а он благодаря бортовому радиолокатору точно знает, где ты находишься.

Но в последний момент перед нырком к земле Нефёдов оглянулся туда, где должен был находиться скрытый молочно-белой пеленой истребитель Батура. Ему показалось, что он увидел отблеск яркой вспышки. У Бориса сжалось сердце.

Раскачиваясь на привязных ремнях в кувыркающемся самолёте, он случайно задел локтем тумблер настройки радиостанции и вдруг шипение и свист в наушниках мгновенно прекратились и до него донеслись довольные голоса двоих мужчин, обсуждающих по-английски подробности сделанных ими выстрелов:

– Поздравляю, Чёрный пёс! Одного ты точно достал, я видел, как он взорвался.

– Что ж, мистер Хан, с меня выпивка. Генерал Смит как раз вчера прислал мне ящик боевого виски за пять сбитых в последнюю неделю «бандитов». Жаль, что твой русский успел забиться в щель.

– Мне кажется, я его подранил, после чего он нырнул куда-то вниз. Я уже почти догнал его, а потом потерял своим радарным прицелом на фоне земли. Он просто исчез у меня с радара, слился с землёй. Это очень хитрый русский. Определённо стоит прочесать район, он наверняка где-то близко.

– Не стоит рисковать, Хан. Теперь он знает о нашем присутствии и будет настороже. Если он так хорош, как ты говоришь, он не даст нам второго шанса, а сам попробует напасть.

Борис вывел самолёт из штопора и рванул на поиск Батура, в гибель которого он не хотел верить. А ещё Нефёдов очень надеялся, что ему повезёт наскочить в тумане на атаковавшую их парочку. И в какой-то момент впереди действительно мелькнула чья-то серая тень. Он тут же нажал на гашетку и стал доворачивать свою машину, стремясь вогнать в уходящий самолёт весь боезапас «до железки»…

Совершив посадку и руля к своему капониру, Борис вдруг заметил, что на том месте, где Батур парковал свой самолёт, стоит какой-то «МиГ». «Всё-таки вернулся!» – возликовал Нефёдов. Но потом он увидел, что номер на самолёте другой. Оказалось, просто механики в отсутствии Тюгюмджиева поставили в его капонир другой самолёт для осмотра двигателя.

Нефёдов вместе со всеми прождал Батура до тех пор, пока оставалась хоть какая-то надежда. Наконец, кто-то из механиков грустно вздохнул и подвёл черту:

– Вот и не стало нашего Айдара[33]33
  По-тюркски – передовой всадник.


[Закрыть]. Э-эх, даже такого удальца укатали крутые горки…

Борис приказал механику снять со своего самолёта кассету фотокинопулемёта C-13. Борис очень надеялся, что проявка плёнки покажет, что ему хотя бы удалось отомстить за друга. Но по результатам дешифровки специалисты дали заключение, что пилот, скорее всего, расстрелял стаю птиц…

Поисковые группы для обнаружения места падения «МиГа» Тюгюмджиева выслать было нельзя. Даже если бы Нефёдов сообщил начальству, где примерно их атаковали «Сейбры», никто бы не послал поисковиков так далеко за линию фронта. Борис сам трижды вылетал в район, где пропал Тюгюмджиев. Снижаясь до бреющего полёта, Нефёдов буквально метр за метром исследовал огромную территорию. Да вот только местность под крылом лежала такая, что здесь не то что самолёт бронепоезд запросто мог исчезнуть без следа. Насколько хватало взгляда, раскинулась болотистая местность с сотнями заросших густым кустарником холмистых островков. Правда, однажды Борис заметил торчащий из болота, словно крест над могилой пилота хвост какого-то самолёта. Но на третьем заходе Нефёдов заметил валяющееся далеко в стороне крыло с надписью «USAF». Всё ясно – американец.

Оставалась небольшая надежда, что Батур всё-таки успел покинуть подбитую машину. Но и она с каждым днём становилась всё более призрачной. Между тем все в их эскадрилье знали, какое значение, как восточный человек, Тюгюмджиев придавал соблюдению посмертных обрядов. Не раз он шутливо говорил товарищам, что если его собьют и он выпрыгнет на парашюте, то особо беспокоиться не стоит. Он как-нибудь сам приползёт домой. А вот если дело кончится самым прескверным образом, тогда верные друзья, которых он не раз выручал из беды, должны позаботиться о том, чтобы его бренные останки были достойным солдата образом преданы земле. И ещё по существующему у его народа обычаю, Батур наказывал верным товарищам в случае чего передать родственникам немного земли и камней со своей могилы.

Ничего этого оставшиеся в живых лётчики сделать не смогли, и чувство вины отравляло их души. Эмоциональный от природы «Одесса» не просыхал со дня смерти Батура. Нефёдов закрывал на это глаза, дозволяя помянуть близкого друга. Ведь Лёня дружил с Батуром с 1942 года.

Глава 24

После того как пропал без вести Батур, прошло десять дней. За это время Василий Сталин ни разу не позвонил, чтобы устроить Нефёдову очередной разнос. То тормошил каждый день, и вдруг замолк! Борис чувствовал, что это затишье перед бурей. На фронте так обычно и бывает: перед тем как тысячи стволов обрушат на вражеские окопы огненный шквал, и на пролом неприятельской обороны рванут механизированные армии, вдруг наступает странная звенящая тишина. Опытный командир такую паузу понимает и обязательно попробует нанести встречный артиллерийский удар по предполагаемым районам скопления вражеских войск, чтобы упредить врага и сорвать его наступление.

Вот и Нефёдов пошёл ва-банк. Со своей группой он перелетел на один из передовых аэродромов, который в последнее время сделался излюбленным охотничьим угодьем «Сейбров». Они уверенно блокировали аэродром, не позволяя «МиГам» прикрывать передовые подразделения китайских добровольцев от атак с воздуха. Уже неоднократно так бывало, что попавшие под удар вражеских бомбардировщиков китайцы взывают о помощи, но ни один самолёт им на помощь подняться не может. А любой, кто пытался выполнить приказ, расплачивался жизнью.

«F-86» парами или звеньями на большой высоте патрулировали над Корейским заливом в районе устья реки Ялуцзян. Наш аэродром перед американцами, как на ладони. Если там появились клубы пыли – значит, «МиГи» запустили двигатели и выруливают на старт. «Сейбры» немедленно переходили в крутое пике и к моменту отрыва «МиГов» от полосы успевали набрать сверхзвуковую скорость. Далее следовал удар по едва поднявшемуся в воздух «МиГу» – и сразу уход американца в залив на предельной скорости. Преследовать над морем противника нашим лётчикам категорически запрещалось.

Между тем у пилота, чей «МиГ» подвергался столь подлому расстрелу на предельно малой высоте, шансов выжить практически не было. Даже если снаряды и пули не разрывали сразу человека в клочья и его самолёт не разваливался после первой меткой очереди, это позволяло всего лишь выиграть несколько минут отсрочки исполнения смертного приговора. Не выжил никто. Борис видел, как погибали ребята. Некоторые пытались поднабрать на пылающей машине высоту и сгорали ещё в небе, других «Сейбры» добивали на втором заходе.

Не случайно, данный аэродром пользовался у ветеранов этой войны дурной славой. Назначение в базирующийся здесь полк сильно снижало шансы офицера вернуться домой живым. Казалось, что-то противопоставить людоедской тактике «Сейбров» невозможно. Только не ведавшие, куда их занесла судьба, новички могли иметь какие-то иллюзии в отношении своего ближайшего будущего.

Когда нефёдовцы уже находились на этом аэродроме, сюда прибыло свежее пополнение из Союза. Двенадцать молодых лейтенантов в новенькой форме с чемоданчиками в руках высыпали из автобуса. Они с приветливым любопытством глазели по сторонам и казались группой старшеклассников на экскурсии, если бы не офицерские погоны. Не нюхавшим пороху вчерашним курсантам не терпелось скорее в драку. По дороге к штабу мальчишки замучили вопросами встретившего их офицера: много ли полк работает, когда их тоже допустят к полётам и достаточно ли свободных машин.

Кузаков проводил беззаботно галдящих лейтёх печальным взглядом и по-отцовски вздохнул:

– Совсем мальчишки… Неужели для такого кровавого дела не нашлось мужиков. Это же «пушечное мясо»!

– Мы тоже с тобой такими в Испании начинали, – напомнил товарищу Нефёдов. Впрочем, Борису тоже было не по себе от вида этих салаг, которых начальство уже завтра утром может своим приказом отправить на задание, чтобы вечером хоронить под военный оркестр и красивые слова про загубленную подлым врагом молодую жизнь.

Одного такого пацана убили только вчера. Его самолёт едва успел подняться над землёй, как лейтенантика настигла пара выскочивших из-за окрестных холмов «Сейбров». Ему бы на вираж уйти, а он растерялся… Оказавшись под огнём неопытный лётчик потерял управление. Но его самолёт не воткнулся в землю, а плюхнулся на бетонку. Шасси уже было убрано, поэтому «МиГ» на «брюхе» заскользил по взлётной полосе. Естественно, через сотню метров самолёт вспыхнул. Подоспевшие на грузовике люди пытались вытащить лётчика из кабины, но у того при ударе о землю зажало ноги в педалях. Он так и сгорел в своём самолёте. Пока ждали, когда из столярных мастерских привезут гроб, жуткий обугленный труп без обеих ног несколько часов пролежал на бетоне перед ремонтным ангаром. Мимо проходили по своим делам люди, все старались смотреть куда угодно, но только не в его сторону. Нефёдова, как человека нового, поразило такое равнодушное отношение местных к останкам товарища. Первым делом он накрыл тело брезентом, а потом потребовал объяснений у командира полка.

– Чтобы злее были! – высокомерно ответил комполка, имея в виду своих лётчиков.

На скулах Нефёдова заходили желваки, сверкнув глазами на рослого красавца-мужчину, он резко заявил:

– Это ты озверел – от пьянства и трусости, если такое проделываешь. У меня бы после такого паскудства злость в первую очередь к мерзавцу-командиру проснулась. Я о твоих подвигах наслышан, Плотников. Жаль не я твоим ведомым был, когда ты полгода назад парашютистов в воздухе расстреливал, а то бы ей-богу взял грех на душу.

– Там был экипаж сбитого бельгийского бомбардировщика, – запальчиво воскликнул комполка, – я стрелял по врагам.

– Расстрелять выбросившегося с парашютом лётчика большого геройства не надо.

– Это случайно вышло, я ориентировку потерял, – начал оправдываться подполковник, стараясь не встречаться глазами с задирой, от которого можно было ожидать чего угодно.

– Совесть ты потерял, а не ориентировку. Опомнись! Ты же русский лётчик, а не какой-нибудь там штурмбанфюрер…

После этого разговора полковник Плотников старательно избегал встреч с пожаловавшим в его хозяйство Нефёдовым, но и избавиться от незваных гостей комполка не мог.

Борис со своей группой прилетел на этот аэродром по просьбе самого Кожедуба. Прославленный ас Великой Отечественной командовал в Корее 324-й истребительной авиадивизией, в которую входил местный полк. Воздушные штрафники же ещё в Великую Отечественную прославились, как мастера быстро перехватывать инициативу у противника. Кожедуб очень просил знаменитого «Анархиста», чтобы он со своими людьми помог местным лётчикам завоевать господство в воздухе.

Бориса и самого заинтересовал этот аэродром, как место, где не было нужды тратить время на поиск противника. Абсолютная уверенность противника в своём позиционном превосходстве также могла оказаться на руку охотникам. Одним словом Борис чувствовал связанную с этим местом перспективу и решил рискнуть. К командиру полка он больше не обращался, решив иметь дело только с его заместителем – гвардии майором Чеботаренко. Майор был полной противоположностью комполка. С виду невзрачный, похожий на затюканного жизнью бухгалтера – с узкой щёточкой усиков над пухлой верхней губой, лысеющий майор был, тем не менее, человеком решительным и деловым. Когда Нефёдов со своей эскадрильей только прилетел на авиабазу, Чеботаренко находился в отлучке по служебным делам, но как только они встретились, то сразу стали действовать сообща.

Борис попросил майора подержать несколько дней лейтенантов из прибывшего пополнения на земле. Майор дал слово и вообще высказал радостную готовность действовать совместно против обнаглевших вражеских охотников. Конечно, он знал, кто такой Нефёдов, и очень надеялся, что с прибытием штрафников удастся завоевать господство в воздухе.

Когда о затее гостей узнали полковые ветераны, их реакция была однозначной. Все искренне желали коллегам удачи и изъявляли готовность присоединиться к ним. Правда, при этом некоторые коллеги не скрывали своего недоумения:

– Вам-то это зачем?! С нами всё понятно. А вы ведь птицы вольные, можете выбирать себе аэродром. Зачем же добровольно класть голову на плаху.

Но Бориса больше волновало, чтобы его подчинённые поняли своего командира. Перед опасным заданием Нефёдов решил устроить выходной. Они провели этот день на безлюдном морском пляже. Всей компанией дурачились в воде – брызгались, гоняясь друг за другом, ловко ныряли, загорали. Естественно у каждого нет-нет, да мелькнёт мысль: «А как там всё сложится завтра?». Но об этом старались не думать, и в разговорах эту тему тоже не затрагивали, чтобы психологически «не сгореть» ещё до вылета.

На предполётной планёрке никто из лётчиков не высказал своего несогласия с планом командира. Борис радостно почувствовал дружную поддержку своих «казачков». «Нет, кто бы что не говорил, а только с такими людьми самая безумная затея по плечу!»

Когда Борис подошёл к самолёту, техники уже запустили двигатель. Помогая лётчику надеть парашют, Витя вместо традиционного анекдота с прорвавшимся ужасом кивнул на барражирующие высоко над морем перехватчики:

– Как же вы полетите, они ведь только и ждут?!

Борис взглянул на бледное лицо Вити, собрался было, как обычно отшутиться, но вместо этого лишь махнул рукой: мол, давай делом заниматься, не до разговоров сейчас!

Нефёдов прыгнул в кабину, механик помог ему пристегнуться, закрыл фонарь и самолёт покатился на старт. Борис шёл в бой первым, чтобы взять на себя ударную пару «Сейбрджетов», и позволить подняться в воздух остальным. Главное суметь взлететь…

Проводить самолёт Нефёдова собралась вся аэродромная братия, включая служащих столовой и свободных от нарядов солдат охраны. Все вышли пожелать удачи знаменитому «Анархисту». Вдруг, словно спохватившись, от толпы к самолёту метнулась девушка. Сорвав с головы платок, она несколько раз махнула км лётчику. Борис притормозил. Девушка быстро обвязала платком ствол одной из крыльевых пушек. Это была подруга погибшего недавно лейтенанта. Такое пожелание удачи в бою нельзя не оправдать.

«МиГ» поравнялся с группой офицеров во главе с командиром здешнего полка. Майор Чеботаренко лихо вскинул руку к козырьку своей фуражки. Его примеру последовали и остальные. Борис из кабины козырнул им в ответ и поправил кислородную маску, которую надел, готовясь к тому, что пока подоспеет подкрепление, его какое-то время будут гонять от пятнадцати тысяч до пяти метров.

Нефёдов знал, что если ему удастся удачно возглавить атаку, следом за ним взлетят не только лётчики его группы, но ещё десять самых опытных пилотов местного авиаполка. Их задача – прикрывать нефёдовцев, пока «штрафники» будут выполнять свою задачу.

На флагштоке перед выездом на главную взлётную полосу по приказу майора Чеботаренко поднят флаг ВВС. Это являлось грубым нарушением инструкции о соблюдении секретности, но сейчас важнее любых инструкций было поднять дух пилотов, воюющих за тысячи вёрст от родины в чужой форме и под чужими опознавательными знаками. Настал момент напомнить себе и врагу, что русский авиатор никогда не уклоняется от схватки. При взгляде на полощущееся на ветру полотнище со знакомой с юности символикой Нефёдов ощутил, как его переполняет гордость…

Подруливая к старту, Борис заметил, разворачивающуюся над морем четвёрку «джетов». Они шли по его душу.

– Батя, они заходят на тебя!!! – раздался в наушниках тревожный голос Рублёва. – Сейчас я подтянусь к тебе.

– Отставить! – крикнул Борис. – Они мои!

На самом деле здесь – посреди огромного безлюдного аэродромного поля Нефёдову вдруг стало не по себе. По всему зелёному ристалищу чернели чёрные воронки и были разбросаны обломки погибших здесь «МиГов». Сейчас он отпустит тормоза и обратного пути не будет – либо прорваться в небо, либо через какие-нибудь три-четыре минуты всё закончиться навсегда. «А если не успею?» – мелькнула мысль, от которой холодок пробежал по спине. Крылатые киллеры уже заскользили с восьмикилометровой горы, а он отчего-то всё медлил, тело сковала свинцовая тяжесть. Бывалый фронтовик хорошо знал это состояние солдата, ожидающего приказ на прыжок из окопа. Похоже, отложив операцию на сутки, он подверг свою нервную систему слишком высокой перегрузке ожиданием и «перегорел». Необходимо немедленно выдернуть себя из сонливого оцепенения, иначе его убьют прямо на старте!

«Дай машине полную свободу, и она не подведёт!» – вдруг вспомнил свою старую присказку Борис и рванулся в разбег. Самолёт с рёвом помчался по взлётной полосе. Сразу пришло ощущение азарта, силы, за его спиной стремительно набирал обороты мощный двигатель, Нефёдов физически ощущал стремительные крылья и стволы-жала скорострельных пушек, как часть своего тела. Это его должны бояться!

В это время пара «Сейбров» уже достигла границы аэродрома. На их полированных бортах сверкали солнечные блики. По траве за низко летящими стальными гончими мчались их похожие на легавых псов поджарые тени. Разве под силу кому-то уйти от такой погони?!

Передняя машина немного легла на левое крыло, нацеливаясь на бегущий по земле «МиГ», второй «Сейбр» чётко повторил манёвр ведущего. Борис вдруг разглядел за остеклением кабин розовые пятна человеческих лиц. На таких бешеных скоростях сближения поймать взглядом того, кто пришёл тебя прикончить – редкая возможность. И чем старше Нефёдов становился, тем меньше ему этого хотелось. Он бы предпочёл расстреливать железо, чем конкретного человека. Впрочем, это только работа, ничего личного… Хорошо ещё, что лётный устав не требует, как в эпоху линейного пехотного боя, стрелять по неприятелю лишь после того, как стали различимы зрачки его глаз, или непременно резать противника из пушек в упор, словно коротким мечом римского легионера, вспарывая врагу живот. Что и говорить, в былые исторические эпохи ощущение воинского ремесла было совсем иным. Убивая в бою человека, ты чувствовал его слабеющее дыхание, принимал на себя его тёплую кровь. А это далеко не то же самое, что нажать кнопку оружейной гашетки… И всё-таки любое убийство выжигает человеческую душу, особенно, когда тебе не очень понятно во имя чего ты забираешь чью-то жизнь. Но сейчас Нефёдов абсолютно точно знал, за что он обнажает меч, – за свою семью, за товарищей по эскадрилье, за тех мальчиков-лейтенантов, которых обязательно собьют, если сегодня Нефёдов со своими «штрафниками» не покажет обнаглевшим стервятникам, что появляться в этом районе отныне смертельно опасно…

Как только колёса «МиГа» оторвались от бетонки и пришло ощущение полёта, ожили огневые точки обоих «Сейбров». Нефёдов ждал этого момента и успел уйти в резкий правый вираж с одновременным крутым набором высоты. При этом Борис закатил такую перегрузку, что на его самолёте во многих местах полопалась обшивка и деформировались плоскости, у самого лётчика из носа и ушей пошла кровь. Но главное, что приём сработал: продолжая стрелять, «Сейбры» проскочили всего в пяти метрах от нефёдовского «МиГа». Однако торжествовать было рано. Противник обязательно попытается исправить свою оплошность.

Борис двумя руками тянул ручку на себя, продолжая набирать высоту. «Сейбры» некоторое время преследовали его. Но вскоре в небе появились остальные лётчики эскадрильи, сумевшие благополучно произвести взлёт благодаря мастерскому финту командира.

Американцы бросились в сторону залива. Там их ждали спасательные суда, а главное, они были уверены – за береговую черту «МиГи» не посмеют сунуться. Но Борис на пару с Кузаковым без колебаний нарушили запрет, проскочив запретную черту. С земли тут же пошли потоком требования немедленно возвращаться. Но лётчики «МиГов» сделали вид, что не слышат руководителя полётов.

Американцы улепётывали над самыми волнами, поднимая своими реактивными струями водяные буруны. Ещё немного, и они улизнут. Что и говорить, ситуация хуже не придумаешь.

Нефёдов открыл огонь. Попасть он особо не надеялся, ведь до ближайшего самолёта более тысячи метров. Выпущенные снаряды действительно ушли в пустоту. Зато сработала хитрость знаменитого аса Первой мировой войны Освальда Бельке, который первым сформулировал одно из канонических правил воздушного боя: «Если противник слишком далеко и вы не можете до него дотянуться, начинайте стрелять с любой дистанции, даже не рассчитывая на попадание. Если у вашего визави не слишком крепкие нервы, он обязательно начнёт „дёргаться“, совершать маневры уклонения с неизбежной потерей скорости, и вы сможете выйти на позицию атаки». Так всё и вышло.

Заметив летящие в них снаряды, пилоты «Сейбров» крутанули вправо. «МиГи» их подрезали. Американцам пришлось спешно разворачиваться влево – в сторону берега. Кузаков сумел вписать в свой прицел вражеского ведущего и открыл огонь. Борис увидел, как снаряды напарника взрываются на фюзеляже и хвостовом оперении командирского «Сейбра». Один из снарядов снёс ему треть левого крыла, превратив совершенную машину в беспомощно кувыркающийся «обрубок». При падении в море сбитый самолёт поднял высокий столб пены. Его пилот не катапультировался. Скорее всего, он был убит ещё в воздухе.

Страшная смерть ведущего, произошедшая у него на глазах, шокировала лётчика второго «Сейбра»: он немедленно вышел из боя и на полной скорости помчался… в сторону советского аэродрома. В поведении этого парня чувствовалась неопытность новичка.

Борис приказал всем лётчикам группы немедленно бросать все дела и идти вслед за данной машиной, до поры держась, от неё на почтительном расстоянии, чтобы раньше времени не спугнуть растерявшегося противника.

Возле вражеского аэродрома пилот «Сейбра» опомнился и попытался сбежать. Но тут появились его преследователи. Раз за разом «МиГи» отрезали американцу путь к бегству, и одновременно прижимали его к земле. Янки начал остервенело сражаться. Борису стало ясно, что перед ним не напуганный потерявший мужество маменькин сынок, а отважный противник. Да в какой-то момент он утратил самообладание и сам загнал себя в ловушку, и, тем не менее, этот храбрец не принадлежал к числу тех своих соплеменников, для которых война, что игра на бирже, – не более чем бизнес. «Нет, он не поднимет руки, чтобы, как и положено представителю цивилизованного мира, сдаться в плен в безнадёжной ситуации, – разочарованно и одновременно восхищённо размышлял „Анархист“. – Он начинал уважать этого парня, сражающегося в окружении врагов с азиатской свирепостью. Однако необходимо было как можно скорее его обезоружить и всё-таки заставить выбросить белый флаг. В любой момент на выручку своего могли устремиться новые „Сейбры“. Пока внешнюю оборону держали „МиГи“ местного авиаполка, но они могли не справиться с новой волной американских „джетов“.

Когда-то давно благодарные жители Мадрида назвали отважного русского лётчика «Красным Тореро», за способность артистично играть со смертью. Что ж, кажется, пришло время тряхнуть стариной. Борис сознательно совершил то, что для большинства «нормальных» лётчиков является самым жутким кошмаром, которого они всеми силами стремятся избежать, – провоцируя атаку «Сейбра», Нефёдов вошёл в так называемую «красную зону опасности». Подпустить хорошо вооружённого противника к себе на двести метров равносильно вхождению по колено в реку, зная о притаившемся у берега крокодиле. Чтобы среагировать на вражескую атаку, прекрасно натренированному лётчику или боксёру требуется четверть секунды. Задержишься в прицеле на долю секунды дольше и тебе конец, не выдержишь страшного напряжения – рванёшь из-под нацеленных на тебя стволов, и противник не нажмёт на гашетку. А это значит, всё придется повторять сначала.

Но если тебе уже тридцать семь, ты должен признаться себе, что уже не столь быстр, как в двадцать. Но зато есть опыт, да и нервы по-прежнему крепки, как стальные струны. Чтобы увеличить свои шансы на выживание, Борис подходил к «Сейбру» немного сбоку, мгновенно уходя из-под огня лёгким скольжением. Товарищи в ужасе кричали ему: «Что ты делаешь!», а Борис раз за разом подставлялся под удар и в последний момент ловко выскальзывал из зоны поражения, приближая момент, когда у лётчика американской машины кончатся боеприпасы и горючее и ему придется капитулировать.

Но опять великий сценарист, имя которому Судьба, поставил Нефёдова в такое положение, что ему пришлось снова взглянуть в глаза своему противнику. В какой-то момент тореро слишком увлёкся «корридой» и подпустил к себе «Сейбр» настолько, что встретился глазами с его пилотом. Такого выражения отчаяния на лице, как у этого американского лётчика, Борису никогда не приходилось прежде видеть. Они смотрели друг на друга всего несколько мгновений, но, видимо, чем-то этот парень зацепил душу Нефёдова, потому что он чуть позже среагировал на очередной удар. «МиГ» сильно тряхнуло и потянуло резко вправо, начали падать обороты двигателя, замигала лампочка аварийной сигнализации. Борис понял, что подбит. Американец тут же оказался рядом, – немного выше. Он явно спешил добить издевавшегося над ним русского. Впрочем, Нефёдов как-нибудь сумел бы самостоятельно выкарабкаться, но в дело так некстати вмешался находившийся поблизости «Одесса». Видя, как убивают командира, Лёня быстро сблизился с «Сейбром» и врезал по нему из всех стволов. Борис в этот момент пытался выровнять заваливающуюся на правое крыло машину и не мог видеть атаку Кости, иначе он успел бы крикнуть подчинённому, чтобы он не делал этого. Всё было кончено за какие-то полминуты. Первая же очередь одессита прошила кабину «Сейбра». На глазах у пилотов «МиГов» и наблюдавших с земли за боем сотен людей совершенно целёхонький новейший американский истребитель зачертил в небе замысловатые пируэты. После гибели своего пилота «Сейбр» минут десять метался над аэродромом, прежде чем рухнул в лес.

Этим же вечером Бурда арестовал Лёню. Якобы, тот умышленно уничтожил почти посаженный вражеский самолёт. По приказу майора Бурды двое сержантов из особого отдела дивизии вначале обыскали «Одессу». Затем, по приказу особиста, одессита заковали в массивные цепи-кандалы, как в прежние времена каторжников. В местных тюрьмах такого добра было много. Конечно, это была акция устрашения – предупреждение остальным. «Смотрите, – словно говорил лётчикам главный экзекутор, не поторопитесь выполнить хозяйскую волю, кого-то из вас также скоро закую в железо и отправлю в лубянские подвалы к тамошним костоломам». Пока сержанты закрепляли на его предплечьях и щиколотках стальные оковы, обычно неунывающий весельчак потерянно лепетал, виновато заглядывая в глаза товарищей:

– Простите, братцы! Подвёл я вас с этим «Сейбром». Сам не знаю, как это получилось. Не сдержался.

– Молчи, сволочь! Говорить будешь, когда тебя спросят, – шипел на арестованного Бурда.

По приказу Василия Сталина «Одессу» должны были ближайшим военно-транспортным самолётом отправить в Москву, а там передать сотрудникам госбезопасности для проведения тщательного расследования случившегося инцидента.

«Штрафники» прекрасно понимали, чем для одессита закончится этот полёт, и отказались в знак протеста работать, требуя справедливого разбирательства на месте событий. Майор Бурда испытал шок:

– Вы свихнулись? Вас же всех за невыполнение приказа к стенке поставят!

– Я один за всех отвечаю, как командир, – ответил особисту Нефёдов. – Это я приказал своим людям прекратить работу.

Но остальные лётчики и техники эскадрильи не желали, чтобы их признанный «атаман» брал всю вину на себя. Общим собранием личного состава авиагруппы было подтверждено решение прекратить работу до тех пор, пока не будет справедливым образом решена судьбы арестованного.