Текст книги "Наука о чужих. Как ученые объясняют возможность жизни на других планетах"

Благодаря названным работам, которые были не столько научными, сколько научно-популярными, ксенология стала частью европейской культуры, всё больше менявшейся под воздействием колониальной экспансии и технической революции. Поскольку ксенология интриговала и будила воображение, её теоретические обобщения вызывали огромный интерес и подталкивали самых разных мыслителей, писателей и филантропов обращаться к ней, удовлетворяя растущий общественный спрос. Интересная деталь: англоязычный перевод «Космотеороса» прочитал Королевский астроном Джон Флемстид, первый директор Гринвичской обсерватории, после чего порекомендовал книгу своему другу – преподобному Томасу Плуму, и тот, вдохновившись необычными идеями, в 1704 году завещал всё своё состояние в размере двух тысяч фунтов Кембриджскому университету на организацию кафедры астрономии с необходимым инструментарием. Пожалуй, это самый ранний случай в истории, когда ксенология прямо способствовала развитию наук о Вселенной.

В XVIII веке дискуссия по вопросу множественности обитаемых миров стала ещё более жаркой и, к счастью, менее опасной для её участников. В это время прогремело имя Исаака Ньютона, который заложил основы новой физики. Поскольку его теория претендовала на всеобщность, он не мог обойти вниманием вопросы космологии. Знаменитый трёхтомный труд «Математические начала натуральной философии» (Philosophiae naturalis principia mathematica) был опубликован в 1687 году, то есть через год после появления «Бесед…» Бернара де Фонтенеля. Выбранное Ньютоном название указывает, что он сознательно противопоставлял свою физику картезианству, которое как раз находилось на подъёме (напомню, что классический труд Рене Декарта назывался «Первоначала философии»). В издании «Математических начал…» 1713 года Ньютон заявил об этом прямо: «Планеты не могут быть переносимы материальными вихрями… Таким образом, гипотеза вихрей совершенно противоречит астрономическим явлениям и приводит не столько к объяснению движений небесных тел, сколько к их запутыванию». И всё же в космологии Ньютона есть много общего с теорией Декарта: он так же пытался объяснить все взаимодействия через свойства атомов и рассматривал выведенные им законы как одинаковые для любых мест Вселенной, которую, кстати, тоже считал бесконечной. Принципиальное отличие состояло в том, что Ньютон описывал мир, в котором все частицы действуют друг на друга через пустоту не прямо, а опосредованно, что было значительным шагом вперёд по сравнению как с Декартом, так и с античными атомистами, на труды которых оба мыслителя опирались. Но в рамках такой космологии вопрос множественности обитаемых миров становится куда менее однозначным, чем у картезианцев.

Ньютон был глубоко верующим человеком, однако воспринимал Бога не только в качестве Творца, но и как активное действующее начало, управляющее всем необозримым пространством во всякий момент времени. Из этого следовал вывод, что именно Бог сформировал Солнце, планеты и спутники, заставив их двигаться по определённым орбитам. Но сделал ли Он то же самое для других звёзд? Сначала Ньютон не решился ответить на этот вопрос, но в изданиях «Математических начал…» 1713 и 1726 годов высказался следующим образом: «Такое изящнейшее соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе, как по намерению и по власти могущественного и премудрого существа. Если и неподвижные звёзды представляют центры подобных же систем, то все они, будучи построены по одинаковому намерению, подчинены и власти единого: в особенности приняв в соображение, что свет неподвижных звёзд – той же природы, как и свет Солнца, и все системы испускают свет друг на друга, а чтобы системы неподвижных звёзд от своего тяготения не падали друг на друга, он их расположил в таких огромных одна от другой расстояниях».

Как видите, по поводу обитаемости «систем неподвижных звёзд» Ньютон не высказался определённо, и всё же его фундаментальные работы имели огромное значение для ксенологии: в «Математических началах…» учёный приводил результаты расчёта относительных масс для Солнца и планет, а главное – величины силы тяжести на них, показывая, что на больших небесных телах она намного выше земной. Будущие теоретики инопланетной жизни должны были учитывать его расчёты в своих выкладках.

Кроме того, для истории была сохранена и в 1806 году опубликована запись Джона Кондуита, помощника и близкого друга Ньютона, о разговоре с великим физиком 7 марта 1724 года: они обсуждали возможность наличия населённых планет за пределами Солнечной системы. Ньютон считал яркие звёзды, время от времени вспыхивающие на небосводе и угасающие через несколько месяцев (то есть новые и сверхновые), отсветом миров, погибших по воле Бога, поскольку история существ, обитавших там, подошла к своему предопределённому концу. Причём Бог взрывает избранную звезду с помощью направленных комет, после чего поверхность всех планет, находящихся поблизости, опаляет убийственный жар. Когда-нибудь похожая участь ждёт и Землю. Кондуит поинтересовался, можно ли надеяться, что наша планета после такой глобальной катастрофы вновь будет заселена. Ньютон ответил в философском духе: на всё воля Творца!

Последователи Ньютона оказались смелее учителя в обсуждении вопроса множественности миров. Можно вспомнить, например, Ричарда Бентли – английского теолога, считающегося основоположником исторической филологии и научной школы эллинизма. Его переписка с Ньютоном получила широкую известность, найдя отражение в восьми «коммерческих» проповедях, которые Бентли прочёл в 1692 году и затем издал под названием «Опровержение атеизма на основе происхождения и устройства мира» (A Confutation of Atheism from the Origin and Frame of the World).

Вопрос множественности миров Бентли рассмотрел в двух последних проповедях. В седьмой проповеди он однозначно заявил, что «каждая неподвижная звезда, как предполагают астрономы, похожа на нагие Солнце, и у каждой, вполне вероятно, могут быть планеты, хотя из-за большого расстояния они невидимы для нас». И на основании этого утверждения использовал законы ньютоновской механики как очередное доказательство существования Бога: «Вот неисчислимое количество неподвижных звёзд или солнц, которые все имеют взаимное притяжение… и всё же они не вращаются вокруг единого Центра, не имеют поперечного движения, ни чего-либо другого, ограничивающего их сближения друг с другом, несмотря на подталкивание гравитационных сил. Какая же Естественная Причина может преодолеть силы Природы?»

В восьмой проповеди Ричард Бентли, отталкиваясь от тезиса о безграничном всемогуществе Бога, препятствующего гравитационному слиянию звёзд и планет, переходил к обсуждению Его мудрости, которая не сводится к обслуживанию интересов и желаний кучки землян: «Мы не можем уверенно сказать, какие блага дают нам все те неисчислимые звёзды в Млечном Пути и в других местах небесного свода, которые не видны невооруженному глазу, но каждая из которых всё же в тысячи раз больше, чем вся Земля. Если вы говорите, что они порождают в нас великую идею и веру в могущественного Творца и Повелителя всех небесных тел, что они волнуют и ведут наши умы к обожанию и хвале Ему, вы говорите правильно. По разве вас не привело бы к ещё более высокому осознанию бесконечной величественности и безграничного благодеяния Бога предположение, что те отдалённые и обширные тела были сформированы Им не только для того, чтобы вы могли наблюдать за ними через окуляр телескопа, но и для других, более благородных целей?.. И всё же кто будет отрицать, что есть множество звёзд вне досягаемости лучших телескопов и что у всех видимых звёзд есть планеты, вращающиеся вокруг них? Если они не были сотворены для нашей пользы и не были сотворены сами для себя, то… почему эти планеты не могут быть сотворены для пользы их обитателей, у которых есть сознание?.. Священное Писание не запрещает предполагать столь же большое множество населённых солнечных систем, сколько можно представить… Господь Всемогущий своей плодородной творческой силой, возможно, сотворил неисчислимое количество видов и классов разумных существ, некоторые из которых выше, а другие ниже стоят в своём совершенстве относительно человеческих душ».

Проповеди Ричарда Бентли хорошо высвечивают тот факт, что при известной демагогической ловкости можно было без труда вписать идею множественности обитаемых миров в церковный канон. Однако английский теолог, друживший с Ньютоном, был далеко не первым, кто сумел это сделать, – его новаторство заключалось в умении ввести означенную идею в систему доказательств величайшей мудрости, всемогущества и величественности Бога-Творца, которые никто не имел права ставить под сомнение. Пользуясь этим, он продолжал развивать дерзкие мысли, отстаивая инопланетный полиморфизм:

«Однако разум превосходящих или более низких существ составил бы другой внешний вид, хотя и созданный на тех же законах, что и человеческое тело… Среди творений Бога могут быть невещественные души, которые он приводит в обособленное состояние в других видах тел и при других физических законах; и из-за тех различных физических законов там возникают очень отличающиеся по своей природе виды существ. Так что мы не можем ни в коем случае заключить, что если есть разумные жители на Луне, Марсе или на каких-то неизвестных планетах других солнечных систем, то они обязательно имеют человеческую натуру…»

Ричард Бентли был не единственным теологом, которого законы, открытые Ньютоном, заставили задуматься о необходимости пересмотра церковной космологии. Так, теолог-натуралист Джон Рей, вошедший в историю своей классификацией биологических видов, в трактате «Мудрость Божия, явленная в деле Творения» (The Wisdom of God Manifested in the Works of Creation, 1691) уверенно писал, что звёзды – это далёкие солнца, вокруг которых вращаются населённые планеты, а бесчисленное количество миров и разумных существ – лучшее доказательство всемогущества и мудрости Творца. Священник Роберт Дженкин в сочинении «Разумность и достоверность христианской религии» (The Reasonableness and Certainty of the Christian Religion, 1696–1697) не только утверждал возможность существования обитаемых планет, но и пытался обсуждать вопрос, зачем Богу могло понадобиться создавать необитаемые миры в том числе: «Начиная с грехопадения и до конца света они могут служить либо местом для душ праведников, либо местом для наказания душ грешников после воскресения». Ботаник Неемия Грю, основоположник анатомии растений, в работе «Сакральная космология, или Беседа о Вселенной как Творении и Царстве Божьем» (Cosmologia Sacra, or a Discourse of the Universe as It Is the Creature and Kingdom of God, 1701) сообщал читателям, что Луна и планеты подобны Земле, а каждая из звёзд имеет свою планетную систему, созданную для исполнения высшего замысла.

Наиболее концентрированно основные доктрины модернизированной христианской космологии изложил английский священник Уильям Дерем – ещё один помощник и друг Ньютона, известный своими астрономическими наблюдениями, геологическими изысканиями, описанием внутривидовой изменчивости животных, а также выдающимся научным открытием: он первым сумел измерить скорость звука. В 1714 году Дерем выпустил солидный труд «Астротеология, или Демонстрация бытия и качеств Бога через обзор небес» (Astro-Theology, Or a Demonstration of the Being and Attributes of God, From a Survey of the Heavens), который выдержал двадцать переизданий на английском и немецком языках за шестьдесят следующих лет, что по тем временам считалось значительным достижением автора. Нужно отметить, что книга Уильяма Дерема считается ныне классическим образчиком так называемой естественной теологии (natural theology, theologia naturalis), которая стала необычайно популярной в XVIII веке, причём не только в Англии, и которая появилась в качестве ответа церкви на научную революцию, меняющую мировоззренческую парадигму европейцев. Диапазон вопросов, обсуждаемых естественными теологами, был широк: от космологии до энтомологии. Главной движущей силой изысканий было искреннее желание вдохнуть жизнь в омертвевшие церковные догматы, которые перестали отвечать ускоряющемуся времени. Уильяма Дерема признавали самым авторитетным из христианских натурфилософов, поэтому его мнение по вопросу множественности миров особенно ценно.

Пожалуй, важнейшим идеологическим моментом «Астротеологии…» было утверждение автора о том, что если историю космологии разделять на эпохи, то можно чётко разграничить две из них: эпоху Птолемея и эпоху Коперника, – однако примерно с 1700 года наступила третья эпоха, когда приходится пересмотреть и коперниканскую космологию: «Новая система – это то же самое, что и коперниканство относительно системы Солнца и его планет. Но тогда как коперниканская модель определяет неподвижные звёзды как помещённые на равное расстояние от Центра – Солнца, новая система предполагает наличие множества других солнц и планет, среди которых есть обитаемые места». Разумеется, как и другие прогрессивные теологи, Дерем говорил, что открытие бесконечного космоса с бесчисленным количеством небесных тел разной природы с отказом от геоцентризма и гелиоцентризма не наносит вреда вере, а наоборот, укрепляет её тем, что подтверждает величие Творца на качественно ином уровне; причём он предлагал безусловно принять новую космологическую систему, поскольку она «физически доказуема», то есть её доктрины можно проверить прямыми наблюдениями.

Рис. 11. Иллюстрация из книги Уильяма Дерема «Астротеология, или Демонстрация бытия и качеств Бога через обзор небес», представляющая системы мира: 1 – геоцентрическая (птолемеевская); 2 – гелиоцентрическая (коперниканская); 3 – с наличием планетных систем у звёзд. 1741 год.

Хотя Уильям Дерем признавал, что планеты у других звёзд не могут быть обнаружены средствами современной ему оптики, он говорил об их существовании как об идее, которую поддерживают «лучшие и наиболее авторитетные астрономы». Сам он вполне разделял и мнение о том, что звёзды во всем подобны Солнцу, а их разная яркость обусловлена разной и довольно значительной удалённостью от нас. В пользу гипотезы существования невидимых планет Дерем приводил три аргумента. Во-первых, сотворение Богом бесчисленных солнцеподобных звёзд не имеет смысла, если они не предназначены для обогрева других планет. Во-вторых, поскольку Вселенная везде однородна по своей природе, то, согласно принципу подобия, наличие планет в нашей системе указывает на существование похожих планет в других системах. В-третьих, появление сверхновых можно объяснить редчайшими случаями выстраивания движущихся вокруг звезды планет в одну линию, когда их совместный свет резко усиливается и становится виден земному наблюдателю (аргумент выглядит очень надуманным, но он интересен как самая ранняя попытка описать метод обнаружения планет у других звёзд, который через три века назовут «транзитным»). Что касается обитаемости планет, то Дерем не сомневался, что все они, включая Луну, пригодны для жилья, поскольку обогреваются солнечным светом, а если так, то наверняка населены.

Вопрос же внешности и обычаев жителей соседних миров в «Астротеологии…» не обсуждался, ведь он, по мнению автора, не может быть решен без появления более совершенных оптических инструментов.

Не только англичане рассуждали о множественности обитаемых миров. В той или иной форме подобные мысли можно найти в трудах учёных других европейских стран: у немцев Георга Шталя, Иоганна Ламберта, Иоганна Гердера и Христиана фон Вольфа; у французов Жака Неккера, Жана Сильвена Байи, Жоржа-Луи де Бюффона, Жана-Франсуа Мармонтеля, Жака-Анри де Сен-Пьера, Этьена Бонно де Кондильяка, Пьера-Самюэля Дюпона де Немура, Жозефа-Мари де Местра и Пьера-Симона Балланша; у швейцарцев Шарля Бонне и Иоганна Каспара Лафатера.

Если даже авторитетные богословы, философы и учёные взялись всерьёз рассматривать аспекты ксенологии, то беллетристам ничего не оставалось, как подхватить модный тренд. Рубежным в этом смысле стал трактат английского учителя Дэвида Рассена «Лунный мир, или Путешествие на Луну, содержащее некоторые соображения о природе этой планеты, возможности добраться туда, одновременно с другими приятными выводами о её обитателях, их манерах и обычаях» (Iter Lunare: Or, A Voyage to the Moon. Containing Some Considerations on the Nature of that Planet, the Possibility of getting thither. With Other Pleasant Conceits about the Inhabitants, their Manners and Customs, 1703). Если «Беседы…» Бернара де Фонтенеля можно назвать первым научно-популярным трудом в истории ксенологии, то «Лунный мир…» – первым научно-фантастическим очерком.

Сначала Рассен вкратце пересказывал сюжет и отдельные моменты сочинения Сирано де Бержерака «Государства и империи Луны», переведённого на английский язык под названием «Селенархия: мировое правительство на Луне» (Selenarchia: Or, The Government of the World in the Moon: A Comical History, 1659), после чего обрушивался на французского мыслителя с критикой проекта полёта на ближайшее небесное тело, разбирая его с позиций научного знания своего времени, прежде всего работ Ньютона. В частности, Рассен указывал, что между атмосферой Земли и атмосферой Луны (в её существовании он не сомневался) царит пустота и отсутствует сила тяжести, поэтому перед межпланетным полётом нужно озаботиться сосудами с запасами воздуха, а провиант (мясо и фрукты) высушить и измельчить в съедобный порошок для удобств потребления. Также он ставил под сомнение реальность достижения Луны с помощью тех средств, которые предлагали классические авторы ранее, причём критиковал и связки пороховых ракет, которые не могли бы преодолеть притяжение Земли. В качестве более работоспособной схемы Рассен рассматривал гигантскую пружинную катапульту, которую требуется установить на самой высокой горе; запускать с её помощью межпланетный снаряд необходимо в полнолуние, сообразуясь с положением Луны на небе так, чтобы не промахнуться. Далее Рассен вводил читателя в подробности жизни селенитов, описанные Сирано де Бержераком, соглашаясь с французским предшественником в том, что они должны быть подобны землянам внешне и по общественному укладу, и приводя в качестве дополнительного аргумента в пользу существования инопланетян доктрины биокосмизма в духе Джордано Бруно. Таким образом, на стыке философского трактата, сатирического сочинения и естественно-научных обобщений рождался новый литературный жанр, который станет особенно популярным в XX веке, и совсем не удивляет то, что он связан с космонавтикой и ксенологией.

В 1705 году английский писатель Даниель Дефо, имя которого прославлено благодаря придуманному им позднее образу Робинзона Крузо, опубликовал фантастический роман с элементами сатиры «Консолидатор, или Воспоминания о различных событиях в лунном мире. Перевод с лунного языка» (The Consolidator: or, Memoirs of Sundry Transactions from the World of the Moon. Translated from the Lunar Language). Повествование начинается с описания могущественной китайской империи. Из сплава науки и магии, которыми одинаково хорошо овладели великие китайские мудрецы, на глазах у читателя рождается удивительная машина, способная летать среди звёзд. Её устройство изложено в труде некоего Mira-cho-cho-lasmo, который был написан за две тысячи лет до Потопа и в котором утверждается, что на Луне есть горы и моря, города и пастбища, а значит, и жители. Дефо намекал, что, возможно, автор трактата и сам был селенитом, поскольку известно, что первые императоры Китая спустились именно с Луны, обучили примитивные племена всевозможным премудростям, включая и правила строительства летательных аппаратов. Типичная конструкция представляла собой необычайно лёгкую и герметичную колесницу, снабжённую широкими крыльями. Движением крыльев управлял «консолидатор» – некая ёмкость, заполненная огненным духом, который вызывают с помощью магических манипуляций.

В романе Дефо честно сообщал, что идею межпланетной машины позаимствовал из сочинения епископа Джона Уилкинса «Открытие лунного мира» (1638), о котором мы говорили выше. Однако Дефо первым догадался, что строительство межпланетных кораблей потребует особой культуры производства и эксплуатации: на нескольких страницах он скрупулёзно перечисляет катастрофы, произошедшие с некоторыми аппаратами, у которых были плохие или изношенные перья. Что касается собственно рассказа о Луне, то тут Дефо пошёл по пути Сирано де Бержерака, используя образы селенитов для высмеивания современных ему политических реалий, в том числе причин, по которым разжигаются религиозные войны.

Примерно в том же духе писал и великий сатирик Джонатан Свифт. В 1726 году он анонимно опубликовал в двух томах свои бессмертные «Путешествия Гулливера» (Travels into Several Remote Nations of the World. In Four Parts. By Lemuel Gulliver, first a Surgeon, and then a Captain of several Ships), которые оказались более глубоким и разносторонним произведением, чем все его актуальные памфлеты, поэтому быстро стали достоянием мировой литературы. Хотя действие «Путешествий…» происходит на Земле, их вполне можно отнести к формирующейся фантастической ксенологии, поскольку по ходу своих странствий Лемюэль Гулливер вступает в контакт с причудливыми вымышленными расами, находящимися на разных ступенях развития.

Как известно, в первых частях сочинения Гулливер побывал в Лилипутии (стране маленьких человечков) и Бробдингнеге (стране великанов). В третьей части под заголовком «Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб и Японию» (A Voyage to Laputa, Balnibarbi, Luggnagg, Glubbdubdrib and Japan) Свифт направляет своего персонажа в гости к лапутянам – жителям летающего острова, представляющим собой сборище карикатурных учёных, которые сильны в абстрактных науках, но мало что умеют делать руками. Одной из любимейших наук у них считается астрономия, и лапутяне благодаря совершенным телескопам разглядели множество новых звёзд, комет и «два спутника, обращающихся около Марса, из которых ближайший к Марсу удалён от центра этой планеты на расстояние, равное трём её диаметрам, а более отдалённый находится от неё на расстоянии пяти таких же диаметров. Первый совершает своё обращение в течение десяти часов, а второй – в течение двадцати одного с половиной часа, так что квадраты времён их обращения почти пропорциональны кубам их расстояний от центра Марса, каковое обстоятельство с очевидностью показывает, что означенные спутники управляются тем же самым законом тяготения, которому подчинены другие небесные тела».

Спутники Марса, получившие имена Деймос и Фобос, открыл в августе 1877 года американец Асаф Холл. Как же так получилось, что Джонатан Свифт сумел за полтора века предсказать наличие двух – именно двух! – природных спутников у соседней планеты? В 1960-е годы вокруг предсказания Свифта развернулись горячие споры: договорились даже до того, что английский сатирик вступал в контакт с пришельцами из космоса, которые сообщили ему ценные астрономические сведения. Разгадка проста: в существование двух спутников у Марса верил Иоганн Кеплер, который был сторонником идеи числовой гармоничности Вселенной, поэтому полагал, что количество спутников у планет должно возрастать в геометрической прогрессии со знаменателем два, то есть если у Земли имеется одна луна, а у Юпитера – четыре, то у Марса нужно искать пару лун. Свою гипотезу Кеплер активно популяризировал, и она была известна любому, кто в то время интересовался астрономией. Вероятно, Свифт, упомянув о спутниках (не мимоходом, а с подробностями), иронизировал над теми учёными, которые строят гипотезы на основе веры в некий абсолютный идеал, проявленный в природе. Тот редкий случай, когда изначально ошибочная теория стимулировала поиски, завершившиеся впечатляющим успехом.

В четвёртом томе – «Путешествие в страну гуигнгнмов» (A Voyage to the Land of the Houyhnhnms) – сатирик отправил Гулливера на остров, где совместно проживают разумные благочестивые лошади-гуигнгнмы и дикие люди-еху (Yahoos). В примитивных обычаях последних мы узнаем пороки, присущие любому человеческому обществу. Сегодня подобным гротескным изображением людей никого не удивишь, но во времена Свифта такой писательский приём был вызывающе смелым и спровоцировал яростную критику, в том числе со стороны церкви. Для нас важно зафиксировать, что Свифт в данном случае не только подарил литературе эффектный образ человека, деградировавшего до животного состояния (многие писатели воспользовались позднее его подарком), но и показал, что не исключена ситуация, когда люди столкнутся с более образованными существами, которым будет очень трудно объяснить суть и смысл наших «дикарских» традиций.

В 1727 году был опубликован роман «Путешествие капитана Самуила Брунта в Каклогалинию, или в Землю петухов, а оттуда на Луну» (A Voyage to Cacklogallinia: With a Description of the Religion, Policy, Customs and Manners, of that Country). Историки литературы так и не смогли установить, кто создал этот текст: одни приписывают его перу Даниеля Дефо, другие полагают, что автором мог быть Джонатан Свифт, поскольку изложенная история напоминает приключения Гулливера. В сатирическом произведении описано островное государство Каклогалиния, жители которой (разумные петухи и курицы) разработали проект достижения Луны с помощью специально обученных птиц. Цель межпланетного полёта – добыча самородного золота, содержащегося в лунных горах. Капитан Брунт, волею несчастного случая оказавшийся в Каклогалинии, принял участие в предприятии, хотя поначалу и относился к нему скептически. Проект хорошо оплачивался акционерным обществом, выпустившим под гарантии будущих сверхприбылей особые сертификаты («подписки»). Полёт вскоре состоялся и завершился вполне благополучно мягкой посадкой на Луну и контактом с селенитами: «Они были различной величины, от тридцати до полутораста футов. Некоторые из них были столь же толсты, сколько и высоки; другие имели надлежащую пропорцию, а иные были как сосны, немногим толще меня, но высотою футов во сто… Они были одеты все разным образом; иные, наподобие полководцев, были в латах; другие, подобно духовным, в широких и долгих кафтанах, а иные наподобие судей. Некоторые были столь хорошо одеты, сколько воображение сделать может; со всем тем, с скоростью их мыслей переменялось и их платье. Тот, который прежде имел на себе старый и изорванный кафтан, вдруг одевался в порфиру и возлагал на себя корону; напротив того, тот, который был прежде щеголем, показывался вдруг в рубище». Селениты оказались добрыми и благочестивыми существами, но более всего они ценили «покой и мир душевный», поэтому отказались налаживать торговлю с Каклогалинией, и межпланетные путешественники вернулись на Землю ни с чём.

Не могли обойти вниманием тему множественности миров и поэты XVIII века. Отголоски дискуссий можно найти, например, в одной из самых значительных поэм Александра Поупа «Опыт о человеке» (Essay on Man, 1733–1734):

 
«Откуда ведом Бог и человек
Нам на земле, где наш проходит век?
Как, видя человека только здесь,
Мы смеем рассуждать, каков он весь?
Когда себя являет Бог в мирах,
Являет ли нам Бога здешний прах?
Кто видит сквозь невидимый покров
Сложение Вселенной из миров,
Другие солнца, коим счёту нет,
В круговращении других планет,
Других созданий и других эпох,
Тот скажет нам, как сотворил нас Бог».
 

Столь же красноречив был поэт-сентименталист Томас Грей в стихотворении «Луна обитаемая» (Luna Habitabilis, 1737), выражавший уверенность, что на ближайшем небесном теле есть цветы и облака, рассветы и радуги, животные и люди. Поскольку мы постоянно наблюдаем за Луной, открывая что-то новое, то и селениты, по мнению Грея, должны следить за Землей, составляя карты наших морей и континентов. Когда-нибудь земные колонисты отправятся на Луну, и их корабли, подобно каравеллам Колумба, пристанут к небесным берегам, поразив местных жителей своим величием и мощью.

Но главное слово в обсуждении вопроса обитаемости миров оставалось за астрономами. Среди них был и англичанин Томас Райт, разносторонний человек, зарабатывающий в основном садовым дизайном. Бессмертную славу ему принесло предположение о дискообразной форме Млечного Пути и подобии дальних туманностей нашей Галактике. Соображения по этому поводу он высказал в объёмном труде «Оригинальная теория, или Новая гипотеза о Вселенной» (An Original Theory or New Hypothesis of the Universe, 1750). Текст «Оригинальной теории…» представляет собой девять глав-писем, каждая из которых была снабжена замечательными иллюстрациями.

В предисловии Райт сразу сообщал, что предлагаемая им космологическая модель подразумевает бесконечность Вселенной, которая содержит несчётное количество миров, населённых разумными существами. В первом письме астроном цитировал Джордано Бруно, Христиана Гюйгенса, Исаака Ньютона, Александра Поупа и Уильяма Дерема, чтобы продемонстрировать преемственность идеи множественности обитаемых миров. Во втором письме Райт использовал знакомый нам принцип подобия для обоснования гипотезы существования невидимых планет у других звёзд, подчеркивая, что если мы знаем хотя бы одно место, пригодное для жизни людей, то такие места должны быть и во Вселенной. В третьем письме он рассуждал о природе планет Солнечной системы, доказывая, что они такие же тёмные непрозрачные тела, светящиеся отражённым светом, как и Земля, причём в пользу этого мнения свидетельствуют не только умозрительные теории, но и непосредственные наблюдения астрономов. Хотя мы не можем аналогичными наблюдениями доказать существование других планетных систем, однако наличие огромного количества звёзд-солнц указывает нам на такую возможность, ведь ни Бог, ни Природа ничего не делают напрасно, а идея о том, что все эти солнца были созданы ради «крошечного мирка нашей небольшой пустяковой Земли», выглядит абсурдной. В четвёртом письме Райт, сделав в рассуждениях небольшой шаг назад, подбирал аргументы в пользу утверждения, что звёзды подобны Солнцу, цитировал античных философов и ещё раз подчеркивал мысль, что звёзды кажутся такими мелкими из-за огромных расстояний, отделяющих их от нас. В пятом письме он распространял ту же концепцию на Млечный Путь, а в шестом наконец-то делал оригинальное заявление, что всё это колоссальное скопление звёзд должно двигаться по орбитам вокруг некоего «Божественного Центра» (Divine Center), подчиняясь тем же законам небесной механики, что и планеты, когда движутся вокруг Солнца: если бы не было центробежной силы, уравновешивающей силу взаимного притяжения тел, то все звёзды и планеты давно упали бы друг на друга. В седьмом письме Райт сообщал, что наше Солнце с планетами тоже является частью этой гигантской системы звёзд, двигаясь вместе с ними вокруг единого центра по индивидуальной орбите; причём наблюдаемая форма Млечного Пути такова, что следует признать: мы находимся в одной плоскости с другими звёздами, а сама наша Галактика – это плоский вращающийся диск, похожий на диск Сатурна.