Текст книги "Наука о чужих. Как ученые объясняют возможность жизни на других планетах"

В восьмом письме астроном показывал читателю огромность Вселенной и незначительность Земли на фоне необъятного творения Бога, не забывая, как и в предыдущих главах, утверждать обитаемость планет: «Мы можем предположить, что во всех этих мирах, пригодных для жилья, наличествует земная или землеподобная природа, и они населены смертными существами человеческого вида, и, возможно, здесь не лишним будет подсчитать, сколько этих миров мы способны увидеть любой ясной звёздной ночью. Ранее было показано, что в пределах видимой части Творения находится не менее 10 000 000 светил; если мы примем, что каждое из них имеет по шесть планет, как Солнечная система, то из этого следует, что только в наблюдаемой небесной области находится 60 000 000 планетарных миров, подобных нашему. А если мы добавим к ним вторичные миры, такие как Луна, то с такими спутниками число миров может составить 10 0000 000 или больше – всё вместе 170 000 000…»

В заключительном письме Томас Райт высказал гипотезу, что туманности, которые наблюдают астрономы, также являются звёздными дисками, вращающимися вокруг собственных «Божественных Центров», причём их число столь же бесконечно, сколь бесконечна сама Вселенная.

«Оригинальная теория…», несмотря на её большую популярность, не стала революционным трудом в космологии, поэтому её вспоминают лишь в связи с удивительным озарением автора, которое намного опередило своё время. Настоящую реформу мировоззрения совершил другой человек – известнейший немецкий философ Иммануил Кант, выпустивший в 1755 году трактат «Всеобщая естественная история и теория неба» (Allgemeine Naturgeschichte und Theorie des Himmels oder Versuch von der Verfassung und dem mechanischen Ursprünge des ganzen Weltgebäudes, nach Newtonischen Grundsätzen abgehandelt). Он не был знаком с книгой Томаса Райта, однако читал подробную рецензию на неё, из которой и почерпнул идею подобия далёких туманностей Млечному Пути.

Главным вкладом Канта в науку стало то, что он не только принимал и обосновывал новейший взгляд на устройство Вселенной, но и пытался разобраться, каким образом она развилась до современного состояния и как будет развиваться дальше, то есть включил в свою теорию и космологию, и космогонию. При этом Кант отделял акт Творения от процесса естественной эволюции, полагая, что первопричина мира не может быть постигнута человеческим разумом, зато он может и должен анализировать последствия.

Трактат «Всеобщая естественная история…» состоит из трёх частей. Первая часть – «Очерк системы неподвижных звёзд, а также о многочисленности подобных систем неподвижных звёзд» – начинается с цитаты-эпиграфа из «Опыта о человеке» Александра Поупа, которого мы обсуждали выше:

 
«Коль чудна связь вещей и коль союз великий,
Что, начинался от самого владыки,
Объемлет существа небесных и земных».
 

Прежде всего Кант давал обзор астрономических знаний своего времени, а также физических законов, установленных Ньютоном и Кеплером. Далее философ выстраивал «систему устройства мироздания», распространяя явления, наблюдаемые при движении планет и комет, на всё пространство звёзд и Млечный Путь. «Можно в некоторой степени представить систему неподвижных звёзд как планетную систему, увеличенную до бесконечности. В самом деле, если вообразить себе вместо 6 планет с их 10 спутниками многие тысячи их, а вместо 28 или 30 известных нам комет – сотни и тысячи их и если предположить, что эти тела обладают собственным светом, то глазу тех, кто наблюдает их с Земли, представился бы как раз такой свет, какой исходит от неподвижных звёзд Млечного Пути».

Кант, конечно, понимал, что, в отличие от планет, факт движения звёзд, со времён античности считающихся «неподвижными», требует доказательств, поэтому приводил простейший (хотя и ошибочный) расчёт, согласно которому изменение видимого положения Сириуса (расстояние до него, как мы помним, попытался вычислить ещё Христиан Гюйгенс) на один градус потребует четырёх тысяч лет. Разобравшись с Млечным Путём, философ переходил к округлым туманностям: «Гораздо естественнее и понятнее предположение, что это не отдельные огромные звёзды, а системы многих звёзд, которые ввиду своей отдалённости кажутся расположенными на столь узком пространстве, что свет, незаметный от каждой звезды в отдельности, даёт при бесчисленном множестве звёзд однообразное бледное мерцание».

Во второй части, названной «О первоначальном состоянии природы, образовании небесных тел, причинах их движения и связи их между собой как звеньев системы, в частности, в мире планет, а также с точки зрения всего мироздания», Кант подробно излагал свою космогоническую теорию. Хотя немецкий философ изначально отталкивался от трудов Ньютона, он решительно критиковал его за отказ обсуждать, как именно сформировалась Солнечная система. По мнению Канта, именно поразительное единство, обнаруженное Ньютоном в наблюдаемом строении Солнечной системы, свидетельствует об общей природе происхождения составляющих её тел. И все затруднения, казавшиеся Ньютону непреодолимыми, Кант пытался разрешить с позиций учения о развитии. Допустим, что межпланетные пустоты были некогда заполнены сильно разреженной материей в виде элементарных частиц, рассеянных на большом пространстве. Кант утверждал, опираясь лишь на законы механики, что такое допущение позволяет объяснить, каким образом из этого вещества образовалась Солнечная система со всеми особенностями её строения.

«Если теперь представить себе это парящее основное вещество мировой материи в том состоянии, в какое оно само приводит себя благодаря притяжению и механическому действию всеобщих законов сопротивления, то мы увидим пространство, ограниченное двумя недалеко друг от друга отстоящими плоскостями, посередине которого находится общая плоскость притяжения; это пространство простирается от центра Солнца на неведомые дали, и все заключённые в нём частицы – каждая в соответствии со своей высотой и действующим на неё притяжением – свободно совершают определённые круговые движения. А так как при подобном расположении они уже почти не мешают друг другу, то они навсегда остались бы в таком состоянии, если бы взаимное притяжение этих частиц основного вещества не начало затем оказывать своё действие, порождая новые образования – зародыши новых планет».

С помощью простейших рассуждений Кант давал ответы на вопросы, которые до того казались неразрешимыми. Почему орбиты известных планет лежат приблизительно в одной плоскости? Почему планеты вращаются в одну и ту же сторону? Как сформировалось и зажглось Солнце? Как у планет образовались спутники? Откуда берутся кометы? И так далее.

Что касается далёкого прошлого, Кант во многом ошибся, но относительно будущего его выводы звучат вполне современно: «Сотворение мира – дело не одного мгновения. Начавшись с создания бесчисленного множества субстанций и материй, оно продолжается через всю вечность со всё возрастающей степенью плодотворности. Пройдут миллионы и целые горы миллионов веков, в течение которых вдали от центра природы будут создаваться и достигать совершенства всё новые миры и системы миров». Немецкий философ окончательно отказался от геоцентрического и антропоцентрического взгляда на Вселенную, полагая, что наша Земля – лишь «атом» мироздания, век которого когда-нибудь подойдёт к концу. Но это не означает, что пламя жизни, раздутое Богом, погаснет: появятся новые планеты со своими обитателями.

Помимо прочего, Кант вводил довольно оригинальную иерархию для разумных существ, обитающих в других мирах. Он полагал, что раз у Млечного Пути и далёких туманностей есть свои центры (кстати, центром нашей Галактики он считал Сириус), то должен быть единый центр и у всей Вселенной. И в этом центре нет, разумеется, какого-то «могучего богоподобного существа, восседающего на троне всей природы», а «находятся наиболее плотные и тяжёлые виды материи, как это имеет место в нашем мироздании». Но поскольку такая материя препятствует развитию жизни и возникновению разума, то получается, что чем ближе планета со своей звездой находится к центру Вселенной, тем медлительнее и тупее её обитатели. Кант сообщал, что, вероятно, «там совершенство существ постепенно уменьшается, пока наконец не превращается в подлинное отсутствие соображения и мысли». Соответственно, более разумных существ следует искать подальше от каких-либо центров. Если же проводить аналогии, которыми активно оперировал Кант, то применительно к Солнечной системе более «совершенных» существ следует искать на внешних относительно Земли планетах: Марсе, Юпитере, Сатурне.

Для нас наибольший интерес в трактате Канта представляет «Третья часть, содержащая в себе основанный на закономерностях природы опыт сравнения обитателей различных планет». Философ сразу оговаривался, что эта часть носит «развлекательный» характер, но утверждал, что знание физических законов даёт основу для выводов относительно самых умозрительных вопросов: «Расстояния небесных тел от Солнца имеют своим последствием некоторые определённые отношения, оказывающие существенное влияние на различные свойства находящихся на них мыслящих существ, ибо способ этих существ действовать и подвергаться действию обусловлен свойствами материи, с которой они связаны».

Кант отказывался от утверждения, что все планеты обитаемы, ведь и на Земле хватает пустынных мест. Кроме того, какие-то из миров ещё только находятся в стадии формирования из пылевого облака. Возможно, такое состояние переживает Юпитер, поскольку многие астрономы неоднократно отмечали глобальную изменчивость его поверхности. «Но с ещё большей уверенностью, – писал Кант, – можно предположить, что хотя сейчас Юпитер и необитаем, однако со временем, когда завершится период его образования, он будет обитаем». Поэтому, по заключению философа, обитаемых миров всё же должно быть больше, чем необитаемых, а последние тоже когда-нибудь будут заселены.

Далее Кант, используя наблюдения за природой и человеком, указывал на связь между условиями, в которых рождается и развивается любой организм, с тем, каким он становится. Причём человек, несмотря на своё превосходство над другими животными, всё же остается весьма ограниченным созданием, ведь его разум заточён в несовершенную плоть. Из этого можно сделать вывод, что условия среды определяют и местоположение существа во Вселенной. «Обитатели Земли и Венеры не могут поменяться своими местами, не погибнув при этом. Житель Земли создан из вещества, находящегося в определённом отношении с температурой в данном месте и потому слишком лёгкого и летучего для более высокой температуры; в более жаркой сфере такой житель должен был бы делать несвойственные ему движения и его организм разрушился бы от рассеяния и высыхания его соков… Обитатель же Венеры, поскольку более грубое строение его и косность составляющих его элементов нуждаются в значительном воздействии Солнца, в более прохладной области неба застыл бы и лишился бы своей жизнеспособности».

Сопоставляя гипотетических обитателей планет, философ утверждал: «Вещество, из которого состоят обитатели различных планет, в том числе животные и растения на них, вообще должно быть тем легче и тоньше, а упругость их волокон и надлежащее строение их тела тем совершеннее, чем дальше планеты отстоят от Солнца». Из этого же следует, по Канту, что жители, скажем, Марса прекраснее и разумнее, чем жители Земли, причём настолько, что на самого Ньютона они «смотрели бы с таким же удивлением, как мы на обезьяну».

В заключение философ решился высказать и соображение о степени благочестия жителей других миров: «Кто знает, не слишком ли возвышенны и не слишком ли мудры обитатели отдалённых небесных тел, чтобы снисходить до глупости, которая кроется в грехе, и наоборот, не слишком ли привязаны обитатели низших планет к материи и не одарены ли они слишком слабыми духовными способностями, чтобы быть ответственными за свои деяния перед судом справедливости? В таком случае одна только Земля, а может быть, ещё и Марс (чтобы не лишить себя жалкого утешения, что у нас имеются товарищи по несчастью) находятся на опасной середине, где искушение чувственных соблазнов достаточно сильно, чтобы нарушить владычество духа, а дух не может отречься от способности противиться им».

Как видите, Кант, который впоследствии был признан одним из самых авторитетных мыслителей XVIII века, в молодости не чурался свободных рассуждений на темы, которые трудно отнести к научной аналитике. Однако его идеи о братьях по разуму стали известны широкой общественности лишь к концу XX века. Первое издание «Всеобщей естественной истории…», которое философ выпустил как анонимное, не получило распространения из-за банкротства издателя. Кант долго не вспоминал о трактате и лишь в 1791 году поручил своему другу, математику Иоганну Гензихену, составить извлечение из этой работы.

Сохранившаяся рукопись извлечения включает в себя первую часть трактата и первые пять глав второй части, то есть были удалены те фрагменты текста, которые касались соображений о жителях соседних миров и, вероятно, показались зрелому мыслителю излишне спекулятивными. Вариант, опубликованный в том же году, содержит ещё более существенные поправки, внесённые Кантом, и примечания Гензихена, связанные с новейшими астрономическими открытиями. В таком виде трактат неоднократно переиздавался при жизни философа и был переведён на английский язык. Исходный текст увидел свет на английском только в 1981 году.

Рис. 12. Иммануил Кант с друзьями за столом. Картина Эмиля Дёрстлинга. 1893 год. Музей Канта в Кафедральном (Кёнигсбергском) соборе, Калининград.

К тому времени космогоническая концепция немецкого философа, очищенная от всяческой ксенологии, была хорошо известна под названием небулярной (от слова nebula – туманность) гипотезы Канта – Лапласа, хотя по совести её следовало бы назвать гипотезой Канта – Ламберта.

Немецкий учёный Иоганн Ламберт, вошедший в историю как оригинальный философ, математик и один из создателей фотометрии, выпустил в 1761 году работу «Космологические письма об устройстве мироздания» (Kosmologische Briefe über die Einrichtung des Weltbaues), в которой изложил свои взгляды на происхождение и эволюцию Солнечной системы совершенно независимо от теории Канта, что признаёт и Иоганн Гензихен в примечаниях к обновлённому варианту «Всеобщей естественной истории…».

Сам Ламберт уверял, что идея, положенная в основу «Космологических писем…», пришла ему в голову ещё в 1749 году, однако он не стал её публиковать, поскольку не имел достаточных оснований для её утверждения.

Рис. 13. Титульный лист первого издания книги Иоганна Ламберта «Космологические письма об устройстве мироздания». 1761 год.

Сравнение теорий Канта и Ламберта выявляет как их общие, так и отличительные черты. Например, Кант считал Вселенную бесконечной, а Ламберт полагал, что она имеет пределы; Кант описывал Млечный Путь как единый диск звёзд, вращающийся вокруг центра, которым считал Сириус, а Ламберт разделял Млечный Путь на части, помещая Солнечную систему в одну из них. Однако, как и Кант, Ламберт был сторонником идеи множественности обитаемых миров, причём настолько ярым, что его «Космологические письма…» сразу после издания окрестили второй частью «Бесед…» Бернара де Фонтенеля. При этом Ламберт населял в своём воображении не только планеты, но и кометы, а поскольку кометы путешествуют, по мнению учёного, от звезды к звезде, то их обитатели должны быть особо искушёнными в астрономии и ксенологии: «Подвижная их обсерватория, переплывая от одного солнца к другому, переносит их по порядку через все точки зрения и доставляет удобность всё видеть: определять положение и движение всех сих светил, измерять орбиты катящихся около них планет и комет… Мы может себе представить, что год их измеряется долговременностью пути, который они совершают, переходя от одного солнца до другого. Середина пути сего займёт зиму; каждое прохождение через перигелий оживит лето: при каждом вступлении в новый мир увидят они возрождение весны, а при выхождении из оного – начало осени… Благополучные существа! Сколь превосходно должно быть естество ваше! У вас мириады лет протекают, как дни у жителей Земли. Самые величайшие наши миры суть ваши бесконечно малые… жизнь наша есть мгновение, наша участь есть заблуждение и смерть, ваши просвещение и бессмертие».

Уверенность Иоганна Ламберта в существовании инопланетян основывалась на трёх соображениях. Во-первых, он вслед за другими мыслителями XVIII века полагал, что могущество Бога выражается в том числе в разнообразии форм, каждой из которых есть место в рамках высшего замысла. Во-вторых, он ещё раз утверждал, что если звёзды подобны Солнцу, то мы не можем исключать и наличия у них планет и жизни на этих планетах. В-третьих, он указывал на факт обилия жизненных форм на Земле, которое с учётом общности действия физических законов должно распространяться и на другие миры.

В ряду учёных XVIII века, популяризировавших зарождающуюся ксенологию, следует упомянуть и шотландца Джеймса Фергюсона, выпустившего книги «Изложение астрономии на основе принципов сэра Исаака Ньютона» (Astronomy Explained upon Sir Isaac Newton's Principles, 1756) и «Простое введение в астрономию для молодых джентльменов и леди» (An Easy Introduction to Astronomy for Young Gentlemen and Ladies, 1768), которые неоднократно переиздавались. Ему повезло стать автором статьи «Астрономия» (Astronomy) в первом издании «Британской энциклопедии» (Encyclopaedia Britannica) 1768–1771 годов. В ней он среди прочего сообщал: «Из того, что нам известно о нашей собственной Солнечной системе, мы можем сделать заключение, что она и все остальные созданы с равной мудростью и приспособлены для жизни разумных существ… Планеты нашей системы вместе с их лунами подобны нашей Земле и предназначены, очевидно, для сходных целей, поскольку они – твёрдые непрозрачные шары, способные поддерживать животных и растения. Некоторые из них больше, некоторые меньше, некоторые соразмерны с Землей. Они все вращаются вокруг Солнца, как и Земля, в более короткое или в более длительное время, согласно их соответствующим расстояниям от него, и имеют такую же смену сезонов, то есть регулярные наступления лета и зимы, весны и осени… На поверхности Луны из-за того, что она ближе к нам, чем любые другие небесные тела, мы обнаруживаем объекты, подобные земным. С помощью телескопов мы видим, что на Луне много высоких гор, больших долин и глубоких впадин. Эти общие черты не оставляют для нас никакой возможности сомневаться в том, что все планеты и луны в системе сотворены как обширное жилище для существ, наделённых знанием и способностью восхвалять Бога. Так как неподвижные звёзды – величественные огненные сферы, подобные нашему Солнцу, находящиеся на невообразимых расстояниях друг от друга так же, как и от нас, разумно прийти к заключению, что они сотворены в тех же самых целях, что и Солнце, то есть для того, чтобы даровать свет, тепло и растительность на определённом числе населённых планет в пределах сферы их притяжения».

Появление столь смелых утверждений Фергюсона в «Британской энциклопедии» указывает на распространённость идеи множественности обитаемых миров среди образованных людей второй половины XVIII века, поэтому нет ничего удивительного в том, что её принимали как доказанную концепцию учёные, работавшие позже. Известно, например, что популярные труды Фергюсона подтолкнули к наблюдению за небом одного из самых авторитетных астрономов того времени – Уильяма Гершеля, вошедшего в историю прежде всего открытием планеты Уран в марте 1781 года. При этом в начале своей научной карьеры Гершель занимался Луной и утверждал, что она обитаема.

Рис. 14. Фрагмент из записной книжки Уильяма Гершеля о наблюдениях за Луной от 28 мая 1776 года; слева астроном изобразил «лес» (wood), увиденный им в Море Влажности (Mare Humorum). Библиотека Королевского астрономического общества, Лондон.

Тут нужно сделать отступление и отметить, что основная дискуссия вокруг ближайшего небесного тела к 1780-м годам отгремела. Начало ей положила «Астрономо-физическая диссертация об обитаемости Луны» (Dissertatio astronomico physica de luna habitabili), представленная в 1726 году Уильямом Арнтценом в Утрехтском университете (Нидерланды). Диссертант собрал и процитировал семьдесят четыре авторитетных источника – от Птолемея до Гюйгенса. В заключение Арнтцен подытожил: «Луну заслуженно можно назвать другой Землей, ведь на ней обнаружены все те признаки, особенности и свойства, которые могут сделать возможным существование животных». Диссертант также выражал уверенность, что создание больших телескопов приведёт к получению фактов, доказывающих наличие селенитов. При этом он настаивал, что любой, кто отрицает результаты наблюдений, сделанных неоднократно, придерживается не истины, а собственного предвзятого мнения. Честный человек, по мнению Арнтцена, не учит других отрицать результаты наблюдений, особенно если таковых скопилось множество, а стремится обнаружить среди них какие-либо нелепости и противоречия. Поскольку диссертант не обнаружил нелепостей и противоречий в наблюдениях за Луной со времён Птолемея, то и сделал вывод о её полном подобии Земле.

В 1740 году, через четырнадцать лет после работы Уильяма Арнтцена, в Уппсальском университете (Швеция) была представлена «Астрономо-физическая диссертация о необитаемости Луны» (Dissertatio astronomicophysica de luna non habitabili). Её автор Эрик Энгман, ученик выдающегося астронома Андерса Цельсия, использовал те же источники, что и его предшественник, но применил к ним методологический принцип, известный сегодня как «бритва Оккама» («Многообразие не следует предполагать без необходимости» или «Не следует множить сущее без необходимости»). На основе анализа наблюдений Энгман показал, что нет никаких явных доказательств наличия атмосферы и воды на Луне, следовательно, там нет и основы для жизни. В выводах своей диссертации он писал: «Из внешнего сходства философы часто выводят много истин, и это бывает заслуженно. У такого метода есть преимущества, когда мы утверждаем или отрицаем действие всеобщих физических законов. Однако когда дело доходит до тонких исследований, нельзя ставить знак равенства между сходством и идентичностью. Если сходство допускает возможность существования жителей на Луне и планетах не меньшую, чем на Земле, это не означает, что там имеются такие же природные условия, какие поддерживают существование земных жителей».

Данных и доводов против наличия гипотетических селенитов накапливалось всё больше. В 1753 году хорватский астроном-иезуит Руджер Бошкович, работавший в Милане, доказал отсутствие атмосферы на Луне. В диссертации «О лунной атмосфере» (De Lunae atmosphaera) он указывал, что если бы она обладала газовой оболочкой, похожей на земную, та влияла бы на прохождение света звёзд, но они при покрытии их лунным диском гаснут практически мгновенно.

Тем не менее его коллеги не сразу отказались от концепции обитаемости Луны. В ход пошли аргументы из полиморфического направления ксенологии, то есть, признавая физические отличия ближайшего небесного тела от Земли, сторонники обитаемости стали говорить об особой организации лунной жизни, которая, конечно же, разительно не похожа на земную. В качестве примера можно привести одно из теологических сочинений шведского естествоиспытателя Эммануила (Эмануэля) Сведенборга, известное под названием «Земли во Вселенной» (De Telluribus in Mundo nostro Solari, Quae vocantur Planetae: et de Telluribus in Coelo Astrifero: Deque illarum Incolis; turn de Spiritibus & Angelis ibi; ex Auditis & Visis, 1758), в котором он всерьёз описывал встречу своей души с обитателями Луны: «Я был удивлен, увидев одного из них, несущего другого на спине, так что они приближались ко мне парой. Их лица не были некрасивыми на вид, но всё же более длинными, чем у других духов. Ростом они были как семилетние мальчики, но плотнее телом. Это были карлики. Ангелы сказали мне, что эти духи были жителями Луны. Тот, которого несли на спине, приблизился ко мне и расположился слева от меня, на уровне ниже локтя. Оттуда он сказал мне, что всякий раз, когда они подают голос, они гремят как громы… Кроме того, они продемонстрировали, что их голос выходил из живота подобно отрыжке, производя таким образом гром. Я заключил, что это происходит потому, что жители Луны не говорят столько при помощи лёгких, сколько жители других миров, но говорят при помощи живота, используя некоторый воздух, который собирается там, так как на Луне нет такой атмосферы, как на других планетах».

Той же точки зрения придерживался и Уильям Гершель, вдохновлённый популярными книгами Джеймса Фергюсона. В 1780 году начинающий астроном, занимавшийся до того исключительно музыкой, представил две свои первые статьи в «Философские труды Королевского общества Лондона» (Philosophical Transactions of the Royal Society of London). Они были посвящены способам измерения высоты лунных гор, но помимо чисто научной информации в тексте встречалось характерное замечание: «Особенности строения Луны таковы, что приводят нас… к абсолютной уверенности, что она обитаема». Перед публикацией статей Невил Маскелайн, занимавший должность Королевского астронома, в письме поинтересовался у Гершеля, не заходит ли тот слишком далеко в своём высказывании о вероятной обитаемости Луны с учётом того, что «многие философы думают, что она лишена трёх из четырёх земных элементов: воздуха, воды и огня». Гершель ответил так: «Возможно, выводы из аналогий могут значительно отличаться от истины, но в областях, которые находятся за границами возможностей наших наблюдений, у нас нет никакого другого способа познавать действительность… И я рискну сказать, что если мы в принципе используем подобие, то должны придавать больший вес выводам, основанным на нём. Поскольку мы видим, что Земля населена, а сравнение Луны с нашей планетой обнаруживает, что там достаточно света и высоких температур, также есть почва, пригодная для произрастания жизни, не хуже нашей, если не лучше, то кто может сказать, что совершенно невероятна возможность существования жителей на Луне в той или иной форме».

Скорее всего, при таком подходе Гершель остался бы малоизвестным английским астрономом, однако открытие Урана, первойновой планеты Солнечной системы, обнаруженной с дописьменных времён, сделало из него авторитетнейшего учёного конца XVIII века. Помимо прижизненной славы он получил возможность строить большие телескопы-рефлекторы и заниматься изучением звёздных систем. И всё же Гершель продолжал искать жизнь на Луне, о чём свидетельствуют его записные книжки. Из них следует, что он считал тёмные пятна лунных морей лесами, состоящими из огромных деревьев («по крайней мере в 4, 5 или б раз выше наших»), лугами и пастбищами; он различил и идентифицировал на Луне объекты, которые называл «дорогами», «каналами», «пирамидами», «столицами», «городами» и «деревнями». Тем не менее качество наблюдений не удовлетворяло астронома, поэтому он не обнародовал свои записи.

Зато в 1795 году Гершель опубликовал в «Философских трудах Королевского общества Лондона» статью «О природе и строении Солнца и неподвижных звёзд» (On the Nature and Construction of the Sun and Fixed Stars), где высказал гипотезу о пригодности для жизни нашего светила! Он, в частности, писал: «Солнце, рассматриваемое таким образом, кажется ничем иным, как большой, выдающейся и светлой планетой – очевидно, первой или, строго говоря, единственной первичной планетой нашей системы. Его сходство с другими телами Солнечной системы в части плотности, атмосферы, разнообразия поверхности, вращения вокруг оси и силы притяжения заставляет нас предположить, что оно, вероятно, тоже населено, как и другие планеты, существами, органы которых приспособлены к специфическим условиям их обширного мира».

Идея множественности обитаемых миров получила распространение не только в Европе, но и на другом континенте – в молодом государстве Соединенные Штаты Америки, которое появилось, как известно, в результате провозглашения независимости североамериканских британских колоний 4 июля 1776 года. Одним из тех, кто её разделял, был Бенджамин Франклин, физик, изобретатель, философ и отец-основатель США; его портрет можно увидеть на стодолларовой купюре. Свои ксенологические взгляды он изложил, будучи ещё совсем молодым человеком, в статье-литургии «Символы веры и акты религии» (Articles of Belief and Acts of Religion, 1728): «Я верю, что человек – не самое совершенное существо, а одно в ряду существ, которые ниже его или превосходят его. Кроме того, когда я проникаю воображением через нашу Солнечную систему и за её пределы, дальше видимых неподвижных звёзд, в то пространство, которое во всех отношениях бесконечно и которое заполнено солнцами, подобными нашему, причём каждое сопровождается вечно движущимся хороводом миров, то этот маленький шар, где мы живём, кажется мне почти ничем, а моё „я“ – даже меньшим, чем ничем. Когда я думаю об этом, то прихожу к выводу, что будет большим тщеславием ожидать какого-то особенного отношения Высшего Совершенного Существа к такому ничтожеству, как человек… Всемогущий создал множество существ или богов, которые стоят гораздо выше нас, постигают Его Совершенство лучше, чем мы, и возносят Ему более разумную и славную хвалу… Возможно, эти сотворенные боги бессмертны или они сменяют друг друга по прошествии веков. Как бы то ни было, я думаю, что каждый из них отличается мудростью, добротой и силой; и каждый из них сотворил для себя одно великолепное солнце, сопровождаемое прекрасной системой планет. Именно такого мудрого и доброго Бога, творца и властелина нашей системы, я превозношу и почитаю».

Как видите, попытка увязать множественность обитаемых миров с религиозными догматами привела Франклина к оригинальной теологической концепции, включающей многобожие как необходимое условие для упорядочивания бесконечной Вселенной. Биографы американского политика допускают, что такую необычную мировоззренческую позицию он приобрёл во время поездки в Англию, где познакомился с врачом и физиком Генри Пембертоном, который, в свою очередь, почерпнул гипотезу космологического многобожия у Исаака Ньютона.

Американский астроном Дэвид Риттенхаус вполне мог конкурировать с Бенджамином Франклином по количеству всевозможных изобретений и вошёл в историю как первый директор Монетного двора США. В силу своей основной профессии он не просто интересовался ксенологией, но и активно пропагандировал её постулаты. Сохранился текст лекции Риттенхауса, прочитанной им в 1775 году по случаю принятия в Американское философское общество (American Philosophical Society). В ней он, в частности, заявил: «Учение о множественности миров неотделимо от принципов астрономии, но о нём некоторые набожные люди всё ещё думают как о противоречащем христианской религии… Но ни религия, ни философия не запрещают нам полагать, что бесконечная мудрость и могущество Бога могут выражаться в творении существ других видов… Если жители иных миров похожи на человека в его способностях и привязанностях, то давайте предположим, что они достаточно мудры, чтобы управлять собой согласно законам, которые им привил Творец… Счастливые существа! И вы счастливы от того более, что мы не установили с вами контакт. Мы не развратили вас нашими пороками и не причинили вам вреда насилием. Ни один из ваших сыновей, ни одна из ваших дочерей не обречены нами на бесконечное рабство в Америке только лишь за цвет кожи. Даже вы, жители Луны, расположенной по соседству с нами, надёжно защищены от жадной руки надменного испанца и бесчувственного британского набоба».