Текст книги "Псы войны"

– Тихо, тихо! – быстро и успокаивающим тоном сказал Хутчиш. – Не нужно рыпаться, мой друг, и всё будет хорошо.

Несмотря на выпитое, конвоир понял, что проиграл, и лицо его в один миг из розового стало серым. Он смотрел на пистолет взглядом кролика, которого загипнотизировал удав.

– Ближе, – продолжал говорить Анатолий. – Положи пистолет и подойди ближе.

Как и было приказано, конвоир положил пистолет и нагнулся вперёд. И получив новый удар – рукояткой пистолета, – повалился в проход.

Дальнейшее было делом техники. Хутчиш подтянул к себе обоих, обыскал их, нашёл ключ от наручников и освободился. Затем, прикинув на глаз размеры, раздел одного из конвоиров и влез в тесную форму.

Через полтора часа, когда в рассветном сумраке поезд вошёл в «санитарную зону», Анатолий покинул купе и, отойдя в конец поезда, рванул стоп-кран. В поезде тут же началась суматоха, завопили попадавшие с полок пассажиры, и под прикрытием всеобщей неразберихи лейтенант Хутчиш покинул поезд.

Ещё около суток у осторожного агента ушло на то, чтобы добраться до явочной квартиры в посёлке Кузьмолово – одном из множества посёлков городского типа в ближнем пригороде Санкт-Петербурга. Пароль на старой явке батальона «Икс» был числовой. Для спецподразделений российской армии это стало традицией ещё со времён Афганистана, и, зная суть, даже профан оценит всю красоту замысла. А суть такова. Пароль вычисляется по специальной формуле, которую раз в месяц придумывает и вводит в употребление командир батальона или начальник штаба. В мае (то есть когда Хутчиша забрали) формула на каждый день представляла собой сумму из порядкового числа месяца (пять) и числа текущего дня (например, двадцать первое – день, когда Хутчиша забрали), делённая на два. В случае, если результат получается нецелым, его округляют вверх до целого и получают пароль на сутки. Понятно, что с наступлением полуночи он сразу меняется, и товарищам военным приходится скрипеть мозгами, чтобы снова всё подсчитать и перепроверить. Существует и ещё одна, очень важная, хитрость. Пароль становится паролем только когда звучит вопрос, на который нужно ответить правильно.

Хутчиш не знал, поменял ли подполковник Звягин формулу на июнь или оставил её прежней, что случалось не так уж редко, но выбора у него не оставалось. Поэтому когда он поднимался на пятый этаж блочного дома в Кузьмолово, то посчитал про себя: «Сегодня шестой месяц, двенадцатое число, сумма будет восемнадцать, её поделить на два – девять. Пробуем девятку».

Поднявшись на этаж, Анатолий остановился перед массивной стальной дверью, обитой коричневым кожзаменителем, перевёл дыхание и нажал кнопку звонка. К двери подошли почти сразу, полюбовались на незваного гостя в «глазок», потом низкий голос, сильно картавя, спросил:

– И хто там?

– Контакт, – сказал Хутчиш.

– Щетыре.

Четыре! Как нужно отвечать?

– Тринадцать.

Если формула пароля не изменилась, хозяин явки откроет дверь и будет выполнять все (даже самые безумные) указания Хутчиша. Если же изменилась, тогда он уйдёт вглубь квартиры и не отзовётся больше ни на один звонок или стук в дверь, пока лично Звягин или Бояров не снимут запрет на приём гостей.

Произнеся пароль, Анатолий затаился, но его опасения оказались напрасными, потому что скрипнул засов, и дверь открыл сам капитан Виноградов – командир первого взвода второй роты батальона «Икс».

– Ну здравствуй, Анатолий, – сказал Виноградов с чувством. – Где ж ты пропадал, собака?

В руке у разведчика был пистолет, но он тут же спрятал его, и офицеры, похлопывая друг друга по плечам, обнялись.

– Проходи давай, – поторопил после этого Виноградов. – Ты ведь, наверное, оголодал? Смотри, как осунулся.

– Не, – сказал Хутчиш, – сначала – душ!

Он действительно принял душ, вытерся, побрился, облачился в чистое новое бельё, и только после этого вышел к накрытому столу, над которым колдовали Виноградов с хозяином явки.

Когда опрокинули первую и Хутчиш набросился на макароны по-флотски, Виноградов сообщил:

– Думали уже, что ты того – «двухсотый». Звягин собирался отменять «Волну». Дал мне три дня, чтобы отыскать тебя. А потом передислокация штаба и так далее. Короче, влетали и серьёзно.

– Он же знает, что я не расколюсь, – пробурчал Хутчиш сквозь набитый рот.

– Нет людей, которых нельзя расколоть, – нравоучительно заявил Виноградов. – Вопрос времени. И ты это прекрасно знаешь.

– Я не расколюсь, – упрямо сказал Хутчиш.

– Ладно. Всё хорошо, что хорошо кончается.

– Это тоже Сунь-цзы? – поинтересовался хозяин явки, который за три дня совместного проживания в одной квартире с Виноградовым привык к тому, что все изрекаемые капитаном максимы так или иначе связаны с великим китайским мыслителем.

– Нет, Пушкин, – не моргнув глазом, отозвался Виноградов и снова повернулся к жующему Хутчишу: – А что мы должны были подумать? Ты ведь как в воду канул. Прошёл первый контрольный срок, потом – второй. Начали искать. Прокачали морги, больницы, отделения милиции – нигде тебя нет. А потом вдруг выясняется, что тебя загребла госбезопасность. И скоро поедешь ты в Питер, а там уже орлы роют землю в нетерпеже расспросить тебя о событиях трёхлетней давности в Сухуми, где Штык засветился по полной программе. Мазур сгоряча предложил отбить тебя у конвоя, и только одно наших гениальных стратегов остановило – мы так и не узнали ни места, ни времени. Ибо сказано: «Если знаешь место боя и день боя, можешь наступать и за тысячу миль. Если же не знаешь времени и места, то, даже будучи в непосредственной близости от поля боя, твой левый фланг не сможет помочь правому, а правый фланг – левому; твой авангард не будет полезен для тыла, а тыл не будет полезен для авангарда…»

– Это Пушкин? – с ехидцей уточнил Хутчиш.

– Нет, Сунь-цзы. Короче, пришлось убеждать Звягина, что ты парень крепкий, просто так, на фу-фу, тебя не расколют, и всегда чего-нибудь придумаешь, чтобы извернуться и сбежать. Потому пароль на явке решили не менять с тем расчётом, что если ты в ближайшие дни объявишься, то сообразишь назвать именно его. А если явишься «под колпаком», то сообразишь ошибиться в сложении.

– Правильное решение, – одобрил Хутчиш. – Значит, не зря я отсидел в тюрьме две недели…

А потом рассказал о нелепой случайности, которая привела его в банк к обманутой кассирше, об охраннике-ветеране, сумевшем предотвратить попытку побега, о внутренней тюрьме СГБ Биармии и о двух идиотах-конвоирах, которые решили, что умнее своего подопечного…

– Теперь многое становится понятным, – резюмировал Виноградов, внимательно выслушав. – Что ж, от таких случайностей никто не застрахован. При прочих равных я, наверное, подумал бы, что этих конвоиров тебе «подвели». Но, похоже, всё это всерьёз и тебе просто повезло.

– Откуда такая уверенность?

– На тебя в Питере объявлена тотальная облава. Дороги перекрыты, поверки в метро и в электричках, фотки – на каждом столбе…

– Это жаль.

– Что жаль?

– Что на каждом столбе. У меня в Питере пара зазноб есть – что они теперь подумают?

– В любом случае придётся тебе, Анатолий, посидеть здесь недельку, пока шумиха не стихнет. Сделаем тебе документы, подкорректируем внешность. У тебя когда очередная встреча с Филином?

– Двадцать первого он должен отдать копии.

– Отлично, время ещё есть…

* * *

Вечером двадцать первого Хутчиш вернулся в Белогород. Он отпустил усы и бороду. Сменил причёску, напялив парик. Поменял форму лица, вставив зубные платины. При нём были документы на имя Анатолия Камнеедова – экспедитора фирмы «Фокус», прибывшего в Биармию с целью расширения контактов и обсуждения новых договоров с поставщиками.

Покружив по городу и убедившись, что слежки нет, Хутчиш отправился в «Ивушку». В кабинете с табличкой «АДМИНИСТРАЦИЯ» его ждал Филипп Дука, известный под кличкой Филин.

– Я уж и беспокоиться начал, – сказал он после обязательных приветствий. – Чего это ты вырядился?

– В розыске я, – доверительно проинформировал «старшего товарища» Штык. – Госбезопасность на хвосте.

– Слышал о твоих проблемах, – покивал Филин. – И чем ты только этим парням не угодил?

– Старые дела, – без охоты отвечал Штык. – В заваруху одну вляпался. На чужой территории.

Дука не стал больше докучать расспросами – в воровской среде это не принято, – а сразу выложил на стол пухлую папку.

– Деньги перевели, – сказал он просто. – Получи товар.

– Я проверю?

– Проверяй, конечно. Там всё, что было в сейфе.

Хутчиш развязал тесёмки папки и начал перелистывать сложенные ксерокопии. Одна из страниц привлекла его внимание. Эта была записка секретаря президента Биармии, посвящённая расписанию летнего отпуска. Обращали на себя внимание пометки, сделанные на полях Брумманом.

– Твою мать! – громко выругался Хутчиш, когда понял, что все эти пометки означают.

Глава 6

1.

Всё было именно так, как и предполагал майор Сергей Зверев, начальник штаба батальона «Икс». И очень похоже на то, как действуют негосударственные спецслужбы, отвоёвывая чужие офисы и заводы во время очередного передела приватизированного имущества.

В 22:00, в чёрно-белых контрастных сумерках белых ночей, смоченных мелким надоедливым дождём, к мосту через Виэну подошла колонна из пяти автобусов «Икарус». В салонах находились триста крепких мужчин, одетых в камуфляжную форму без знаков различия. Каждый из них был вооружён, но в пределах дозволенного – то есть на любой из предметов, висящих на поясном ремне, российскому гражданину не требуется специального разрешения. Кстати, типовой комплект этих предметов вряд ли удивил бы знающего человека: американский нож «Лазерман», газовый пистолет ближнего действия «Удар» с пятью патронами в обойме, электрошокер «Скорпион» – всё функционально, всё нацелено на то, чтобы быстро нейтрализовать противника в городской стычке.

Выбравшись на свежий воздух, мужчины в камуфляже разбились на отряды по пятнадцать-двадцать человек. У каждого из отрядов имелся свой командир, которого можно было отличить от остальных только по белой нарукавной повязке. У этих в кобурах висели не пистолеты «Удар», а самые настоящие «макаровы». Кроме того, каждый из командиров имел при себе сотовый телефон в прочном корпусе, на который поступали распоряжения из штаба в виде цифрового кода – смысл этих цифр понимали только они, но, благодаря серьёзной предварительной подготовке, каких-то дополнительных инструкций им не требовалось: все и так знали, что им надлежит делать при поступлении той или иной команды.

Шлёпая по лужам, отряды маршем направились к мосту. При въезде на остров находился пост ГИБДД. По столь позднему времени там дежурили всего двое милиционеров, и они сильно удивились, когда увидели марширующие колонны, – вроде бы, никаких манёвров на ближайшие дни не планировалось. Тут самая ближняя из колонн распалась на отдельных бойцов, и ещё через несколько секунд пост ГИБДД оказался захвачен. Оба дежурных лишились табельного оружия, а кроме того, их посадили на пол и связали спина к спине. После чего один из захватчиков – видимо, имевший опыт работы в госавтоинспекции – сел к коммутатору, а остальные заняли круговую оборону.

Не прошло и десяти минут, как точно таким же образом была оккупирована проходная комбината «Спираль». Вохровцы (а их на проходной было трое – пили чай и играли в карты) не сумели оказать достойного сопротивления. В распоряжении отряда, взявшего проходную, оказалось два карабина «Сайга-20», но захватчиков больше интересовали ключи от помещений комбината. Полная связка дубликатов обнаружилась тут же – в сейфе охраны, и большую часть дела можно было считать сделанной.

Первым на территорию комбината вошёл опытный кинолог, который целый месяц по ночам приходил к небольшой дырке в стене, окружающей «Спираль», и приручал к себе собак, выпускаемых с наступлением ночи в «свободный поиск». У руководства биохимического комбината никогда не хватало денег на закупку современных систем контроля периметра и усиления состава охраны наймом нового поколения секьюрити, а потому обходились по старинке – собачками. Это была ошибка, за которую придётся заплатить. Посвистывая призывно, кинолог созвал своих новых лохматых друзей, угостил их сахарком и прицепил к ошейникам поводки. После чего набросил кольца поводков на врытый в землю стальной прут – последняя линия обороны комбината «Спираль» была прорвана.

Остальные отряды проходили на территорию беспрепятственно и рассредоточивались по объектам. Командиры отрядов получали ключи из связки, тут же посылая в штаб SMS-сообщения со своих сотовых телефонов. Эти сообщения состояли всего лишь из одной цифры «2» и означали, по всей видимости, что первая часть операции по захвату «Спирали» закончена и отряд переходит ко второй части.

Второй этап занял куда больше времени, чем первый, но обусловлено это было не наличием сопротивления, а довольно обширной площадью комбината.

В самую последнюю очередь брали цех безостановочного производства. Кажется, персонал цеха (а в ночную смену здесь работали восемь человек) ничего не понял. Пришли какие-то люди с оружием, велели собираться, вывели за ворота, усадили в автобус и сделали ручкой. Под невиданную иллюминацию – почти во всех окнах «Спирали» горел свет – ночная смена вернулась в Алонец.

К четырём часа утра двадцать второго июня весь комплекс сооружений биохимического предприятия, расположенного на острове Бярма, был захвачен бойцами Сил самообороны Биармской республики. Территориальный спор между двумя субъектами федерации был решён.

Произошло всё это за две недели до срока, который назначил старший лейтенант Гуров, выражая общее мнение аналитиков батальона «Икс».

* * *

Старший лейтенант Лев Гуров из второго взвода роты разведки батальона «Икс», отвечавший за сбор и анализ информации, не должен был принимать непосредственного участия в боевых действиях на острове Бярма и не посещал Белогород. Однако реализация плана «Волна» входила в финальную стадию и нужно было протестировать вэб-камеры, установленные на ключевых городских развилках и на Майской набережной, потому старший лейтенант покинул уютный и защищённый со всех сторон штабной дом, приехал в столицу Биармии и обосновался временно в потайной комнатке центрального офиса сети магазинов «Охота-рыбалка», расположенном в доме на Рождественской улице.

Переключаясь между камерами и созерцая стремительно пустеющие по вечернему времени улицы Белогорода, Гуров вдруг заметил колонну «икарусов», на небольшой скорости следующей по проспекту Патриотов. На туристическую экскурсию это было совсем непохоже – какая, к чёрту, экскурсия после девяти вечера?.. Может, спортсмены на сборы поехали? Он попытался увеличить картинку, но разрешение вэб-камер было невелико. Не помогли и специальные программные фильтры, умеющие выделять в цифровом изображении главное, отсеивая погрешности съёмки, – подобные пакеты, как узнал Гуров из специальной литературы, использовались учёными-астрономами при обработке картинок, поступающих с космических аппаратов, но в данном случае и эти чудо-программы оказались бессильны. Гуров разглядел только, что автобусы набиты битком, а это само по себе вызывало подозрение.

«В городе что-то готовится», – подумал Гуров.

Он вспомнил последний доклад разведки, но ничего примечательного в том докладе не было. Если вооружённые формирования Биармии и собирались начать войну против Алонца, они никак этого не выказывали. Офицеры Сил самообороны исправно патрулировали улицы, изображая из себя «дружинников» советских времён; спортсмены тренировались и периодически выезжали на бандитские «стрелки» – словом, шла будничная жизнь и признаков грозы на горизонте не наблюдалось.

Гуров решил отследить маршрут колонны автобусов. Это было непросто: помимо низкой разрешающей способности, у вэб-камер имеется ещё один крупный недостаток – низкая скорость обработки команд. Завязано это на несколько причин, и неповоротливость механизмов кронштейнов – не самая главная. А самая главная – пропускная способность российских каналов связи по сей день находится на уровне то ли каменного, то ли бронзового века. Можно было бы, конечно, установить на камеры радиопередающие устройства, но в условиях города от них мало проку – слишком велик уровень помех, да и торчащие антенны сразу привлекут внимание: если и не потенциального противника, то местного ворья. Приходилось мириться с таким положением, уповая на опыт и способность к анализу.

Вот и сейчас Гуров, поглядывая на карту города, подключал камеры одну за другой в ожидании проезда автобусов и почти ни разу не ошибся. Колонна достигла Майской набережной и свернула к мосту. Рядом с мостом вэб-камеры установить не удалось – не было подходящего места, потому пришлось арендовать квартиру и оборудовать там наблюдательный пункт, который сейчас пустовал. Старший лейтенант включил камеры, установленные на домах южнее моста, но ничего важного не увидел. Мокрый асфальт, лужи, высокие тополя над искусственным скатом берега. Прошлёпал, прячась под зонтом, одинокий прохожий.

«Нужно идти, – подумал Гуров. – На месте посмотреть, что и как…»

Он, конечно же, мог бы послать к мосту одного из бугаёв ударной роты, целыми днями бивших баклуши в офисе, но решил разобраться сам. Всё-таки он числился не просто штабным аналитиком и специалистом по современным компьютерным системам, но и офицером роты разведки. А разведчики мнят себя элитой, белой костью, в сравнении с простыми спецназовцами, которые только умеют выполнять приказы начальства и в избыточной информации не нуждаются.

Вышел из своей коморки, сообщил сидящему за компьютером «бугаю»:

– Пойду прогуляюсь!

Тот нечленораздельно пробурчал в ответ: мол, понял и вопросов не имею. Похоже, «бугай» из ударной роты был сильно увлечён игрой «Коммандос», и его совершенно не интересовало, что творится вокруг.

Гуров лишний раз укрепился в мнении, что в разведку следует идти самому. Кивнув, он вышел из офиса и окунулся в тёплый, светлый, хотя и мокрый вечер.

Рождественская имела множество ответвлений, соединяясь практически со всеми улицами города, но Гуров предпочёл пройти её до конца, до набережной, нигде не сворачивая. По пути он почти не встретил людей – только кое-где прятались под козырьками ларьков небольшие компании «синяков», не успевших набраться за день.

«Скучный город, – подумал Гуров, разглядывая серые фасады выстроившихся на Рождественской домов. – Новодел».

Вскоре он оказался на набережной, свернул налево, направляясь к мосту. Но не дошёл. Его внимание привлекла группа людей в камуфляжной форме, которые мокли под тополями, о чём-то вполголоса переговариваясь.

Однако на набережной было так тихо, что старший лейтенант даже расслышал обрывки фраз:

– …Я же говорю… мля, посмотри вниз… не готовы…

Гуров приостановился, вглядываясь, и увидел, что эта компания собралась вокруг канализационного люка. Он вспомнил, что месяц назад взвод специальных операций под видом профилактических работ оборудовал в люках места для снайперов, а точнее – приварил в шахтах на глубине в половину человеческого роста две двутавровые балки. Что же это такое? Неужели тайное стало явным?.. Но как? Почему?.. Нужно выяснить.

Изображая праздного подвыпившего гуляку, старший лейтенант пересёк проезжую часть набережной и вступил на газон. Как он ни старался выглядеть совершенно посторонним лицом, его заметили. Компания замолчала, люди в камуфляже настороженно уставились на него. Гуров пошёл мимо, насвистывая под нос незамысловатый мотивчик, но вдруг остановился. Один из тех, кто стоял над канализационным люком, был ему хорошо знаком.

Старший лейтенант улыбнулся знакомцу, зашагал к нему, на ходу выставив ладонь для рукопожатия:

– Какими судьбами, товарищ май…

Договорить он не успел. Знакомец вдруг резко подался Гурову навстречу, в воздухе мелькнула полоска заточенной стали, и раздирающая боль в печени заставила старшего лейтенанта согнуться, едва сдерживая стон.

А потом накатила тьма, город и набережная исчезли, и Гуров обнаружил, что стоит на грязной палубе, среди гниющих водорослей, рядом – капитан в старом бушлате, а под фуражкой у капитана – голый череп мертвеца с пустыми глазницами.

«Двести лет, – мелькнула мысль в угасающем сознании. – Мне же обещали двести лет жизни… Мама… Мамочка…»

2.

Штатный тележурналист «Си-Эн-Эн» Дэвид Хольц получил-таки оператора.

После того, как репортаж о штурме отрядом спецназа редакции национальной газеты «Летопись Биармии» и о гибели журналистки Риты Лани от пули «озверевшего русского солдата» прошло в блоке экстренных новостей без картинки, а только с закадровым голосом Хольца, руководство канала почуяло, что на Биармии можно поднять рейтинг, и командировала в помощь Дэвиду опытного парня, прошедшего огонь и воду с видеокамерой «Сони» наперевес.

Парень по имени Ефим оказался из местных, в смысле – из Санкт-Петербурга. Когда познакомились и разговорились, выяснилось, что биография у него действительно насыщена необыкновенными приключениями.

Начинал он оператором «TV–XXI» – первого коммерческого телеканала города Мурманска. Потом руководитель программы новостей оказался замешан в какой-то тёмной истории, и местное ФСБ обвинило всю команду в измене Родине, выразившейся в шпионской деятельности и в пособничестве террористам.[6]6
  Более подробно об этом читайте в романе Антона Первушина «Резец небесный» (Операция «Испаньола»).


[Закрыть] Стали искать крайнего и порешили, что это оператор, который снял «неправильный» репортаж. То, что он сделал это по приказу режиссёра, а не по собственной инициативе, никого уже не интересовало. Пришлось Ефиму уволиться и навсегда уехать из северного города. После этого он брался за любую работу, а поскольку нигде и ничего его не держало, то и слонялся он подобно перекати-полю из одного города в другой, от одного телеканала к другому, легко соглашаясь на опасные командировки и рискованные авантюры. Он побывал и в Косово, и в Чечне, участвовал в съёмке знаменитых репортажей о секретных тюрьмах Туркмен-баши и мутантах Чернобыльской зоны. В «Си-Эн-Эн» он устроился по рекомендации одного американского журналиста, которого Ефиму пришлось спасать после того, как этот самоуверенный болван попёрся через границу в Белоруссию, сочтя, что может там находиться на нелегальном положении и сделать материл о свободолюбивом подполье, которое борется с тоталитарным режимом Лукашенко. Подполья он там, разумеется, никакого не нашёл, а вот неприятностей на свою задницу – с избытком. По счастью, увидел на улице Минска фургончик с эмблемой «РТР», рванул к нему, а Ефим, добрая душа, помог уйти от слежки и здоровым вернуться в Москву.

И вот теперь – Биармия. Какие-то события здесь безусловно назревали. Это носилось в воздухе, но пока никаких сенсационных новостей, которые можно было бы, не задумываясь, пускать в прямой эфир, не поступало. В то же время руководство, у которого начался зуд после репортажа о захвате редакции в Алонце и расстрела праздничной демонстрации в Белогороде, требовало выдавать информацию на гора, и Дэвид в компании оператора Ефима и бритоголового спецкора Романа Ковача, как чумные, носились целыми днями по Белогороду и окрестностям, снимая виды и записываясь на интервью к политикам, к руководителям разных фондов и общественных организаций, – всё это могло пригодиться потом, когда будет монтироваться актуальный материал. Отснятые ролики пересылали через спутник прямо в Штаты, там их обрабатывали и до поры откладывали в архив по Биармии.

Хольц сам задавал сумасшедший темп: работа помогала отвлечься от тяжёлых воспоминаний, связанных с гибелью Риты – девушки, в которую он имел неосторожность влюбиться. Дэвид был человеком достаточно разумным и умеющим себя контролировать; он понимал, что память о минутной симпатии не может всю жизнь преследовать его, когда-нибудь это пройдёт, у него будут ещё девушки, однако сейчас, казалось, всё напоминает о Рите, а больше всего напоминала о ней тишина одиночества, когда начинают возвращаться образы из прошлого: выстрел, крик…

«Боже! – думал в такие минуты Хольц. – Ведь это была случайность. Чуть в сторону, чуть по-другому, и всё могло бы сложиться совсем иначе. И почему нельзя вернуться и переиграть? За что нам такая жестокость?..»

Спецкор Роман всё знал, понимал, но вопросов не задавал.

Оператор Ефим ничего не знал, но многое понимал и вопросов тоже не задавал.

Постепенно Хольц сдружился с ним, и стал ценить даже больше, чем Романа – может быть, ещё и потому, что Ковач невольно связывался в его памяти с несуществующей больше газетой «Бьярмскрингла» и с Ритой. Ко всему прочему, благодаря богатому жизненному опыту, Ефим был поистине бесценным кладезем информации на тему выживания журналиста в условиях дальней командировки и имел свои собственные суждения (и довольно необычные) по любому вопросу.

Вот только один из примеров. Как-то раз выдался совершенно свободный вечер: сорвалось запланированное интервью с Инарой Брумман, женой президента Биармии, – группа два часа промаялась в клубном помещении «Йомалатинтис», пока не позвонили из приёмной президента и не сообщили, что встреча отменяется. Раз уж работа не заладилась, решили отдохнуть и заняли столик в «Пороховой бочке». Разговор, начавшийся с обсуждения «Йомалатинтис», странным образом переключился на тактику войны в XXI веке. Говорил, в основном, Ефим, а Дэвид и Роман слушали, разинув рты.

– …Современный репортёр – это солдат, – вещал оператор, разламывая варёного рака. – Он участвует в войне, потому что одна острая статья, один телерепортаж сегодня способны изменить сам ход войны. Делают то, чего не могут сделать полки и батальоны. Умные генералы это давно поняли и всерьёз работают с прессой, стараются понравиться ей. Глупые генералы, вроде наших российских, продолжают действовать по старинке: держать и не пущать, и лгать-лгать-лгать… Как результат – Россия проигрывает новую информационную войну: европейцы видят, что информация из Чечни поступает скудная и малоинтересная, обращаются к альтернативным источникам и в конце концов покупают и крутят у себя сюжеты «Кавказ-центра» Мовлади Удугова. Возникает непонимание: европейцы верят Удугову, россияне верят ОРТ и РТР, там мы – звери, здесь – ангелы, европейцы нам о своём видении конфликта говорят прямым текстом, мы прямым текстом обижаемся. А взаимное непонимание подобного уровня – всегда повод для новой войны… На самом же деле информация не имеет никакого значения – поступки и выбор обычного человека определяются не тем, что он знает или не знает, а эмоциями, которые он испытывает по поводу. А эмоциями можно управлять. И журналист, репортёр – это тот человек, который умеет управлять эмоциями. А значит, он солдат новой войны…

– Ну не знаю, – сказал Роман, – я, например, себя солдатом не считаю. Пишу и говорю о том, что вижу, – вот и всё. А солдат должен выполнять приказ, он не волен выбирать…

Ефим удовлетворённо кивнул, словно ожидал этого возражения и оно после «публикации» становилось аргументом в его пользу. И продолжил:

– Разумеется, ты свободный человек и пишешь только то, что считаешь нужным. Сначала тебя вызывает главред и говорит, что нужно на вторую полосу пустить актуальный материал на десять тысяч знаков о том, что ты считаешь нужным. Да, говорит главред, неплохо бы для начала, перед тем, как выразить свою позицию, съездить туда-то и туда-то и поговорить с тем-то и тем-то. Ты едешь, разговариваешь, а потом наконец кропаешь свои десять тысяч знаков, в которых рассказываешь о том, что видел – совершенно свободно, независимо. Приносишь главреду, и что говорит тебе главред? Он говорит, что здесь мы поставим рекламу, потому материал надо сократить до пяти тысяч. И вообще наше издание не поддерживает этого деятеля, у которого ты взял интервью. Неплохо было бы отразить это отношение в материале? Ах, ты не можешь? Ну ладно, для этого у нас есть выпускающий редактор, у него амбиции и творческий зуд – обстряпает это дело за пять минут. Фамилия, конечно, останется твоя – гонорар же ты должен получить. Это называется нормальной редакционной работой по подготовке материала к печати. А с другой стороны, это типичное навязывание мнения и эмоций группы людей всему обществу. Да, тебе не отдают приказ, но ставят в такие условия, при которых ты сам, по собственной доброй воле, делаешь то, что от тебя требуется. Чтобы разорвать этот порочный круг, тебе нужно стать стрингером, фриленсером. Но и стрингеры, знаешь ли, кушать хотят, а значит, раньше или позже ты свои материалы начнёшь переписывать под конъюнктуру или, ещё хуже, возьмёшь заказ. То есть будешь тем же солдатом, но солдатом-наёмником – псом информационной войны…

– Ну не знаю, – обиделся Роман. – По-твоему судить, так вообще творческой свободы не существует…

– Существует. У писателей, художников, поэтов, но не у журналистов… Впрочем, я о другом хочу поговорить. Вы голливудский фильм «Люди-Икс» смотрели?

Признаться, Хольц не любил кинематограф, рассчитанный на подростков, а потому и обе части фильма, и сериал «X-man» успешно пропустил. Но содержание в общих чертах знал, а потому ответил утвердительно.

– Фильм ерундовый, – дал свою оценку Ефим, отхлёбывая пиво. – Но главная идея изложена верно. Если помните, там в среде обычных людей возникают генетические мутанты с паранормальными способностями. И человеческое общество под их воздействием начинают меняться. Собственно, так оно и должно быть. Выход на новый эволюционный этап должен породить и культурный шок, и культурную революцию, а за этим придёт смена уклада, быта, отношений между людьми. На самом же деле этот фантастический фильм очень выпукло изображает то, что мы с вами переживаем сегодня, – объективную реальность. Мутанты, люди-Икс уже орудуют среди нас – только они не имеют никакого отношения к генетике. Новые способы сбора, обработки и передачи информации, новые технологии породили и новую категорию людей. И обладает эта категория способностями и возможностями, ничем не уступающими тем, какими обладали персонажи голливудского фильма.

– Ты о ком? – не выдержал Роман. – О журналистах, что ли?

– О, нет! Журналисты – лишь низшая каста, переходное звено. Они, конечно, раньше других научились высекать искру, чтобы обогреться ночью в пещере, но ракетный двигатель построили другие. Я говорю не о тех, кто просто перерабатывает информацию, придаёт ей определённую эмоциональную окраску. Я говорю об уникумах, которые умеют направлять потоки информации так, чтобы менять окружающий мир. Они настоящие генералы новых войн, полководцы невидимых армий. И только сегодня в нашем изнеженном обществе их деятельность имеет какой-то смысл…

– Чего-то я не просекаю, – сказал Роман. – Ты это о ком? Что за «Икс-мены»?