Текст книги "Резец небесный (Операция «Испаньола»)"

Глава седьмая
Подготовка плацдарма

(Оленегорск, Кольский полуостров, август 1998 года)

Если вы считаете, что вылетами боевых самолётов, их манёврами в воздушном пространстве и «приводом» на базу управляет с земли соответствующим образом подготовленный офицер, вы, скорее всего, не ошибаетесь. Однако в некоторых частях дежурные офицеры давно повадились перекладывать свои прямые обязанности на плечи наиболее смышлёных солдат-хронометристов, уступая им место за пультом КДП. Пока солдат, преисполненный гордостью за то доверие, которое ему оказали вышестоящие товарищи, командует пилотами, дежурные офицеры режутся в карты или травят байки, откровенно убивая время.

Среди таких ушлых офицеров числился и майор Герасимов из авиаполка «Заполярье», что в Оленегорске. И надо же было такому случиться, чтобы секретная и внезапная инспекция от командования округом пришлась как раз на его дежурство.

Только-только майор успел разместиться на диванчике для резерва со свежим номером «Спид-Инфо», посадив за пульт ефрейтора Никиту Калабаева, родом из Иванова, как дверь распахнулась и в помещение командно-диспетчерского пункта, без какой-либо спешки, один за другим, вошли четверо. От обилия звёзд на погонах вошедших у Герасимова зарябило в глазах. Он вскочил, попытался быстро застегнуться, но было поздно.

– Ага! – сказал незнакомый Герасимову генерал-майор. – Очень интересно! Как вы это объясните, товарищ полковник?

Командир авиаполка Александр Свиридов (он, разумеется, тоже был здесь – один из четверых) опустил глаза. Объяснять было нечего: его самого застали врасплох, а нарушение существующих инструкций – это и в Африке нарушение инструкций. Объяснить попытался сам Герасимов, он что-то заблеял, но генерал-майор остановил его нетерпеливым движением руки.

– Расслабляетесь, блядь! – генерал-майор не спрашивал, он констатировал. – Курорт устроили, блядь! Газетки почитываем, блядь!

Остальные члены инспекционной комиссии только поддакивали. На Герасимова было страшно смотреть. Он понял, что его военная карьера закончена.

Генерал-майор побушевал, потопал ногами, и на следующей неделе в авиаполку «Заполярье» произошли кадровые перестановки. Александр Свиридов отделался лёгким испугом в виде выговора, а потому без каких-либо колебаний и затяжек провёл советы генерала-майора по реформированию порядка несения дежурств в жизнь. Тем более, что советы эти носили скорее приказной, чем рекомендательный характер.

(Пансионат «Полярный круг», Мурманская область, август 1998 года)

Номенклатурные работники мурманской администрации любили коротать вечера с субботы на воскресенье в частном пансионате «Полярный круг», что в трёх десятках километров южнее Мурманска. Охота здесь была никакая, да и мурманские градоначальники предпочитали активному отдыху пассивный, а потому алкали удовольствий иного рода: хорошая дорогая выпивка, хорошая дорогая закуска, хорошие и дорогие девочки. Кроме того, имелась здесь отличная банька и никогда не замерзающее озерцо, плюхнуться в которое после парной было и приятно, и полезно.

Господин советник Маканин выбрал пансионат для проведения переговоров потому, что в отличие от большинства пансионатов, приватизированных к концу века в этих краях, «Полярный круг» лишь номинально числился частным. Конторы под громким и претенциозным названием «Отдохни!» (Акционерное общество с ограниченной ответственностью), которой якобы принадлежал пансионат, в природе не существовало. Финансирование «Полярного круга» проводилось с секретного счёта Федеральной Службы Безопасности, то есть из альма-матер Маканина – КГБ. По этой причине обслуживающий персонал в пансионате сохранился старый, вышколенный, с расписками о неразглашении, обученный держать язык за зубами, а своё мнение при себе. Что и нужно было осторожному Маканину.

Итак, в один из вечеров в холле пансионата у камина расположились с горячим глинтвейном в бокалах трое бывших сослуживцев – сам советник Маканин, полковник ПВО Зартайский, выезжавший в часть 461-13"бис" в составе памятной комиссии, и лейтенант ФСБ Владимир Фокин. Этот последний оказался в компании прожжённых стратегов-интриганов по вполне уважительной причине – он уже шесть лет занимался координацией совместных операций армии и ФСБ в Заполярье, а потому должен был стать основным исполнителем в рамках намеченного в верхах плана.

Разговор этих троих касался только одного вопроса – подготовки операции перехвата. В начале встречи Фокин передал Зартайскому папку с расшифровками кодов операции. Теперь полковник лениво её перелистывал – знал, что ещё успеет на эти бесконечные таблицы насмотреться, а то и выучит их наизусть.

– Итак, округ подготовлен, – говорил Маканин, пригубив глинтвейна. – Прохоров отчитался. Что у нас с полосой?

– Полосу восстанавливают, – заверил Фокин. – К началу сентября закончат.

– Смотрите там, – предупредил Зартайский. – Если транспорт навернётся, всем будет очень плохо.

– Мы понимаем, товарищ полковник, – отозвался лейтенант. – Не навернётся ваш транспорт. Тем более что этот тип неприхотлив, проверен в деле, длинных и гладких полос не требует.

– Да, кстати, – вдруг спохватился Зартайский, – а горючки-то ему до своего аэродрома хватит? С учётом незапланированной посадки?

– Должно хватить, – ответил Маканин. – Зоя на компьютере просчитала все возможные модели развития ситуации.

– А, ну если Зоя… Зое я доверяю…

– Как собираетесь реализовывать продукт? – поинтересовался Фокин.

– Есть на примете один бандит, – Маканин отхлебнул глинтвейна. – С ним сейчас работают.

– По плану он должен забирать груз? – уточнил Зартайский.

– Именно. Команда у него лихая – и груз заберут, и пилотов уговорят.

– Но ведь бандиты, – Зартайский засомневался. – Стоит им доверять такое дело?

– Им как раз стоит, – резковато заявил советник. – Они свой гешефт имеют и за него кому хочешь горло перегрызут. Да и тайны хранить умеют почище некоторых генералов.

Фокин в свою очередь выступил с поддержкой советника:

– Верное наблюдение. А уж как они наш Комитет ненавидят – это что-то!

– Ну, если вы так считаете… – быстро согласился полковник.

– Есть ещё вопросы? – Маканин потянулся за сигарами.

– Дипломатия, – напомнил Фокин. – Мы ещё не обсуждали реакцию дипломатов. И ответные меры в случае ноты.

– Ноты не будет, – успокоил Маканин. – Они не заинтересованы в том, чтобы этот вопрос обсуждался на открытом уровне. В любом другом случае им придётся ответить на слишком много неудобных вопросов. И не только им.

– Однако оперативную разработку они начнут?

– Сомневаться не приходится. Они немедленно активируют свою резидентуру в Заполярье. И это нам на руку. Ведь мы будем знать, с какой стороны ждать нападения.

– Да, – кивнул Зартайский. – Если бы ещё знать фамилию резидента… – добавил он мечтательно.

– Не беспокойся. Резидент сам к нам придёт.

– Тогда всё, – сказал Фокин. – У меня нет больше вопросов.

– Ну что ж, – Зартайский тяжко вздохнул и поднялся из кресла. – Тогда до следующей встречи.

– А может быть «пулю» распишем? – предложил Маканин. – Времени полно.

– А Владимир играет? – полковник с любопытством посмотрел на Фокина.

– Ещё как, – дал положительную рекомендацию советник. – Особенно силён на «распасах».

Фокин польщёно улыбнулся.

(Санкт-Петербург, сентябрь 1998 года)

Стриженый начинал с низов – фарцовщиком. Территорию работы для него определили вышестоящие «товарищи», и Стриженый (тогда – студент Технологического института Павел Стрижельчик), уважая теневое законодательство, честно промышлял у гостиницы «Москва». Однако бороду сбрить можно, а вот куда мысли девать?! Навечно застыть в статусе мальчика на побегушках не входило в планы Стриженого, его тянуло к большему размаху и к большим деньгам.

Останавливало Стриженого только отсутствие покровителя, заинтересованного в возвышении рядового фарцовщика, а за собственную излишнюю инициативу могли и в Фонтанке притопить. Так что продолжал себе студент Стрижельчик окучивать иностранцев на площади с видом на Лавру и ждал у моря погоды, то бишь подходящего случая, когда можно будет и себя показать, и покровителем обзавестись.

В конце концов случай представился, и, что любопытно, заход был сделан оттуда, откуда Стриженый его меньше всего ожидал.

Выглядело это следующим образом. Стриженый попался. Не рассчитал, приклеился не к тому, иностранец поднял вой, и Стриженого повели под белы рученьки в ближайшее отделение милиции. Стриженый был спокоен: не семьдесят пятый год на дворе, а вовсе даже восемьдесят седьмой – отделается предупреждением и штрафом в смешную сумму. Потому в отделении он вёл себя нагловато и очень удивился, когда его почти с ходу отправили в КПЗ.

В камере предварительного заключения Стриженый провёл сутки и начал беспокоиться. Охрана ни в какие переговоры не вступала, на просьбы пустить к телефону «менты поганые» отвечали дружным ржанием. Кроме того, к Стриженому никого не подсаживали, что было само по себе странно, учитывая извечную перегруженность сортировочных пунктов между свободой и зоной. На вторые сутки в камеру вошёл некто, одетый в цивильное, с большими тёмными очками на хрящеватом носу. Охранник принёс табурет, некто уселся посреди камеры и, насмешливо глядя на слегка уже заросшего щетиной Стрижельчика, сказал:

– Я не стану читать тебе нотаций, Павел. Ты не из тех, кого можно убедить нотациями. Ты признаёшь только деловые предложения. Что ж, у меня есть к тебе деловое предложение.

Стриженый в те далёкие времена был ещё довольно глуп и вместо того, чтобы спокойно сидеть и слушать незнакомца в очках, начал плакаться в том смысле, что его арестовали по ошибке, держат в камере в нарушение уголовно-процессуального кодекса, он хотел бы встретиться со своим адвокатом и позвонить домой, сказать мамочке, почему и где задерживается. Незнакомец выслушал этот детский лепет, зевнул, встал и покинул камеру. Не прошло и минуты, как его место заняли двое звероподобных охранников с дубинками. Эти деловых предложений не делали, сразу приступив к тому, что у них, видимо, получалось лучше всего. Когда через полчаса незнакомец в тёмных очках снова появился в камере, Стриженый заметно поумнел и готов был слушать его хоть сутки напролёт.

– Ты недавно в этом бизнесе, – продолжил незнакомец столь неудачно прерванный монолог, – и на тебе ничего серьёзного нет. Нас это устраивает. Мы предлагаем тебе свою защиту и долю в прибылях. За это ты будешь делать всё, что я тебе скажу.

Несмотря на острую боль в почках, Стриженый решился уточнить:

– Вы хотите, чтобы я стал осведомителем?

– Нет, – сказал незнакомец. – Осведомителей у нас хватает. Ты будешь заниматься валютными операциями. Но запомни, никто никогда не должен узнать, для кого ты менял.

– А если я откажусь?

– Если ты откажешься, то сядешь прочно и надолго. На зоне теперь нравы крутые. Слышал, как там с «чушками» поступают? А ты будешь «чушком» – гарантирую.

– Но ведь вы сами сказали, что на мне ничего серьёзного нет! – плачущим голосом напомнил Стриженый.

– Был бы человек… – незнакомец в тёмных очках не закончил знаменитую фразу, принявшись вместо этого перечислять статьи и сроки, под которые подпадает студент Павел Стрижельчик. – Статья 156, нарушение правил торговли, один год. Статья 162, занятие запрещёнными видами индивидуальной трудовой деятельности, два года. Статья 162, пункт 1, уклонение от подачи декларации о доходах, два года…

Стрижельчик затосковал. Его вербовали, вербовали нагло, и он ничего не мог с этим поделать.

– Я согласен, – выдавил он, сам удивляясь лёгкости, с какой пошёл на сотрудничество с органами.

– И правильно, – одобрил незнакомец. – Распишись вот здесь и обговорим детали.

С ловкостью дьявола, покупающего очередную душу в обмен на исполнение сокровенных желаний, он извлёк из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое лист бумаги и предоставил Стриженому возможность ознакомиться с текстом договора, включающего в себя как права, так и обязанности будущего сексота.[25]25
  Сексот – секретный сотрудник (жарг.)


[Закрыть] Стриженый ознакомился, крякнул, но подписал.

– Как мне… называть вас? – спросил он, закончив с этой малоприятной процедурой.

– Называй меня Куратором, – отвечал незнакомец.

Сотрудничество с могущественным Куратором быстро принесло плоды. Через руки Стриженого потекли такие деньги, о которых он не мог раньше даже мечтать. Отработав на отмывании валюты чуть больше года, Стриженый переквалифицировался в прорабы финансовых пирамид. Следуя указаниям Куратора, которые тот отдавал на еженедельных тайных встречах, Стриженый действовал смело, напористо и ни разу не пожалел об этом. Скоро дружбы с ним – удачливым нуворишем – стали искать многие.

Попутно с возведением финансовых пирамид Куратор поручил ему «добычу драгоценных металлов», то есть скупку изделий из платины, золота и серебра, печатных золотосодержащих плат и самородков, поступающих по нелегальным каналам с приисков Сибири. «Старательская» стезя не привлекала Стриженого. Более того, она его пугала. Ещё в бытность свою мелким фарцовщиком он знал, что чёрный рынок драгметаллов в Петербурге давно поделен, всё там схвачено, а новому человеку могут запросто голову отвернуть. Однако Куратор был уверен в успехе, и действительно, стоило Стриженому только начать, как всё завертелось само собой, и матёрые «старатели» без разговоров расступились, пропуская к кормушке молодого и наглого новичка. Стриженый был приятно этому обстоятельству удивлён, получив ещё одно подтверждение всемогущества Куратора.

Со временем Стриженый начал брить голову, располнел, обзавёлся виллой в Крыму, роскошным автомобилем и собственной криминальной группировкой. Теперь ему не надо было всё делать самому, на него работали другие, он вкусил силы и власти, и встречи с Куратором стали его тяготить. Однако первая же попытка пойти своим путём, избавиться от негласного контроля была подавлена с беспощадной жестокостью. Купленный им через подставных лиц ресторан в центре Петербурга подвергся нападению неизвестных. Серьёзно пострадал персонал и охранники, а само заведение выгорело дотла. На новой встрече Куратор отчитал Стриженого, как мальчишку, и напомнил, что, помимо всего прочего, где-то лежит и ждёт своего часа подписанный неким Павлом Стрижельчиком договор, и партнёры Стриженого по бизнесу вряд ли обрадуются, узнав, что он – секретный сотрудник КГБ. Покрывшись холодным потом, Стриженый поклялся никогда больше не утаивать инициативы и доходы от своего Куратора.

Вот и в этот тёплый сентябрьский день он выехал в направлении Лебяжьева, чтобы предстать перед Куратором с очередным отчётом и передать очередную чековую книжку. На эти встречи он, разумеется, ездил один.

Куратор дожидался его в лесочке у дороги, изображая то ли грибника, то ли бомжа-автостопщика. Выслушав рапорт и приняв книжку, он сказал:

– Есть работа. Нужно разгрузить один самолёт. Двадцать тонн. С последующей реализацией на чёрном рынке.

– Какой груз? – жадно поинтересовался Стриженый.

В нём заиграла кровь, эта работа ему уже заранее нравилась.

– Натовское шмотьё, пищевые рационы.

– На этом много не заработаешь, – предупредил Стриженый.

Куратор не удостоил ответом.

– Где будем брать груз?

– Карелия. Слышал о такой местности?

– Моя доля?

– Десять процентов.

– Десять процентов?! – Стриженый совершенно искренне возмутился. – Это же грабёж среди бела дня! Да у меня на бензин больше уйдёт!

Куратор оскорбительно засмеялся.

– А ты, Стрижельчик, ловчила, – сказал он таким тоном, словно никогда этого не знал, а вот теперь понял вдруг, с кем приходится иметь дело. – Хорошо, – продолжил он, посерьезнев. – Сколько тебе надо для полного счастья?

– Пятьдесят! – заявил Стриженый, быстро сведя в уме дебит с кредитом. – И ни цента меньше!

– Размечтался, – Куратор любил поторговаться. – Тебе же всё на блюдечке принесут. Пятнадцать процентов, и ни цента больше.

В итоге сошлись на двадцати двух процентах от суммы, которую Стриженый выручит, продав амуницию и пайки.

– И чтобы без сюрпризов, – предупредил Куратор, назвав время и место. – И своих придурков как следует проинструктируй.

– Всё будет в лучшем виде, товарищ Куратор, – пообещал Стриженый. – Вы меня знаете…

(Будё, Северная Норвегия, сентябрь 1998 года)

Лейтенанту ВВС Герхарду Бьернсону не нравилось, когда им помыкают, словно мальчиком с бензоколонки. И ладно бы ещё собственное начальство помыкало (на то оно и начальство, чтобы помыкать), а то ведь эти… Лейтенант задумался, как определить «этих», но не смог подобрать в норвежском языке эпитета, который вместил бы в себя и адекватно выразил гремучую смесь из ненависти и презрения, которые он испытывал по отношению к иностранному экипажу, прибывшему в Будё неделю назад.

Впервые он увидел четвёрку офицеров, одетых в форму турецких ВВС, за стойкой бара «Атлантик». Он сам зашёл туда пропустить кружечку тёмного пива и перекинуться парой слов с хозяином заведения Нильсом. Поскольку он бывал здесь довольно часто, новички сразу привлекли его внимание. Они говорили на незнакомом гортанном языке, а когда переходили на английский, то демонстрировали ужасающий акцент и бедный словарный запас. Они походили на турок, но, конечно же, не были турками, – турецкие офицеры известны своей скромностью, а эти вели себя развязно, курили какую-то наркотическую дрянь, гоняли хозяина и требовали девочек. С ними был сопровождающий – унылый и незнакомый Бьернсону лейтенант, который поначалу пытался их увещевать, а потом махнул рукой и отошёл за отдельный столик. Бьернсон подсел к нему со своей кружкой и спросил, подмигнув:

– Что это за парни?

– Союзнички! – ответствовал лейтенант с брезгливой миной. – Поведут транспорт на Восток. Быстрее бы.

– Турки?

– Нет, не турки.

– А кто?

Лейтенант назвал страну, откуда были родом развязные пилоты, но название было столь труднопроизносимым, что Бьернсон его тут же забыл. Он только успел сообразить, что это где-то в России.

– Они – русские?!

– Да какие они русские, – лейтенант удивился непонятливости собеседника. – Они мусульмане. Видишь, не пьют. А русские – православные и всё время пьют.

– А-а, – высказался Герхард, так ничего и не поняв.

В любом случае эти офицеры (русские они там или не русские) произвели на него отталкивающее впечатление, поэтому он не обрадовался, когда утром следующего дня выяснилось, что именно ему, Герхарду Бьернсону, как командиру подразделения технического обслуживания, предстоит загрузить, заправить, подготовить к вылету один из «Геркулесов»,[26]26
  «Геркулес» («Hercules») – натовское название военно-транспортного самолёта С-130Н (экспортный вариант для Новой Зеландии и Норвегии), разработка фирмы «Локхид».


[Закрыть] находившихся в Будё и передаваемых этой шайке в её полное распоряжение.

Наихудшие предчувствия Герхарда подтвердились. И на чужой авиационной базе пришельцы из загадочной России вели себя точно так же, как в баре благовоспитанного Нильса. Они во всё совали свой нос, требовали к себе какого-то особенного отношения, ругались на смеси английского, русского и своего родного языков, откровенно напрашивались на драку. Терпение Бьернсона лопнуло, когда один из них обратился к нему с просьбой «сгонять в город за травой». Герхард пошёл к своему непосредственному начальнику в лице майора Мунка и попросил освободить его от работы с этим конкретным экипажем. Майор Мунк затопал ногами, забрызгал Герхарда слюной с ног до головы и велел возвращаться к своим прямым обязанностям и не совать нос куда не следует, потому что это не просто экипаж, это экипаж наших потенциальных союзников на Востоке, их не следует обижать, а, наоборот, следует любить и оберегать с той же нежностью, что и старенькую маму. Бьернсон в сердцах плюнул на пол, чем исчерпал весь свой запал.

К счастью, время потихоньку шло, грузовой отсек «Геркулеса» заполнялся, и скоро ненавистному экипажу предстояло отправиться в путь. Заправочная команда закончила последние процедуры и сматывала шланги, красавец транспорт был готов к длительному перелёту. Бьернсон суетился тут же, присматривая за подчинёнными, и был настолько поглощён работой, что даже не понял сразу, почему и как он вдруг оказался на бетоне взлётно-посадочной полосы, уткнувшись в неё разбитым носом. Сначала он подумал было, что сам споткнулся, но потом тело подсказало – его с силой толкнули в спину. Помогая себе руками, он сел и увидел, что над ним стоят все четверо офицеров из вздорного экипажа и громко, заливисто хохочут. Бьернсон хотел вскочить и дать немедленно сдачи, но вовремя сдержал себя, потому как вспомнил: график рейса расписан по минутам, малейшая задержка повлечёт штрафы, а спишут всё на него – на Герхарда Бьернсона.

Продолжая смеяться, ненавистный экипаж направился к «Геркулесу». Бьернсон встал и, утирая рукавом кровь, текущую из носа, смотрел, как эти четверо один за другим поднимаются по трапу и уходят из его жизни навсегда. Уходят столь же самодовольными, наглыми, какими пришли.

Он дождался, когда раскрутятся винты и транспорт, разогнавшись на полосе, оторвётся наконец от земли. А потом лейтенант Бьернсон сказал такое, чего никогда нельзя говорить вслед взлетающему самолёту.

– Чтоб тебя сбили! – прокричал он и погрозил небу кулаком.

Вполне возможно, что его желанию вскоре суждено будет сбыться…