Текст книги "Резец небесный (Операция «Испаньола»)"

Несмотря на сырость и холод, у рынка, как обычно, толпились бабушки-торговки. В нелепых дешёвых дождевиках из полиэтиленовой плёнки, съёжившиеся и усталые, они производили самое жалкое впечатление, и Иван Иванович, проходя мимо них, подумал вдруг, что даже не разваливающаяся армия есть признак конца российской государственности, а вот именно они, эти измученные жизнью и забытые всеми женщины (чьи-то матери!) – последний приговор для Руси, под которым подписалась сама История. Но когда он вошёл в цветочный павильон, всякая философия вылетела у него из головы, потому что начиналось дело.

В цветочном павильоне, разумеется, торговали цветами. В основном здесь была представлена продукция местных теплиц, но и конкурентов из южных республик тоже хватало. Каждую субботу Иван Иванович лавировал по проходам между длинными прилавками, приглядываясь и принюхиваясь к выставленным на продажу букетам, а иногда даже совершал покупки. Чтобы его ботанический интерес не вызвал у кого-нибудь подозрений, Иван Иванович начал собирать коллекцию кактусов, коих на рынке хватало с избытком. Само собой, кактусы он терпеть не мог, хотя по части теории их разведения мог дать фору любому специалисту. К примеру, знал, что по науке кактусы называются ксерофитами или ещё пуще – суккулентами. Когда же этих колючих «уродцев» в квартире Ивана Ивановича накапливалось слишком много, он без всякого сожаления спускал часть в мусоропровод, предварительно измельчив в зелёную пахучую кашицу.

На самом деле резидента Иванова интересовало в цветочном павильоне совсем другое. А именно – цветы, которыми торговала в третьем ряду у стены толстая пожилая армянка с большой бородавкой на подбородке. Букеты, которая составляла эта женщина, имели для Ивана Ивановича огромное значение. От того, из каких именно цветов состоял букет, зависело, пришло новое сообщение от руководства или нет, каким именно контейнером следует воспользоваться, чтобы принять или отправить сообщение, необходима ли встреча со связником для получения более детальных инструкций, и если необходима, то где и когда она должна произойти.

Заподозрить, что невинные букеты используются в качестве условного сигнала, не смог бы и Господь Бог. С одной стороны, Иван Иванович и пожилая армянка не были представлены друг другу (Иван Иванович не знал, кто она и откуда; женщина же, скорее всего, вообще не догадывалась о том, как её цветы воспринимает завсегдатай-кактусовед). С другой стороны, отношения между исторической Родиной Ивана Ивановича и Республикой Армения были, мягко говоря, натянутыми: разница в вероисповедании[44]44
  Подавляющее большинство армян являются христианами.


[Закрыть] плюс помощь, которую оказали земляки Ивана Ивановича Республике Азербайджан в войне за Нагорный Карабах.

Сегодня Иван Иванович рассчитывал увидеть на прилавке алые розы. Должна была прийти весточка от Чёрного Пса, на три недели она задерживалась, и резидент Иванов уже начинал беспокоиться. С независимым видом Иван Иванович приблизился к прилавку, за которым возвышалась армянка. На неё он даже не смотрел, всё своё внимание отдавая букетам. И обалдел.

Иван Иванович даже не сразу понял, что он видит перед собой. На прилавке не было цветов – на прилавке в аккуратных горшочках стояли кактусы.

Иван Иванович не должен был останавливаться, но он остановился. И поднял глаза. Армянка была на месте. Она озорно улыбнулась ему и произнесла с характерным акцентом:

– Здравствуй, дорогой. Говорят, ты кактусы уважаешь? Для тебя специально выставила.

Иван Иванович почувствовал резкую боль в груди; ноги у него подкосились.

«Неужели провал? – мелькнула паническая мыслишка. – Неужели всё? Так глупо».

– Да ты, дорогой, промок весь, – продолжала лопотать армянка. – Заходи к нам, согрейся, чаю попей.

Она была само гостеприимство, но Иван Иванович в великом страхе оглянулся, уже представляя себе, как оперативники из ФСБ рванутся к нему, сметая прилавки и топча букеты, швырнут на пол, согнут, зафиксируют наручниками…

Никакие оперативники за спиной не проявились. Обычный рынок, обычная суета, обычный день.

– Да что с тобой, дорогой? – продолжала проявлять заботу толстуха. – Побледнел… Заболел, что ли?

Иван Иванович глянул на неё ошалело. Он не понимал, почему до сих пор не арестован. Ещё раз оглянулся украдкой.

– Пойдём, пойдём, дорогой, – зазывала продавщица. – Чай хороший есть. Настоящий армянский.

В стене за её широкой спиной со скрипом приоткрылась дверь, ведущая в подсобные помещения. А толстуха, продолжая громко и настойчиво уговаривать попить чайку, вдруг схватила Ивана Ивановича за рукав. Резидент дёрнулся, но разом высвободиться ему не удалось.

«Уйти не дадут, – подумал он тоскливо; сердце защемило ещё сильнее. – Уйти всё равно не дадут».

Нехотя, очень нехотя он подчинился, позволив увлечь себя в подсобку. Они прошли по длинному, плохо освещённому коридору с низким потолком и грязным полом. Армянка фактически уже волокла резидента за собой. Наконец перед ними открылась новая дверь (на двери был наклеен плакат – полуобнажённая красотка в прозрачном кружевном белье от Gucci), а Иван Иванович приготовился к самому худшему.

То, что он увидел за этой, последней, дверью с рекламным плакатом, одновременно принесло ему и невероятное облегчение, и новый стресс, а всё вместе вызвало вспышку неприкрытой злости.

– Что за шутки? – спросил он звенящим голосом.

Чёрный Пёс (а одним из двух, присутствующих здесь, был именно он) медленно повернулся. Выглядел начальник разведки как обычно в этих местах: трость, поношенный «ветеранский» пиджак, мешковатые штаны, стоптанные башмаки с острыми носками.

– Шутки? – переспросил Чёрный Пёс, словно и не понимал – скотина! – о чём идёт речь. – Я никогда не шучу.

– Вы… вы!.. – Иван Иванович задохнулся, но потом взял себя в руки и почти спокойно сказал: – Вы нарушили все правила конспирации. Вы вскрыли мою легенду. Вы понимаете, что это означает для нашей сети?

Высказавшись таким образом, он посмотрел в сторону третьего из присутствующих (армянка тихо вышла, прикрыв за собой дверь) и снова утратил дар речи. За одним столом с Чёрным Псом сидел Мурат.

По происхождению Мурат был чеченцем, но подобно Ивану Ивановичу покинул родину в возрасте семнадцати лет. Поступив в воздушно-десантное училище, Мурат претендовал на звание офицера советской армии, но за неуживчивость характера и общую безалаберность был из училища изгнан. В Чечню он не вернулся, воспользовавшись предложением одного из своих земляков «принять участие в благом деле». Под «благим делом» понимались рэкет, торговля наркотиками, разборки с конкурентами и заказные убийства. Первоначально Мурат не имел никакого авторитета в криминальной среде. Однако со временем и накоплением опыта он становился всё более известен, и его даже пригласил (обставив приглашение с кавказской пышностью) к себе в команду знаменитый Николай Сулейманов (кличка Хоза). В группировке Сулейманова Мурат осуществлял силовое прикрытие аферы с фальшивыми чеченскими авизо.

После скоропостижной кончины Хозы в начале девяносто пятого года, когда его изрешетили из автоматов чуть ли не в центре Москвы, Мурат был вынужден покинуть столицу. Впрочем, земляки его не забывали и, оказавшись в Мурманске, лихой чеченец не остался без дела. Здесь он собрал свою собственную команду – весьма пёструю по национальному составу – и «держал» привокзальный бизнес.

Иван Иванович обратил на Мурата внимание сразу по прибытию в город-порт. Мурат обладал связями как в криминальной, так и в правоохранительной среде. Мурат имел подготовленную неформальную силовую структуру в составе тридцати головорезов. Мурат отличался решительностью и беспринципностью. Для Мурата не существовало никаких других целей в жизни, кроме одной – выбить из косной материи вселенной как можно больше зелёных бумажек, именуемых долларами. В качестве организатора и исполнителя силовых акций Мурат устраивал Ивана Ивановича на все сто.

После соответствующей подготовительной работы между руководителями Ивана Ивановича и чеченской диаспорой было заключено своего рода соглашение о купле-продаже, по которому Мурат со всей своей командой переходил в подчинение к резиденту. При условии, что знать резидента в лицо он не должен. Связь осуществлялась посредством прозвона на специальный телефонный номер. Количество звонков (а звонил Иван Иванович только из уличных телефонов-автоматов) означало, в каком из тайников лежат инструкции для проведения той или иной акции.

До сегодняшнего дня вышеописанная схема себя оправдывала и сбоев не давала. И вот Чёрный Пёс пошёл на то, чтобы нарушить все правила игры. Ничего хорошего это обстоятельство Ивану Ивановичу не сулило.

При виде Ивана Ивановича Мурат в восторге хлопнул себя по коленям.

– А я тебя знаю! – заявил он, бесцеремонно указывая на резидента узловатым пальцем. – Так ты и есть командир?

Чёрный Пёс, повернув голову, взглянул на Мурата, затем – на Ивана Ивановича. Тот устало вздохнул, взял свободный стул и присел. Его удивила памятливость Мурата. Тем более что встречались они всего один раз. Как советовали турецкие инструкторы (и рекомендовала теория разведки), Иван Иванович долго приглядывался к своему будущему исполнителю силовых акций, фактически он собирал на него досье. Помимо косвенной информации о Мурате, которую резидент извлекал из обычных слухов и сплетен, он установил за чеченцем «наружное» наблюдение, отслеживая его контакты и связи. Принял он и сам участие в этом кропотливом и опасном деле и однажды допустил промашку, подойдя к объекту наблюдения ближе чем на десять метров. Мурат в этот момент занимался своим обычным делом, то есть выяснял у владельца коммерческой привокзальной палатки, торгующей свежими овощами, нет ли у него, владельца, каких-нибудь проблем и когда он, владелец, собирается внести очередную плату за предоставление «крыши». Иван Иванович должен был свернуть и оторваться от объекта, но под влиянием момента он подошёл ещё ближе. Заметив постороннего, Мурат оборвал свою речь на полуслове. Не известно, что ему вдруг взбрело в голову после этого, но Мурат вдруг подскочил к растерявшемуся Ивану Ивановичу, силой подтащил его к палатке и минут пятнадцать рекламировал овощи с таким пылом и напором, словно от их продажи зависела его, Мурата, жизнь. Отпустил он Ивана Ивановича только после того, как тот полез за кошельком и купил килограмм помидоров, килограмм огурцов, кочан капусты и четыре пучка разнообразной зелени для салата.

– Вот уж никогда не подумал бы, что ты из наших, – весело проинформировал присутствующих Мурат; он был очень доволен собой. – Ты крашеный или от природы такой?

Среди кавказцев редко можно встретить человека с огненно-рыжей шевелюрой, и Иван Иванович не принадлежал к их числу. Он красил волосы два раза в неделю специальным составом, не забывая и про лобок – так он более походил на человека с легендой, записанной в паспорте и в учётной карточке мурманского военкомата. Но на прямо поставленный вопрос Мурата Иван Иванович отвечать не собирался. Он мрачно взглянул на Чёрного Пса, приглашая его изложить причины, по которым тот, нарушив все существующие в природе правила конспирации, пригласил его на эту встречу, а более того – свёл нос к носу с человеком, который не должен был видеть Ивана Ивановича ни при каких обстоятельствах. То, что извинений он от Чёрного Пса не дождётся, было ясно и ежу.

– Достаточно, Мурат, – сказал Чёрный Пёс, останавливая сыплющиеся из исполнителя силовых акций вопросы.

Исполнитель силовых акций заткнулся. Однако довольства собой у него не убавилось.

– Дело очень серьёзное, – продолжил Чёрный Пёс, помедлив; говорил он по-чеченски, полагая, видимо, что в обстановке рынка это самый подходящий язык. – Дело затрагивает интересы всех кавказских народов и всех мусульман, где бы они ни жили. Русские оскорбили нас, и смыть позор мы можем только кровью…

Иван Иванович закатил глаза. На него риторика Чёрного Пса не действовала. Как, впрочем, и на Мурата, который хоть и слушал с жадным интересом, но криком «Аллах, акбар!» не заходился.

– Наши друзья, – говорил Чёрный Пёс, глядя в стену, – отправили груз, предназначенный для нищих, голодающих семей…

«Понятно, – подумал Иван Иванович, – оружие или амуниция».

– …Транспортный самолёт с грузом вылетел, но был атакован над Кольским полуостровом…

«Ого-го, – Иван Иванович мысленно присвистнул. – Кто же решился на такое?»

– …Русские принудили самолёт к посадке и украли груз. Нищие, голодающие семьи лишились помощи…

«А ведь дело действительно серьёзное, – заключил Иван Иванович. – То-то он задёргался».

Многое становилось Ивану Ивановичу понятным. Однако успокоения ему это не принесло. Появилась проблема, и он уже догадывался, кому эту проблему придётся решать.

– …Мы должны достойно ответить на этот подлый удар. Русских трусов, не смеющих принять бой лицом к лицу, ждёт суровая кара…

«О Боже! – затосковал Иван Иванович. – Когда же он закончил изрекать благоглупости и начнёт говорить дело?»

Чёрный Пёс, словно прочитав его мысли, оборвал речь на полуслове.

– Для этого я и собрал вас здесь, – сказал он совсем другим – жёстким и деловым – тоном; теперь он смотрел на Ивана Ивановича. – Мы должны на время отставить правила, мы должны разобраться с русскими быстро, чтобы грузы продолжали поступать…

– Разобраться? – нехорошо ухмыляясь, переспросил исполнитель силовых акций Мурат. – Это здорово!

Чёрный Пёс проигнорировал его реплику.

– …В течение трёх дней мы должны установить, кто именно перехватывает наши грузы, кто руководит перехватом, кто за всем этим стоит. Должны быть устранены все звенья цепочки, иначе раньше или позже она будет восстановлена…

Чёрный Пёс замолчал, давая понять, что теперь можно задавать вопросы.

– Что-нибудь уже известно о похитителях? – быстро спросил Иван Иванович. – Привязка есть?

Чёрный Пёс переложил трость в левую руку, а правой забрался к себе во внутренний карман «ветеранского» пиджака. Из кармана он достал и бросил на стол конверт из плотной бумаги. Мурат потянулся к нему, но Иван Иванович опередил. В конверте было два десятка цветных фотографий, отпечатанных на хорошей глянцевой бумаге. Иван Иванович быстро просмотрел их.

– «МиГ-23», – сказал он, предавая часть фотографий любознательному Мурату. – Истребитель-перехватчик. Принадлежность – авиационный полк «Заполярье». Моих людей там нет.

Чёрный Пёс кивнул, как показалось Ивану Ивановичу, одобрительно.

– Скоро наши люди там будут, – сообщил он, – однако проблему с грузами мы должны решать сейчас.

– Меня больше интересуют не «МиГи», – Иван Иванович разложил веером оставшиеся у него фотографии. – Меня больше интересуют эти люди.

На снимках, разложенных на столе, были запечатлены парни в чёрных кожаных куртках, с оружием на бетоне взлётно-посадочной полосы и в проёме грузового люка. Эти ребята чувствовали себя настолько уверенно, что даже не удосужились нацепить маски из чулка или шерстяной шапочки, как сделал бы, скажем, Мурат.

– Да, – согласился Чёрный Пёс, – именно их нам и следует разыскать.

– Это наверняка ФСБ, – выдвинул версию Иван Иванович. – Только с санкции ФСБ могла быть проведена операция подобного уровня.

– Нет, – Чёрный Пёс говорил уверенно, а у Ивана Ивановича не было причин не доверять его словам. – ФСБ, конечно, в этом участвует, но груз забирали не они.

– А кто?

– На ленинградском рынке, – Чёрный Пёс называл Петербург по старинке Ленинградом, – появился наш груз. Разведка ещё не выявила источник – слишком много посредников, – но мы считаем, что груз забирала одна из ленинградских фирм.

– Груз продаётся мелкооптовыми партиями? – уточнил Иван Иванович.

– Да, – подтвердил Чёрный Пёс.

Иван Иванович перетасовал фотографии.

– Здесь есть офицер, – заметил он, отделив один из снимков. – Кажется, – он пригляделся, – старший лейтенант. Петлиц не видно, но, наверное, военно-воздушные силы.

– Можешь не сомневаться, – сказал Чёрный Пёс, – военно-воздушные.

– Что вы уже сделали в этом направлении? – Иван Иванович начал собирать фотографии в конверт. – Наработки у вас есть?

– Наши друзья отправили второй транспортный самолёт…

– И?! – односложный вопрос Ивана Ивановича прозвучал резковато, но он не сумел сдержаться, поскольку не думал, что «его друзья» настолько глупы.

– На этот раз с грузом полетела охрана, – сообщил Чёрный Пёс. – Восемь человек…

Глава десятая
Второй транспорт, первая ошибка

(В/ч 461-13 «бис», полуостров Рыбачий, сентябрь 1998 года)

Майор ВВС Константин Громов не верил, что потенциальный противник захочет дважды наступить на те же самые грабли, то есть пошлёт второй транспорт маршрутом, на котором погорел первый: в конце концов, не на одном Заполярье свет клином сошёлся, есть и другие воздушные коридоры. По этой причине сообщение от советника Маканина, что пора готовится к новой акции перехвата, застало его врасплох.

Неделя перед этим прошла в приятной суете. После столь удачно провёрнутой акции на воинскую часть номер 461-13"бис" посыпались многочисленные блага. По приказу комполка «Заполярье» Александра Свиридова в часть были подвезены запчасти и обновлён боезапас. Кроме того, от щедрот города Мурманска было выделено несколько цистерн авиационного керосина, что позволило заполнить подземные резервуары части под завязку. Зампотех Никита Усачёв только диву давался, как всё складно получается. А уж грузовик натовской жратвы вызвал прилив энтузиазма и у самых прожжённых ворчунов-скептиков.

Полученными от Стриженого «зелёными» распорядились следующим образом. Громов, когда выдался свободный день, самолично отправился в Мурманск и обменял валюту на «чёрном» рынке у «Детского мира», что на улице Книповича. Вернувшись с карманами, набитыми деньгами, он вызвал к себе коменданта, который из-за недоукомплектованности части личным составом тащил на себе ещё и обязанности начфина, и повелел выдать зарплату офицерам за прошедшие декабрь-январь. Комендант Подвицкий, получив на руки столь огромную сумму, тут же затребовал соответствующие финансовые документы на неё, после чего был грубо одёрнут и узнал о себе и своём происхождении много нового и интересного.

«Как же я отчитываться буду?» – заныл комендант после столь грозной отповеди: командир части 461-13"бис" отличался сдержанностью и интеллигентностью, вспышки гнева у него были столь редки, что их можно было пересчитать по пальцам, и комендант никак не мог понять, чем же вызвана ещё одна.

«Отчитаешься, – заверил Громов. – Оформи ведомости на получение денежного довольствия, выдай зарплату, пусть все распишутся. Ведомости отдашь мне».

Коменданту оставалось только подчиниться.

Кроме денег, Громов привёз из Мурманска ящик водки «Абсолют», и пилоты со вкусом отметили победу над «Геркулесом» – первую победу в ещё не начавшейся войне. На торжество приглашены были и другие офицеры, свободные от несения службы. Они, конечно, не догадывались, по какой причине устроено празднество, но это было для них не столь важно.

Засиделись допоздна. Приговорили дюжину бутылок и три десятка натовский пайков. Захмелели. Стуколин, который сам на музыкальных инструментах играть не умел в связи с тем, что медведь ему на ухо наступил ещё в раннем детстве, потребовал, чтобы ему исполнили «что-нибудь про пилотов». Он каждый раз этого требовал. Его поддержали. Оставалось только уговорить Никиту Усачёва, который единственный из всех умел брать поболе трёх аккордов. Усачёв для порядка поломался, но потом взялся за гитару, и офицеры грянули хором:

 
Я – «Як»,
Истребитель,
Мотор мой звенит.
Небо – моя обитель.
Но тот, который во мне сидит,
Считает, что он – истребитель…
 

Они начали с песен Высоцкого. Они всегда начинали с песен Высоцкого. Потому за классической «Смертью истребителя» последовала менее известная, но от того не менее любимая:

 
Их восемь, нас – двое. Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть.
«Серёжа, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять!»
Я этот небесный квартет не покину,
Мне цифры сейчас не важны.
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит – и шансы равны.
 
 
Мне в хвост вышел «Мессер», но вот задымил он,
Надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилы —
Сойдут и на крыльях кресты.
«Я – „первый“, я – „первый“, они над тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою!..»
В бою не бывает чудес.
 
 
«Сергей, ты горишь, уповай, человече,
Теперь на надёжность лишь строп».
Нет, поздно, и мне вышел «Мессер» навстречу.
«Прощай, я приму его в лоб!..»
Я знаю, другие сведут с ними счёты,
По-над облаками скользя,
Летят наши души, как два самолёта,
Ведь им друг без друга нельзя…
 

И конечно же была исполнена душещипательная «Песня о погибшем лётчике»:

 
Он кричал напоследок, в самолёте сгорая:
«Ты живи, ты дотянешь», – доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом, возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул.
 
 
Встретил лётчика сухо райский аэродром,
Он садился на брюхо, но не ползал на нём,
Он уснул – не проснулся, он запел – не допел,
Так что я вот вернулся, вернулся, ну а он не сумел.
 
 
Кто-то скупо и чётко отсчитал нам часы
В нашей жизни короткой, как бетон полосы.
И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда.
Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.
 

После Высоцкого вспомнили о Розенбауме. И Никита спел сначала «Чёрный тюльпан»: «В Афганистане, в «Чёрном тюльпане», с водкой в стакане мы молча плывём над землей…», затем – «Камикадзе»:

 
Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
Даже если захочу – не свернуть.
Облака перевернулись,
И на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
 
 
От снарядов в небе тесно,
Я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды мне осталось,
И не жаль, что жил так мало
Зацветут ещё мои деревья в саду!..
 

Не обошли вниманием и классиков: «Мы летим, ковыляя во мгле…», и современников: «Кто в нём лётчик-пилот, кто в нём давит на педали?..».[45]45
  Имеется в виду песня Бориса Гребенщикова «Чёрный истребитель».


[Закрыть] Перебрав песни профессиональных авторов и сделав небольшой перерыв, сдобренный водочкой, стали выяснять, кто чего знает из «народного» творчества. Под аккомпанемент Усачёва старший лейтенант Лукашевич исполнил песню полярных авиаторов: «Кожаные куртки, брошенные в угол…».[46]46
  На самом деле автором песни является Александр Городницкий.


[Закрыть] А комендант Подвицкий припомнил удалой гимн вертолётчиков: «Впереди большая трасса – ас-са, ас-са, ас-са!..». Наконец Громов, захмелевший и раздобревший, отобрал у Никиты инструмент и собственноручно изобразил свою коронную, неизменную, с притопами и прихлопами:

 
Над Старыми Щербинками, «Швейцарией» и Ляховым
Летит ПО-2, расчалками звеня-а-а!
Моторчик задыхается, инструктор матом лается —
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
 
 
Коробочка построена, машина успокоена,
Иду я на посадку не спеша-а-а!
Вдруг вспомнил я далёкую, подругу синеокую —
Эх, жизнь авиационная моя-а-а!
 
 
Убрал газок, спланировал, но очень низко выровнял
И резко дёрнул ручку на себя-а-а!
И вытащил рогатую, скотину бородатую —
Высокого и резкого «козла-а-а»!
 
 
За это благородное домашнее животное
Я бегал за машиною три дня-а-а!
Язык на плечи высунешь, ногами еле двигаешь —
Эх, жизнь авиационная моя-а-а![47]47
  Текст народной песни цитируется в интерпретации Вадима Чернявского.


[Закрыть]
 

(Как и любой фольклорный текст, эти куплеты имели длинную предысторию. Самолёт первоначального обучения ПО-2, упоминавшийся в тексте, очень известен. Его первый полёт (а тогда он именовался У-2, то есть «учебный второй») состоялся аж в 1928 году. Разработал ПО-2 замечательный конструктор Николай Николаевич Поликарпов, в честь которого самолёт и был назван впоследствии.

ПО-2 был необычайно дёшев и прост: фюзеляж из фанеры с полотняной обшивкой, узлы из мягкой стали, простые двухлонжеронные крылья, шасси на ленточных расчалках. Отличаясь неприхотливостью и добрым нравом, самолётик быстро завоевал сердца курсантов. Хорошо зарекомендовал он себя и в годы Великой Отечественной. В боевых условиях ПО-2 использовали как лёгкий ночной бомбардировщик. Когда война закончилась, самолётик вернулся к своим прямым обязанностям – обучению курсантов премудростям воздушного маневрирования.

ПО-2 является идеальной машиной для тех, кто ещё толком не сидел за штурвалом. Для того, чтобы завалить ПО-2 в штопор, нужно было очень постараться: статическая продольная устойчивость «второго учебного» вошла в легенды.

Впрочем, даже при всей своей легендарной устойчивости и этот самолётик не был застрахован от промахов, сплошь и рядом совершаемых по глупости или безрукости. Одним из классических промахов такого рода считается «козёл». «Благородное домашнее животное», как вы, наверное, уже догадались, имеет лишь косвенное отношение к рассматриваемому вопросу. Согласно общепринятой в авиационных кругах терминологии, «козёл – повторное отделение самолёта от земли при посадке». То есть фактически самолёт вместо того, чтобы, как пишут очеркисты, «слиться с взлётно-посадочной полосой», начинает резво подпрыгивать, в буквальном смысле разваливаясь на ходу. «Козление» может произойти по трём причинам: грубое приземление на две точки на большой скорости, резкое опускание носового или хвостового колеса, значительная неровность грунта в месте посадки. Лирический герой куплетов, которые пропел майор Громов, по всей видимости, «словил козла» по второй из перечисленных причин. В этом случае инструкции советуют добавить газу и вывести самолёт на режим планирования, чтобы осуществить посадку по всем правилам. Как поступил лирический герой, нам неизвестно, но наказание за ошибку было суровым.

Нынче ПО-2 забыт (он был снят с серийного производства в 53-м году), курсанты летали на «Як-18», «МиГ-15», а позднее – на чешских «L-39» и «L-410», но песня осталась в памяти народной; её продолжают петь, вспоминая с ностальгией свои собственные первые полёты, страх перед «козлом» и наказанием, которое за этим воспоследует. Как говорится, за козла ответишь).

Офицеры разошлись заполночь, очень довольные жизнью, с вновь обретённой верой в будущее. Троица виновников торжества посидела ещё с часик, болтая о разных пустяках; Стуколин пытался наигрывать на гитаре, но получалось у него плохо, и он быстро отставил это занятие. Об историческом захвате они старались не вспоминать: азарт прямого участия в необъявленной войне прошёл, а разум подсказывал, что нет в акции захвата беззащитного «Геркулеса» ничего героического. Пираты – они пираты и есть. «На сундук мертвеца, йо-хо-хо! И бутылка рома!» Да и само действо всё больше смахивало на дурной фарс: сначала чуть ли до голода не довели, а потом вместо того, чтобы повиниться и взяться за ум, по-барски приказали: а ну вперёд, жрать хотите – отрабатывайте. Будто бы не кадровые офицеры перед ними, а наёмный сброд. Портить вечер разговорами о своих оскорблённых чувствах не хотелось. Пилоты и не стали.

Не проигнорировал внезапное празднество и рядовой личный состав. В первые же дни после захвата норвежского транспорта Громов и другие офицеры стали замечать, что рядовые срочной и сверхсрочной службы постоянно находятся в «приподнятом» настроении. При этом все они вдруг полюбили свежий чеснок, и характерным запахом этого овоща из рода луковичных разило от них за версту. Громов подумал и вызвал к себе Женю Яровенко.

(К слову сказать, замполита в воинской части 461-13"бис" не было. Его уволили из рядов больше года назад с мотивировкой «не соответствует занимаемой должности». Ещё в начале девяностых подобное было бы невозможно. Даже если провинился замполит, учудил чего-нибудь непристойное по пьяной лавочке – пожурят и всё; в крайнем случае в другую часть переведут. Но тут грянуло сокращение штатов, а замполит перед тренировочным вылетом умудрился убрать шасси при выруливании на ВПП. И, что характерно, был при этом абсолютно трезв. Недаром в народе говорят: «Курица – не птица, замполит – не лётчик». Взамен этому деятелю комполка Свиридов обещал прислать свежеиспечённого офицера по воспитательной работе (теперь это так называется), но маховик увольнений в запас раскручивался всё быстрей, и нового «воспитателя» в части 461-13"бис" так и не дождались. Кончилось тем, что его обязанности по работе с личным составом принял на себя майор Громов. В частности, именно ему предстояло выявить причины столь внезапной любви рядового состава к чесноку).

«Ну что, герой, где ликёроводочными изделиями разжился?» – спросил майор Женю.

«Никак нет, товарищ майор», – отвечал Женя, стоя навытяжку и преданно глядя Громову в глаза.

«В какой смысле?» – удивился майор.

«В смысле, не разжился», – пояснил Женя.

«Хорошо, – сказал Громов с усмешкой, – сформулируем вопрос по-другому. Где бухло берёшь, скотина?»

«Не могу знать!» – упорствовал Женя.

«А если на гауптвахту? А если на десять суток?»

«За что, товарищ майор? Я же ничего не сделал».

Отправлять Яровенко на гауптвахту без видимых на то причин действительно было бы для Громова перебором. Даже взыскание накладывать майор по большому счёту не имел права. Поэтому он ограничился намёком, что, если военнослужащие части 461-13"бис" будут и в дальнейшем замечены в злоупотреблении чесноком, первым от этого серьёзно пострадает некто Евгений Яровенко, сержант. Женя, разумеется, изобразил оскорблённую невинность, но намёк Громова был ко вниманию принят, рядовые перестали жрать чеснок и выглядеть на вечерней поверке слишком уж весёлыми. Двумя днями позже комендант прямо на общей кухне случайно обнаружил пустую бутылку из-под прекрасного шотландского виски. Тайна раскрылась: выходило, что Женя во время разгрузки транспорта исхитрился заныкать несколько бутылок этого благородного напитка и проделал это так ловко, что присутствовавший там же старший лейтенант Стуколин ничего не заметил.

Теперь Громов рассердился уже не на шутку. Он снова вызвал Женю и потребовал от него честного ответа – нет, не на тему, кем и сколько было выпито, а кому и сколько он, Женя, успел растрепать о норвежском «Геркулесе». Яровенко почуял, что пахнет жареным, и побожился, что никому и никогда, что он государственную тайну понимает, чем рискует, знает, и вообще… На этот раз майор ему поверил. И инцидент себя исчерпал.

А в общем и целом, настроение у всех в части 461-13"бис" было радужное, и думать о том, что, возможно, ещё много раз придётся пиратствовать, ни Громову, ни его друзьям не хотелось. Поэтому звонок от господина советника Маканина командиру части 461-13"бис" радости не доставил.

– Готовьтесь к вылету, – сказал Маканин без обиняков.

– Когда? – спросил Громов; у него вдруг запершило в горле, и он прокашлялся.

– Завтра.

– Понял.

– Штурман вас выведет.

– Не сомневаюсь.

– Удачи.

– Вам того же.

И весь разговор. Громов со вздохом положил трубку телефонного аппарата на рычаг, надел фуражку и пошёл разыскивать остальных участников предстоящей акции. Старшего лейтенанта Стуколина он обнаружил в ленинской комнате – развалившись на стуле, тот смотрел телевизор.