Текст книги "Апокалипсис всегда. Психология религии и духовности"

Глава 11
Мк. 5:21–43
Исцеление кровоточивой – Воскрешение дочери Иаира

Мк. 5:21–24 «Когда Иисус опять переправился в лодке на другой берег, собралось к Нему множество народа. Он был у моря. И вот, приходит один из начальников синагоги по имени Иаир, и, увидев Его, падает к ногам Его и усильно просит Его, говоря: “дочь моя при смерти; приди и возложи на нее руки, чтобы она выздоровела и осталась жива”. Иисус пошел с ним. За Ним следовало множество народа, и теснили Его».

Здесь эту историю ставят «на паузу» и начинается другая:

Мк. 5:25–31 «Одна женщина, которая страдала кровотечением двенадцать лет, много потерпела от многих врачей, истощила все, что было у ней, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние, – услышав об Иисусе, подошла сзади в народе и прикоснулась к одежде Его, ибо говорила: если хотя к одежде Его прикоснусь, то выздоровею. И тотчас иссяк у ней источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни. В то же время Иисус, почувствовав Сам в Себе, что вышла из Него сила, обратился в народе и сказал: кто прикоснулся к Моей одежде? Ученики сказали Ему: Ты видишь, что народ теснит Тебя, и говоришь: кто прикоснулся ко Мне?»

Фраза учеников «Ты видишь, что народ теснит Тебя, и говоришь: кто прикоснулся ко Мне» несколько смягчена. На самом деле она выражает обычное раздражение, ученики недоумевают, считают этот вопрос глупым. Это еще одно доказательство, что Евангелие от Марка выглядит наиболее честным в смысле выражения эмоций, которые есть у Христа. В остальных текстах не всегда понятно, есть ли вообще эмоции. В тексте Марка всегда видно, что они есть, в том числе негативные: мы видим раздражение, гнев и много чего другого.

Мк. 5:32–35 «Но Он смотрел вокруг, чтобы видеть ту, которая сделала это. Женщина в страхе и трепете, зная, что с нею произошло, подошла, пала пред Ним и сказала Ему всю истину. Он же сказал ей: дщерь! вера твоя спасла тебя; иди в мире и будь здорова от болезни твоей. Когда Он еще говорил сие, приходят от начальника синагоги и говорят: дочь твоя умерла; что еще утруждаешь Учителя?»

Нам рассказали историю в истории – и теперь возвращаемся к первой, которая является рамкой:

Мк. 35–43 «Что еще утруждаешь Учителя? Но Иисус, услышав сии слова, тотчас говорит начальнику синагоги: не бойся, только веруй. И не позволил никому следовать за Собою, кроме Петра, Иакова и Иоанна, брата Иакова. Приходит в дом начальника синагоги и видит смятение и плачущих и вопиющих громко. И, войдя, говорит им: что смущаетесь и плачете? девица не умерла, но спит. И смеялись над Ним. Но Он, выслав всех, берет с Собою отца и мать девицы и бывших с Ним и входит туда, где девица лежала. И, взяв девицу за руку, говорит ей: «талифа куми», что значит: девица, тебе говорю, встань. И девица тотчас встала и начала ходить, ибо была лет двенадцати. Видевшие пришли в великое изумление. И Он строго приказал им, чтобы никто об этом не знал, и сказал, чтобы дали ей есть».

Итак, раз это история в истории, их можно рассматривать только совместно, хотя многие ситуации, которые таким образом изложены в Евангелии, не обязательно происходили одновременно. То же относится к речам Иисуса: например, Нагорная проповедь очевидно составлена из разных логий, которые были собраны в разное время. Евангелист просто объединяет их в единую композицию. Евангелие от Иоанна – это больше богословский трактат. Остальные тексты стремятся к известной историчности, но в силу некоторых особенностей передачи информации в то время на четкую документалистику они претендовать не могут. В каком-то смысле можно восстановить их порядок, но очень условно, и это касается в основном только ключевых событий: распятия, воскресения и т. д. Описание мелких событий основано на логиях, на устной традиции, нет никакой жесткой привязки к возрасту и к какому-то историческому моменту. Например, непонятно, когда произошло первое чудо в Кане Галилейской. Было бы странно, если бы это было самое первое чудо – речь, скорее, идет о специфической композиции.

Итак, в обоих рассмотренных отрывках центральным императивом выступает вера: «не бойся, только веруй», «дерзай, дщерь, вера твоя спасла тебя». Традиционно это место толкуют в следующем ключе: женщина, которая страдает маточным кровотечением, совершает в некотором роде преступление, подходя и прикасаясь к Иисусу, потому что болезнь делает ее ритуально нечистой (подобные процессы считались в ветхозаветные времена нечистыми). А значит, она социальный изгой – как прокаженный, – только в более легкой форме, так как, конечно, не может никого заразить своим состоянием. Прикосновение женщины к Иисусу, как учителю, может расцениваться как крайняя дерзость, и гипотетически ее могла ждать за это даже смертная казнь через побиение камнями (хотя вряд ли случилось бы именно так). В любом случае то, что она находится в толпе, неизбежно прикасаясь к другим людям, может вызвать у них негативную реакцию, если они это заметят.

В ситуации с воскрешением дочери начальника синагоги Христос заходит в комнату, где лежит усопшая, и говорит: «не смущайтесь и не плачьте, девица не умерла, но спит». Толкователи из Бультмановской школы, например, будут говорить, что здесь нет момента именно воскрешения, просто девочка впала в летаргический сон, а Иисус это знал и вывел ее из него. Но он «видит смятение и плачущих и вопиющих громко», значит, начался обряд погребения. В Палестине хоронят в день смерти по причине жаркого климата, а не через три дня, как у нас. Чтобы установить факт смерти, существовали специально обученные люди – левиты – священники, которые проверяли, жив ли человек, поднося к его носу и рту маленькие бронзовые зеркальца и выполняя еще целый алгоритм проверки. К этому относились очень серьезно. Как только печальный факт был установлен, начинался обряд погребения. В древних культурах он всегда подразумевал историю с плакальщицами, и даже сейчас в отдаленных деревнях встречается этот обычай. Это были преимущественно женщины, их специально приглашали, чтобы оплакивать умершего родственника или выразить горе по поводу, например, стихийного бедствия. В древних культурах они всегда выполняли важную функцию: фактически канализировали эмоции горя, если на родственников нападало оцепенение. Плакальщицы могли вывести их из этого состояния. Они умело создавали соответствующий эмоциональный фон, который полезен человеку, который впал в отрицание. Это нужно, чтобы он смог начать выражать эмоции. Однако если у вас есть склонность к эмпатии, и вы увидите такое театрализованное действие, это может сильно ударить по нервам. Представьте, что за вами идет толпа и кричит во весь голос, причем эти тексты, как и многие другие из обрядового фольклора (а жанр причетов [59]59
  Причет (причитание) – жанр обрядового фольклора, характерный для многих мировых культур. Как правило, причитания имеют особую плачевую мелодику, в них выражается горе исполнительницы по поводу какого-то конкретного события (смерти близкого человека, войны, стихийного бедствия и т. д.).


[Закрыть] относится к обрядам), могут быть весьма жесткими. Я слышал, и мне не хотелось бы слышать это никогда.

Итак, плачущие и вопиющие – это не семья умершей, это именно плакальщицы, а значит, похороны начались, то есть девочка умерла. Почему тогда Иисус сказал, что она не умерла, но спит? Часто эту фразу толкуют так, будто он намекает, что смерть – всего лишь сон. То есть это осмысляется с позиции его божественной силы и власти. Здесь, правда, есть еще один любопытный момент, остающийся непонятным: когда женщина, страдающая кровотечением, прикасается к нему в толпе, из него уходит сила, и он это чувствует. Возникает вопрос, что значит «вышла сила» – куда вышла, как? Неужели он не управляет ею? Это не коррелирует с идеей его божественного всемогущества и контроля – по сути, человек украл для себя исцеление. Если бы Иисус этого всего не почувствовал, женщина так бы и ушла незамеченной. То есть ситуация вступает в противоречие с традиционным пониманием божественной природы Иисуса. Чтобы это противоречие разрешить, нужно понять, что мы не можем рассматривать какие бы то ни было тексты без учета их психологической интерпретации. Психологическое содержание здесь основное. Психика человека является в некотором роде первичным зеркалом. Мы уже рассматривали пример, когда один и тот же факт люди с разным уровнем сознания описывают и объясняют по-разному. Одни в каком-то факте могут увидеть чудо, другие – естественное стечение обстоятельств, и зависеть выбор будет именно от психологической зрелости человека, то есть ключевая роль принадлежит интерпретирующему. Любой текст отражает психику автора, даже если этот текст максимально документальный. Научная картина мира очень долго не учитывала влияние наблюдателя, пока не столкнулась с квантовой проблематикой. Теперь понятно, что психика разных людей по-разному интерпретирует одни и те же факты.

Хочу обратить внимание, что историй с воскрешением в Библии достаточно немного. Более того, некоторые тексты, свидетельствующие о воскрешении, недостоверны. Например, в Евангелии от Матфея говорится, что многие умершие святые воскресли после смерти Иисуса: «Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух. И вот, завеса в храме разодралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим» (Мф. 27:50–53). Этот текст наводит на размышления: массовое воскресение мертвых на территории римской провинции не могло пройти незамеченным, и какой-нибудь историк об этом непременно бы упомянул. Воспринимать этот отрывок буквально мы сегодня не можем. Обратите внимание, этот текст в сознании обычно не оседает. Если рассматривать его буквально, получается, был эпизод после смерти Иисуса, когда множество мертвых воскресло, они пришли в Иерусалим «и явились многим». Если это исторический факт, возникает серьезный вопрос: с чего тогда все удивились, когда воскрес Иисус, если воскресло уже такое множество умерших? В чем заключались сомнения учеников относительно воскресения Иисуса, если толпы людей воскресли? Такое событие не могло остаться незамеченным. Об этих воскресших людях остались бы предания, как обо всем известном Лазаре, однако никаких житийных материалов на эту тему нет, а самое главное, возникает серьезный вопрос: что с ними происходило дальше? Они заново умерли или просто куда-то исчезли? И воскресли они для чего? Невозможно воспринимать данный текст буквально.

Итак, в отрывке фактически описаны два случая смерти. Одна смерть социальная: женщина, страдающая кровотечением, социально мертва – так же, как прокаженные. К ней нельзя прикасаться, соответственно, в патриархальной культуре она не может выполнять важнейшую женскую функцию деторождения и женой тоже быть не может. Ей не с кем общаться, дружить, формально она уже мертва. Второй случай – смерть девочки, которая действительно умерла, причем это подчеркивается тем, что уже происходит, как бы сказали сегодня, отпевание. Это первая параллель между двумя историями.

Есть и вторая крайне интересная параллель. «Одна женщина, которая страдала кровотечением 12 лет, много потерпела от многих врачей, истощила все» – женщина, которая социально мертва, болеет 12 лет. «И, взяв девицу за руку, говорит ей: «талифа куми», что значит: девица, тебе говорю, встань. И девица тотчас встала и начала ходить; ибо была лет двенадцати». То есть женщина, страдающая кровотечением, болеет ровно столько, сколько прожила та маленькая девочка. В принципе, при желании, это можно списать на простой хиазм: в начале задали число 12 и повторили в конце – хиастическая система соблюдена. Это число непростое, архетипическое: 12 колен Израилевых, 12 апостолов, 12 месяцев в году.

Поскольку девочке 12, она находится на пороге половой зрелости, то есть официально через год может быть невестой. Ну и, соответственно, ее возраст вполне попадает на период начала месячных, вполне возможно, что она уже половозрелая. Итак, у нас есть женщина и девушка. Обе, так или иначе, мертвы: одна мертва физически, другая – социально. Правда, есть еще один крайне любопытный момент: одна из них умирает ровно в тот момент, когда выздоравливает другая. В тексте это подано так: «Он смотрел вокруг, чтобы видеть ту, которая сделала это. Женщина в страхе и трепете, зная, что с нею произошло, подошла, пала пред Ним и сказала Ему всю истину. Он же сказал ей: дщерь! вера твоя спасла тебя; иди в мире и будь здорова от болезни твоей. Когда Он еще говорил сие, приходят от начальника синагоги и говорят: дочь твоя умерла; что еще утруждаешь Учителя». Значит, можно предположить, что как раз в тот самый момент, когда женщина подошла, прикоснулась, испугалась, отошла, где-то там, немного подальше, умерла девочка. А женщина выздоровела, и это части одной истории. И вообще, складывается ощущение, что это одна и та же история, как будто заместительная жертва: одна умирает, а другая возвращается к жизни.

Опять же, можно воспринимать данный текст абсолютно буквально, а можно обратиться к его психологическому измерению. Все эти перекрестные ссылки с акцентом на то, что одна умирает, а другая оживает, вызывают желание покопаться в тексте, попытаться увидеть здесь что-то еще, кроме простого описания факта воскресения. Женщина, которая страдает кровотечением, бесплодна, что для женщины в те древние времена – в буквальном смысле проклятие и в целом ужасное состояние. Это говорило, что женщина не может выполнять одну из своих главных социальных задач, а в родовом обществе это было крайне важно. Здесь можно вспомнить пророков и образы, которые они обычно используют при описании еврейского народа и его отношений с Богом. Народ часто описывается как женщина – либо верная, либо неверная, прелюбодейная. Пророки были дерзкими в своих высказываниях и часто всячески клеймили народ, называя его «блудной женой» [60]60
  Ср. Иез. 16; 23; Ос. 2; Ос. 5 и т. д.


[Закрыть]. Некоторые пророки даже на этой теме разыгрывали целые действия (можно вспомнить праведника и пророка Осию, который из истории своей блудной жены сделал в некотором смысле театрализованное действие, связав с этим событием свою проповедь [61]61
  См. книгу пророка Осии (Ветхий Завет).


[Закрыть]). Соответственно, восприятие народа как религиозной общины в образе женщины было традиционным. Обратите внимание: женщина страдает кровотечением и не может рожать в течение 12 лет. 12 – это в некотором роде комплекс, который включает в себя два других архетипических числа – четверку и тройку – и символизирует годичный цикл, а также встречается в описании народа (12 колен). То есть срок болезни женщины словно дает намек на то, что здесь изображается некоторая полнота. Значит, это попытка изобразить что-то метафорически. А именно – религиозную общину. Это можно воспринимать как метафорическое изображение Ветхого Завета и вообще ветхозаветной общины, парадигмы религиозного сознания. Речь идет о некотором кризисе человеческого сознания, которое уже не справляется: оно вроде бы должно рожать, но не рожает, должно создавать новое, но не создает, должно давать надежду, но не дает.

Что касается 12-летней девочки – она должна выйти замуж и начать рожать, но она умирает, не становится невестой и, возвращаясь к метафоре, новой религиозной общиной. Складывается такая картина: обе женщины должны приносить плод, но у обеих фактически бесплодие: одна бесплодна в силу болезни, другая – в силу смерти.

Если рассматривать кровоточащую женщину как архетипическое изображение Ветхого Завета, который в некотором роде духовно мертв, перед нами что-то вроде его исцеления, по крайней мере, в образе этой женщины: она дерзает, и через акт веры, через акт прикосновения к Иисусу получает излечение от недуга. Если мы признаем, что сам Иисус так или иначе являет нам образ человеческого естества, человеческой природы, в которой соединяются божественное и земное, то подобное прикосновение говорит об устранении древнего разделения на божественное и земное. А Ветхий Завет – именно то самое разделение: Бог там, наверху, человек, соответственно, внизу. Итак, женщина в некотором смысле мертва, но она воскресает через прикосновение к образу целостности, то есть буквально Ветхий Завет в образе кровоточивой женщины исцеляется через собирание целостной человеческой природы, через обретение божественного в земном. Почему же тогда девочка умирает? Если рассматривать эту историю как притчу, то девочка умирает именно потому, что, прикоснувшись ко Христу, Ветхий Завет фактический перестает быть Ветхим, то есть, исцелившись с помощью прикосновения ко Христу, он уже теряет свою раздробленность и обветшалость, а значит, можно говорить о том, что он умирает, излечившись. И это в очередной раз перед ставит нас дилеммой смерти как трансформации, то есть пока старое не умерло, новое появиться не может. Девочка своей смертью буквально символизирует окончательную смерть Ветхого Завета в той мере, в какой он принимает целостность Христа. Он умирает и возрождается в новое.

Воскресив девочку, Иисус произнес любопытные слова: «Она не умерла, но спит». Эти слова непонятны, если мы пытаемся понимать их буквально, но если мы рассматриваем все это как некоторую притчу, то действительно она не умерла, но спит. Она всегда спала, потому что здесь речь идет спящее человеческое сознание, которое никак не может пробудиться. Пора его разбудить. Над Иисусом смеются, говорят ему: «иди отсюда, она уже давно умерла, с ней все понятно», и тут звучит обращение «талифа, куми», которое переводится как «девица, тебе говорю, встань». Однако дословный перевод весьма отличается. Евангелисты редко воспроизводят для читателей аутентичные выражения. Мы встречаем это, когда Иисус был распят на кресте: «Или, Или! Лама савахфани!» [62]62
  Возглас Иисуса на кресте, который переводится: «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46) слегка отличается от аналогичной у Марка: «Элои! Элои! ламма савахфани?» (Мк. 15:34). Оба варианта представляют собой цитату начала 21-го псалма на арамейском языке. Единственная разница между двумя вариантами в том, что у Марка выражение передано полностью на арамейском, в то время как у Матфея сохраняется еврейское слово для обозначения Бога (что было достаточно характерно для говорящих по-арамейски иудеев).


[Закрыть] Еще есть аутентичное «аминь», «аллилуйя», там, где перевод не дается. Но здесь евангелист дает аутентичное «талифа, куми» и перевод – «девица, тебе говорю, встань». Но если взять оригинальный текст, эта фраза означает не то, что мы видим в синодальном переводе. В истории с бесами есть подобная фраза: «тебе говорю, выходи», что на самом деле звучало жестче: «замолчи и выйди». Так вот, «талифа, куми» в синодальном переводе выглядит так, словно Христос выступает с некой речью, как будто совершается грандиозное событие. Однако «талифа» – специфическое обращение, которое применяли к девочкам и которое переводится двояко. В русском языке тоже есть такие несколько инфантильные териоморфные [63]63
  Териоморфный – зверовидный. От др. – греч. ϑηρίον – зверь, и µορφή – форма.


[Закрыть] обращения: «зайка», «рыбка», «котенок» и т. п. «Талифа» – именно такое обращение, и означает оно «козочка». То есть это фактически синоним к слову «девочка». «Талифа» буквально – «козочка», и слов «тебе говорю» там нет. «Куми» – это «встань», но в сочетании с «козочкой» – это больше похоже на «козочка, скачи». Согласитесь, весь процесс воскресения в таком ключе выглядит несколько иначе. Фраза «девица, тебе говорю, встань» выглядит так, словно был послан запрос, в дом приходит официальное лицо, и оно провозглашает: «девица, воскресни». «Козочка, скачи» – выглядит иначе, особенно если мы присоединяем к этому историю с другой женщиной, которая тоже была мертва, но воскресла через прикосновение к целостности. Обе женщины странным образом являются продолжением друг друга – пока одна страдает от болезни и потому бесплодна, другая слишком молода и по этой причине еще не рожает. Одна исцеляется, другая странным образом умирает, но приходит Иисус и говорит ей «козочка, скачи», то есть «прыгай, давай». Она умирает, а смерть в данном случае – трансформация: одна женщина умерла, потому что прикоснулась к целостности и буквально изменилась. Ветхое в ней умерло, а новое родилось. Чтобы родилось или воскресло новое, нужно чтобы что-то умерло: одна воскресает, вторая умирает. Но в данном случае нам показывают, что это одно и то же: одна воскресает к социальной жизни, другая воскресает к жизни вообще. В образах двух этих женщин нам будто бы показывают одну и ту же метафорическую фигуру, а именно фигуру религиозного сознания народа, церкви, религиозной общины. И императив «козочка, скачи» – это буквально призыв к изменившемуся, к преобразившемуся, к трансформировавшемуся человеческому сознанию религиозной общины: у тебя теперь новая жизнь, потому что ты наконец-то обрел целостность и полноту, которая дается в фигуре самого Иисуса.

В то же время в отрывке речь идет о вере, она является квинтэссенцией всего этого сюжета: и в одном, и в другом случае мы видим веру: «дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя». Обращение к этой женщине у Иисуса тоже интересное – «дщерь» (дочь). Хотя если она 12 лет страдает кровотечением, ей как минимум уже 24–25. По меркам того времени это вполне зрелая женщина, и она не так далеко от Христа по возрасту. Это тоже весьма любопытный момент: одна – «дочь», другая – «козочка». Вот это дерзновение женщины, и эти слова «твоя вера спасла тебя», и то же самое обращение к начальнику синагоги: «не бойся, только веруй». Опять мы встречаемся с параллелизмом. Отец девочки – начальник синагоги, то есть настоящее воплощение Ветхого Завета. Он буквально хранитель этого завета. И вот у него умирает дочь, которая даже не успела стать невестой. «Не бойся, только веруй». В одном случае женщина как символ ветхозаветного народа смогла поверить – она прикоснулась и исцелилась. В другом – обращение к мужской части Ветхого Завета: делай то же, что эта женщина – прикоснись своей верой к этой целостности, исцелись от раздробленности, и в результате получится такое же исцеление.

Можно рассматривать эту историю линейно – как она написана, не выделяя никаких хиазмов, концентрической композиции, психологических параллелей, смыслов, метафор и пытаясь перетолковать некоторые противоречивые выражения в традиционном ключе, но все эти явления слишком заметны, чтобы их игнорировать. Если всмотреться внимательно, там найдутся и другие пересечения и параллели. В центре этой хиастической конструкции, например, стоит даже не выражение «верь». Между «дерзай, дщерь, вера твоя спасла тебя» и «не бойся, только веруй» на самом деле как центральная инклюзия стоит выражение «дочь твоя умерла». И, судя по всему, именно этот тезис является ключевым для понимания как внутренней истории, так и внешней. В обоих случаях происходит смерть с последующим воскресением. Фактически весь отрывок говорит о смерти и воскресении, за которым следует призыв: «козочка, скачи!»