Текст книги "Клиническая онтопсихология"

4.3. Метаболизм и рост

Не следует забывать, что в основе любого жизненного опыта человека лежит биологическая реальность его пребывания в качестве «зародыша» в другом организме, который его питал. Взаимообмен является одной из констант существования.

Агрессивность – это метаболизм живых существ, и, следовательно, она по сути своей исторична. Если мы устраним историю бытия, то агрессивность потеряет смысл, другими словами, агрессивность является детерминирующей с момента, когда бытие воплощается исторически.

Агрессивность совпадает с любовью – этим законом желания, стремлением к цельности, обретению себя, выстраиванию. Любовь и агрессивность в начальной стадии представляют собой единый смысл жизни как таковой. Следовательно, речь идет всегда об одной и той же базовой энергии – любви, агрессивности или жизни; когда она собирает части или частично воплощается в феномене, может даже возникнуть конфликт, поскольку жизнь в своих частях продолжает защищать саму себя, свою интеграцию, и каждая часть следует идентичному принципу. В определенном смысле Ин-се как бы вновь желает самое себя в феноменологической множественности: это замечание имеет метафизический характер в смысле восприятия, улавливания того конкретного, которое характеризует любой могущий быть пережитым акт.

Травинка растет благодаря своему метаболизму, но метаболизм означает давление, вмешательство, акт обладания, и вся природа через свои части метаболизирует саму себя, но каждая часть, для того чтобы детерминировать себя, метаболизирует себя через другие предметы. Таким образом, каждый организм уже в силу того, что он возникает, растет, питается, приспосабливается, представляет собой агрессивную форму.

4.4. Вторичная агрессивность

Психология различает агрессивность позитивную и негативную.

Позитивная агрессивность представляет собой самозащиту, новое, повторное утверждение самих себя; то есть когда индивидуализированный организм или его часть реализует инстинкт самосохранения, даже если при этом приходится противиться росту другого организма. В этом противостоянии действует закон, определяющий наиболее витального, причем рост и конец некой индивидуации не вызывают увеличения или уменьшения целостного Ин-се. Перед лицом Ин-се и мертвый, и живой организмы продолжают оставаться той идентичной реальностью, которая изменяется только в формах индивидуации.

Когда агрессивность как более сильный или очевидный инстинкт выражается в деструктивной тенденции, это означает, что чему-то в основном компоненте жизни угрожает фрустрация, которая может нести преуменьшение внутри или снаружи. В определенном смысле, для того чтобы установилось любое равновесие в организме или вне его, должна существовать потребность в нем. При этом возникают различные динамические процессы, в которых любое вытеснение может компенсироваться в проективной, реактивной или идентифицирующей формах.

Негативная, или злокачественная, агрессивность появляется в том случае, когда инстинкт не соответствует более целям роста или защиты индивида; она несет в себе исключительно деструктивность, используемую как привычку к смерти, как некую энергию отдельного импульса, который не может вернуться, если не достигает своей реализации. Таким образом, как только агрессивность использует эту энергию, происходит бурный всплеск, выброс, первоначально детерминированный фрустрацией. Этот всплеск или выброс насильственен, поскольку детерминирует высвобождение связанной или излишне подавляемой энергии, которая неожиданно выплескивается из первичных инстинктов организма, причем всегда из подавленных первичных инстинктов. Организм должен освободиться от этой связанной подавленной динамики, вызывающей в нем страх и тоску.

Агрессивность, представляющая собой феномен индивидуации, всегда индивидуальна, как ее первичное зарождение, в точности как инстинкт жизни, который осуществляется через индивидуации. Но поскольку человек – явление социальное, то аккумуляция различных фрустраций в среде или группе индивидов может привести к возникновению некоего привычного резонанса, то есть к установлению в каждом субъекте агрессивной индивидуации.

На самом деле агрессивность передается благодаря резонансу от одного бессознательного к другому в идентичности среды. Еще раз повторю, что агрессивность в своей вторичной форме может высвобождаться в форме эволюционной или регрессивной, в зависимости от типа спецификации, более или менее сложной.

Агрессивность, в ее вторичном смысле, понимается как реакция на некую фрустрацию, угрозу основным человеческим потребностям; иными словами, речь идет о возникновении фрустрации, препятствующей первичной, основной цели организма, или же о превосходстве, господстве другого человека. Например, власть, авторитет превращаются из ценностной имманентности в захватчика. Власть, становясь территориальным деспотом, порождает фрустрированных индивидов, детерминируя, таким образом, обман по отношению к органической жизни человечества, что в конце концов приводит к протесту.

Следовательно, вторичность агрессивности порождает иные формы агрессии, причем так, что любое следствие превращается в причину.

Формирование частей детерминирует противопоставление каждого отдельного элемента другому, которое ведет к их увеличению. Увеличенная часть может присоединить себя к некоему социально значимому символу или идентифицироваться в нем, став его реальностью. Другими словами, для какой-либо увеличившейся части (человека, группы) подходящими символами для распространения собственного влечения могут стать чей-то пример, клуб, религия, философия или партия.

Фиксация в такой модели влечения вследствие принципа инерции стремится к необратимому движению вперед. Часто именно поэтому возникает психическая деструктивность у тех, кто к этому предрасположен или психологически зависим; другими словами, этот симбиотический захват угрожает только тем людям, которые обладают комплексуальной или сознательной предрасположенностью.

Например, деструктивный лидер находит для себя благодатную почву именно в том, в ком превалирует зависимая психология или вытесненная агрессивность. Вслед за фрустрацией может детерминироваться привычка к деструктивной агрессивности. В этом случае инстинкт территориального обладания вместо стремления к первенству, как собственной индивидуации, так и целого, в целях самосохранения снова устремляется к предметному обладанию, особенно тогда, когда предметность становится потребностью выживания в деструктивном смысле. Таким образом, индивидуацию, не обладающую собственной гармоничной жизненностью, необходимо разрушать, поскольку она, вместо внутреннего обладания, сознательно обретенного, пытается утвердить себя в количественности обладания, из-за чего испытывает потребность в расширении только через количественное увеличение. Однако при этом индивидуация так и не может обрести себя, ибо если человек не соответствует своей онтической сущности, не является сознательной формулой бытия, то все принадлежащее ему и приобретаемое им обрушивается на него грузом страха и угнетения. Приобретенное становится массой, а не формой души.

Если младенец рождается в чрезмерно деструктивной среде, то, продолжая придерживаться определенного типа поощрения собственного организма, он может адаптироваться к модели роста, уже изначально искаженной окружающими. В таком случае, когда деформация агрессивности генерируется средой, большинство людей приобретает деструктивные наклонности в раннем детстве, поскольку поиски безопасности идентифицируются с моделями семейного напряжения.

Агрессивность, даже в своем вторичном аспекте, никогда не опровергается своим априорным смыслом, своей первичной формой, она совпадает с любовью. Более того, она есть любовь. Зрелый человек не угнетает других, но для его дальнейшего роста необходимо, чтобы и другие росли. Суть именно в этом: человек может развивать свою индивидуальность в первую очередь в социальном контексте, в котором он способен полностью себя проявить.

Чем большую радость доставляет индивидуации социальная или природная среда, тем вероятнее она может стать выражением высшего сознания всего окружающего. Следовательно, зрелый человек, ориентируясь на собственный эгоизм, испытывает потребность с любовью отдавать себя ради роста других, зная лучше кого-либо, что это прежде всего радость для него самого. Даже если другие стремятся актуализировать себя, возможно, только на уровне низших инстинктов, зрелый человек, тем не менее, может стать лидером, демонстрируя им удовлетворение высшего порядка, иными словами – актуализируя в высшей форме интересы многих.

4.5. Деструктивность и общество

Агрессивность, абсолютизированная в деструктивной форме, приводит любую индивидуацию к дезинтегрирующему взаимодействию: она уже обречена и сама по себе осуществиться не может.

Общество определяет те исторические, социальные ценности, которые соответствуют человеческим инстинктам, потенциально наиболее подверженным фрустрации; именно эти ценности в результате провоцируют самую сильную фрустрацию индивида. Кроме того, глубинный внутренний мир любого носителя деструктивной агрессивности наиболее угнетен, поэтому он выплескивает собственную агрессивность именно на тех, из-за кого он ощущает свою подавленность. Динамические процессы агрессивности бесшумны, неосязаемы, невидимы. Часто даже молчание, даже скованность могут нести в себе самый опасный заряд агрессивности.

Акт агрессии может совершить и тот, кто молчит. Сколько художественных натур своим искусством демонстрируют сгустки агрессивности – еще не вполне сформировавшейся, не развившейся до конца: мы видим деформированные изображения, лишенные жизненного, витального смысла, – выбросы, всплески анальной психологии. Часто люди восхищаются тем, что повторяет их собственные фрустрации, а не их достижения.

Агрессивность, даже деструктивная, необходима и обязательна, когда она представляет для субъекта или группы последнюю возможность контакта, связи с реальностью. Она – закон выживания. Даже зрелый человек, вынужденный поддерживать свою связь с реальностью, прибегает к агрессивности как высшему закону любой индивидуации: жить – вот тот наказ, с которым бытие непрерывно обращается ко всем остальным частям, подтверждая всемогущество любви.

Чрезмерной агрессивностью характеризуются наиболее фрустрированные люди. Часто тот, для кого непрерывное насилие стало привычным, ищет во фрустрации других необходимую ему энергию, чтобы как одержимому доминировать над миром. Величайший или худший из диктаторов черпает силы в массе угнетенных. Любая форма репрессивной политики извлекает силу для своих действий из поля угнетенных на бессознательном уровне.

Война – это объединение ряда групп с противоположными интересами, посредством которых детерминируется перемещение противоположной, но при этом эквивалентной или почти эквивалентной динамической массы. В этом столкновении масс находит себе место и одинокий герой, которого называют героем просто потому, что он становится самым крупным вектором одной из двух этих масс. В этом случае герой не являет собой истинную общечеловеческую ценность, в большинстве случаев оказываясь верхом деструктивной агрессивности некоего контекста.

Деструктивная агрессивность порождается индивидуальной сообщающейся «капиллярной» сетью: идентифицируясь и внедряясь в массу индивидов, она становится социальной агрессивностью, которая возвращается к индивиду, обрушивая на него многократно увеличенный заряд. Индивид, внешне противостоящий обществу, формирует его внутреннюю движущую силу, а общество, в свою очередь, своим внутренним развитием обеспечивает ему большую индивидуацию. Следствие возвращает причину.

Таким образом, первичная агрессивность представляет собой энергетическую идентичность жизни как таковую. Мы начинаем узнавать ее в момент проявления индивидуаций, и в этом отношении она есть разделенная любовь, а вторичная форма агрессивности – это ее борьба с окружающим за выживание каждой индивидуации. На этой стадии агрессивность может проявить себя позитивной или негативной: позитивной, если представляет собой рост, одновременный с ростом всего остального, и негативной, если она направлена на достижение статической ситуации навязчивого стремления к превосходству, наносящей исключительный вред другим индивидуациям.

Образованию негативной агрессивности предшествует фрустрация, другими словами, фрустрация первична относительно деструктивной агрессивности. Если нет никакой причины для фрустрации, то и агрессивность в ее деструктивном варианте возникать не может. Следовательно, понять и предупредить или привести в соответствие с жизнью деструктивную агрессивность – будь она индивидуальной, или внешней, или внутренней, или социальной, или символической – легко: достаточно распознать фрустрацию. Естественно, реальные проявления агрессивности многообразны, они охватывают всю феноменологию человека.

Глава пятая
Наркотики и психологическая мотивация их употребления

5.1. Наркомания как социальное явление

Феномен употребления наркотиков современной молодежью вызывает серьезное беспокойство.

Большинство людей, которые интересуются этой социальной проблемой, многие преподаватели и в первую очередь родители видят в наркотиках постоянную опасность для своих детей.

Проблему наркотиков можно рассматривать с нескольких точек зрения: фармацевтической, медицинской, социологической, педагогической, а также клинической. К сожалению, сейчас преобладает мнение о наркотиках как о необратимом зле, приравненном к «социальному заболеванию», что внушает определенный страх одним, но в то же время притягивает других – тех неудачников, которых «здравомыслящие» люди считают либо несчастными умалишенными, либо неизлечимо больными[29]29
  Porot A.Les toxicomanies. – Paris: Press Universitaries de france, 1968; Michaux H. Allucinogeni e conoscenza. – Milano: Rizzoli, 1968; Simeone A., Pezzinga A. Il codice degli stupefacenti. – Piacenza: La Tribuna, 1970; Learly T., Metzner R., Alpert R. L'esperienza psichedelica. – Milano: Sugar, 1969; Huxley A. Ritorno al mondo nuovo. Milano: Mondadori, 1961; Somerhausen C. Les factures socio culturals de l'expansion de la drogue // Conferenza al Congresso di Zurigo, 1970; Perico G. Giovani e droga // Aggiornamenti Sociali, Marzo, 1970.


[Закрыть].

Однако в действительности излечить субъекта от наркомании и реабилитировать его в социальном и психологическом смысле в настоящее время все еще затруднительно.

Тем не менее, на мой взгляд, проблема наркотиков была чрезмерна раздута, либо в силу невежества тех, кто ею занимался, либо вследствие серьезности последствий, либо из-за каких-то скрытых капиталистических интересов.

Я считаю, что причина наркомании – не в наркотиках, а связана исключительно с реализацией психических, личных, относящихся к среде, семейных и социальных предпосылок; именно в них – истинная причина, а употребление наркотиков – лишь один из вариантов возможных следствий определенных причин.

5.2. Предпосылки к объяснению причин наркомании

Что толкает молодежь к наркотикам. Какие мотивы заставляют их упорно принимать наркотики. Как можно выйти из такого состояния. Для решения этих вопросов я хотел бы прояснить природу мотивации наркомании в целом.

Эти выводы сделаны мною на основании психотерапии пациентов, находящихся в состоянии наркотической зависимости.

5.3. Клинический случай наркомании

Первая ситуация: молодой человек начинает испытывать психологические затруднения в среде проживания. Он не способен обеспечить себе привычное вознаграждение, что раньше давалось ему легко вследствие либо его обычного непринужденного поведения, либо избытка аффективного отношения в семье, либо легкости стоявших перед ним задач, либо постоянства и неизменности среды, предъявлявшей к молодому человеку всегда одни и те же требования.

Как правило, эта опасность возникает в поздний период полового созревания или в начале отрочества и, по моему мнению, совпадает с периодом проявления невроза, шизофрении у молодых.

Молодой человек чувствует себя как бы застывшим в развитии, недееспособным, бессильным, испытывает внутреннюю противоречивость из-за постоянной неуверенности, он не может добиться признания в своем узком кругу – в школе, в компании друзей, в семье. Он словно сбивается с шага, упуская возможности и отставая от тех, кто продолжает двигаться дальше.

Он пытается разными способами преодолеть свое внутреннее бессилие, проявляя еще большее послушание, добиваясь привязанности близких, стараясь быть первым в игре, но из этого ничего не получается, поскольку бессилие подавляет его изнутри, становясь источником тревоги, страха. В сущности, после образования какой-либо области неуверенности, заставляющей его страдать от приступов тревоги, молодой человек пытается преодолеть это внутреннее бессилие и установить контакт с миром путем употребления наркотиков. Он воспринимает наркотики не как лекарственные препараты или химические вещества, дающие невиданную силу, а как символ, который действительно представляет собой наркотик, приобретший уже социальный ярлык, то есть причастность к группе, имеющей свою собственную философию, свое собственное мнение, свое собственное чувство превосходства. Таким образом, мы говорим о наркотиках прежде всего как о примере обращения к силе, присоединения к определенной группе.

В своей попытке преодолеть это внутреннее бессилие, молодой человек как бы стремится заново отыскать в другой реальности социальный примат, которого он более не способен добиться самостоятельно и который он теряет. В символе «наркотика» он ищет теряемую им силу, которая позволила бы ему вновь ощутить себя в центре той социальной реальности, которая ускользает от него, вызывая внутреннюю неуверенность.

Как только он решает прекратить поиск силы, которой не обладает в себе, он замечает, что посредством употребления наркотиков может проявлять себя таким, какой он есть. Приобщаясь к наркотикам, он находит единомышленников, друга или подругу, которые не требуют от него вести себя особым образом, но принимают его таким, какой он есть. В определенном смысле молодой человек избирает более легкий путь для самовыражения. Даже если в действительности внутри новой группы отсутствует реальное понимание, контакт между индивидами (действительно, зачастую отношения в группе носят характер ложной солидарности: «Согласен, ты меня понимаешь, я не знаю, как выразить себя, давай договоримся и никогда не будем проверять истинность этого контакта; оставаясь непонятыми другими, давай договоримся!»), он получает частичное вознаграждение, позволяющее ему на начальном этапе взять реванш перед лицом собственного внутреннего бессилия, которое он хотел бы победить.

На самом деле первый наркотический опыт вызывает у человека органическое отвращение, страдание: боль в теле, приступы тошноты, изменения, еще не столько психосоматические, сколько, прежде всего, функциональные. Даже в дальнейшем молодой человек не столько получает какое-то реальное удовольствие, реальное расслабление, сколько воображает его. Подобное состояние продолжается до тех пор, пока дело не доходит до сильнодействующих галлюциногенных наркотических веществ, вызывающих искусственный транс, во время которого, в силу размытости координации «Я», возникает ощущение всеобъемлющей свободы, подобное тому, которое испытывают в ряде случаев умирающие, что, возможно, объясняется гипоксией мозга.

Причина тяготения к наркотикам заключается не в удовольствии от их применения или общения с компанией определенного типа, а в первую очередь в осознаваемом маргинальном существовании*. Но по мере погружения в этот опыт социальное поражение человека усиливается, все больше отдаляя его от бега жизни. В периоды просветления он понимает, что этот разрыв увеличился. Если при этом он сохраняет полную ясность ума или открытость для самого себя, то тревога нарастает, становясь непереносимой, а крах, который он терпит в жизни, угнетает все больше. Чтобы спастись от этого гнета, молодой человек вынужден искать равновесия в наркотиках, а чувство собственной несостоятельности, которое и толкнуло его к наркотикам, усиливается и приводит к все более усиливающемуся регрессу.

5.4. Пояснения клинического случая

Из этого следует, что первоначальный «комплекс неполноценности» стал более сильным, более требовательным. Ко всему этому примешивается та доля инфантильного ложного самолюбия, которое всегда присутствовало у молодого человека; молодые люди этого типа очень часто характеризуются особым упрямством, которое, с другой стороны, позволяет им продолжать употребление наркотиков, несмотря на постоянный моральный ущерб и физические страдания. Это моральный ущерб, связанный с потерей чувства самодостаточности, которое они искали, но которое, наоборот, – и они это чувствуют – становится все слабее; физические же страдания как таковые вызваны ощущениями, испытываемыми организмом при употреблении наркотиков. В субъекте усиливается то ощущение негибкости, закостенелости, которое и послужило причиной его «поражения», вселило в него чувство отверженности и неуверенности, которое характеризовало его до употребления наркотиков.

Этот тип сопротивления, связанный с жизненной фрустрацией, является следствием негибкости ребенка, фиксированного на матери или избалованного ею. В этой связи я хотел бы сослаться на главу, посвященную многофакторной этиологии невроза и шизофрении. В сущности, наркотики являются решением, скрывающим более серьезную проблему: в определенном смысле это попытка, предпринимаемая молодым человеком для того, чтобы раньше времени не попасть в сети невроза или, хуже того, шизофрении. Это решение откладывает явное и острое проявление проблемы.