Текст книги "Исчезнувшие"

Глава 20

Ким негромко постучала во входную дверь, чтобы привлечь внимание полицейского, который находился внутри дома. Дверь открылась, и она неожиданно поняла, что тот находится на посту уже больше двенадцати часов.

– Отдохните немного на софе, Лукас, – предложила она, снимая шлем.

Полицейский покачал головой, но глаза у него были усталые и красные.

– Идите, идите, – настойчиво повторила инспектор. – Смена будет здесь утром.

– Не надо снимать меня с расследования, мэм, – умоляюще попросил полицейский.

– Я и не собираюсь, но работать сутками без перерыва вы не можете.

Констебль кивнул и на цыпочках прошел через фойе в холл.

Ким тоже передвигалась на цыпочках. Дорогая плитка на полу разносила звуки шагов по всему дому.

Проходя мимо кухни, Ким достала ключ от столовой. В темноте кухни она заметила тень, и ее сердце забилось сильнее.

– Боже, Карен, я думала, что ты уже давно в постели.

– Ты где была? Я стучала в столовую. – Карен сделала глоток воды из стакана.

Стоун включила свет.

– Иногда по ночам я гоняю на мотоцикле. Здорово прочищает мозги.

Это не было ложью. Она действительно часто так делала. Только не сегодня ночью. Ким была рада, что ключ от штабной комнаты лежал у нее в кармане.

– Ты что, занимаешься еще каким-то расследованием, потому что моя дочь…

– Карен, я ничем больше не занимаюсь. Это мое единственное задание до тех пор, пока Чарли и Эми не окажутся дома.

– Слово?

Совершенно детский вопрос в устах женщины, которая отчаянно пытается сохранить свою семью.

– Слово, – подтвердила Ким и склонила голову набок. – А ты что делаешь здесь в полном одиночестве?

– Надоело делать вид, что сплю. Роберт все время вертится, а через холл до меня доносятся рыдания Элизабет. Спустилась, чтобы взять стакан воды, и… осталась здесь.

Она дотронулась до экрана своего мобильного.

Ким попыталась определить, с точностью до сотни, сколько раз она повторяла это движение за сегодняшний день.

– Я все смотрю на него. Хочу, чтобы он зазвонил, – и в то же время жутко боюсь этого.

Ким уселась напротив нее. В доме стояла абсолютная тишина.

– Мне все время кажется, что если я достаточно сосредоточусь, то смогу повернуть время вспять и не позволю им отправиться в Центр досуга.

Ким подозревала, что это ничего бы не изменило. Похищение было спланировано, семьи выбраны, так что оно все равно рано или поздно произошло бы.

– То меня переполняет ярость, что кто-то похитил мою малышку, а уже через мгновение я готова предложить им себя в обмен на жизнь моей девочки. Я уже мысленно помолилась всем возможным богам и поклялась, что исправлюсь и стану гораздо лучше. Я готова на все, только б Чарли вернулась. В ней весь смысл моей жизни.

Карен протянула руку за спину и поставила фотографию девочек возле телефона.

– Хочешь забрать ее в вашу штабную комнату? Просто на всякий случай?

Ким покачала головой. Ей не нужно было никаких напоминаний, но фото она рассмотрела очень внимательно. Чарли была более загорелой, чем Эми, немного выше ее и отличалась от подруги копной светлых вьющихся волос. Над верхней губой у нее были усы из мороженого. Глаза светились ярко-синим цветом.

Прическа Эми представляла собой темное каре с торчащей челкой. Обе девочки смотрели в объектив камеры, вытянув шейки и сложив руки на груди. Их физиономии искажали гримасы.

Карен дотронулась до изображения светловолосого ребенка.

– Они здесь притворяются, что превратились в сурикатов. Мы были в сафари-парке и не могли оторвать их от этих существ. Даже карусели не помогли. Они пытались каждому из них дать имя, но эти животные не сидели на одном месте.

– А какая она, Чарли? – спросила Ким, глядя на копну кудрей.

– С характером, – улыбнулась Карен, – сказать так, наверное, будет правильнее всего. Посмотри на эти волосы – из-за них на нее обращали внимание еще в детском саду. Ее обзывали «шваброголо́вой» и другими именами, но она так и не согласилась состричь их или даже привести в порядок. Ей ее волосы нравятся, а все остальное не считается. Только не пойми меня превратно. Она совсем не избалована. Роберт любит потакать ей, но он кремень, когда речь идет о правилах приличия. Он позволяет Чарли самовыражаться, но никогда не смирится с вульгарным или недоброжелательным поведением. Он любит ее больше всех на свете. Всегда первый начинает кататься с ней по полу или охотиться за ней в саду, издавая животные звуки…

Ким с удовольствием сидела и слушала Карен. Заснуть она точно не сможет, пока перед глазами у нее стоят картинки с места убийства Брэда.

– А у тебя есть дети? – спросила Карен.

Стоун отрицательно покачала головой.

Заметив, что Карен опечалил ее ответ, она решила ничего ей не объяснять. Для самой Ким это было осознанное решение. Гены ее матери умрут вместе с ней.

– Ты многое теряешь, Ким. Только материнскую любовь можно назвать настоящей. Все остальные виды меркнут по сравнению с ней.

Все правильно, но все равно не стоит продолжать именно эту кровную линию, подумала про себя Ким. И решила ничего не говорить. Хотя могла бы рассказать о сотнях случаев детской жестокости и пренебрежения по отношению к родителям, которые совсем не соответствовали клубнично-сиропному взгляду Карен. Черт возьми, она могла бы рассказать и свою историю, но не стала.

– В детстве ты не очень меня любила, да?

Ким удивилась столь внезапному изменению темы разговора. Заявление было слегка мрачноватым, но она просто кивнула.

– А почему?

– Сейчас не время…

– Прошу тебя, Ким, поговори со мной о чем-нибудь отвлеченном. Я не могу бесконечно думать об одном и том же. Эти картины, которые постоянно возникают у меня в голове, сводят меня с ума. Расскажи мне, как тебе вспоминается наше прошлое?

Более реально, чем тебе, подумала Стоун. Нет смысла возвращаться к нему. Это – прошлое, и изменить его невозможно.

– Я знаю, что мы не были очень близки, но между всеми нами существовала какая-то связь, – продолжала Карен. – Мне это напоминает сестринские отношения. Все мы берегли друг друга.

– Ты действительно так это помнишь?

Открытое и правдивое выражение лица Карен было ей ответом.

Ким уже сталкивалась с этим раньше. Некоторые люди предпочитают переписывать свое прошлое. Создавать нечто абсолютно новое, чтобы как можно дальше отодвинуть от себя реальные факты. Стоун же предпочитала раскладывать факты по ячейкам и больше к ним не возвращаться.

– Карен, никаких сестринских отношений между нами не было, и никто никого не берег.

– Я знаю, что в те времена была немного агрессивной, но все это из-за…

– Ты была эгоисткой, которая хотела иметь все, что было у других девочек, – честно призналась Ким.

Честно говоря, она с бо́льшим удовольствием оставила бы воспоминания Карен в покое – пусть себе живет в этом созданном ею самой мирке, – но та сама завела этот разговор, а Ким никогда не любила прятать голову в песок.

Детство у всех у них было тяжелым. Некоторые дети сбивались в шайки – им важно было чувствовать свою принадлежность, пусть даже и к подобию семьи. Ким к ним не принадлежала. Она никогда не устанавливала длительные отношения и крепкие связи с кем бы то ни было. А вот задир и забияк ненавидела всей душой.

Начиная с шести лет ее жизнь время от времени пересекалась с жизнью Карен, и ей сложно было назвать эти моменты приятными. Но только в последней приемной семье им пришлось соединиться надолго.

– Ты помнишь такую индийскую девочку Шафилею, которую у нас все презирали? – спросила Ким.

Карен задумалась.

– Ах да, ну конечно. Она была смешная, правда? Если я правильно помню, у нее была большая голова.

Да, у нее действительно была большая голова и очень маленькое тело. Ее отобрали у родителей, которые до этого месяцами морили ее голодом, потому что на ней в клочья изорвались слишком тесные для нее джинсы. Ким слышала, как приемные родители жаловались на жесткую диету и специальное меню, которых им приходилось придерживаться, чтобы постепенно нарастить девочке мышечную массу.

Пару раз Стоун пыталась поговорить с Шафилеей, но даже визиты к врачу три раза в неделю не заставили девочку разговориться.

– А ты помнишь напитки, которые она пила после чая?

– Конечно. Мы все еще не могли понять, почему ей дают молочный коктейль, а нам – нет, – улыбнулась Карен.

Ким с трудом смогла скрыть свое удивление этими извращенными воспоминаниями. Она никак не могла понять, где была она сама, когда их тогдашний дом неожиданно превратился в волшебный дворец, полный бабочек и эльфов. Ведь в реальности дом ее последней приемной семьи был строением из двух объединенных муниципальных коттеджей, в котором кроватей было больше, чем в магазине «ИКЕА».

– Это был протеиновый напиток, сделанный для того, чтобы укрепить ее истощенное голодом тело.

– А я и не знала…

– Так вот, я поймала твою лучшую подругу, когда та, засунув голову Шафилеи в унитаз, держала ее там до тех пор, пока девочка не отдала ей свой напиток.

Карен с сомнением посмотрела на Ким и стала качать головой.

– Девочке было десять лет.

На лице Карен появилось выражение ужаса. Всего на год старше ее собственной дочери.

– Нет, ты ошибаешься, – сказала она, хотя в ее словах не было уверенности убежденного человека.

– А разве твоя подружка не вплетала себе в волосы розовые блестящие ленты? – огрызнулась Ким.

– Боже мой, так, значит, это была ты? – Рука Карен метнулась к ее рту.

Ким промолчала.

– Значит, это ты избила Элайн. Ни она, ни ты ничего об этом не говорили, но я все хорошо помню. И теперь, задним умом, я понимаю, что она действительно тебя ненавидела.

Наконец-то, подумала Ким, у тебя хоть что-то проясняется в мозгу.

Она совсем не гордилась тем, что сделала в тот день, но иногда с забиякой приходится говорить на его собственном языке.

Обе женщины замолчали, как будто погрузились в воспоминания о прошлом.

– А знаешь, Ким, ты, наверное, была права тогда. Но сейчас меня волнует только вопрос, когда я смогу увидеть Чарли.

Стоун кивнула в знак понимания, а Карен прикрыла рот ладонью, стараясь подавить зевок.

– Почти три часа. – Ким взглянула на часы. – Постарайся поспать хоть пару часов, хорошо?

Карен кивнула и еще раз дотронулась до своего телефона.

Подавшись вперед, Ким накрыла руку Карен своей. Испуганные глаза впились в нее.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

– Я верну твою детку домой.

Карен кивнула в ответ и сжала руку Ким. Затем, еще раз зевнув, вышла из кухни. В любых ситуациях организму необходим отдых – и хотя стресс, страх, беспокойство и выброс адреналина могут долго поддерживать тело в функциональном состоянии, рано или поздно наступает изнеможение.

Правда, до Ким оно еще не добралось.

Пора было возвращаться в штаб.

Она протянула руку и взяла фотографию.

Глава 21

Ким выбросила использованный фильтр в мусорное ведро. Влажный комок кофе с глухим звуком упал на дно. После этого она поместила в машину белый хрустящий треугольник и насыпала в него четыре полные ложки кофе. Потом, подумав, добавила еще одну.

Она сидела за столом и ждала, не отрывая глаз от фотографии на стене.

Ее потрясла чистота и непорочность девочек. Обе улыбались в камеру – мгновенный снимок застывшей навсегда радости. Две юных души в защищенном мире, окружающем их и состоящем из их семей, их друзей, их невинности.

Ким пыталась вспомнить, был ли в ее собственной жизни момент, когда можно было бы сделать подобную фотографию.

Возможно, что в возрасте от десяти до тринадцати ее еще можно было заснять улыбающейся. С Эрикой по одну сторону от нее и с Китом по другую, она чувствовала себя в безопасности в приемной семье № 4. Правда, доброта этих людей так и не смогла стереть в ее памяти прошлое.

Она не могла думать о Ките и Эрике, не вспоминая Мики. В ячейке ее памяти под маркировкой «потери» хранились воспоминания о всех них.

На мгновение Ким закрыла глаза. Как бы изменилась их жизнь, если б их матерью была Эрика?

Ким быстро отогнала эти мысли прочь. Погружение в глубины воспоминаний напоминало ей бег по минному полю. Стоит задержаться на мгновение, и тебя разорвет на мелкие кусочки.

Хоть ей этого и не хотелось, но она была вынуждена признаться себе, что слова Карен вывели ее из себя. Описание материнской любви в ее устах было совсем далеко от того, что Ким испытала в своей собственной жизни. И эта всепоглощающая привязанность к ребенку, о которой говорила Карен, была Ким непонятна. У нее не было никакой точки отсчета, поэтому она не могла постичь эту мысль. И с матерью у нее не было никакой волшебной связи. Ким слишком много времени тратила на то, чтобы они с Мики просто выжили.

Разговор с Карен вернул ее в прошлое, и теперь Ким не могла от него избавиться. Оно было совсем рядом. Здесь, в этой комнате.

Стоун оттолкнула кресло, открыла дверь и осторожно вышла в холл.

– С вами все в порядке, мэм? – раздалось из угла.

– А я думала, что вы спите, – сказала Ким Лукасу, который уже вернулся на свой пост.

– Пару часиков прихватил. Теперь все будет в порядке до самой смены, – ответил молодой констебль.

Ким кивнула и открыла тяжелую дубовую входную дверь. В тех местах, где ее кожа была обнажена, в нее немедленно впился мороз. Она радостно шагнула ему навстречу, засунула руки в карманы и, высоко подняв голову, повернулась навстречу холодному ветру. Он кружился вокруг ее головы и попытался отморозить ей уши, прежде чем толкнул ее на куст, который передал движение дальше, так что весь ряд хвойных кустарников наклонился в правую сторону.

Ким еще глубже засунула руки в карманы и двинулась вдоль этой живой изгороди. Неожиданно ветер прекратился, и теперь в воздухе раздавались только ее шаги, когда она ступала на ветки, ставшие ломкими от покрывшего их льда и разбросанные ветром по земле.

Ким обернулась, когда неожиданный порыв ветра приподнял крышку на мусорном баке, а потом вновь опустил ее.

Она пошла было дальше, но тут услышала хруст, несмотря на то что ветви кустарников не двигались.

Реакция ее организма была мгновенной, и все ее чувства обострились до предела. Она замерла в надежде услышать этот звук еще раз.

Тишина.

Здесь до нее не доходил свет электрических ламп, освещавших подъездную аллею. Единственный свет, горевший в доме, шел из холла, скрытого тяжелой дубовой дверью, которую прикрыл Лукас.

Ее нос почувствовал какой-то аромат. Пахло петунией, хотя вокруг не было ни одного цветущего цветка.

Ким слегка повернула голову в направлении хруста. По ветвям кустарников пробежал порыв ветра, который открыл какую-то темную массу по другую сторону плотной живой изгороди.

Запах становился сильнее по мере того, как масса медленно двигалась влево. Сейчас Ким была с ней на одной линии, и разделял их только ряд кустарников.

Женщина слышала громкий стук своего сердца. Если она сейчас вернется в дом, то так никогда и не узнает, кто крадучись пробирался в тени, наблюдая за ней.

Ким добралась уже до середины живой изгороди. Даже если она сейчас со всех ног бросится вперед или назад, пытаясь обежать ее, то просто потеряет драгоценное время.

Инспектор замерла на мгновение, а потом с силой просунула руку сквозь кустарник.

Ее рука натолкнулась на толстую грубую материю, в которую тут же вцепилась. Ветер затих, и Ким услышала сначала, как кто-то резко вдохнул. А потом рассмеялся.

– Кто, черт побери?.. – спросила Ким, вытаскивая куртку из кустов.

Перед ней оказалась человеческая фигура, хозяйка которой пыталась очистить лицо от паутины.

– Опять взялись за свои старые шуточки, Стоун? Все секретничаете?

Ким показалось, что ее ударили током.

Трейси Фрост попыталась убрать ее руку со своей куртки, но Ким не поддавалась. Добром это все точно не кончится.

– Какого черта ты здесь делаешь? – вырвался у Ким вопрос, но она уже знала неутешительный ответ.

– Я могу задать вам тот же самый вопрос, – ответила Трейси, склоняя голову набок.

– Только я на него не отвечу, и тебе это прекрасно известно.

Ким судорожно обдумывала создавшееся положение. Этой женщине она не уступит ни пяди.

– Я знаю, что происходит что-то серьезное…

– Вот именно, и можешь так и написать в своей «Дадли стар» завтра утром, – ответила Ким, твердо стоя на своем. – А что, тебе совсем нечем заняться, кроме как следить за мной?

– Может получиться отличная статья.

– Ты что, следишь за мной от самого места преступления?

Трейси пожала плечами. Было видно, что она очень довольна собой.

– Какого черта тебе надо? – спросила Стоун. Она быстро теряла последние остатки терпения. Беседа с любым человеком на морозе в четыре часа утра никому не могла доставить удовольствие, а уж если этим человеком оказывалось подобное насекомое, то это становилось непереносимым.

– Сдается мне, что речь идет о похищении, – с улыбкой заявила Трейси.

Ким почувствовала, как ее накрывает волна отвращения. Только вот такое жалкое подобие женщины может говорить об этом с улыбкой.

– Думай что хочешь, – ответила она, отворачиваясь.

Сердце ее колотилось как сумасшедшее. Она понимала, что влипла.

– Режим полной тишины и для прессы, и для Службы. Похоже на то, что вы боитесь облажаться еще раз.

– Давай не будем об этом, Трейси.

– Ты что, действительно все еще веришь, что это моя вина?

– Я это знаю, – Ким скрипнула зубами. – Ты опубликовала историю Дивэйна Райта, и это стоило ему жизни.

Трейси покачала головой.

– Я здесь ни при чем. – У нее был такой голос, как будто она уже устала объяснять всем и каждому одно и то же.

А Ким устала выслушивать эту ерунду, в которую не верила.

– Ты же сама знаешь, что всему виной твое желание держать все в секрете.

– Трейси, давай-ка вали… – отвернулась от нее Ким.

– Я обязательно выясню, что здесь происходит, Стоун. И когда я это сделаю…

– Ты будешь держать свой гребаный язык за зубами, бессердечная сука, а если нет, то горько об этом пожалеешь.

– А если я все-таки не буду молчать? – Трейси смело приняла брошенный ей вызов.

– Тогда я организую утечку своей собственной истории. Уверена, что публику заинтересует информация о том, что ты любишь выпить. И не просто выпить, а напиться до поросячьего визга. И что однажды ты набралась до такой степени, что избила мужчину, который пытался тебя сфотографировать. И только благодаря одному из моих сотрудников тебя не арестовали. Доусон вполне мог «закрыть» тебя за нахождение в общественном месте в состоянии алкогольного опьянения и за нарушение общественного порядка. До кучи можно было добавить несколько нарушений Пятой статьи[22]22
  Имеется в виду пятая статья Закона об охране общественного порядка от 1986 г., в которой говорится о таких нарушениях, как действия досаждающего характера, словесные и другие угрозы, ложный вызов полиции и завладение чужим имуществом.


[Закрыть] и сексуальные посягательства.

Трейси отступила на шаг.

– Ты что, действительно думала, что я об этом не узнаю? Доусон, конечно, не подарок, но в лояльности ему не откажешь. Я даже знаю, что во время этой стычки ты умудрилась залезть к нему в штаны. Классный заголовок для статьи о криминальном репортере, правда? Твой редактор с удовольствием ее напечатает. Сразу же после того, как подпишет твое заявление об уходе.

Трейси достаточно хорошо знала Ким, чтобы понять, что это не блеф. Но только одна из них знала, как сложно будет претворить эту угрозу в жизнь. Так как режим молчания для прессы никто не отменял, а Трейси была человеком в своей среде известным, то Ким совсем ни к чему было, чтобы она делилась даже своими подозрениями.

– Несколько дней. Я подожду несколько дней, – сказала Трейси, сдаваясь. – После этого начну копать.

Ким почувствовала волну облегчения. Последнее, чего ей не хватало в жизни, – это Трейси, крутящейся вокруг расследования именно сейчас.

Отойдя на добрый десяток футов, журналистка обернулась.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Стоун, и не собираюсь повторяться. Но вместо того, чтобы постоянно винить меня в том, что произошло, я бы посоветовала тебе еще раз проверить график времени и поразмышлять над тем, что ты там обнаружишь.

Вместо ответа Ким повернулась и скрылась в доме. Ей ничего не надо проверять. Трейси Фрост виновата в смерти Дивэйна Райта, и точка. А заявление Трейси о виновности самой Ким есть не что иное, как попытка отвести обвинение от себя.

Черт возьми, она еще раз проверит все записи и раз и навсегда убедится в том, что права.

Глава 22

Чарли Тимминс сидела, прислонившись спиной к стене. Это было чуть ли не единственное место, которое ей удалось отыскать, не покрытое холодной, влажной слизью, здо́рово вонявшей.

Верхнюю часть ее ног свело судорогой, но она изо всех сил старалась не двигаться. Это походило на игру в «замри», в которую она играла с родителями. Только там мамочка останавливала музыку, и Чарли с папочкой приходилось стоять не двигаясь столько, сколько хватало сил.

Чарли обожала эту игру. Правда, она заметила, что, когда думает о том, что ей надо стоять неподвижно, ей мгновенно начинает хотеться двигаться. Казалось, что ее тело начинает зудеть, и ей приходилось на чем-то сосредотачиваться, чтобы отвлечься от игры.

Этим она и пыталась заниматься сейчас, пока ее руки бессознательно поглаживали волосы на голове, которая погрузилась в сон у нее на коленках.

Чарли не знала, был ли сейчас день или ночь и сколько времени они уже провели в этой вонючей темноте.

Полицейский сказал, что его послала мамочка, потому что у нее сломалась машина. Папочка велел ей никогда не заговаривать с незнакомцами, но это ведь был полицейский…

Мысли о папочке заставили разболеться горло. По привычке Чарли постаралась сдержать слезы. Если Эми расстроится, то испугается еще больше. Тогда ее лицо станет неподвижным, и она начнет очень смешно дышать. Чарли уже дважды удалось успокоить ее, всякий раз начиная новую игру.

Она проглотила слезы. Пока они ей так и не помогли. Мамочка и папочка не появились. Сначала она злилась на них, но постепенно поняла, что они даже не знают, где она находится.

Чарли знала, что они давно появились бы, если б смогли.

По ее телу пробежала дрожь, но не от того, что ей было холодно. Ощущения совсем не походили на те, которые она испытывала, когда папочка взял ее с собой кататься на коньках. В тот день у нее от холода стучали зубы и замерзло все тело. Но в ту же минуту, когда они ушли с катка, ее дрожь немедленно прекратилась.

Девочка постаралась спрятать свой страх как можно глубже и сказала себе, что не боится. Когда она размышляла обо всем, что с ними произошло, дрожь успокаивалась.

В комнате был один двуспальный матрас и ведро. Чарли поняла, зачем оно нужно, на несколько секунд раньше, чем Эми. Единственная лампа без абажура свисала с потолка и освещала помещение желтым светом.

Чарли постаралась сконцентрироваться на том, что знала. Мужчин было двое. Они не входили в комнату, но девочка знала это наверняка, потому что шаги у них были разными. Их с Эми кормили уже дважды, причем один из мужчин оставлял еду прямо у порога, а второй толкал ее по полу в их сторону.

Оба раза еда была одинакова: сэндвич в целлофановом пакете, пакет картофельных чипсов и упаковка сока.

Последний раз еду приносил тот, кто толкал ее. Чарли заставила Эми замолчать, и они, замерев, слушали, как шаги спускались по лестнице, а после этого мгновенно открылась их дверь. Потом дверь закрылась, и шаги удалились. Недалеко открылась и вновь закрылась еще одна дверь. А потом шаги еще раз прошаркали мимо их двери, прежде чем подняться наверх.

Она еще поразмышляет об этом, когда немного отдохнет. Может быть, ей стоит откинуть голову и немного поспать? Глубокое сонное дыхание Эми заставляло ее расслабиться. Может быть, ей удастся заснуть всего на минутку, пока спит Эми, и не обращать внимания на пружину матраса, впившуюся ей прямо в бедро.

Голова девочки откинулась к неровной, холодной стене. Даже ощущение твердого кирпича под затылком не заставило ее глаза открыться. Чарли чувствовала, как на нее спускается плотная темнота. И ей это нравилось. Она хотела полностью укрыться ею. Темнота выглядела вполне безопасной, и, может быть, когда она проснется, мамочка и…

– Как у вас дела, маленькие девочки? – послышался голос по ту сторону двери.

Чарли толчком выпрямилась. Изнеможение погрузило ее в сон, и она пропустила те сигналы опасности, которые так хотела выучить.

– Чар… что?.. – Эми зашевелилась и подняла голову, разбуженная резким движением Чарли.

– Ш-ш-ш-ш, – успокоила ее подруга.

– Сегодня, девчонки, я был занят. Вы же знаете Брэда из Центра досуга?

Эми схватила Чарли за руку и крепко сжала ее. Голос звучал почти мило. Мягкий, но без теплоты. Приятный, но не дружеский.

– Кто такой Брэд? – прошептала Эми.

– Он иногда брал у нас деньги за конторкой, – прошептала Чарли. А один раз он заклеил мизинчик на ноге Эми пластырем.

– Отвечайте мне, девчонки! – раздалось из-за двери.

– Д-да, знаем, – крикнула Чарли в ответ, а Эми еще сильнее прижалась к ней.

– Я с ним сегодня встретился, и мы поиграли в одну игру. Я люблю играть в игры.

Эми глубоко вздохнула и посмотрела на Чарли. Та чувствовала, что ее глаза становятся все шире и шире, пока она смотрит на дверь.

– В игре надо было определить, сколько раз я смогу ударить его по голове, пока она не взорвется. Смешно было, когда его нос расплющился под моим ботинком. А потом я ударил его еще раз, и у него из глазницы вывалился глаз.

– Чарл… – прошептала Эми, – пусть он…

– Закрой уши руками, – посоветовала ей Чарли. Сама она сделала именно так.

– Не могу, – ответила Эми, не желая, видимо, отпускать руку подруги.

– Двигайся ближе, – сказала Чарли и поместила сплетенные руки между их головами, как будто они слушали один наушник. – А теперь вот так, – она подняла свободную руку подруги и прижала ее к свободному уху.

– … рыдал как младенец и умолял… прекратить… ударил его еще раз. Хороший регбийный удар… голова могла оторваться… шеи.

Хотя голос звучал приглушенно, Чарли все-таки могла расслышать большинство слов, и этого было достаточно, чтобы у нее в голове сформировалась ужасная картина. Она крепко зажмурила глаза, стараясь ничего не видеть и не слышать.

– …треснула, и кровь потекла из… ушей. Зубы попадали… пол.

Эми негромко захныкала, и Чарли прижала ее к себе.

– …вытекал мозг… кончено.

– Чарли, – выдохнула Эми.

Чарли не могла заставить его замолчать. Она только еще крепче зажмурила глаза и сморщила лицо, пытаясь остановить этот словесный поток.

– …нравится, детки. Люблю… мгновение этого… расплата, понимаете ли. Не интересуют… деньги… причинить боль. Делаю… очень… мои милашки.

Даже этих отрывков, доносившихся до Чарли хватило, чтобы у нее заболел живот. А вот последнюю фразу она услышала совершенно ясно:

– Жду не дождусь, когда смогу поиграть с вами.