Текст книги "Дневник доктора Финлея"

9. Варенье из дикой малины

Каждый год, когда земля преподносит свои дары, щедро делясь урожаем созревших плодов и ягод и вынуждая степенных домохозяек приступать к их заготовке, Финлей неизменно получает великолепный большой горшок малинового варенья из Таннохбрэ, уютного маленького городка на берегу озера за Марклзом.

Много подарков получал Финлей от тамошних жителей, потому что они любили его, а он их, – более того, забота именно об их здоровье приносила ему наибольшее удовлетворение. Да, его много чем одаривали: то гусем, то, к примеру, головкой сыра или лососем, а в сезон и парочкой куропаток. И в частности, из Таннохбрэ. Но эти дары подносились исключительно из чувства приязни и доброты. За ними не стояло ни какого-либо расчета, ни, если уж на то пошло, какой-то необычной истории, но такой историей оказался отмечен этот простой горшок с вареньем.

А вот, если хотите, и сама история.

Несси Сазерленд, красавица из Таннохбрэ, юная и энергичная, пусть из бедных и порой бедно одетая, была так хороша собой и жизнерадостна, что ее прекрасные карие глаза вызывали смятение у тамошних молодых людей.

Да, надо признать, она была славной девушкой, разве что немного своенравной, слишком уверенной в своих чарах; ее голова слегка кружилась от всеобщего внимания, но в душе она была чистой и невинной, как королева лугов таволга, которая так свежо и живо цвела в низинах Таннохбрэ.

У Несси, хотя ей еще не исполнилось двадцати лет, было множество поклонников, но в гонке за ее вниманием и симпатией один из них, казалось, оставлял далеко позади всех остальных. Это был Хью Риах, лихой черноволосый Хью, шести футов ростом, в гетрах и башмаках, широкоплечий, красивый, с живым взглядом и всегда с бойким и сердечным словом наготове.

О, все соглашались, что это был замечательный парень, знающий себе цену, душа компании, завзятый ухажер, которому приписывали немало побед.

Но это еще не все, что можно сказать о Хью! Помимо привлекательной внешности и нескрываемой предрасположенности к галантному волокитству, он был наследником фермы в Таннохбрэ, что давало ему реальное преимущество перед прочими, особенно в глазах матери Несси, которая, вынужденная горбатиться по бедности, постоянно твердила дочери, что возок добра да горка серебра – весомый аргумент для бесприданницы.

Впрочем, это мало что меняло, хотя и было по-своему полезно, потому что Несси была увлечена бесшабашным Хью, а Хью на сей раз в такой же мере был увлечен ею.

В тот июльский день, рыбача на озере со своим лучшим другом Питером Дональдом, он не стеснялся откровенничать о своих высоких чувствах и намерениях.

– Я без ума от нее, Питер, – заявил он в своей пафосной манере. – Я не буду счастлив, пока она не станет моей. Она просто околдовала меня. Старина, ты вряд ли поверишь, но я настолько поглощен Несси, что даже мысль о сельском празднике и о том, чтобы выиграть в соревновании «Гордость Верескового края», ничего не значит по сравнению с этим. Говорю тебе, Питер, я не успокоюсь, пока не добьюсь Несси.

Питер Дональд молчал, размышляя, возможно, о том, сколь велика должна быть любовь Хью, чтобы он забыл о честолюбивой мечте, которая последние двенадцать месяцев не давала ему покоя, а именно выиграть соревнования на празднике под названием «Гордость Верескового края», где в качестве приза полагался бык. Наконец Питер пробормотал:

– Может, и поверю, Хью. Я сам всегда был хорошего мнения о Несси.

Он таким и был, немногословным, молчаливым и не очень-то общительным парнем, который учился на пастора, надеясь в конце концов получить приход в Таннохбрэ. Он был абсолютно не похож на красавца Хью: на вытянутом лице всегда серьезное выражение, в карих глазах не веселье, а сочувствие и доброта. И все же, хотя он был застенчив, побаивался женщин, предпочитая всему книги, в нем не было абсолютно ничего от книжного червя.

Питер знал лес, птиц и зверей, там обитающих. Он был лучшим рыбаком в Таннохбрэ и, несмотря на сутуловатость из-за долгого сидения за книгами, имел большие бицепсы и в метании кейбера[6]6
  Метание кейбера (очищенного от сучьев ствола молодого дерева) – шотландский национальный вид спорта.


[Закрыть] ему не было равных среди односельчан.

В этот момент Питер, казалось, боролся с собой, как будто хотел продолжить разговор, но что-то, возможно застенчивость, удерживало его. А потом вдруг ему на крючок попался лосось, и за суматохой, пока вытаскивали рыбину, тема разговора повисла в воздухе. Повисла, но не была забыта. Тем вечером в местном пабе «Герб Таннохбрэ» Хью продолжал разглагольствовать о своей страсти.

Стукнув кулаком по столу, после нескольких порций спиртного, воодушевивших его, он взревел:

– Есть две вещи, которые я собираюсь сделать в ближайшие несколько недель. Я собираюсь выиграть приз и сделать своей невестой прекрасную Несси Сазерленд. – (Ответом ему было настороженное молчание.) – Это просто поэзия, – продолжал Хью, озираясь вокруг с полупьяной ухмылкой, – лучшие стихи из всего когда-либо написанного.

Поэзия Хью, или, по крайней мере, его чувства, недолго оставалась тайной и, обойдя весь городок, достигла неприметного дома, в котором жили миссис Сазерленд и Несси.

Пожилая женщина пришла при этом в прекрасное расположение духа, да и сама Несси не стала изображать недовольство столь явными знаками внимания со стороны красавца-поклонника.

Мать и дочь сидели в теплых сумерках возле своего дома, обсуждая Хью и его достоинства, когда с пойманным в тот день лососем мимо проходил Питер Дональд.

– Миссис Сазерленд, – без всякой помпы заметил он, – я подумал, что, может, вам не будет лишней эта рыбина. У нас дома уже есть одна, и мы не такие уж большие любители лососины.

Такая застенчивость при преподнесении подарка вызвала смешок у Несси, и она подумала, что будь на месте Питера галантный Хью, он бы воскликнул: «Дарю прекрасного лосося, красавица Несси, я поймал его специально для тебя!»

Несси было хорошо известно об отношении Питера к ней, что началось еще в их общие школьные годы. Это льстило ее самолюбию, хотя, конечно, у Питера в этом смысле было мало шансов по сравнению с таким лихим кавалером, как Хью.

Таково было общее мнение городка и всей округи, но среди местных были и те, кто, сравнивая обоих мужчин, приходил к иному выводу. И в их числе был наш герой, Финлей.

Пожалуй, Финлей знал о Хью Риахе больше, чем кто-либо другой, а также о его делах за пределами тихого Таннохбрэ, например о его веселых похождениях в Ливенфорде субботними вечерами. Так что Финлей был далек от того, чтобы разделять общее мнение о достоинствах Хью.

Как-то под вечер на следующей неделе, выезжая с ежедневным визитом в Таннохбрэ, Финлей срезал путь через лес Таннохбрэ и совершенно неожиданно увидел там Хью и Несси, прогуливающихся по травянистой тропинке между дорогой и лесом.

Несси несла корзину, полную дикой малины, а шедший рядом Хью держал ее за талию.

Казалось бы, идиллическая картина, но что-то при виде этой чуть ли не обнимающейся пары, выбравшей для прогулки почти безлюдное место, заставило Финлея нахмуриться.

Повинуясь внезапному порыву, он остановил лошадь и как бы в шутку поинтересовался:

– Что это ты, Хью, болтаешься в лесу в такое время, когда должен работать?

Лицо Хью помрачнело, и он угрюмо сказал:

– Это мое дело.

А Финлей в том же невозмутимом духе продолжал:

– И ты, Несси… Ты должна быть дома и варить варенье. Ты не хуже меня знаешь, что ягоды надо засыпать сахаром, как только соберешь, иначе варенье будет не таким вкусным.

Несси подняла голову, ее лицо вспыхнуло, волосы растрепались – она была слишком смущена и растеряна, чтобы что-то сказать. Хью открыл было рот для очередной отповеди Финлею, но тот тряхнул поводьями:

– Садись, Несси. Я как раз еду мимо дома твоей матушки, так что подвезу заодно. Давай-ка. Как не воспользоваться такой возможностью.

Сконфуженная и не решающаяся сказать «нет» столь уважаемой здесь персоне, Несси послушно села в двуколку рядом с Финлеем, который, коротко кивнув Хью, покатил дальше.

Финлей неспешно вез Несси в Таннохбрэ. Поначалу он молчал, удивленный собственной выходкой. Но в глазах Несси и в ее стыдливой покорности было что-то, говорившее ему, насколько своевременным оказалось его вмешательство.

Постепенно напряжение ослабло, и Финлей как бы между прочим упомянул Питера Дональда, заметив, какой он славный малый, какой тихий, скромный, добрый и, главное, как любит ее, Несси. Но Несси, отчасти раздосадованная тем, что ее заставили расстаться с Хью, сердито покачала головой:

– Питер, он такой робкий. Если он любит меня, почему у него не хватает духу сказать об этом? Мне нравятся смельчаки.

Финлей вздохнул и больше не произнес ни слова, подумав, как и многие мужчины до него, что никакие его слова не могут изменить ситуацию. Своенравная женщина все равно поступит по-своему.

Время шло, и приближался праздник, отмечавшийся всей округой. Он проходил в Ливенфорде и, конечно, являлся большим, с нетерпением ожидаемым событием, особенно в этом году. Больше всего на него были настроены жители Таннохбрэ. Им хотелось, чтобы приз в соревновании «Гордость Верескового края» достался Хью. У самого Хью, казалось, не было никаких сомнений в том, что он станет победителем. Его хвастливые заявления на сей счет звучали более чем убедительно.

За два дня до праздника он, как настоящий хозяин положения, пригласил Несси и своего друга Питера посмотреть на призовое животное. С его стороны это было сделано из чистого тщеславия, дабы продемонстрировать Несси свое благосостояние, поскольку он еще не забыл об унижении со стороны доктора Финлея. Кроме того, Хью, возможно, догадывался о чувствах Питера к Несси и в своей манере надменного превосходства намеревался раз и навсегда покончить с иллюзиями друга.

Был прекрасный теплый день, когда Несси и Питер прибыли на ферму, и Хью сразу же повел их во двор, где барственно кивнул Дугалу, фермерскому работнику, чтобы тот вывел быка.

– Вот он! – громко сказал он Питеру, хотя его слова явно предназначались Несси. – Взгляни-ка на него, пожалуйста, и скажи, как он тебе?

Питер и Несси посмотрели на быка, которого Дугал вывел из темноты стойла. Это было великолепное животное, черной масти, молодое, сильное, неукротимое. Его черная шкура блестела на солнце, мускулы на шее вздувались мощным горбом, а глаза, со странными огоньками внутри, обратились на Хью – угрюмые, непостижимые. Что-то скрытое в этом взгляде, казалось, донельзя раззадорило бравирующего Хью.

– Эй, парень, эй! – с вызовом крикнул он. – Не смотри на меня так сурово. Ты никогда не выиграешь с таким красным глазом. Эй, эй!

И он стал дергать стальную цепь, прикрепленную к кольцу в носу быка, пока красивое животное не выгнуло в гневе спину.

– Вот видишь, – усмехнулся Хью, – он знает своего хозяина, зверюга. И это благородный зверюга. Эй, эй!

Он властно положил большую руку на бледно-розовые ноздри быка, как бы демонстрируя свою силу, свою власть. Но в этот момент бык яростно дернул головой и вырвал цепь из рук Хью.

Бык бросился во двор и замер, выгнув спину и опершись на передние ноги. Угольно-черный, весь само напряжение и энергия, он ярко выделялся на фоне беленых стен, огораживающих двор. Белизна этих стен слепила его, а горячий желтый песок, покрывавший территорию, раздражал и тревожил после покойной темноты стойла.

Хью вздрогнул, озадаченный тем, что бык вырвался на волю. Забыв о Несси и Питере, которые стояли рядом с ним, в углу между стенками хлева и стойла быка, он настороженно шагнул вперед.

– Сюда, – крикнул он быку, – сюда, парень, сюда!

Но бык не реагировал – он стоял как вкопанный, словно изваянный из черного дерева.

Хью сделал еще один шаг вперед.

– Что ты делаешь, парень? Сюда, парень, сюда! – Он еще пытался хорохориться, но в голосе его звучало чуть ли не заискивание.

В ответ бык двинулся на Хью, но не яростно, а неторопливо и вполне осознанно. Хью отскочил в сторону и выругался, когда животное тяжело протопало мимо него.

Прыгнув вперед, он попытался схватить быка за шею обеими руками и потянуть на себя, чтобы направить его к открытой двери стойла. Но бык оттащил его на несколько шагов, легко и нетерпеливо стряхнул с себя, а когда Хью упал, то боднул его и ткнул носом в спину.

Перевернувшись на бок, Хью почувствовал, как рога загребли мягкий грунт под ним. Потрясенный, весь в ссадинах, он снова вскочил на ноги.

– Черт бы тебя побрал! – воскликнул он. – Черт бы тебя побрал!

В этот момент бык, внезапно и резко повернувшись на передних ногах, прорвал своим правым рогом рубашку Хью.

Громко ругаясь, Хью растерянно попятился в поисках укрытия к постройкам, как раз напротив угла, где стояли Питер и Несси. Его разорванная рубашка тряпкой свисала с плеч. Он продолжал бормотать:

– Чего ты хочешь, а? Хочешь проткнуть меня, скотина! Я тебя проучу! Я тебе устрою!

Но – увы! – когда бык снова бросился на него, от бравады Хью не осталось и следа. Качнувшись, он развернулся и, увидев, что за его спиной открыта кухонная дверь, рванул в дом так, что только каблуки мелькнули.

При виде убегающего Хью у Несси сжалось сердце.

Ошеломленная, она не могла поверить собственным глазам: Хью – и такая скандальная трусость! Но уже в следующий миг, не дав ей времени на размышления, бык, преследовавший Хью, резко остановился, развернулся и, опустив голову, бросился прямо туда, где стояла она с Питером.

Этот дикий, стремительный бросок мог стоить жизни остолбеневшей Несси, но Питер оказался быстрее быка.

С силой оттолкнув ее в сторону, он отпрыгнул в другую, чем спас их обоих. Несси, мимо которой просвистел рог пронесшегося быка, увидела, как упал после прыжка Питер и тут же вскочил.

Лицо его было бледным, но не от ужаса, а от твердой, холодной решимости. Он понял, что они с Несси, запертые в углу между двумя стенами, оказались в отчаянном положении.

Быстро оглядевшись, он схватил ржавый серп, лежавший у бочки с водой. Это было слабое оружие, но Питер так стиснул рукоять старого серпа, что на руке выступили веревки вен. Его зубы были крепко сжаты, глаза широко раскрыты, бдительный взгляд полон решимости.

Бык, теперь уже окончательно взбешенный, снова бросился на него, опустив голову и напрягая мышцы спины. Питер стоял на месте до последней доли секунды, зная, что бык будет атаковать справа. Затем, прежде чем отпрыгнуть, он ударил тупой стороной серпа по шее животного.

Это был рубящий удар, но он почти не подействовал на быка, который, повинуясь импульсу, резко обернулся, а потом опять бросился на Питера. Снова и снова Питер бил его тяжелым серпом, прежде чем отскочить на безопасное расстояние.

Бык остановился в двадцати футах, тяжело дыша и косясь на человека маленьким злым глазом.

Охваченная ужасом, Несси видела, как расширяются его ноздри. Затем медленно, угрожающе он двинулся на Питера. Не торопясь, он стал теснить Питера к стене в углу двора, где стояла Несси.

Отступив на несколько ярдов, Питер осознал свою ошибку – осознал, что Несси в опасности. В это мгновение бык снова атаковал, но Питер не сдвинулся с места. Заслонив собой Несси и сгруппировавшись, он принял на себя всю мощь быка. Весь его натиск. Бычий рог вонзился Питеру в бок.

Несси закричала, увидев, как, схватившись обеими руками за свободный рог животного, Питер с искаженным от боли лицом освободился от пронзившего его рога и, соскользнув с плеч быка, упал на колени – из его разорванного бока хлестали струи крови.

Победно вскинув голову, бык снова бросился на Несси, но Питер, покачиваясь, опять поднялся, чтобы встать на его пути, – на сей раз он был безоружным.

Разгоряченный битвой, исполненный уверенности в себе, бык не торопился расправиться с человеком. А Питер даже не пошевелился. Он уронил голову, но на лице его была написана решимость держаться до конца.

Когда бык бросился в атаку, Питер сжал кулак и со всей силы ударил в мягкий нос животного. Питер чуть не сломал себе запястье от удара, а ошарашенный бык остановился. Казалось, он был удивлен. И в тот же момент с другого конца двора подоспела помощь.

Дугал и Мэтт, пахарь, привлеченные криками Несси, вбежали во двор и замахали руками, чтобы отвлечь на себя внимание быка. У Мэтта в руках был тяжелый молот. Когда бык бросился на него, Мэтт, широко расставив ноги, размахнулся молотом и ударил им прямо в лоб животному.

Раздался сильный, похожий на выстрел, треск. Ошеломленный, бык внезапно остановился. Вся его злоба, казалось, испарилась в воздухе. У него подогнулось одно колено, затем другое – он покачнулся и рухнул на бок.

Едва стоя на ногах, Питер тупо смотрел на упавшего быка. Потом он взглянул на Несси.

На его лице, испачканном кровью и пылью, отразилась огромная нежность. Он попытался поднять руку, чтобы вытереть губы, но не смог и тяжело повалился на быка.

Час спустя Финлей как сумасшедший примчался на двуколке в Таннохбрэ. Не обращая внимания на переполох, вызванный его появлением, он направился прямо на кухню, где на диване лежал Питер. Склонившись над ним в мертвой тишине, Финлей занялся его раной. Рядом с ним, держа в дрожащей руке стакан виски и оттого чуть ли не половину расплескав на пол, тяжело вздыхал Хью.

– Господи! Надеюсь, с ним все в порядке? – простонал он.

Финлей медленно выпрямился, вид у него был мрачный и недружелюбный.

– Да, с ним все нормально. Всего лишь мышца порвана. Через три-четыре недели он снова будет в порядке.

– Слава богу! – воскликнул Хью и попытался обнять Несси, но та, бросив на него холодный, отчужденный взгляд, отшатнулась.

Губы Хью задрожали. С какой-то отчаянной мольбой он оглядел собравшихся. Но все избегали смотреть на него. Хью снова застонал и рухнул на стул, съежившись и дрожа, как человек, слишком долго пробывший в холодной воде.

Затем он окончательно сломался. Всхлипывая, он прошептал:

– Господи, я не знаю, что на меня нашло.

Неделю спустя, когда Питер пошел на поправку, Несси отважилась навестить его.

– Что мне сделать для тебя, Питер, чтобы загладить вину? – сказала она, не сводя с него глаз. – Мне стыдно за то, как я вела себя с тобой. А ты спас мне жизнь. Какой ты храбрый, Питер, какой храбрый!

– Ну не знаю… – покраснев от ее похвалы, просто ответил он. – На самом деле там не было ничего такого…

На этот раз скромность застенчивого Питера не вызвала у Несси усмешки. Теперь она знала, что это говорит о его большом сердце.

Через год Питер и Несси поженились и теперь живут в квадратном, построенном из песчаника доме пастора на окраине Таннохбрэ. И хотя они любимы и почитаемы в городке, Питер с Несси ведут не такой степенный образ жизни, какой можно было бы ожидать, если иметь в виду род занятий Питера. Они катаются по озеру на своем маленьком парусном люгере[7]7
  Люгер – небольшое трехмачтовое парусное судно.


[Закрыть] и любят бродить по вересковым пустошам за городком. Ничто не омрачает их счастья.

В тщетной попытке стать мужчиной сломленный и опозоренный Хью продал ферму и уехал в Канаду.

И теперь когда Несси водит своих детей в лес собирать малину, то не думает о нем, разве что только с жалостью – таково ее нынешнее счастье. Но она не забывает ни о докторе, ни о его любви к малиновому варенью, ни о том важном факте, что однажды в конце августовского дня он спас Несси от нее самой и от Хью Риаха.

Вот почему каждый год, когда земля преподносит свои дары, Финлей получает из Таннохбрэ большой горшок сладкого варенья из дикой малины.

10. Хорошо смеется тот, кто смеется последним

– Не ходи, – многозначительно сказал Камерон Финлею в то апрельское утро по получении вызова от Мэг Мирлис. – Мой совет – держись от этой славной леди подальше.

Финлей оторвал взгляд от копченой пикши, которую он уминал с большим аппетитом, и вопросительно посмотрел на своего коллегу и покровителя, из уст которого прозвучали эти мудрые слова предостережения и совет.

– А почему? – спросил он.

Камерон улыбнулся:

– Во-первых, платы тебе не видать как своих ушей, а во-вторых, с Мэг Мирлис все в порядке. Она самая здоровая, самая выносливая, самая скупая старая карга из всех, которые по милости Бога и провоста когда-либо обитали в этом древнем королевском городишке.

Финлей положил себе еще пикши, намазал маслом еще одну фирменную лепешку Джанет и приготовился послушать Камерона. Тот, криво улыбаясь своим воспоминаниям, продолжал:

– Да, никогда не забуду, как я впервые занялся ее здоровьем. Она вызвала меня из-за кашля, заявив, что у нее бронхит, хотя – черт возьми! – я так и не смог обнаружить в ее бронхах никаких неприятностей. Всю зиму я наведывался к ней, поскольку это было в дни моей юности в Ливенфорде, когда меня, зеленого и ретивого, легко было водить за нос. Короче говоря, когда я послал счет, то, чтоб мне пусто было, эта светлость развернулась на сто восемьдесят градусов и заявила, что вызывала меня только один раз, а все остальное время я, дескать, приходил для собственного удовольствия. Она спорила до посинения, и в конце концов я вышел из себя, разорвал счет и швырнул ей в лицо. – Камерон усмехнулся. – Бог мой, именно этого она и хотела! Когда я сказал ей, что не возьму ни пенни из ее дерьмовых денег, она, старая перечница, рассмеялась и указала мне на дверь.

– Вот, значит, она какая! – воскликнул Финлей.

– Да, – ответил Камерон, – именно такая. Она скопидомка, дружище, может, даже не столько скопидомничает, сколько просто экономит. Кочерга! Ей так же жаль своего добра, как безалкогольной гостинице спичек. Заметь, не то чтобы она была бедна. Денежек у нее хватает. У нее в доме полно отличных вещиц – у нее антиквариат, да, прекрасный антиквариат. – Камерон вздохнул с завистью конкурента-коллекционера, ибо, кроме скрипок, старый доктор был страстно увлечен китайским фарфором и собиранием всяческого раритета. – Ну у нее там есть тарелка, а именно подлинник из эпохи Мин – еще прабабка привезла из Кантона, стоит кучу денег. О господи! Я бы отдал за нее все что угодно.

Внезапная горечь, невольно прозвучавшая в голосе Камерона, вызвала смех у Финлея. Он свернул салфетку и сунул ее в кольцо держателя. Так или иначе, рассказ о мисс Мирлис заинтересовал его, и, вставая из-за стола, он заявил:

– Хочу взглянуть на вашу подругу. Меня-то она не проведет.

– Ну-ну, – склонив голову набок, проницательно заметил Камерон. – Держу пари, что она вытрясет из тебя все, что пожелает, и не заплатит ни пенни.

– Чепуха! – решительно возразил Финлей. – За просто так она не получит от меня ни слова по делу.

Камерон погасил улыбку и задумчиво погладил подбородок:

– Тогда сходи и проверь. Обязательно проверь на ней свои силы. Если ты считаешь, что сможешь сравниться с Мэг Мирлис, дружище Финлей, значит самомнения у тебя хоть отбавляй.

Раззадоренный таким поворотом и, кроме того, желая посостязаться с грозной старой дамой в том, кто окажется умнее, Финлей, завершив поначалу более серьезные врачебные дела, около трех часов дня заглянул к Мэг Мирлис.

Мэг жила на Чапел-стрит, узкой улочке, на которой стояли в основном старинные дома, очень тихие и горделивые, однако с выходом и на соседнюю Хай-стрит. И действительно, из окна гостиной Мэг открывался великолепный вид на Хай-стрит – и Мэг, удобно устроившись в кресле и вытянув шею, отсюда и наблюдала за текущей городской жизнью, критикуя, злопыхая, делясь ядовитыми замечаниями с теми, кто приходил составить ей компанию.

Друзей у Мэг не было, вместо них – крошечная кучка подпевал, которые лестью и подхалимством рассчитывали что-нибудь заполучить по завещанию Мэг.

Однако, когда пришел Финлей, Мэг была одна – сидела, скрючившись, у окна в своем обычном кресле: непреклонная, тощая, сморщенная старая дева с высокими скулами, здоровым румянцем и маленькими блестящими глазками-бусинками.

Вся одежда на ней была тускло-черная, выцветшая, на плечах – старая штопаная шаль, а на ногах – поношенные ботинки с резинками. Бумажный пакетик с маленькими леденцами – одно из ее сокровищ – лежал вместе с Библией на стоявшем рядом с ней табурете, покрытом изящной вышивкой.

Убранство комнаты было действительно великолепным: красивая старинная мебель, хрустальные светильники на каминной полке, а на столе лицевой стороной к окну – знаменитая тарелка эпохи Мин. Но в помещении, при всей ценности того, что в нем находилось, было холодно и пахло затхлостью.

– Да-да, доктор, – проскрипела Мэг в знак приветствия, – как хорошо, что вы заглянули к такому бедному старому существу, как я. Конечно, этот ваш визит никак не связан с вашим профессиональным долгом. В таком свете его и рассматривать не имеет смысла. Понятно же, что я просто пригласила вас для маленькой приватной беседы. – Прежде чем Финлей успел возразить, она поспешила продолжить: – Да-да, садитесь и отдыхайте. Сидеть не дороже, чем стоять. Собиралась разжечь огонь, но не стала. Надеюсь, вам не будет холодно.

Даже когда Финлея пробрала дрожь в холодной гостиной, он не смог не улыбнуться. Он понял: для Мэг сбереженный уголь дороже веселого пламени и тепла, которое она вполне могла себе позволить. Он сел в кресло и вперился взглядом в мрачное и хитрое лицо старухи.

– Ну, – произнес он оживленно, – и зачем вы вызвали меня, мисс Мирлис?

– Что вы, доктор! – запаниковала Мэг. – Что это вы так? Я же говорю, что вы могли случайно ко мне заглянуть, просто проходя мимо. Я хотела предложить вам чашечку чая, но, должна признаться, только что обнаружилось, что у нас кончился сахар, а чайник весь выкипел.

Она замолчала, печально покачав головой из-за странного совпадения двух обстоятельств, помешавших ей проявить все свое гостеприимство, а затем с явным предвкушением наслаждения отправила в рот маленький леденец и, подумав, качнула пакетиком в сторону Финлея:

– Если не возражаете попробовать, доктор… Вы же не будете против одного мятного леденца.

Мэг никак не ожидала, что он согласится, но прежде, чем она успела убрать пакетик, Финлей, подавив улыбку, протянул руку и угостился щедрой порцией.

– Спасибо, мисс Мирлис! – воскликнул он. – Я ужасно люблю сладости. Как вы догадались?

Лицо Мэг застыло при виде того, как он посягнул на ее сокровища. Она выхватила у него пакетик и холодно заявила:

– Да, похоже, они вам нравятся.

Плотно закрутив бумажный пакетик, она сердито посмотрела на Финлея и сунула конфеты в карман.

Наступила тишина, нарушаемая только дружным посасыванием леденцов.

Финлей, разогретый первой стычкой, начинал испытывать удовольствие.

– А теперь, мисс Мирлис, когда мы счастливы и чувствуем себя комфортно, не можете ли объяснить мне причину вызова?

Мэг уколола его взглядом, но, с усилием снова обретя душевное равновесие, принялась изображать крайнюю живость:

– Ну вот так, доктор. Допустим, у меня есть кое-что интересное для вас. О, я-то знаю, что касается наших хворей, то вам, врачам, только и покажи что-нибудь экстраординарное. – Она помолчала, пристально глядя на него. – У меня на макушке небольшая шишка. Меня она, заметьте, ничуть не беспокоит. У меня она уже шесть лет, но, док, в последнее время она становится все больше, так что, сказала я себе, молодому доктору Финлею наверняка было бы очень интересно посмотреть на нее и, может, проверить свои навыки и спокойно ее удалить. Вот уж, право, грандиозный опыт для молодого человека, подумала я. И нет никаких сомнений, подумала я, что он, получив такой редкий шанс, будет рад сделать это бесплатно.

От такой неприкрытой наглости у Финлея перехватило дыхание, но он сдержался и сказал:

– Тогда позвольте мне посмотреть.

– Ну посмотреть – не повредить, – со смешком ответила Мэг.

Финлей встал и подошел к окну.

Раздвинув пряди волос, все еще темных и густых, он осмотрел голову Мэг. Там, где она указала, была круглая розовая опухоль размером с голубиное яйцо.

Он тут же определил, что это обыкновенная жировая киста – проще говоря, жировик, который часто встречается и легко удаляется.

Вернувшись на свое место, он в нескольких словах объяснил Мэг, что это за новообразование у нее и как с помощью простой операции можно его удалить.

Ее глаза заблестели. Она потерла ладони:

– Да, думаю, вам понравится это дело, доктор. Я с самого начала знала, что для вас это будет грандиозный опыт.

На Финлея вдруг накатила неудержимая веселость, но, с напускной строгостью посмотрев на нее, он сказал:

– Мне не нужен такой опыт, мисс Мирлис. Если хотите, я сделаю вам операцию. – Он многозначительно помолчал. – Но это вам будет стоить полторы гинеи.

Ее лицо искривилось в клоунской гримасе, и она взвизгнула, в ужасе всплеснув руками:

– Доктор! Доктор! Вы меня удивляете. Разве можно так шутить!

– Еще никогда я не был так серьезен, – холодно ответил Финлей.

– Нет-нет, – взмолилась Мэг. – Вы же не бессердечны, доктор. Разве я не сказала вам…

– Не важно, что вы мне сказали, – твердо ответил Финлей. – Важно, что я вам сказал. Полторы гинеи – это стоимость операции, и ни пенни меньше.

– Я не могу себе этого позволить, не могу, не могу, – заскулила Мэг. – Так относиться к бедной старой женщине. О, доктор, доктор…

Так она и продолжала просить и умолять. Но Финлей был непреклонен. Он поклялся себе взять верх над скрягой Мэг. И собирался сдержать свое слово.

В конце концов Мэг, должно быть, поняла это, потому что отступила, и ее лицо вспыхнуло от гнева и досады.

– Тогда убирайтесь! – крикнула она. – Вы негодный, дурной человек! Я зря потратила на вас время. И не смейте брать с меня плату за этот визит. Я не заплачу ни фартинга[8]8
  Фартинг – английская монета, ¼ пенни.


[Закрыть]. У меня нет денег.

Сполна насладившись своей ролью, Финлей встал, чтобы уйти, как вдруг его осенила великолепная идея.

Это действительно великолепная идея, подумал он, и его взгляд упал на тарелку эпохи Мин, предмет зависти Камерона.

– Раз с деньгами трудно, – заявил он, – тогда забудьте про них, мисс Мирлис. Последние штаны с горца не снимают. Но давайте заключим сделку. Я прооперирую вас, если вы дадите мне вон ту тарелку у окна.

Трудно было бы представить себе более неожиданную и страшную реакцию на эти слова, чем та, что последовала. Приступ гнева Мэг был подобен взрыву.

– Моя тарелка! – взвизгнула она. – Моя прекрасная тарелка эпохи Мин стоит кучу золотых соверенов! Как! Как вам только в голову могло такое прийти! Чтобы так воспользоваться моим положением! Как будто я не знаю ее ценности! Убирайтесь из моего дома, дерзкий негодник, убирайтесь вон, пока я не ударила вас палкой!

И, размахивая маленькой черной тростью, с которой ковыляла по дому, она чуть ли не силком погнала Финлея из гостиной.

Финлей удалился, смеясь над собственным поражением и намереваясь со смаком рассказать Камерону обо всем случившемся вечером после ужина. Но в конце дня Мэг прислала ему совершенно неожиданную и удивительную записку с просьбой непременно на следующий день посетить ее. Финлей был озадачен, но в предвкушении дальнейшего развития событий промолчал о новости и на следующее утро снова явился в дом Мэг.