Текст книги "Как стать контрабандистом. 4. Суд"

Кадаврик оглянулся на судью и вздохнул. Но тут вскочил Тони, скромно сияя невинной улыбкой.

– Нам тут вернули первичные бухгалтерские документы компании. Я с собой захватил папки только за 2008 год. Остальные лежат у меня в машине. Их надо сейчас принести?

Судья медленно покачала головой.

– Тогда, для начала мы рассмотрим сомнительные платежи прошлого года. Если этого будет недостаточно, то обратимся к более ранним.

Прокурор двинулся в сторону Тони, покрутил перед ним своей «гармошкой», а только потом указал на какую-то точку. Тони выбрал и раскрыл толстую папку и стал листать бумаги.

– Наше слово с делом не расходится, – нервно замычал я, наблюдая за затянувшимися поисками, – На ветер не швыряем мы… бабло.

Тони закончил поиск и указал на документ. Прокурор забрал папку и так раскрытой принёс, и показал её мне. Я взглянул на копию платёжки и жестом попросил открыть прикреплённый к ней счёт. На каждом документе стоя штамп бухгалтерии и вписаны колонки цифр бухгалтерских проводок.

– И где тут тайна? – меня опять стало захлёстывать, – Теперь готов ответить.

– Кому и за что предназначались эти деньги? – задавая мне этот вопрос, судья упорно сверлила глазами прокурора.

– Ваша честь, здесь во всех документах очень разборчиво напечатано «Payment according to the Contract No 3 dated 080216 for dairy (milk production) and transportation. First payment». Специально для господина прокурора сообщаю, что это первая часть оплаты за молочный завод, который установили в Подмосковье. Точный адрес можно найти в транспортных документах. Номер контракта указан, значит, его оригинал обязательно есть в бухгалтерии. Иначе при аудиторской проверке возникли бы серьёзные проблемы. Я помню эту поставку. Российская сторона решила сэкономить на упаковочной линии… даже могу рассказать какие проблемы затем стали их преследовать. Завод сделан в Италии. В контракте есть все их координаты. Контракт подписан шестнадцатого февраля, а оплата по нему произведена только двадцать третьего марта. Как я вам и говорил, что всегда существуют задержки. Моя компания произвела оплату на следующий день после поступления денег из России. Господин прокурор, а вы уже сообщили итальянцам, что они коварные преступники?

Прокурор открыл рот, но его перебила судья:

– Достаточно, – она стукнула молотком, – Представленные обвинением документы требуют дополнительной доработки. Ещё вопросы есть?

Тони развёл руками, а Кадаврик отрицательно покачал головой.

– Вернитесь на место, – это явно в мой адрес, – Объявляется перерыв на 30 минут.

Я левой рукой подхватил недопитую чашку кофе, а правой вцепился в бутылку минералки и сделал просто невероятный глоток. Поперхнулся так, что расплескал кофе на стол. На глазах выступили слёзы, а в нос шарахнуло газами. Сушняк фраера погубит.

Проморгавшись, я поспешил за хмурым Жопцом, который нетерпеливо указывал на дверь. Все обсуждения с Тони оставим на потом. Сейчас мне надо срочно покурить и понять происходящее. Заодно и Жопец избавится от накопившихся естественных потребностей и понизит свой текущий уровень говнистости.

Я даже успел насладиться двумя длительными перекурами на заднем дворе, прежде чем нас пригласили в зал суда.

Не знаю как окружающих, но меня дико раздражает, что дело слеплено так грубо и элементарно безответственно. Плевать на следователей, но прокурор-то должен же хоть немного уважать себя, а не только выступать попкой, тупо озвучивая всё, что подсунут. Доказательства, которые никто не желает проверять. Выводы, которые вообще ни на чём не основываются. И прямо-таки всеобщая клиническая уверенность в своей абсолютной правоте и непогрешимости. Интересно, а судья хоть понимает, как она лажанулась в деле Устюхина? Или тут так принято? С глаз долой – брехню в архив?

Жопец стал нервно поглядывать на часы и, наконец, показал на дверь. Последний раунд на сегодня. А может и вообще? Как хотелось бы в это поверить.

В зале меня ждала приятная неожиданность. Тони с сыном поменялись местами. Не успел я сесть, как сын негромко, но напористо зашептал:

– Делай непроницаемое лицо. Твои гримасы тут всех бесят. Особенно судью. А она принимает окончательное решение. Здесь не цирк и не театр, а солидное мероприятие.

– Тони говорил, что надо держаться очень расковано.

– Но не кривляться же и не так откровенно ржать.

– Ладно, учту. Сам видишь, что творится. Не пойму, это они так прикалываются или медицина отступилась.

– Это их мир и их правила.

– Понял уже. Заползаю в раковину и захлопываю створки.

– И не волнуйся ты так, мы теперь тебя точно вытащим.

Он отвернулся к Тони и у них завязалась оживлённая беседа. Я сосредоточился на переводчице.

– Как настроение?

– Устала. Думала, что за два-три часа управимся, а уже девятый час.

– Сколько?

– Сейчас 20:15.

– А я и не заметил. Видно на нервяке проскочило.

Появилась судья. Все встали. Она с неприкрытым отвращением осмотрела присутствующих, села и демонстративно углубилась в бумаги.

Зато внятно пару раз кхекнул адвокат таможни. Судья подняла голову. Убедилась, что это не очередная конфликтная ситуация, и только тогда кивнула. Боров медленно поднялся, бросил последний взгляд на раскрытый том, вышел из-за стола и стал расхаживать по залу. Заговорил через паузу, но его голос, низкий и тяжёлый, сразу заставил вслушиваться.

Переводчица некоторое время молчала, а потом спросила:

– Вам это переводить? Он рассказывает об общих законодательных актах.

– Это не надо. Только если меня лично коснётся.

Некоторое время она делала короткие записи, а потом отложила авторучку и заговорила с небольшими перерывами:

– Вклад обвиняемого в осуществлении контрабанды был существенным. Каждая поставка была им организована умышленно и целью преступления была попытка получить максимальную налоговую выгоду. Действия его были крайне осмысленны. Эти преступления надо классифицировать как особенно тяжкие.

– Да уж, все грехи мои особо тяжкие, – вздохнул я.

Она бросила на меня откровенно сочувствующий взгляд. Тут я с ней солидарен. Адвокат подавлял своей мощью. Если бы ещё это имело хоть какое-то отношение к реальным событиям.

– Обвиняемый всеми способами мешал независимым наблюдателям получать правильную картину об экономическом положении своей компании… true and fair view (истинное и справедливое представление). Неполных, неправильных и вводящих в заблуждение бухгалтерских записей очень много и все они касаются огромных сумм. Записи базируются на неправильно заполненных инвойсах. Сумма всех этих нарушений делает данное преступление исключительно злостным.

Последовала долгая пауза, а затем адвокат зарокотал так громко, что у меня даже волосы на голове зашевелились:

– Суд должен запретить ему вообще заниматься бизнесом! Учитывая размер, длительность и повторяемость нарушений, его действия должны быть классифицированы как опасные как для нашей честной европейской рыночной экономики, так и для наших государственных интересов! Эта мера совершенно гуманна.

Неожиданно переводчица поперхнулась, схватила платок и сделала вид, что пытается прокашляться.

– Может воды? – решил я ей помочь, – Что случилось?

– Сейчас, – задушено ответила она, – Я справлюсь.

В это время адвокат закончил свою громоподобную речь и важно удалился на своё место.

– Он сообщил, что ваши преступные действия не дали возможности Финляндии вовремя выплатить свой годовой взнос в Европейский Союз. Мне кажется, что это уже чересчур.

– Вот такой он, враг народа, – стараясь выдержать невозмутимое лицо, подтвердил я, – Помешал грандиозным программам. Теперь точно наступит полный и окончательный трендец отсталой Евронопе.

Она опять уткнулась в платок, а я обернулся к Тони. Тот не особо и скрывал своей весьма ехидной ухмылки. А мне запретил!

Зато судья с явным уважением продолжала смотреть на таможенного адвоката. Потом спохватилась и дала команду секретарше. Та наклонилась к микрофону, и за дверью эхом разнеслось имя последнего свидетеля.

Лось от дверей поклонился судье и уверенно двинулся к месту принесения присяги.

– Это точно последний на сегодня? – уточнил я, – А то и так сильный переизбыток впечатлений.

– Наверно. Уже слишком поздно.

Лось, клятвенно подтвердив суду свою невероятную честность, сразу отправился к технической тумбе. Немного поёжился под взглядом прокурора, но раскрыл принесённый с собой плоский портфельчик и стал выкладывать листки. Секретарша выключила верхний свет. Все вынужденно стали таращиться на освещённый прямоугольник на стене.

– Обвиняемый всеми способами мешал нам получать правильную картину об экономическом положении его компании…

– Я это один в один уже слышал, – шепнул я переводчице, – Неужели используют одну шпаргалку на двоих?

– … нам пришлось потратить много времени, чтобы самостоятельно разобраться в его хитроумных махинациях. Вот они.

Лось положил лист. На стене появилась длинная таблица, пересекаемая разноцветными линиями.

– Здесь видно, как проходили оплаты за форвардерские услуги, таможенную очистку, наземные и морские перевозки всех контрабандных грузов.

Он подошёл к стене и стал пальцем водить по цифрам.

– Бесплатно никто свой зад не поднимет, – грустно сообщил я переводчице, – Даже мы, хоть до коммунизма совсем чуть-чуть не дотянули.

Она поперхнулась, но продолжила:

– Записи вносились неправильно, что сделало возможным ведение «чёрной» бухгалтерии. Нами доказано, что за период контрабандных поставок в бухгалтерию преступно не вписано 33.397,96 евро и 29.825,97 долларов. Кроме того наличными было незаконно получено 36.000,00 евро.

– Точность какая, – искренне восхитился я, пользуясь темнотой, – Ему бы в Центробанке работать… камер-цалмейстером¹⁶. Интересно, а откуда у него вообще баксы выползли, если я в последние годы только с евро работал?

Лось повернулся к судье и торжественно сообщил:

– В одном из посланий, найденных в его компьютере, которое мы расшифровали, было откровенно написано «остальное сверху», что подтверждает всё мною сказанное о получении неучтённых криминальных средств.

Тони поднял руку и попросил показать этот документ, о существовании которого он узнал только сейчас.

Лось кивнул и высветил на стене распечатку с шапкой моей электронной почты годовой давности. Там был перечень стоимости услуг по какой-то неназванной поставке и отдельно комиссии по каждой услуге. В самом конце была просьба подтвердить заказ со словами «ссылаясь на приложение сверху». Эти слова были несколько раз подчёркнуты авторучкой, а вокруг стоял ряд восклицательных знаков. Видно я второпях писал, раз такая безграмотность. Значительно лучше бы смотрелось «ссылаясь на приложение снизу».

Не сдержавшись, я хихикнул. Сын тихо переводил Тони текст.

Не удержалась даже переводчица. Она громко прочитала вслух всё моё послание. Судья задумчиво посмотрела на Лося. То, даже не смутившись, моментально отреагировал:

– Поймите, это был творческий перевод, полностью отвечающий сути дела.

Судья вздохнула, а Лось стал быстро менять картинки с цифрами и довольно скоро завершил свой калейдоскоп:

– Регулярность преступных деяний позволяет классифицировать это преступление как исключительно злостное.

– Карфаген должен быть разрушен… никакие возражения не принимаются, – подвёл я итог его речи и укоризненно покачал головой.

Тони вышел из задумчивости и задал вопрос:

– Какое у вас образование?

– Первый курс местного университета, – Лось зарумянился, и скороговоркой сообщил, – Но недавно я прошёл полный курс бухгалтерского учёта. Это 150 академических часов.

Сын наклонился ко мне и зашептал:

– Я узнавал про его образование. Это что-то вроде советских вечерних курсов при ПТУ… а самое слабое из них именно здесь. Свободные курсы для начинающих бухгалтеров самого низкого уровня. А в 35 лет поступать в университет…

– Студент первого курса… – Тони задумчиво почесал нос, но его перебил Лось.

– Я старший инспектор таможни!

– Старший инспектор таможни, который проходит обучение на первом курсе, – невозмутимо продолжил Тони, – Вы считаете для себя вполне возможным вот так, под присягой, подменять собой сразу авторизированную бухгалтерию, авторизированный аудит и дипломированные налоговые органы? Это не слишком?

– Суд учтёт это замечание, но мы не сомневаемся в квалификации… – тут судья повысила голос, – Старшего инспектора таможни.

Лось побагровел и вдруг выпалил:

– Его Statements (взаиморасчёты с клиентами) полностью подделаны. Все указанные там компании фиктивны… я вам это только сейчас наглядно показывал. Проценты получаемых комиссий по сделкам каждый раз разные. А ещё… – он набрал побольше воздуха в лёгкие и выдал, – Он делал нелегальные платежи в адрес замбийских… замбийской подозрительной компании! А сам их незаконно присваивал!

– Перегрелся, – я посмотрел на переводчицу, у которой на лице отражалось неподдельное изумление, – Или это вы так сейчас решили разрядить обстановку… такой таможенной шуткой?

– Он сам так сказал, – тут она спохватилась, – Ваш адвокат к нему вопросов не имеет.

– Зато у меня есть, – я автоматически поднял руку, – Просто мечтаю задать вопрос. Много раз.

Судья некоторое время оценивающе смотрела на меня, а потом кивнула.

– Можно посмотреть на документы, по которым… старший инспектор обнаружил мою «чёрную» бухгалтерию?

Тот криво усмехнулся и вытащил из своего портфеля несколько бумаг и отнёс их судье. Она посмотрела и решила:

– Можете передать.

Лось двумя пальцами, как какую-то дохлую крысу, перенёс мне их на стол и отошёл к прокурору. Тот моментально стал шипеть, но Лось только тихо огрызался.

Я быстро просмотрел два первых скреплённых листка, потом вторые два, потом третьи.

– Извините, это всё?

– Нет, – голос Лося выражал пренебрежение, – Просто я захватил с собой ваши подделки только по этой компании.

– Жалко. А так сразу можно было бы со всем этим покончить, – я внимательно посмотрел на прокурора, – Кто-нибудь эти бумаги вообще видел, кроме этого… старшего инспектора-первокурсника?

Прокурор покосился на Лося, но ничего не ответил.

– Тогда сообщаю, что это три черновика планируемых однотипных сделок за полгода. Планируемых, но только один раз реализованных, да и то не в полном объеме! Здесь имеются расчёты сроков и требуемых сумм, а также возможное распределение комиссий сторон при разных объемах заказываемых партий товаров. В каждом из трёх документов стоят почти одни и те же даты, но разные суммы. Неужели никого это не удивило, что даже не сравнили с банковскими движениями денег? Теперь мне понятно появление американских долларов в моих «страшных» преступлениях. Заказы шли на азиатский рынок, а там всё расчёты в долларах. Тут рядом есть их перевод в евро. Транспортировка тоже в евро. Господин сту… э-э-э… старший инспектор, это по незнанию, или вы специально их все вместе… так творчески просуммировали?

Лось рванулся, схватил листки и уставился на даты. Судья стукнула молотком и протянула руку. Он неохотно отнёс ей листки и вернулся к прокурору.

– Вот почему они нам не дали свою калькуляцию по «чёрной» бухгалтерии, – протянул сын, – А я всю неделю себе голову ломал. Как последний придурок.

Судья поводила пальцем по столбцам и воззрилась на прокурора. Тот слегка пожал плечами и ответил:

– Мы разберёмся к следующему слушанию.

Тони отреагировал мгновенно:

– Защита просит суд вписать все выясненные бесспорные факты и вычеркнуть утверждения прокурора, которые противоречат этим фактам.

– Следующее слушание назначается на 23 марта, – в ответ судья стукнула молотком и стремительно удалилась.

Тут я её прекрасно понимаю. Кивалы остались собирать бумажный мусор. Хоть так отработают свои серебряники. Жаль, что мне не дали задать других вопросов. Было бы любопытно познакомиться с изнанками таможенной кухни. Как готовится местная экономическая стряпня по секретным рецептам.

Рядом сын глубоко вздохнул и потянулся.

– Я как предчувствовал, что сегодня ничего не закончится. Мы тебе три блока сигарет привезли, – он достал из-под стола пакет и сунул мне в руки.

Я покосился на своего конвоира, но тот в совершенном потрясении продолжал таращиться на прокурора, который нервно собачился с обоими таможенниками. Я надел куртку, медленно застегнул молнию. Не холодно, но что-то знобит. Теперь и жрать невероятно захотелось.

– Попроси Тони, чтобы он моему легавому сообщил, а то, как бы чего не вышло. Дрянь человечишка.

Тони кивнул и, повернувшись, громко сообщил о принесённой передаче.

И тут понеслось… Жопец вскочил, подлетел ко мне, на ходу доставая наручники. С силой вырвал пакет и со скрежетом сковал мои руки.

Вот так капец. Всем капцам капец. Одно слово – Жопец.

– Вы не имеете права ничего тайно принимать от посторонних, – ошарашено сообщила переводчица, у которой глаза стали как плошки, – Теперь будете подвергнуты суровому наказанию.

Жопец победно поглядел на таможенников и подпихнул меня в спину.

– Собери мои документы, – запоздало сообщил я сыну.

Самое обидное, что поговорить нам теперь точно не удастся вплоть до следующего слушания.

Направляемый Жопцом, я прошёл через основной выход и был отконвоирован к центральному выходу. Тут он достал рацию и стал громко переговаривать.

– Будем здесь ждать машину, – он сделал непроницаемое лицо, явно наслаждаясь своим эффектным выступлением.

– Лучше на улице. Хоть спокойно покурю.

Он немного подумал и кивнул. С этим тоже всё ясно. Зрители его уж точно не обойдут стороной.

Мы спустились по ступенькам и встали у мусорного бачка с приделанным к ней цилиндром для сбора окурков. Я весь искрутился, пока достал сигареты и прикурил. Наручники затянулись сильней, конструктивно отреагировав на мои рывки.

– Это обязательно? – я потряс наручниками.

– You are breaking the law (Вы нарушаете закон).

С этим спорить сейчас бесполезно. Я медленно задымил, наблюдая за тем, как здание покидают люди. Их было значительно больше, чем я ожидал. Видно многие задержались на работе из-за столь позднего завершения заседания суда. А может, свои делишки доделывали.

Проходящий мимо прокурор нам только отсутствующе кивнул, слегка оторвавшись от гудящих ему в спину таможенников, а зато Лось злорадно усмехнулся и показал большой палец вниз.

Почти сразу после них вышли Тони с сыном. Сын передал Жопцу пакет с моими документами. Тот заглянул в него и кивнул.

– Дома всё нормально, – скороговоркой заговорил сын, – За нас не волнуйся. Слушания прошли почти так, как мы и ожидали. Судье трудно сразу перестроиться и отказаться от своих прежних решений. Сейчас нам предстоит большая переписка и с судьёй и с прокурором по сегодняшним массовым нарушениям. Потом начнём согласование свидетелей и их приглашение. Работы много. И мы должны всё предусмотреть на три шага вперёд. Жаль, что не рассмотрели наше процессуальное заявление. На этом бы всё и закончилось.

– Понял. Вся надежда только на вас. О, чёрт! – я неожиданно вспомнил, – Мне ещё десять дней в местной кутузке торчать, а я все деньги я истратил. У вас наличные есть? Этот легавый передаст… выдаст их моим вертухаям.

И сын и Тони растерянно посмотрели на меня, но послушно достали свои лопатники, набитые карточками.

– Ты бы предупредил, – с упрёком сказал сын, – Сейчас доедем до ближайшего банкомата и я сниму. Сколько тебе надо?

– Поздно, – сообщил я, глядя на приближающуюся полицейскую машину, – Перейдём на подкожный корм. На декаду должно хватить. Ладно, передавай всем приветы. Скоро увидимся.

Тони с сыном пошли на парковку. Жопец, воровато оглянувшись, быстро снял с меня наручники и открыл заднюю дверь. Ясно, зрителей больше не осталось, показуху можно завершить.

Я залез в свой неуютный отсек. Жопец захлопнул дверцу. Потом небрежно забросил в салон пакет к остальным моим вещам, а сам забрался к водителю. Машина лихо рванула с места, приветственно шарахнув меня об дверцу.

Мы поколесили по каким-то тёмным, слабо освещённым местам, пока не остановились у придорожной забегаловки. Жопец издал радостный вопль и убежал внутрь. Довольно быстро он вернулся с горой коробочек и двумя огромными стаканами с напитками.

Они с водителем переместились в салон, разложили эту жрачку на столе и принялись активно чавкать. Мой желудок требовательно заворчал, а нос чуть не свернулся набок, вылавливая пробившиеся миазмы аппетитных запахов. Пришлось отвернуться и уставиться на дверь.

– Это чистый холестерин, – убеждал я себя, ежесекундно сглатывая слюну, – Он вреден для здоровья… да хоть бы в этой обжираловке давились, сцуки… изжога вам в требуху.

Закончив, оба сытно отрыгнули, что вызвало у них приступ веселья. Потом они долго собирали мусор, явно наслаждаясь своей трепотнёй и бездельем. Хорошо бы только по бабам сейчас не рванули от переполнявшей энергии. Когда серединка сыта, краешки страсть как шалят. Вот тогда я уж точно бы в голос завыл!

Жопец в Коннунсуо сдал меня вертухаям с громкими комментариями под их насмешливое обсуждение. Причина выяснилась моментально.

– Кухня закрыта. Ужин для вас сегодня не предусмотрен, – излишне сочувственно выдал один из вертухаев.

Я посмотрел на искрящегося от удовольствия Жопца и кисло усмехнулся. Знал ведь, погань раскормленная, потому и специально заехал в забегаловку, борец за торжество идей таможни.

– Кому надо написать рапорт об отклонении от маршрута движения при транспортировке особо опасного преступника? – негромко спросил я, никому конкретно не обращаясь.

Все моментально замолкли. У Жопца вытянулось лицо.

– Вы все подтвердите, что на маршруте была допущена явная дискриминация по национальному признаку?

На Жопца стало просто исключительно приятно смотреть, а меня тут же молча, без всякого досмотра и обычного выпендрёжа, отвели в камеру.

– Попробую найти еду, – закрывая дверь, слегка виновато сообщил вертухай.

Я вздохнул и присел на стул. Невероятно. Вроде ничего не делал, а вымотался просто капитально. Ещё и этот толстомордый силоп-идиот со своими примочками. Ясное дело, доложил в тюрьму о доставке заключённого, а те сообщили, что в двенадцатом часу ночи никто меня кормить не собирается. Вот он и проявил инициативу. Это не детство в очке плещется, это плебейство хуторское выползает. Я тоже хорош. Dangerous criminal. Надо фиксу золотую на будущее заказать и страшные переводные татуировки на лоб.

Ладно, замнём… зато, надеюсь, в дальнейшем Жопец своей большой тыквой ещё и думать начнёт. А не только в неё есть.

Довольно быстро вертухай принёс новое постельное бельё и поднос с молоком и бутербродами. Бутерброды были разномастными, и от них явно пахло домом. Видно сложились и решили задобрить от греха подальше. Даже пару пакетиков чая подкинули с сахаром. С-с-сыкуны.

Я вяло пожевал бутерброды с горячим чаем. В глазах как песок насыпали. Странное состояние. Есть хочется неимоверно, а кусок в рот не лезет. Зато крепкого чаю литра полтора в себя залил и понял, что сейчас просто вырублюсь. Точнее, утону.

Всю субботу я просто проспал. Такой вот отходняк от суда. Только к самому вечеру я решил, что пора вставать, а то голова уже совсем стала чугунная.

Не успел я привести себя в порядок, как припёрся очередной вертухай.

– Вы пойдёте в сауну?

– С удовольствием. В любое время.

– Через час вас устроит?

– Конечно!

– У вас проблемы с сигаретами?

– Да, – сразу вспомнился Жопец, и на душе стало гадостно.

– Мы можем выдавать вам не больше одной пачки в день, если нет средств, чтобы их купить, – тут он достал красную пачку L^&M и сунул мне в руку.

Я машинально сжал пачку, со скрипом соображая, что к чему. Кивнул головой закрывающейся двери и совершенно тупо уставился на сигареты.

– Розыгрыш? – мелькнула первая мысль, которую сразу отогнала вторая, более трезвая, – Молчания хотят. Вчера бутерброды, сегодня курево с сауной. А что завтра? Предложат за доппаёк агитировать за честный образ жизни на какой-нибудь синей зоне?

Похоже, что так. С чего бы вдруг такая забота? Денег на тюремном счету у меня действительно сейчас нет. Табака своего полно, но вчера меня никто не проверял. Видно такая поддержка здесь действительно существует, хотя я до сих пор о ней ни разу не слышал. Наркошам дают же некоторое время какие-то особые таблетки. Интересно, а алкашам как помогают?

– Наркошам дозволят понюхать калоши… блатных алконавтов сдадут в космонавты… и будет порядок во всём, – пропел я совершенно дурным голосом и стал собираться в сауну.

Зато в воскресенье я проснулся ранним утром совершенно бодрым с каким-то неуёмным желанием сделать хоть что-нибудь действительно полезное в этой жизни.

За окном ещё слишком темновато, но впереди почти неделя до суда в комфортабельных условиях при почти подобострастных вертухаях. Такого и за деньги не всегда получишь.

– Отмыть родного Ихтиандра, – поставил я себе первую задачу и уверенно нажал на кнопку интеркома.

– Завтрак только через час, – через продолжительное время ответил угрюмый голос.

– Могу я попросить чистящие средства?

Интерком замолк, только слышался какой-то подозрительный шум. Значит, собеседник не отключился.

– What? (Что?) – наконец раздалось из динамика. Голос явно другой.

– Cleaning fluid… cleanser, (очищающие жидкости) – я немного поломал голову и выдал, – Detergent! (моющие средства)

– What is it used for? (Для чего это употребляется?)

– WC.

Интерком хрюкнул, раздались откровенные смешки нескольких человек и перешёптывания, шелест страниц, а затем последовал заинтересованный вопрос:

– Bloody flux? (Дизентерия?).

– Bloody shit! (типа передразнил «Хрень господня», но дословно звучит как «кровавое дерьмо») – весьма невежливо окрысился я на остряка.

– The shits? (Понос?).

– No. WC is dirty (Сортир грязный).

– It's OK. Whole life is shit (Это нормально. Вся жизнь – дерьмо), – глубокомысленно выдал интерком и окончательно отключился.

Я плюнул и решил перенаправить свою активность в другое, безвертухайное русло. Надо разобрать свою мятую одежонку и спокойно готовиться к новому суду. На неделю работы точно хватит.

Есть одно большое препятствие. В камере нет ни одной вешалки. О прежней монументальной конструкции в напоминание остались только две здоровенные дырки. Ряд дырок поменьше шёл по стене. Четыре обнаружились вокруг умывальника.

– Не дырки, а отверстия, – привычно поправил я себя, – Даже дюбеля спёрли, сквалыжники СИЗОкрылые. Или правильнее будет СИЗОкрытые? В общем, КПЗешники-клептозэшные.

Я полдня с большим удовольствием убил на создание экзотических вешалок и крючков из одноразовых ложек и вилок, коих обнаружилось достаточное количество за отогнутой сеткой. Извёл почти весь газ из зажигалки, но результатом остался доволен.

Потом в строгом цветовом соответствии медленно и со вкусом развесил своё уже слегка подсыревшее барахлишко. Стало довольно уютно, а казарменный запах расцвёл новыми красками от горелого пластика. Нет в природе совершенства. Вокруг раковины теперь висели в удобном беспорядке расчёска, ножницы и одноразовые пилочки для ногтей. А под потолком медленно летали чёрные червячки копоти. Одно лечим – другое калечим.

Недооценивают наше поколение. Если бы тут застрял надолго, то из одноразовых бритв медленно, но верно смастерил себе и нож и рубанок и такого бы из зубочисток натворил, что никакие Кижи не устоят. Если меня отходами раньше не завалит.

Захотелось добавить чего-нибудь более стильного и близкого к настроению.

– Против лома нет приёма… – забубнил я, и это натолкнуло на любопытную мысль, – А против таможенного лома? Интересно, как это может заумно звучать? Customs might make this right. (Таможня создает справедливость). Похоже на то… создатели, мать иху… но тут мы ещё пободаемся. Да и вертухаи в написанном никакой крамолы не найдут.

Чрезвычайно старательно я пририсовал к придуманному тексту чуждого нам имперского орла, но без свастики в лапах. Немного полюбовался и повесил её на вилочные рога, так теперь удачно торчащие прямо напротив кровати.

Из влажного листа бумаги сделал себе удобную по размеру духовую трубку. Подождал, пока она высохнет и приобретёт необходимую твёрдость. А потом целый час практиковался на точность попаданий жёваной бумагой, пытаясь без промахов побуквенно выбить такие приятные слова как Customs shit (таможенное дерьмо). Оказалось такое большое количество комбинаций, что душа возликовала. Детский сад, конечно, но как надёжно успокаивает! На шестом варианте у меня даже родилось лирическое посвящение таможне: «Души прекрасные порывы»¹⁷. И я мысленно перечислил с десяток местных душ, которые надо не просто придушить, а с позором.

К вечеру я угомонился, слегка прибрал камеру и решил, что наступила подходящая пора для обдумывания минувшего заседания суда. Как ни крути, а в нём никакого смысла нет. Завиральные обвинения, которые продолжала так упорно гнать таможня, не несут в себе вообще никакого рационального зерна. Всё как обычно с кондачка наскоками под откровенно лживым прикрытием «высокой степени достоверности». Bells and whistles. («Колокольчики и свистки» – как символ ненужных прибамбасов). Ну, с этими сволочами (даже в хорошем смысле) и раньше было предельно ясно.

А что судья? Тут полная засада. Она совершенно не удивлялась всей этой галиматье. Даже довольно активно усугубляла. Видно замаячившее перед ней кресло в Верховном суде вмиг высосало последние остатки здравомыслия. Если оно когда-то было. Кретинизм карьеризма.

– I should lean against the wind (Я должен склониться против ветра), – горько сообщил я зеркалу, – Слышь, образина образованная, не забывай, что мужикам никак не рекомендуется этого делать против ветра… но поднатужься. Не сахарный, не растаешь, да и душистости не добавится. Как показывает опыт, демократия – удел очень настойчивых и не боящихся испачкаться. Главное при этом – оппонентов посильнее обгадить.

Также я не смогу, как обкуренный китаец долго сидеть на берегу реки и ждать, пока мимо стайкой проплывёт в Аид вся таможня. Даже мечтать не стоит. Да и такого забористого опиума на них не напасёшься при нынешних ценах. И не выйдет из меня идейный борец за всеобщую справедливость, которой в мире нет, и никогда не будет.

Мы пойдём другим путём. Нет, не так. Нормальные герои всегда найдут обход. Хотя тоже долго и далеко. Мне нужна узенькая, но короткая тропинка к свободе.

Вспомнился Сулев с его мрачными пророчествами по поводу местного правосудия. Тут он, возможно, прав. Может, настала пора не только картинки малевать, чтобы их, как в детстве, камерно оплёвывать, а хамски замахнуться на…

– Не по Сеньке козырёк, – констатировал я вслух после долгого раздумья, – Да и начальная военная подготовка подкачала. Это не люминивые пороховые изделия по нормативу наводить на наглого маловысотника¹⁸, тут нужен созидательный склад ума при стойком седалище… но сама мысль требует глубокого осмысления. Вокруг полно дипломированных терзателей клавиш, рвущихся в приличный писательский люд. Хотя намечается такой достойный повод вставить фитиль в зад… подкинуть народу информационную косточку. Но сначала надо соорудить скелет, чтобы не унесло в графоманском угаре. Да вроде тут сама жизнь – лучший режиссёр.