Текст книги "Как стать контрабандистом. 4. Суд"

– Извините, но всё, что инкриминировал мне один следователь таможни… тот, который студент первого курса… не имеет никакого отношения к действительности. И сегодня вам это полностью доказали свидетели. Этот следователь…

– Говорите только по существу. Таможня выставила вам свои требования по возмещению ущерба, который вы нанесли государству. Вы их признаёте? Учтите, что ваше наказание будет определяться исходя из количества незаконно ввезенных сигарет или из расчётной суммы невыплаченных налогов.

– А суд вообще уверен, что было импортировано именно то количество сигарет, которое указано в обвинении? – тут я понял, что мой сарказм может выйти боком, учитывая трансформацию после перевода, – Это надуманное предположение таможни не имело никаких оснований и доказательств. Я категорически отрицаю причастность своей компании к контрабанде. И, кроме того, до сегодняшнего дня таможня держит в секрете документы по последней поставке. Может хоть сейчас их мне здесь покажут?

– Это не имеет отношения к сегодняшним слушаниям. В последний раз указываю вам на то, что надо говорить только по существу. Вам это понятно?

– Предельно ясно.

– Вы признаёте себя виновным в указанных преступлениях?

– Нет. Не признаю ни по одному из одиннадцати озвученных пунктов.

– Этого вполне достаточно. Можете вернуться на своё место.

Я несколько обескуражено покрутил головой, переводя взгляд с судьи на прокурора, а потом остановился на задумчивом лице Тони. Такой быстроты я никак не ожидал. Переводчица уже встала и покорно ждала, когда до меня дойдёт, что уже всё закончилось и пора прекратить впустую греть свидетельское место.

– Охренеть, – только и сумел из себя выдавить я, поднимаясь и берясь за стул переводчицы, – Пока не врубился, но, кажется, меня только что публично поимели.

Не успел я дотащиться до своего места, как поднялся адвокат таможни и забасил:

– В соответствии с правилами указанными в статье 6-3 Уголовного кодекса, при измерении размера наказания надо учитывать все причины, влияющие на размер и тип наказания. Также, надо учитывать существующие прецеденты, но не выходить за их границы. В статье 6-5 УК сказано, что наказание должно быть ужесточено в том случае, если преступление было особенно продуманным и если преступники создали организованную преступную группировку для совершения тяжких преступлений.

– Это он о ком? – я даже подумал, что ослышался.

– О вас, – вздохнула переводчица.

– В данном деле речь идет о очень большем количестве сигарет. Мы смогли только один раз… ещё раз внимательно посмотрите на пункт обвинения 10… сосчитать точное количество сигарет. Их было целых 14.428 блоков. Сигареты ввозились десять раз… подумайте только… десять раз! В девяти случаях такая контрабанда успешно удалась, но последний груз был пойман нашей таможней. В случаях, указанных в пунктах обвинения 1-3, государство недополучило табачный налог, а в случаях указанных в пунктах обвинения 4-10 государство лишилось таможенных платежей, табачного налога и НДС на сумму свыше 5 миллионов евро!

– Сейчас точно залепит, что я лично спровоцировал мировой экономический кризис. Зуб даю.

Но нет, сегодня адвокат не решился так далеко не заходить. Он грузно поболтался между прокурором и судьёй, смазывая драматизм своих слов, а потому решил добавить трагизма:

– Речь идет о тщательно организованном процессе, где контрабандный товар был почти идеально упрятан внутри ничем не примечательного груза. Преступления были спланированы и совершены со злым умыслом, что полностью подтверждает существование организованной преступной группировки, целью которой были совершение дерзких и особо тяжких преступлений.

– После проверки кирзачей… зарплату выдал казначей.

– Что? – переводчица наклонилась ко мне.

– Так… я просто улетаю от такой борзоты.

– А все подтверждённые… неоднократные и злостные нарушения бухгалтерского законодательства… это последнее доказательство длинной череды преступной деятельности… возглавляемой ответчиком.

– Всё… теперь на дне… бросаю якорь.

– Учитывая всё мною ранее сказанное, требую приговорить его к высшей мере наказания.

– К чему? – я поперхнулся и зашёлся в кашле.

– К высшей мере наказания. У нас так называют максимальный срок по той статье Уголовного кодекса, по которой обвиняют подсудимого.

– Не употребляйте больше такого выражения. Аж мороз по коже пробил. Заикой ведь стану.

Вскочил красный Тони:

– Мы направили суду письменное опровержение по каждому пункту. Совершенно очевидно, что мой подзащитный полностью невиновен. Все убедительные доказательства этого представлены суду. Мы надеемся на честное и непредвзятое решение. У меня всё.

Не успел Тони сесть, как негромко прозвучала только одна фраза прокурора:

– Прошу назначить меру наказания… 7 лет лишения свободы.

Судья наморщила лоб и задумалась. Потом встряхнула головой:

– Ответчик будет продолжать содержаться в тюрьме города Миккеле до получения приговора. Крайний срок для вынесения приговора, – она поводила пальцем по календарю, – Вторник, 31 марта 2009 года. Суд окончен.

Раздался стук молотка и все медленно потянулись из зала. Переводчица жалостливо посмотрела на меня и вздохнула:

– До свидания. Надеюсь, что всё у вас будет хорошо.

– А уж я то как надеюсь.

Директор московской компании сделал шаг ко мне, но натолкнулся на предостерегающий жест полицейского, только потряс двумя руками, сжатыми в замок.

Я кивнул и отстранённо улыбнулся. Надо было высказать свою признательность, но сейчас нет никаких сил. Состояние такое, что только в голос хочется повыть в одиночестве, а не в благодарностях изливаться. Хоть и заслуженных.

Подошёл сын и стал переговаривать с Тони. Тот односложно отвечал, медленно запихивая бумаги в портфель.

– И что это было? – я старался смотреть между ними, чтобы хоть как-то контролировать себя.

Сын переглянулся с Тони:

– Понимаешь, суд первой инстанции… он вообще ничего не значит. Мы надеялись, что тебя сегодня отпустят. Нет никаких доказательств вины. Вообще нет. Одни только голословные обвинения. Сам же слышал. Но судья сегодня решила иначе. Она вообще не несёт никакой ответственности за свои действия. Ей просто нужно… большое дело.

– Что, вот так всё просто? Вся эта засекреченность… тупой бред следаков… заумные наезды их адвоката… Чтобы только раздуть дело?

– Примерно так.

– Они даже документы по последней поставке до сих пор нам не дали.

– На прошлой неделе дали, – тихо произнёс сын.

– А почему мне их никто не показал?

– Чтобы ты не волновался.

– Чтобы я… что?

– Если бы ты их увидел, то мы не знали, как бы ты себя повёл.

– Так покажи.

Сын пожал плечами и заговорил с Тони. Тот вздохнул и полез в портфель. Медленно вытащил тонкую папочку и стал выкладывать по одному листку.

– Это Международная товарно-транспортная накладная CMR, сделанная в России. Грузополучателем в ней указан твой лаппеенранский форвардер как транзитный получатель.

– А вот это грузовая таможенная декларация, также сделанная в России. Извини за качество копии, но другой у нас просто нет. Грузополучатель тот же. Мы знаем, что финская таможня также получила официальное подтверждение достоверности этих документов из России.

– Теперь самое главное. У нас есть только последняя финская таможенная декларация.

– Последняя?

– Просто дослушай. Вот так у выглядит официальная таможенная декларация. – он потряс листком.

– А как здесь появилась моя компания? Этот кусок… где указан грузополучатель, я помню… мне его следак показывал.

– Каждая таможенная декларация имеет собственный MRN³⁰ номер. Вот он, находится прямо под штрих-кодом. Мы по нему проверили время появления этого удивительного документа. Эту информацию везде постарались спрятать, но забыли, что бюрократия уже переросла границы.

– Европейская статистика, – я кивнул головой, – Все обязаны отчитываться.

– Посмотри очень внимательно. Груз арестовали около восьми утра. Меньше двух часов ушли на оформление незаконного содержимого. А эта таможенная декларация появилась в 14:27. То есть, когда таможенники уже решили, что делать с конфискованным товаром.

– И здесь полный беспредел, – мне вдруг стало всё безразлично, – Что вас остановило?

– Мы проконсультировались со многими адвокатами. У всех мнение одно. Если бы только на этом факте мы стали строить твою линию защиты, то, как результат, ты проведёшь в тюрьме несколько лет, пока бесконечные проверки будут сменять друг друга. Любое их окончательное решение для тебя будет явно негативным. Это понятно?

– Ясен пень. Таможня замазана по самые уши. Но никто не посмеет это подтвердить, так как ниточки могут слишком далеко потянуться. И всё по любому спишут на меня. Так?

– Не собираюсь прогнозировать, но вероятность такого исхода достаточно высока.

– Нахватался казуистики?

– Не то слово. Но мне пока нравится. Суды работают со своей виртуальной реальностью в своём виртуальном мире по многозначным законам. Выигрывает тот, кто наиболее правдоподобно их извратит… загнав судью в бумажный тупик. Такому нигде не научат.

– Рад за тебя. А мне что делать?

– Ждать. Просто ждать. Мы тебя вытащим рано или поздно.

– Постоянно это слышу. Лучше рано, хотя может быть и сейчас уже поздно. Так и так всё придётся начинать с нуля.

– Видишь, я правильно боялся, что такая информация тебя может расстроить.

– Ты прав. Любви к человечеству точно не добавит. Ладно, поползу, а то мой легавый стал суетиться.

– Подожди. Есть ещё одна деталь. Мы её тоже пока не стали использовать. Из России привезли копии учредительных документов производителя сэндвич-панелей. Ты оказался прав. Компания была продана 09 сентября 2008 года.

– Вписывается в логику дальнейших событий. Ключевой свидетель вдруг случайно погиб, а остальную шушеру разыскать не удалось. Я угадал?

– На все сто. Теперь очень большая странность. Сегодня прокурор её не озвучил, но он в переписке с нами стал странно намекать на возможную связь этой контрабанды уже с Global Freight Ltd, которая через тебя закупала нефтяное и газовое оборудование. Там ещё фигурировал платёж, день в день совпадающий с первой летней поставкой. Ты можешь что-нибудь предположить?

– Нет. Думаю, это тот же бред, как и помощь замбийским повстанцам… а ранее с вертолётом-перевёртышем и прочим бредом… таможенный полёт неудержимой фантазии.

– Да, – сын немного задумался, – Может ты не в курсе, но скоро сюда приезжает Медведев, а потом Путин. Россия газовую трубу в Германию тянет через финскую прибрежную зону.

– А я тут при чём?

– Ты пока не причём. Но тут напрашивается слишком явная связь с «Газпромом». Просто мы подумали, может кто-то на всякий случай заказал компромат к переговорам? Сверху. Пресса пока полностью кем-то сдерживается. Ты знаешь, что ни одно издание, так ни разу и не упомянуло твоё имя или название компании? Только прозрачные намёки.

– Я должен огорчиться?

– Нет, но это очень странно для Финляндии. И тревожно.

– Ну, всё. Ерунда это. Лучше пойду, а то теперь ты загоняешь меня в траур.

– Я тебе деньги привёз и сигареты.

– Вот вместе с адвокатом договоритесь с охраной. Мне в наручниках болтаться совершенно не понравилось. Упирайте на то, что я ещё не настоящий заключённый.

Тони с сыном приступили к обработке полицейских, а я стал собирать свои бумаги. И какого рожна я их вообще сюда притащил? Знал бы заранее, так хоть сейчас бы не мучился.

Сын похлопал меня по плечу:

– Деньги положат на твой счёт, а сигареты отдадут тебе в тюрьме. До встречи.

– До встречи. Передавай всем приветы. Скажи, что у меня всё хорошо и выгляжу я замечательно.

– Обязательно, – он серьёзно посмотрел на меня, – По правде говоря, выглядишь ты плохо. Просто на глазах постарел.

– Спасибо за комплимент. Боюсь, что я только как раз сейчас начал взрослеть и избавляться от прежних наивных заблуждений.

Лёха безмятежно храпел, подложив мою скрученную в жгут куртку под голову, когда полицейский открыл дверь. Пришлось его растолкать, чтобы разбудить.

– Опять вызывают? – он с трудом раскрыл глаза, – А, это ты. Я что, до ночи проспал?

– Нет, сейчас где-то полдень.

– Обед? – он свесил ноги с полки и почесал голову, – Заправиться никогда не помешает.

– Да нет, суд закончился.

– А ты чего здесь делаешь? Отпустили? За курткой вернулся?

– Назад в тюрьму поедем. Решение только через неделю состряпают.

– Как прошло?

– Лучше не спрашивай. Мне этот свободный мирок хитрожопых карьерных членоходов и рвущихся в верха сиськоносов совсем не понравился. В тюрьме попроще.

– Что, всё так плохо?

– Не знаю. Так сразу слов не подобрать. Одна подстава и постоянное кидалово.

– До этого я и без тебя дошёл. Как судья? Вот бы кому шею набок свернул. С радостью и песнями.

– Готов в очередь встать.

– А что прокурор?

– Запросил семь лет.

– Сколько?

– Семь.

– Они тут совсем оборзели?

– Ладно, давай, сползай. Охрана копытами бьёт. Назад повезут, там и поговорим. Сейчас просто не могу. Стошнит.

– Понял. Проходил.

Нас отправили в Миккели на следующий день.

– Знаешь, – задумчиво сообщил я, разглядывая пейзаж за окном, – Я тут всю ночь раздумывал. Прокурор с таможенным адвокатом всё время намекали на международную банду… преступное сообщество. А вот суд над тобой провели отдельно, когда моё следствие ещё официально не закончилось. Почему они так поспешили?

– Потому, что суки конченные.

– Это, конечно, имеет место, но всё же?

– Ты умный, вот и думай. Ночей впереди много. А я домой хочу… и снова за баранку.

– Я тоже много чего хочу, но спасибо за совет.

Дальше мы ехали молча, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами.

После утреннего шмона после выпуска из транзитной камеры в «домашней» тюрьме на нас натолкнулся Сулев, который неторопливо спускался по лестнице.

– А вот и вы. Ничего не говорите, я сам догадаюсь, – он открыл каптёрку, просочился в дверь и облокотился на прилавок, – Давайте, с одного раза. Могу выступить прорицателем. Ждите.

Он скрылся среди полок и вернулся в рваной шапке-ушанке, неведомо как тут оказавшейся:

– Специально для подсудимого, – он лихо сдвинул шапку на затылок, – They are fucking us, but we'll be only stronger!

Я заржал, а Лёха недоумённо уставился на Сулева и с некоторой угрозой спросил:

– Ты это кого факать собрался, а?

– Охлынь. Не он, а они, и не кого-то, а нас. Коряво, но в самую точку, Сулев. Только как-то уж слишком педерально звучит. Хотя… главное, что мы действительно крепчаем.

Лёха с подозрением посмотрел на нас, но промолчал.

– Сегодня получите бельишко с запахом лаванды. Для себя готовил, но раз такое дело. Когда решение суда?

– Как узнал?

– Не смеши учёного… раз сразу не выпустили. Первая инстанция приговор лепит от недели до месяца. Потом долго будешь расхлёбывать то, что они там под настроение наворотят.

– Через неделю.

– Значит, уже всё решили. Осталось только оформить. Сколько прокурор прокуковал?

– Семь.

– Забористо. Думаю, судья скостит не меньше половины. Для тебя слишком круто. Да и Лёха уже край по статье осветил.

– Типун тебе на язык. Я полную оправдаловку жду.

– Как там у вас раньше пели? Надейся и жди, весь срок впереди… Отсидишь половину, а там на УДО отвалишься. Итого – тебе всего полтора года осталось.

– Блин, Сулев, и так парашно, а тут ты ещё тоску нагоняешь.

– Суровая правда нашей жизни. Посидишь с моё…

– Иди ты… в даль светлую. Знаешь, как наши вашим говорили? Революционный болт вам, эстонские крестьяне, а не землю… Через неделю перед моим выходом обсудим.

– Ну-ну, – Сулев хмыкнул, – Ничего зимнего не надо?

– В своём дохожу.

– Помечтай.

– Угу. У меня сокамерник тот же?

– Нет. Твоего народного героя вместе с его бабой-хронометристкой вчера с большой помпой депортировали. Ты опять сам-один… без ансамбля. Да, не забудь, сегодня магазин. Порадуй себя чем-нибудь.

Я кивнул и потащился на свой этаж.

Неделя тянулась как в тумане. Это просто подарок судьбы, что я в камере остался один, и рядом нет посторонних проблем. Даже на прогулку я еле заставил себя спуститься только раз, о чём моментально пожалел. В субботу, после долгих раздумий, посетил сауну и снова впал в оцепенение. Просто марсианская депрессия³¹. Скоро на куски разваливаться начну.

Изредка заглядывали соседи, но быстро исчезали, понимая, что меня сейчас лучше не трогать. Зато после них на столе осталась черстветь парочка кексов и шоколадный батончик.

Кто-то из вертухаев, устав от моих постоянных просьб, напряг доктора и мне автоматически продлили курс болеутоляющих. Даже их напугало постоянно дымящее привидение с лихорадочным желанием узнать свою дальнейшую судьбу.

Рассвет вторника я встретил в хлам испорченным желудком, воспалёнными от бессонницы глазами и полностью собранными вещами. Ночью мне ударила в голову совершенно бредовая идея, что надо срочно собраться, а то могут возникнуть проблемы с выпиской из тюрьмы.

Но никаких новостей весь день не было.

К ужину я так извёлся, что готов был головой стенку продолбить, чтобы только постоянно наблюдать за вертухаями и первым узнать поступившее радостное известие.

Тишина и ничего…

В сонное оцепенение я впал только под утро среды, как почти сразу был разбужен вертухаем:

– Ваш адвокат звонит, – он оставил дверь открытой и неторопливо удалился в свою будку.

Я босиком, подпрыгивая на ледяном полу, примчался к телефону и схватил трубку:

– Go ahead, please!

– Dmitri, sorry, but you can refuse our further advocation…( Дмитрий, извините, но вы можете отказаться от наших услуг по дальнейшему представлению вашего дела в вышестоящий суд) – совершенно убитым голосом начал Тони.

У меня внутри всё упало. Если уж адвокат вот так с ходу говорит, что я могу отказаться от их дальнейших услуг, то тут явно никаким освобождением не пахнет.

В трубке что-то зашумело, и ворвался голос сына:

– Привет. Мы только что получили решение суда³². Тони очень расстроился.

– Я заметил.

– Ты тоже не особо переживай. Судья просто выкинула из протокола показания всех наших свидетелей и оставила одни требования таможни.

– Короче.

– Тут такое дело. Тебе дали семь лет, конфисковали все средства и имущество компании, а также наложили запрет на занятие тобой любой коммерческой деятельностью. Перевод я потом вышлю. Извини, но мы теперь будем ещё долго и очень заняты. Начни писать книгу, чтобы отвлечься. Всё будет нормально. Это не конец. Пока.

Я осторожно повесил трубку, прислонился к стене и медленно сполз на пол. Вот вам и 1 апреля. День одного русского дурака во всей Финляндии. В голове копошились исключительно нецензурные ошмётки от казавшихся ранее умных мыслей, которые теперь никак развеселить не могли.

Не успел подумать, как неожиданно меня стал разбирать смех. Сначала он был негромким, но быстро нарастал, заставляя болезненно сотрясаться всё тело, пока не перерос в нервный прерывистый хохот.

Вертухай развернул газету и сделал вид, что ничего особенного на этаже не происходит. Видно он прав.

Я откашлялся, покачнулся, но встал ровно и неторопливо пошёл к себе в камеру. Сначала надо выспаться, а потом аккуратно разобрать вещи.

Впереди много времени, но прямо завтра надо начинать приводить себя в рабочее состояние. Проиграно очередное сражение, но не война. Предстоит опять напомнить некоторым, что русские легко и просто не сдаются.

Мы нация победителей, чёрт подери!

We are a nation of winners, not losers!

Заметки

[

←1

]

Правда, далеко в мировом лидерстве вырвались четыре американских монстра, но тут и так всё ясно. У них своих собственных и очень активных засранцев перевалило за треть миллиарда. Да и прожорливая армия по всему миру в вечном боевом патрулировании. Тут уж никакая конкуренция не страшна.

[

←2

]

Обскурация – погружением во тьму или, по крайней мере, в глубокие сумерки. Нечто подобное испытывали римляне в последние века существования своей, прежде такой блистательной Империи. По Гумилёву – время окончательной потери пассионарности, упадка и разложения.

[

←3

]

Вставьте правильно слова в предложение: «(Какая?) (что?) завела нас в (какой?) лес». © Из учебника по русскому языку для 2-го класса.

[

←4

]

«У Европы только одна альтернатива: либо подчиниться игу славян, либо окончательно разрушить центр этой враждебной силы – Россию». © Фридрих Энгельс – немецкий философ, один из основоположников марксизма, друг и единомышленник Карла Маркса и соавтор его трудов.

[

←5

]

«Евгений Онегин». (1832) © Александр Сергеевич Пушкин.

[

←6

]

– Kiss my ass! Не забудьте поцеловать своего папочку, – сразу после дежурного чмока в щёчку, требует жена ассенизатора от своих детей, спешащих поутру в школу. Вот так выпестовываются наши трудовые династии.