Текст книги "Как стать контрабандистом. 4. Суд"

Проснувшись рано утром, я вдруг понял что мне даже слегка жаль, что я сегодня навсегда покину Миккели, и упущен отличный шанс сколотить здесь группу активного сопротивления, дабы утопить весь тюремный аппарат в ворохе требований с далеко идущими воззваниями. Глядишь, там бы и кавалерия подоспела… но это так, больше окружающим меня вниманием навеяло… да и слишком много вокруг бесхозных фонарей вхолостую простаивает, что напрягает мой уже набитый на таком хозяйстве глаз.

Потянулся и подёргал стойку кровати до появления взлохмаченной сонной Мишкиной головы.

– Хочешь вынести парашу?

– Нет.

– Может хочешь чашку кофе?

– Да.

– А прямую связь чувствуешь?

– Понял.

Он кряхтя сполз как раз под звон ключей засуетившихся вертухаев. Вот так у нас и начинается очередной будний день. Но сегодня последний.

Неторопливо закончив сборы, я решил присесть на дорожку. Миша весь из себя расчувствовался, горестно вздыхал, но пока держался.

– Радуйся, – сообщил я ему с непонятной мне самому грустью, – Телевизор до конца месяца у тебя есть, с парашей ты научился сносно обращаться. Узнал, где душ, а где сортир. А кофе-чай, поверь, не самое главное в этой жизни. Станет совсем скучно – жалобно просись в русскую камеру. Сулев покочевряжится, но поможет с вертухаями разобраться, если, конечно, за своим базаром следить будешь. Может тебе видак у парней на ночь попросить? – я участливо посмотрел на поникшую фигуру, – Посмотришь порнушку, забудешь о деле, вспомнишь доброе о напарнице?

– Да шло бы это ваше порно в даль светлую, – он явственно всхлипнул, – У меня ведь всё не так. Не поверишь, как только гляну на это отвратительное зрелище, так моментально кровь начинает приливать к голове. Давление зашкаливает. И тут же я начинаю лихорадочно прикидывать впишется ли стоящая там мебель в мою спальню и какова кубатура оставшейся полезной площади. А потом и эта, мать её, конгруэнтность начинает терзать. Прямо страшно становится! Вроде давно не пацан сопливый. Так что я только в темноте и с закрытыми глазами. Один раз. Без всяких выкрутасов. Как в армии на плацу.

– Как скажешь, главное не защеми свою исключительность сослепу. Тебе судьба намекала, что парторгом-схимником нужно было работать. Как в анекдоте. Цены бы не было. Но не срослось. Вырос странный контрабандист. Один вопрос. У тебя в штанах агрессор или пацифист? Для понимания обстановки.

– Нормальный я…

– Ага, только полный тотем и табу. Тебя уж точно никогда не выгонят из борделя за разврат. Ты есть нетипичное отклонение по Фрейду. Вот кто бы тебя точно на анализы разложил. Надеюсь, что ты в довесок хоть латентный лесбиян?

– Не, может я это, феномен какой?

– Да нет, батенька, ты не феномен, ты… тут ни одного приличного слова к «звону» не подобрать. Значит так, здесь спишь крепко и по ночам с кровати не сползаешь. Даже по нужде. Дабы не провоцировать мотивированную агрессию. Усёк диспозицию?

– Ага, спать до побудки.

– Слово сказано, что пуля стреляна. И на будущее запомни. Лучше уж длинная очередь в туалет, чем короткая к проктологу.

В такт моим словам Миша то кивал, то отрицательно тряс головой.

– Вроде всё. Ладно, держи хвост трубой. Или тренируйся. Потом от души вставишь своей писучей экономистке… чтоб ей уши в темноте заложило. За все твои переживания. А у меня здесь время вышло. Поеду за победой.

Первым, кого я увидел в «отстойнике», оказался Лёха Устюхин.

– А ты чего здесь?

– Сюрприз! Меня к тебе свидетелем вызвали, – он широко улыбнулся.

– Защиты или обвинения?

– Не знаю, мне всего только час назад об этом сказали. Еле успел собраться, зато так грандиозно обшмонали, что лучше бы вообще ничего с собой не брал. А тебя?

– Как грудастую гимназистку с причиндалами. Лады, проведём выходные в приличных условиях. Жаль, что там для таких как мы только одноместные, но на прогулке точно пару раз пересечёмся. Ты азбуку Морзе знаешь?

– Нет.

– И я нет. А как славно было бы вечерком от души постучать. Помянуть моего сокамерника.

Лёха хмыкнул, немного помолчал, и задумчиво спросил:

– Когда тебя выпустят, то, может, и моё дело сразу заново пересмотрят?

– Обязательно. У тебя теперь активный платный адвокат и будет железобетонный прецедент. Прецедент-президент. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

– Домой ужасно хочу. И свернуть шею тому, кто это замутил.

– Большой список нарисуется. Лёх, а знаешь, какой парадокс меня больше всего мучает? Я всё больше убеждаюсь, что мы тут вдвоём с тобой самые распоследние лохи. Сидим ни за что. А тебе уже срок впаяли… как за реальное убийство.

– Это не парадокс, а сплошные подставы. Уже конкретно готов замутить мочилово. Мне бы только успеть детей на ноги поставить.

– Ты уж определись в последовательности.

Мы пару часов поболтали, не обращая внимания на постоянно прибывающий растрёпанный контингент, пока нас неровным строем не запихнули в автобус.

В Коннунсуо я был встречен откровенно ехидным:

– Hauska tavata! (Приятно познакомиться!)

– Nice to meet you too! (Тоже рад вас встрече) – отпарировал я моментально, – Just keep supplying me writing papers and a lot of pens, please (Только продолжайте снабжать меня бумагой и ручками).

Вертухай демонстративно отвернулся и больше меня не замечал.

– Чего это он?

– Пытался сострить как мог, эмбрион. Не успели они меня выпихнуть и легко вздохнуть, как я снова тут. Скорей бы эта смена поменялась, а то подгадить могут. Зуб даю, что проторчим здесь долго.

Сначала медленно, но тщательно обыскали и рассортировали прибывших на две большие группы для нижних «отстойников». Потом пришла очередь Устюхина. Его быстро обхлопали, заглянули в тощий пакет и отвели на второй этаж.

Словно не замечая одинокую фигуру, все собрались у будки и стали старательно изучать каждый листок из моего арестантского паспорта. Несколько раз перебрали все бумажки и стали активно обсуждать.

– У вас рецепт (prescription) просрочен, – сообщил, наконец, один, потрясая листком.

– Какой рецепт? – я готовился к чему угодно, но такой заход сбил меня с настроя.

– У вас закончились курсы приёма таблеток… Naprmetin, 500 mg и Cozaar, 50 mg, – он потыкал пальцами в листок, – Вы их вовремя не продлили.

– А откуда я мог знать? Могли бы и мне копию этой писульки (bit of paper) выдать.

– Напишите жалобу начальнику тюрьмы в Миккеле, – сквозь его холодный и официальный тон слишком уж открыто сквозила явная издёвка, – Этот документ они были обязаны вам предоставить. Да, и на канцелярию жалобу также можете написать. И министру.

– Спасибо за совет.

– С сегодняшнего дня вы не будете получать этих медикаментов.

– Да понял я уже. Поддерживаете порядок (maintain order). Просто скажите, когда вы потребуете (require absolute obedience) от меня испражняться (defecate) только стандартными цилиндрами? Строго по часам.

Вертухай часто заморгал и казённо сообщил:

– Мы анализы мочи берём только при подозрении, что заключённый употреблял наркотические вещества, но в пределах от трёх до пяти дней.

– Ты чего такой молчаливый и хмурый? – спросил Лёха уже через пару минут после начала первой совместной прогулки, – Ползёшь как черепаха.

– Так сразу не объяснить, – я глубоко вздохнул и моментально зашипел от накатившей боли, соскользнув с ледяной кочки, Знаешь, как букву Х раньше называли?

– Нет. Но я своему совсем недавно читал стихи о буквах, – он сразу заметно сгорбился, – Как сейчас помню:

Буква Х хохочет громко,

Ха-ха-ха и хе-хе-хе

Рассмешит она ребенка,

Хохотушка буква Х.

– Рассмешит… это точно… до слёз. А раньше она называлась просто «хер». Отсюда и пошло «похерить». Документ считался недействительным, если он перечёркнут крест-накрест, – я опять поскользнулся и зашипел значительно громче, – Так вот, вчера вертухаи благополучно похерили мои болеутоляющие таблетки.

– Это они тебе перед судом такую подлянку кинули?

– Не знаю, у нас тут свои разборки. Дай им волю, так они и срать с линейкой заставят.

– Зачем?

– Для создания однородной массы.

– А линейка тут при чём?

– Как мерило стандарта и средство единообразия.

– Слушай, – Лёха озабоченно посмотрел на меня, – У тебя суд послезавтра, а ты, вроде как, заговариваться стал.

– Тут ты исключительно точен, как ледоруб Меркадера²⁴.

Лёха поперхнулся и махнул в сторону засыпанной лежалым снегом скамейки:

– Пошли, посидим, может, отпустит. Только задницу не отморозь.

– Пошли. А знаешь, что в древнерусском языке слово «задница» означало «наследство»?

– Вот и прояви заботу о своём наследстве. Да что с тобой сегодня? Тут жизнь, можно сказать, решается, а ты всякую хрень порешь. Вот влепят тебе четыре года… тьфу-тьфу, чтобы сглазить… надо ещё по скамейке постучать для закрепления. Что, не выспался?

– Ага. Полночи не спал. Спина, зараза, замучила.

– Не зараза, а инфекция, – Лёха облегчённо засмеялся, – Пора бы зазубрить, культурный ты наш.

Мы, слегка стряхнув снег, уселись на спинке скамейки и стали обсуждать предстоящий суд. Под конец я, неожиданно для себя, стал его горячо убеждать:

– Говори очень кратко. Отвечай только на задаваемые вопросы. Тут попадаются такие переводчики, что больше стараются угодить судье, чем точно перевести.

– Не учи учёного, у меня свой такой был. Сам залепух не навешай, а то тебя не каждый русский с первого раза просечёт.

Вертухаи не разрешили мне забрать с собой все вещи.

– Только самое необходимое для суда. Вас всё равно никуда не отпустят, пока к нам не поступят документы, – этот был из новой смены и просто констатировал очевидный только ему факт.

Я смирился и собрал накопившиеся бумаги. Тут не угадаешь, что может на суде пригодиться.

Внизу уже ждал Лёха. Он хмурился и с открытой враждебностью разглядывал парочку прибывших полицейских. После поверхностного вертухайского шмона я подошёл и негромко спросил:

– Ты чего?

– Терпеть ненавижу раскормленных бездельников. Что этих, что наших. На них пахать можно, а они только и могут, что права качать и штрафы с ошибками выписывать.

– Не о том думаешь. Прошлое заседание почти четырнадцать часов длилось. Готовься к нервяку и бессортирной никотиновой диете. У меня тогда всё отходы с трудовым потом вышли.

– Тю, напугал дальнобойщика кукишем²⁵.

Полицейские нам попались вполне адекватные. Они разрешили короткий перекур, прежде чем завести в здание, а перед камерой даже предложили посетить туалет.

– Впервые такое, – Лёха присел на скамейку, – Сразу видно, что из полных семей. Уважительные, спасу нет.

Мы молча посидели с четверть часа, прежде чем за мной явился полицейский. Я снял куртку и оставил её Лёхе:

– Держи. Сверни и положи под голову. Время быстрее пролетит.

Тот же зал суда в той же военной академии. Все основные фигуры уже расселись по своим местам, только задние ряды почти пустовали. Мой сын устроился в этом зрительском секторе рядом с директором одной моей партнёрской московской компании. Я им еле заметно кивнул и улыбнулся. Рядом кучковались несколько человек из таможни под наблюдением Пышки. Вот ей я подмигнул и несколько раз надул одну щёку. Пусть понимает в силу своей испорченности. Видно правильно дошло, раз так сильно покраснела.

Я пожал руку Тони и подсел к переводчице. Она задумчиво доставала из своей сумки вторую бутылку минералки.

– Доброе утро. Готовитесь к долгим баталиям?

– У меня есть… как это… опыт, сын ошибок трудных²⁶…

– … и мытня ²⁷, парадоксов друг, – подхватил я, – Да мы просто пророчество на пару из курчавого слепили.

– А это не оскорбительно?

– Никак нет. У нас вообще в стране даже на самом верху постоянная чехарда по волосяному признаку. Целая теория заговора есть²⁸.

Тут появилась судья со своей свитой и суетливо мельтешащей секретаршей.

– Ну, что… понеслась… поле ²⁹… по кочкам.

– Кочки… это такие небольшие холмики? Но я про ваши кочки другую идиому слышала.

– Тут вы правы. Но, поймите и меня… рядом культурная дама… а так, конечно, идеальное совпадение.

Судья принялась читать документы, торжественно преподнесённые ей секретаршей. Я повернулся к Тони. Он нетерпеливо ёрзал, как боевой конь, ожидая сигнал для начала атаки. В таком состоянии его лучше не трогать. Пришлось удовольствоваться болтовнёй с переводчицей.

– Как вам суд?

– Если честно, то он странный какой-то. Я не имею никакого права сама давать оценку, но мне кажется, что он… зелёный… нет, влажный… извините, совсем забыла, как правильно.

– Сырой. Неподготовленный.

– Да, точно. Доказательства неубедительные. И эти постоянные ссоры вашего адвоката с судьёй.

– Сейчас они опять начнут. Мой и так уже весь извёлся.

Перепалка началась сразу, стоило судье закончить чтение, и остановила свой недобрый взгляд на Тони.

– Это тоже надо будет переводить? – обречённо спросила переводчица, с хрустом сворачивая пробку на первой бутылке.

– Зачем? Милые бранятся… только гонорар выше будет. Мне интересен исключительно вердикт судьи.

Ждать пришлось недолго. Так и не разгоревшаяся свара была прервана множественным стуком молотка и пламенной речью судьи, считанной с заготовленного листа:

– Внесу полную ясность. В соответствии со статьей 2-1 Закона об уголовных процессах, расходы защитника оплачиваются в соответствии с указом Государственной Коллегии. В статье 3 этого Указа сказано, что оплачивается время, потраченное на подготовку к делу, на непосредственную защиту клиента во время следствия и в суде. Также оплачиваются транспортные расходы защитника. В статье 4 Указа сказано, что оплачивается только ОПРАВДАННЫЕ рабочие часы и расходы. При их расчёте учитывается сложность и размер дела. Суд считает, что это дело не является сложным, если уж сразу ответить на требование статьи 8 Указа. Такие дела у нас в Лаппеенранте слушаются постоянно.

Тут она прервалась и стала мелкими глотками пить воду из стакана, моментально поднесённого секретаршей.

– Эк её зацепило. У вас что, только судья решает, какие действия адвоката оправданы, а какие нет? – я был слегка ошарашен таким неприкрытым давлением на моего защитника, но решил уточнить.

– Да. А разве это неправильно?

– Вам виднее. Но, на мой взгляд, это такая здоровенная дубина для манипулирования непослушными адвокатами. Особенно её тонкий намёк не лезть в дела, которые она тут ежедневно щёлкает как орешки.

Наше обсуждение прервала так и не угомонившаяся судья. Видно не весь текст дочитала или решила от себя дополнить.

– Адвокат не представляет государственные органы. Он независим как от суда, так и от клиента. Понятно, что защищая клиента, адвокат может вызывать раздражение суда. Другая сторона его независимости заключается в том, что суд не может прямо указывать адвокату, как он должен защищать своего клиента, а клиент не может указывать адвокату, что он должен делать. Естественно адвокат может делать лишнюю работу для клиента, если клиент способен за неё заплатить. Но учтите, статья 21-1 Судебного Уложения ясно указывает, что оплачиваться должны только умеренные и оправданные судебные расходы. Это положение напрямую касается оплаты работы адвоката… а не этого безобразия!

Судья с силой шарахнула своим молотком, отложила зачитанный адвокату-отступнику лист, придвинула кипу бумаг и склонилась над ними, всем видом показывая, что прения окончены.

– Ничего себе порядочки, – протянул я, – Открытым текстом и не стесняясь. По пути даже законодательную базу подвела.

– Но вы же платите своему адвокату?

– Конечно плачу, но любой… ласковый юрист всегда двух маток сосёт. Значит, теперь мне платить надо будет чуть больше.

Судья, не поднимая головы, поманила секретаршу. Та с готовностью подбежала, выслушала и закивала головой. Через несколько секунд из холла послышалась искажённая не только секретаршей, но и динамиком фамилия Устюхина.

Я повернулся к полицейскому и показал скрещённые решёткой пальцы. Он понятливо кивнул и ходко потрусил из зала.

– Свидетель в камере, – пояснил я переводчице, – Сейчас увидим трогательную сцену. Это она его самолично на четыре года законопатила.

– Это водитель?

– Он, родимый. Ждёт, не дождётся встречи со своей крёстной. Почти как у Отелло: «Она меня за муки полюбила, а я её за состраданья к ним». Надеюсь теперь на классический финал. Неоднократно на бис.

Ввели слегка покачивающегося Лёху. Вступив в зал, он сонно заморгал, подтверждая происхождение багровых полос на его левой щеке.

– Силён, бродяга, – завистливо протянул я, – Даже здесь умудрился закемарить. Вот, что значит профессия. Главное, чтобы хватку не ослаблял.

Переводчица поперхнулась и с укоризной посмотрела на меня.

– Мечтать не вредно, – неубедительно соврал я, – Но тут всякое может случиться. Жаль, монтировка регламентом не предусмотрена. Обязательный атрибут водительскиих переговоров. Явный судейский недочёт.

Теперь засуетилась моя переводчица. Под испепеляющим взглядом судьи, она встала и поспешила к свидетельскому столу, за которым сгорбился Устюхин. На полдороге она запнулась и вернулась назад за своим стулом.

Судья побагровела и переключилась на секретаршу. Та молитвенно сложила руки и явно приготовилась запустить искупительную слезу. Но, мгновенно насладившись увиденным, судья повернулась к Устюхину.

Дальше начались мои мучения. Переводчица говорила прямо в микрофон, а Лёха, отодвинувшись со стулом за край стола, когда галантно освобождал ей место, говорил тихо и был совершенно не слышен.

Пришлось довольствоваться только переводом вопросов судьи:

– Расскажите о себе. … Достаточно. … Что вы скажете о характере грузов? … Суд не интересуют ваши предположения. … Я не спрашивала вас о том, сколько раз и как вас проверяли таможенники. Мы имеем свою достоверную информацию из надёжного источника. … Почему только сейчас вы заговорили о том, что последняя загрузка отличалась от предыдущих? … А вы должны были настаивать, чтобы эту информацию внесли в протокол. … Незнание этого не является для вас смягчающим фактором. Сейчас уже поздно. … У обвинения или защиты вопросы к свидетелю есть? Нет. Вы свободны.

Весь допрос занял не более десяти минут. Лёху увели, а переводчица вернулась, волоча за собой стул.

– Ни одного ответа отсюда не услышал, – хмуро сообщил я в некоторой оправданной запальчивости, – Ключевой свидетель, а его так быстро отпустили.

– Судья решает, – примирительно ответила она, – Но он сам так далеко от микрофона отсел. Я это учту, когда буду переводить других свидетелей.

– А судья-то почуяла… нет, точно учуяла… раз так быстро всё завершила… такая сцена сорвалась. Век буду жалеть, что ей ничего не свернули.

– Прекратите. Так неприлично говорить.

– Неприлично в тюрьме за так сидеть.

Мы замолчали и стали наблюдать, как судья провела привычное вразумление своим кивалами, а потом махнула секретарше. Та наклонилась к микрофону и вызвала следующего свидетеля.

Вошла Ириша Дичкова, главный бухгалтер московской компании. В растерянности она притормозила на входе, но увидев меня, улыбнулась и приветливо помахала рукой.

Судья нахмурилась и в довольно резкой форме предложила ей пройти на место для принесения присяги. Переводчица придушенно вздохнула, с трудом подхватила свой стул и понесла его на новое место работы. Пока шла стандартная процедура, я повернулся к расслабившемуся Тони:

– Сколько у нас свидетелей?

– Два бухгалтера сегодня приехали из России, и я пригласил профессионального финского бухгалтера. Прокурор согласился, что этого вполне достаточно. Могли вызвать всех, кого хоть раз упоминала таможня, но фактически у нас оставалось только три дня… очень мало времени… у некоторых проблемы с визами… командировки. Но никто не отказался. У вас оказались очень надёжные партнёры. В Финляндии далеко не так…

– We are not licked yet (Мы ещё не победили). Let’s see…

Тони согласно кивнул и стал внимательно наблюдать за разворачивающими событиями.

Судья быстро проскочила вопросы образования и профессиональной деятельности. Судя по её кислому и недоверчивому выражению лица, российское высшее образование для неё было сродни шаманскому обряду, а главбух достаточно крупной русской компании явно ассоциировался с нечистым на руку казначеем при воровском общаке.

– Расскажите о совместной деятельности с компанией ответчика.

– Семь лет назад у нас был подписан Договор траста, где был определён минимальный размер комиссии. Мы регулярно направляли средства, необходимые для реализации совместных проектов. Из этой суммы его компания имела право ежемесячно удерживать минимальную комиссию. Отдельные сделки, которые соответствовали нормам общего договора, могли быть согласованы и по телефону. После того как обговоренная группа сделок была реализована, то в Москве проходили переговоры, в которых обязательно участвовали представители бухгалтерии и генеральный директор. На переговорах проходила полная сверка поступлений и расходов, а также определялся окончательный размер комиссии и премиальных. Составлялся протокол переговоров, а его компания выставляла окончательный счёт, который прилагался совместно с другими документами к нашей бухгалтерии. Все эти документы меня с собой. Их надо показать?

Некоторое время судья пребывала в напряжённых раздумьях, а потом отрицательно покачала головой и разрешила поработать прокурору. Тот откашлялся и стал по бумажке задавать вопросы.

Они касались конкретных поступлений и выплат. Ириша как примерная ученица в ответ моментально по памяти барабанила даты, цифры и назначения платежей. Прокурор скис и стал коситься на судью. Та подняла руку:

– Думаю, что вопросов достаточно. Скажите, а почему вы всё так хорошо помните?

– Но вы же меня вызвали свидетелем? – в её голосе послышалось неподдельное удивление и растерянность, – Я внимательно просмотрела документы за весь период нашей совместной деятельности. Со мной приехал генеральный директор. Вы может у него уточнить детали, если я что-то упустила.

– Да, у меня есть последний вопрос, – очнулся прокурор, – Statements. Ваши ежемесячные взаиморасчёты. Вы их хоть раз сами видели?

– Я их не только видела, но и каждый раз проверяла и утверждала. У меня они с собой.

– Они приложены к вашей российской бухгалтерии?

– Нет. Это промежуточные рабочие документы, которые составлялись по просьбе финской стороны. В нашей бухгалтерии фигурируют только итоговые суммы по завершённым сделкам.

– То есть они разные?

– Цифры одинаковые, только оформлены по-разному. Это вызвано различием требований к ведению бухгалтерского учёта в наших странах.

– Они разные? – в голосе у судьи прорезался явный интерес, – Просто скажите «да» или «нет».

– Да. Они даже на разных языках, хотя там одни и те же данные.

– Всё, этого вполне достаточно. Теперь подойдите ко мне. Мы сейчас оформим командировочные документы, и вы сразу получите оплату за доставленное беспокойство, – голос у судьи сразу стал добрым и ласковым.

Не успела за Иришей закрыться дверь, как судья одарила меня зловещей улыбкой и сообщила:

– Так как наказание для ответчика может быть особенно суровым, то суд сам решил оплатить расходы свидетелей, во избежание излишних тяжб, так любимых вашим адвокатом. Маловероятно, что у вас потом хватит средств покрыть все выдвигаемые требования.

– Может сразу расстрелять? – прошипел я, – Или пустить на удобрения? Практично или экономично. Выбор за вами.

Переводчица благоразумно промолчала. Я посмотрел на Тони. Тот слегка пожал плечами, но комментировать тоже не стал.

Несколько разочарованная судья разрешила пригласить следующего свидетеля.

Главный бухгалтер питерской компании была мне мало знакома. Она только в прошлом году приступила к своим обязанностям. Тогда на встречах она была немного закомплексована, но сейчас держалась довольно уверенно.

Схема допроса полностью повторилась. Судья быстро завершила с общими вопросами. Затем прокурор зачитал свои – по крупным платежам. Судья дождалась ответов и моментально задала вопрос о Statements. Получив аналогичный ответ, она развеселилась и с добрыми напутствиями быстро отпустила свидетеля.

– У меня складывается впечатление, – безмятежно сообщила она Тони, – Что если сосчитать вместе комиссионные доходы, указанные в документах, найденных в памяти компьютера ответчика, то полученная сумма будет соответствовать той, что указана следователем.

Не успел Тони открыть рот, как она добавила:

– Давайте послушаем вашего столичного бухгалтера, – она очень едко выделила «столичного», явно намекая Тони, на чьей они сейчас территории.

Тони усмехнулся, но выступать не стал. Зато я явственно расслышал «hick squabbler» (захолустная склочница), но никогда и нигде подтверждать этого точно не стану.

Приглашённый финский бухгалтер поначалу вызвал у меня просто невероятное разочарование. Был он весь какой-то серый и пыльный. Говорил неуверенно, постоянно хватался за оправу своих проволочных очочков, словно склеротик проверял, не потерялись ли они.

Для начала он нервно сообщил, что является совладельцем большой бухгалтерской компании. Опыт профессиональной работы свыше двадцати лет. Даже эту информацию он давал с большими паузами, будто боясь совершить непростительную или непоправимую ошибку.

Судья явно развеселилась и позволяла ему повторять одно и то же по нескольку раз. Тут не выдержал и вмешался Тони:

– Расскажите об итогах проверки бухгалтерии компании ответчика.

– Проверка бухгалтерии компании… да, проверка нами была проведена… не вся, только за последний период… только тех документов, которые мы получили… мы сделали наш анализ… в письменном виде, да… там всё указано… есть небольшие замечания, да… нарушены сроки подачи некоторых документов, не выполнены полностью все требования к их оформлению… но это никак не влияет на сам бухгалтерский отчёт. Бухгалтерия чистая… что соответствует проверкам, сделанным ранее аудиторской компанией.

– Мямля, – тихо ругнулся я в бессильной злости. Не знаю, что он за специалист, но оратор из него аховый. Тут и в прописных истинах засомневаешься.

Видно это понял и прокурор. Он потряс бумажкой:

– Компания ответчика получил от своих российских клиентов наличные средства, но не вписал их в бухгалтерию.

– Наличные средства, да… но речь идет не о платеже, а о залоге. В соответствии с бухгалтерским законом залоги не записываются в бухгалтерию.

– Как? – удивление прокурора было настолько большим, что он даже обернулся к судье за поддержкой.

– Такая деятельность… как у истца, да… в Финляндии классифицируется как комиссионная торговля… да, именно комиссионная торговля… а если эти средства залог, то они не вписываются в бухгалтерию на основании статьи 2-8 Бухгалтерского уложения, да… а если эти средства аванс, то они не вписываются в бухгалтерию на основании решения KILA 1695/2003.

Прокурор открыл, а потом медленно закрыл рот.

– Суду были представлены факты злостные нарушения бухгалтерского законодательства, – вступила судья.

– Злостные нарушения, да… я читал об этом… но мы их не обнаружили. Какое образование у автора тех обвинений?

Судья немного помялась и сообщила:

– Грамотный специалист. Дипломированный инженер… почти.

Тони громко хрюкнул.

– А у меня больше двадцати лет, да… практической работы.

– Суд также считает, что его компания получила комиссионных доходов больше, чем указано в бухгалтерии.

– Я тоже обратил на этот пункт внимание… только там забыли указать, да… речь шла не о реализованных, а о запланированных… теоретически возможных доходах, которые потом не реализовались. Это называется… не произошедшие события в бизнесе. Абстрактные цифры.

– Но он мог получать неучтённые доходы? Больше чем было указано в официальной бухгалтерии компании?

– Мог…

– Вот видите! – воскликнула судья.

– … но тогда его сообщником должен быть как минимум глава банка Nordea, да… но я, лично, сомневаюсь в этом. Бухгалтерия совершенно прозрачная.

Воцарилось молчание. Судья с трудом переваривала услышанное, а прокурор внезапно сосредоточился на изучении своих ногтей. Тони наклонился ко мне и зашептал:

– За введение суда в заблуждение (misled court to any prejudice) следователю может грозить до 6 лет тюрьмы. Прокурор может потерять своё место. Сейчас судье есть о чём подумать.

Но тут бухгалтер явно встряхнулся, осмелев после своей незапланированной остроты, и стал значительно более уверенно вещать, не замечая, что и судья и прокурор полностью отключились от происходящего:

– Statements. Непонятно, почему им уделено такое внимание… все указанные там цифры подтверждены банковскими выписками… это просто уточняющая информация для бухгалтера… просто они обосновывают полученную минимальную месячную комиссию… из средств, уже находящихся на счету компании… все они, за исключением одной копии, являются оригиналами.

Вопросов не последовало.

– Странный пункт о присвоенных перечислениях в адрес… ага, вот… в адрес замбийской компании, а потом якобы присвоенных ответчиком. Он нас всех сильно развеселил, да… здесь речь явно идёт об оплате рабочего места, да… только, э-э-э… ваш специалист… зачем то удалил все подтверждающие документы… или их не заметил… а они одобрены и аудитором и налоговой службой. Здесь всё законно… Он явно ошибся, решив, что референс для оплаты является названием африканской компании… а это весьма странно для специалиста…

Судья встряхнула головой и стукнула молотком:

– Вполне достаточно. Суд считает, что рассказ приглашённого бухгалтера не имеет доказательной силы в этом деле. Его данные о бухгалтерии основывались только на нескольких отдельных документах компании… и, в основном, на рассказах защиты.

Последовал очередной стук молотка. Тони явно ахнул, а вот бухгалтер выпрямился:

– Вы считаете нашу проверку недостоверной?

Судья скривила губы и раздельно произнесла:

– Ваш допрос окончен. Прошу покинуть зал суда.

В полной тишине он подошёл к двери и неожиданно пнул её ногой.

– Не оскорбляйте и не загоняйте людей в угол, – задумчиво протянул я, наблюдая за происходящим, – И эта дама собирается так же лихо шуровать в Верховном суде? Отдача не замучает?

– Некрасиво получилось, – грустно сказала переводчица, – Никогда такого не видела.

– Ответчик, у вас есть, что добавить суду?

– Не то слово… да, есть!

– Пройдите на свидетельское место.

Я галантно подхватил стул переводчицы и едва не выронил его от накатившей боли. Но сдержался, донёс и установил его перед столом для свидетелей. Переводчица благодарно кивнула и села. Я пристроился рядом, впервые позитивно подумав о явных преимуществах женской эмансипации.

– Слушаем вас, – судья всем корпусом повернулась ко мне, – Что нового вы можете нам рассказать?

– Я начну с того, что вся работа, проделанная лаппеенрантской таможней, была предвзятой и абсолютно необъективной. Мы неоднократно требовали отвода всех следователей.

– Суд просит говорить только по существу, – голос у судьи стал ледяным, – Сегодня мы рассматривали ваши злостные нарушения бухгалтерского законодательства. И ранее были приведены конкретные примеры, уличающие вашу компанию.