Текст книги "Карнавал любви. Новогодняя книга романов для девочек. Сборник"

Появившаяся идея заставила Антона похлопать по карманам, обнаружить, что телефон он бросил в своей комнате, и отправиться на второй этаж. Ещё поднимаясь по лестнице, по мере того как музыка становилась тише, он всё явственнее слышал голос Влады. Похоже, она была с Алёной и с какими-то парнями. Голос своей почти бывшей подружки Вяземский едва узнал. Никогда в жизни Влада не разговаривала с ним так вкрадчиво, так ласково, так мило и звонко смеясь. Да и Алёна тоже была сама нежность. Судя по смыслу диалога, девушки сидели в холле второго этажа с Маркизом и Егором, этими сомнительными звёздами.

Хотя почему сомнительными? Это в нём, видимо, зависть заговорила. Ведь что-то девчонки в этих красавчиках находили.

Недаром мужчинам и женщинам нравится разная одежда, разные виды спорта и разная музыка. То, что Антону казалось нелепостью, девочкам вполне могло видеться верхом совершенства.

Маркиз рассказывал что-то про гламурную тусовку, про артистов, про съёмки на телевидении. Егор вставлял шуточки, Влада с Алёной заливисто смеялись. Полная идиллия.

Вяземский на цыпочках прошёл в комнату за телефоном, а потом через балкон спустился в зимний сад на первый этаж и спрятался в оранжерее. Оттуда было отлично видно грустившую на подоконнике Улю.

Вот единственное, за что Антон был благодарен Маркизу, так это за то, что тот не тёрся рядом с Камышиной. Да и не пара они были. Разве могла такая девушка, как Ульяна, полюбить этого смазливого субтильного блондина со слащавыми песенками?

Вяземский набрал эсэмэску: «Привет, Снегурочка! Почему скучаешь?» Симка на даче у него была другая, так что можно было не волноваться, что Уля узнает, от кого послание.

Судя по тому, как барышня начала судорожно рыться в сумочке, после чего выудила телефон, прочла и начала озираться, эсэмэска дошла.

«Ты кто?» – быстро написала Уля в ответ.

«Дед Мороз».

Девушка снова начала оглядываться. Большинство гостей танцевало, часть парочек разбрелась по дому и целовалась в укромных углах, кто-то убежал на улицу играть в снежки.

«Подари мне чудо!» – Уля уже перестала грустить и улыбалась. Это маленькое приключение начало её забавлять. Наверняка Настасья решила её таким образом развеселить.

«Легко, я же волшебник. О чём ты мечтаешь?» – не стал скромничать Вяземский.

«Хочу, чтобы ко мне прискакал на белом коне принц и поцеловал меня», – Ульяна тоже решила не мелочиться.

«Всего-то? Запросто. Жди, Снегурочка!» – эсэмэску Антон отправлял уже на бегу.

– Ничего себе, – пробормотала Уля, недоверчиво усмехнувшись. – Интересно, что это было?

– Камышина, пошли танцевать, – на Ульяну налетел Костя Лютиков.

– С тобой? – Уля, решив, что это и есть тот самый прискакавший принц, разочарованно вздохнула. – А конь где?

– Чего это – со мной? – напрягся Константин. – Не со мной, а вообще – с людьми. Я хочу ещё один клип снять. Типа, как вся наша команда круто справляет Новый год. Антон сказал, что будет фейерверк, хоровод вокруг ёлочки. Плюс у нас сам Маркиз. На гребне успеха того флешмоба мы теперь разрекламируем себя и будем заказы брать. А что ты там про коня говорила?

– Ничего, забудь. Нет коня – и не надо. – Уля снова повеселела. Хорошо, что Дед Мороз – не Лютиков. Хотя с его креативностью мог что-нибудь такое учудить.

Отчаянно хотелось сказки.

Костя снова орал, командовал, заставляя гостей то становиться в ручеёк, то исполнять затейливые «па». Его творческое «я» было сильно недовольно.

– Не то, всё не то, – надрывался режиссёр. – А где у нас Маркиз? Надо его в центр. Как бы он случайно появляется…

– Костя, да успокойся ты уже со своими клипами, – пыталась урезонить буйного Лютикова Аня. – Давайте просто веселиться.

– Нельзя просто веселиться, нужна изюминка! – упёрся Костя.

И тут толпа заколыхалась, и сквозь строй веселящихся гостей стал протискиваться Дед Мороз.

– Ехал к вам издалека, растерял всё из мешка! – орал Дед Мороз, потрясая посохом. – Ну-ка, кто мне стишок расскажет? Или песенку споёт?

– Вот, вот же, – запричитал Лютиков, бросившись снимать объявившуюся «изюминку».

– Ну-ка, девочка, иди сюда, спой Дедушке песенку. – Дед Мороз ловко ухватил за руку зазевавшуюся Шурупикову и вытащил её в центр.

– Не вопрос, – ухмыльнулась Настасья. – Включите мне «Маркиза»!

– Айн момент, – ожила Аня Красова. – Готово!

– Погоди, не уходи, сердце рвётся из груди! – заорала Шурупикова, в такт музыке притоптывая ножкой. – Я хочу с тобою быть и по жизни вместе плыть!

– Ай, какая хорошая девочка! Дай Дедушка Мороз тебя поцелует! – Дед Мороз сгрёб хохочущую Настасью и смачно поцеловал в лоб. – Та-а-ак! А кто Дедушке стишок расскажет! На табуретку можно не вставать! Ну-ка, вот ты, девочка, подь сюды!

И Дед Мороз внезапно ринулся к отшатнувшейся Ульяне:

– Давай, не разочаровывай Дедушку! Можешь станцевать, можешь спеть…

– Першин, это ты? – изумлённо ахнула Уля. Это было так неожиданно, что она даже за бороду его дёрнула от растерянности.

– Тихо ты, – загоготал Рома. – Не раскрывай наш маленький секрет!

– А где конь? – строго уставилась на него Уля. – И принц.

– Камышина, что ты опять со своим конём? – взвыл откуда-то сверху Лютиков. – Не порти съёмку! Так, мы потом это вырежем. Давай стишок!

– Нет коня – нет стишка, – упёрлась Уля, твёрдо уверенная, что это Першин пошутил над ней с эсэмэсками. И опять стало грустно.

Когда ждёшь чуда, а оно оказывается совсем не таким, как хотелось, это даже хуже, чем когда чуда и вовсе не происходит.

– Какая капризная девочка, – веселился Рома. – Давайте изобразим ей коня!

Но «изобразить коня» никто не успел.

– Иго-го! – раздалось откуда-то от дверей.

Ребята начали оглядываться, смеяться и хлопать в ладоши.

– Мамочки, – прошептала Уля, едва не задохнувшись от шквала эмоций.

Верхом на деревянной палочке, в какой-то занавеске на плечах, придерживая на голове бумажную корону, к ней гарцевал… Вяземский.

– Господа, – объявил Антон. – Новогодний маскарад объявляется открытым! Сейчас Дед Мороз раздаст всем маски! Музыка!

Аня Красова бросилась включать диск. Гости едва не затоптали бедного Деда Мороза, пытавшегося раздавать маски в порядке очереди.

– Караул! – ржал Першин, бросая маски вверх. – Ловите! Ловите!

Никому не было дела до стоявших друг напротив друга Ули и Антона.

– Твои эсэмэски? – спросила, наконец, она, отчаянно краснея.

– Мои.

– А конь тоже твой?

– И конь мой, – кивнул Вяземский. – Ну, что, поскакали из этого бедлама? В моём замке есть зимний сад, там нам никто не будет мешать.

– Поскакали, – кивнула Уля.

Конечно, они не поскакали, а пошли, держась за руки.

Белая палочка, она же конь, осталась стоять у стены. Она тоже была весьма довольна праздником, так как хозяин нахлобучил на неё корону. А когда ещё простая ручка от швабры пощеголяет в короне? Только под Новый год!

Доминошки, набив память телефонов фотографиями в обнимку со звёздами, лихо отплясывали с Марком и Егором. Их уже и пригласили на ближайший концерт, и приняли в друзья в соцсети, и подарили футболки с автографами. Алёна с Владой тоже получили свой кусочек чуда и радовались празднику, напрочь забыв про Вяземского и Першина. И для тех, и для других недолгие отношения уже стали пройденным этапом.

Аня с Костей лепили снежную бабу во дворе – Лютиков непременно желал в финале увидеть снеговика, который помашет метлой. Поскольку махать должна была Красова, спрятавшись за снеговиком, нужен был снежный монстр соответствующих размеров. Основательно извозившись и замёрзнув, ребята слепили некоторое подобие снежной бабы. На голову ей надели найденную в коридоре соломенную шляпу, вместо глаз воткнули шоколадные конфеты, рот нарисовали апельсиновым соком, а вместо носа приладили красный стаканчик.

Сняв несколько дублей, Костя решил найти панораму поинтереснее и полез на сугроб, откуда благополучно скатился кубарем и затих, слегка оглушённый.

– Костя, Костя! – Аня бросилась его поднимать и рухнула сверху, основательно придавив будущего режиссёра и задев ногой снеговика.

С тихим хрустом улыбающийся апельсиновым ртом снеговик упал на барахтавшихся клипмейкеров.

– Жаль, не успели снять, как он падает, – неожиданно ухмыльнулся Лютиков, потом посмотрел на Красову и вдруг решительно поцеловал её, тут же, впрочем, испугавшись последствий.

– Ну… ты… вообще… – выдохнула Аня и предложила: – Пойдём в тепло целоваться – на мне сверху тонна снега, а я романтики хочу.

Они ещё некоторое время повозились, выбираясь из-под свежеобразовавшегося сугроба, и побежали к дому.

– С ума сойти, все целуются, – пробормотала Уля, глядя в окно на счастливых Костю и Аню. Они, хохоча и пихаясь, отряхивались на крыльце от снега и периодически целовались. – Просто не Новый год, а Валентинов день какой-то.

– Разве это плохо? – тихо спросил Антон.

– Да не обращай внимания, – смутилась Уля. – Мне, наверное, просто завидно.

– Кстати, ты загадывала желание Деду Морозу, а все желания должны исполняться, – напомнил Вяземский.

– Да ну. – Ульяна впала в дикое смятение и бодро предложила: – Забудь. Принц был, конь был, всё нормально. Иди развлекайся, Снегурочке уже достаточно весело. Можешь перестать с ней нянчиться.

– А если я хочу…

– Чего хочешь? – От смущения с Ульяной случился приступ говорильни, и она пыталась заполнить дурацкими вопросами пугавшие её паузы.

– Нянчиться хочу. Со Снегурочкой. И вообще, раз Дед Мороз обещал, должен быть поцелуй. – Антон стоял совсем рядом. Наверное, ему тоже было страшно неловко, потому что мало ли какого принца заказывала эта Снегурочка. Может быть, она вообще рассчитывала увидеть здесь Маркиза, потому и отказывается?

Если женщины любят всё додумывать и по сто раз переживать различные варианты событий в фантазиях, то мужчины, как правило, более прямолинейны. Наверное, это логичнее и правильнее – экономится масса нервов и времени. Вяземский не стал исключением.

– Требуется замена принца? – грустно улыбнулся Антон. – В этом всё дело?

– К-к-какая з-з-замена? – прозаикалась совершенно дезориентированная этим предположением Уля.

– Я просто рассуждаю, раз со мной ты целоваться не хочешь…

– Чего это не хочу? Очень даже хочу, – возмутилась девушка, но, оборвав себя на полуслове, осеклась, снова густо покраснев. Хотя, казалось бы, куда уж гуще. По ощущениям щёки у неё сейчас были совершенно помидорного цвета – они горели, пылали и выдавали бедную Камышину с головой.

– Так чего мы тогда? – пробормотал Антон. – Ты такая красивая…

За окнами гремел фейерверк, бухали петарды и орала музыка. Дискотека переместилась к ёлочке.

– Раз! Два! Три! – судя по стройному хору голосов, ребята считали удары курантов.

– Там Новый год, кажется, – пробормотала совершенно счастливая Уля, оторвавшись от Антона.

– Поздравляю с наступающим, – улыбнулся Вяземский. – Хочешь, пойдём к ним.

– А ты сам хочешь?

– Я? Нет, конечно! Ты просто не представляешь, как это классно – целоваться в Новый год с настоящей Снегурочкой! – Антон снова привлёк Улю к себе.

– А ты не представляешь, как классно целоваться с настоящим принцем…

– …Двенадцать! Ура! – заорали на улице. – С Новым годом! С новым счастьем!

И снова грохотал салют, взмывали в небо разноцветные ракеты, искрились фонтанчики и распускались огненные цветы. Над укрытой снежным одеялом землёй царила новогодняя ночь – время, когда сказка становится былью, мечты – явью, а чудеса происходят с каждым. Надо в них просто верить и ждать. И тогда они обязательно случатся.

Сколько живет любовь? (Мария Северская)

Назвать четырнадцатилетнюю Веронику красавицей вряд ли кому-то пришло бы в голову. Даже в шутку. Даже из настоятельной потребности поиздеваться. Гипотетические шутники интуитивно понимали, что собственная внешность для девушки – вопрос настолько больной, что она может и нос расквасить весельчаку. А недоброжелателям такая мысль и в голову не приходила, потому что, несмотря на пухлые щечки, обильные подростковые прыщики, вечно растрепанные рыжие волосы, больше напоминающие гнездо счастливого вороньего семейства, и несколько курносый нос, а также ее любимые джинсы с малиновым пятном на коленке и ковбойские рубашки с неаккуратно закатанными рукавами, Ника была милой – некрасивой, но милой – вот такой парадокс. Да и недоброжелателей, собственно говоря, у нее не имелось.

Не то чтобы все поголовно ее любили. Характер четырнадцатилетней Ники оставлял желать лучшего, и, бывало, она ссорилась с одноклассниками и даже дерзила учителям, но имелся у нее очень большой бонус в виде старшего брата Егора.

Вот его-то как раз любили все: и одноклассники, и учителя, и родители одноклассников, и бабушки во дворе, и даже злая соседская кошка Мурка – в народе Мымра. Егор был мечтой всех знакомых девчонок, его ставили в пример провинившимся директриса и завуч, на него не могли нарадоваться мама и папа. В общем, сказка, а не парень.

Но Вероника знала его и с другой стороны. Не с плохой, таковой у него, кажется, вовсе не имелось, а с более озорной, что ли. Она знала, как классно брат умеет играть в футбол и лазить по деревьям, как весело с ним в конце августа таскать с дачного колхозного поля кукурузу и прыгать по очереди с привязанной к старому вязу тарзанки в реку – кто дальше. Она выучила наизусть все страшные истории, которые он рассказывал ей перед сном, пробираясь тайком от родителей в ее комнату, прочитала все его самые любимые книги и просмотрела фильмы, о которых он мог говорить часами.

В общем, даже несмотря на трехлетнюю разницу в возрасте, Егор был не просто старшим братом – он был самым лучшим Никиным другом, от которого у нее не имелось тайн. В отличие от их родителей, все свои силы тратящих на зарабатывание денег и карьеру, у Егора всегда находилось на сестру время. Он выслушивал все ее проблемы, не отговариваясь необходимостью немедленно заняться какими-либо делами, давал советы, успокаивал, вытирал слезы. К нему она бежала за разъяснениями сложных моментов в алгебре и физике, благодаря ему она услышала самую любимую свою музыку. Короче, брат и сестра были практически неразлучны, и если где-то появлялся Егор, это означало, что и Ника находится поблизости.

Не были исключением из этого правила и футбольные матчи, и летние походы в лес, и, конечно же, посиделки, которые практически каждые выходные Егор и его друзья устраивали в квартире одного из участников.

В компании ее старшего брата к Веронике относились тепло, даже несмотря на то что до недавнего времени компания была полностью мужской, исключая, конечно, саму Нику. Впрочем, о том, что она девчонка, здесь, казалось, не помнил никто. Все воспринимали ее как часть Егора, эдакий милый хвостик, и девочке это даже нравилось до определенного момента.

Этот момент случился год назад, когда Ника поняла, что глубоко и навсегда любит Тима – лучшего друга своего брата…

* * *

– А все-таки зря ты решила ехать поездом. – Натали нахмурилась, отчего между ее тонких бровей пролегла морщинка. – Куда проще было бы самолетом. Всего несколько часов в небе, и вот ты в Москве.

– Не думаю, что самолет взлетел бы в такую погоду, – Вероника кивком указала за окно здания вокзала, где кружились белые хлопья. – Пришлось бы неизвестно сколько торчать в аэропорту, ожидая рейс. А так прибуду в срок, точно к Новому году.

– Волнуешься? – Натали, а по паспорту просто Наталья, хотя все родные и близкие давно привыкли называть ее на европейский лад, едва заметно улыбнулась и посмотрела на племянницу. – Все-таки целых три года дома не была.

Девушка повела плечом.

– Если только самую чуточку. – Она почти не врала. Конечно, в первый момент, когда она узнала, что на новогодние каникулы можно поехать домой, сердце забилось в пять раз быстрей обычного, но Ника быстро взяла себя в руки. Уж чему-чему, а этому умению за три года, проведенные в школе для девочек в Австрии, она научилась.

Гораздо больше эмоций вызывала предстоящая свадьба Егора, назначенная на пятнадцатое января. Как бы ей хотелось уже быть в Москве и помогать с приготовлениями! Ходить с Юлькой – невестой брата – по свадебным салонам в поисках того самого платья, о котором мечтает каждая девушка, составлять списки гостей, выбирать кафе и праздничное меню в нем, планировать вместе с женихом и невестой свадебное путешествие, обустраивать квартиру Егора к возвращению молодоженов… Но, увы, – приходилось учиться, учиться и снова учиться. И, конечно же, оставаться в Инсбруке. Хотя никто и не мешал Нике и Юльке часами просиживать в Скайпе, обсуждая предстоящее. Но Скайп – это ведь совсем-совсем не то!

– Ника, ты все поняла? – вывел ее из задумчивости голос тети.

– Что, прости? – переспросила девушка. – Я пропустила твою реплику.

– А говоришь, не волнуешься, – подколола ее Натали. – Я сказала, что мы с Тео приедем двенадцатого утром на венском поезде.

Вероника кивнула:

– Все поняла. Двенадцатого утром.

– И проверь, пожалуйста, документы, все ли на месте, – волновалась тетя.

– Слушай, ну я же уже три раза проверяла: дома, в машине по дороге сюда и на вокзале! Все на месте.

– А вдруг все-таки что-то забыла? – с лица Натали не сходило тревожное выражение.

– Не думаю, что паспорт или билеты умеют самостоятельно телепортироваться из сумки, – девушка улыбнулась. – Ну ладно, ладно, сейчас еще раз посмотрю. – Она открыла сумку и достала маленькую папку с документами. – Вот, гляди, – продемонстрировала ее содержимое тетке, – все, что нужно, тут.

Словно в ответ на эти ее слова прозвучало объявление о том, что к третьей платформе подается поезд на Москву. Ника убрала папку обратно в сумку, закрыла последнюю и, оглянувшись на Натали и подхватив ручку чемодана, зашагала к платформе.

До отхода поезда оставалось еще пятнадцать минут. Вероника и ее тетя сидели в купе и молчали. Каждая думала о своем: девушка – о том, что совсем скоро начнется ее путешествие домой, которого она ждала долгих три года, Натали – о том, что за эти три года привязалась к племяннице, которую до этого почти не знала, как к родной дочери, и теперь отпускать ее, пусть и совсем ненадолго, тяжело, словно кусок от себя самой отрываешь.

– Может, тебе лучше уже пойти? – предложила Ника. – А то как-то муторно… Не люблю долгие прощания. Да и погода явно портится.

Снегопад, и правда, усиливался. Теперь за окошком поезда мела самая настоящая метель.

– Наверно, и правда пойду, – решила Натали. – А то такими темпами до дома будет проблематично доехать.

Девушка кивнула. Натали и ее муж Тео жили за городом, в собственном доме, стоящем в небольшой деревушке. Дороги там чистили редко. Да и в принципе, если в России снегопад зимой – это норма, то для Европы – самая настоящая катастрофа.

Натали встала с диванчика. Тетка и племянница обнялись. Нике показалось, что Натали едва сдерживает слезы. Но и сама девушка боролась с неизвестно откуда взявшимся комком в горле.

– Ладно, беги. Скоро увидимся, – через силу улыбнулась Вероника и подтолкнула тетю к выходу из купе. – Я перед сном тебе наберу.

В отличие от своего лучшего друга, Тим никому не представлялся идеалом. Скорее наоборот, он тщательно поддерживал свой имидж плохого парня. Тем не менее, поклонниц у него всегда было едва ли не больше, чем у Егора.

Никто не мог понять, что связывает этих двоих – такими разными они казались всем без исключений. Даже внешне отличались разительно: светловолосый и кареглазый Егор, всегда аккуратно причесанный и одетый, и синеглазый Тимофей, чьи темно-каштановые вьющиеся волосы вечно были в беспорядке, не говоря уже о его одежде. Тим предпочитал откровенно рокерский стиль: кожаные брюки с цепями, косухи, браслеты с заклепками, тяжеленные берцы вместо элегантных ботинок или удобных кед Егора.

Если Егор был послушным мальчиком, то Тимофей – настоящим бунтарем. В школе он часто дрался, защищая слабых, не лез за словом в карман и мог огрызнуться на обидное высказывание в его адрес кого-то из учителей. Впрочем, о том, какой он в школе, Ника и Егор могли судить только по рассказам самого Тимофея да его одноклассников – их общих знакомых, потому что Егор и его лучший друг учились в разных школах. А свела их вместе футбольная секция, которую Вероникин брат посещал с начальных классов. Тим же прозанимался там всего год, а затем ушел в секцию легкой атлетики, что ничуть не помешало дружбе ребят.

Они встречались почти каждый день, часто перезванивались и перебрасывались эсэмэсками, обсуждая все на свете. Вместе ходили в клубы и на концерты, обрастали новыми и новыми друзьями и приятелями. Много времени Тим проводил у Ники и Егора дома. Как догадывалась девочка, ее избранник не очень-то ладил со своими родителями, а их собственные – почти все время отсутствовали, что позволяло Егору и ей самой приглашать в гости кого угодно. Впрочем, они не часто пользовались этой привилегией, Ника так вообще никогда, потому что, кроме брата и его компании, друзей у нее не имелось. Да она и не стремилась их заводить. Девчонки-одноклассницы казались ей слишком манерными, мальчишки-одноклассники – маленькими. Так что на переменах, если она не читала книжку или не повторяла уроки, Ника бежала к Егору, который, чем бы он ни занимался, всегда был ей рад.

Впрочем, хотя брат неизменно был самым лучшим ее другом, походить на него она не стремилась. Как образец для подражания она выбрала Тимофея и лет до тринадцати самозабвенно копировала его манеру поведения, не желая замечать, что над ней откровенно посмеиваются их общие знакомые.

Поезд набирал скорость. Мерный стук колес не убаюкивал, но навевал задумчивость. Вероника смотрела в окно, за стеклом которого одна за другой проносились заснеженные деревушки.

В купе она находилась одна. Видимо, желающих путешествовать поездом в Россию в это суровое время года было мало, поэтому попутчиков ей не досталось. И девушка не могла сказать, что этим фактом была сильно расстроена. Никто не отвлекал ее от мыслей о прошлом, никто не пытался втянуть в неторопливую дорожную беседу ни о чем.

Ехать предстояло долго – сутки и еще двенадцать часов. Натали советовала племяннице получше выспаться в дороге, но в сон Нику пока не клонило. Напротив, она была бодра, как никогда. Возможно, причиной тому являлось волнение, которое она испытывала, предвкушая встречу с близкими, с родителями, с Егором, которого, впрочем, она видела относительно недавно, на летних каникулах, когда они с Юлей приезжали погостить к Натали. Но больше всего ее волновала возможная встреча с Тимом.

С одной стороны, Ника понимала, что лучше бы им не видеться, с другой… Вроде бы прошло три года, а при одной мысли о нем внутри все замирает и словно обрывается. Неужели родители, настоявшие тогда на ее отправлении в Австрию к сестре матери, ошиблись? Неужели она так и не смогла забыть свою глупую детскую любовь? А может, виной всему не та прошлая безумная влюбленность, а всего лишь ожидание встречи со старым другом?

Девушка отвернулась от окна. Ей до сих пор было стыдно вспоминать свое поведение. Сколько же глупостей она тогда наделала! А ведь три года назад она была абсолютно, стопроцентно уверена, что не станет жить вдали от любимого – умрет. Не сможет есть, спать, учиться, общаться с теткой и новыми одноклассниками, ни за что не приживется в школе для девочек, куда ее определили. Потому что разве может она существовать отдельно от того, кого любит всем сердцем?!

Оказалось, что очень даже может. Конечно, первые полгода ей было крайне непросто. Приходилось привыкать к новым условиям жизни, много заниматься, усиленно учить язык, потому что ее знаний немецкого, которые дома казались почти свободным владением языком, здесь оказалось недостаточно. А хуже всего было то, что рядом не было Егора, с которым можно поговорить о Тиме и о том, что с ней происходит. Если бы не Натали и Тео, Ника ни за что бы не справилась.

Тетя и ее муж поддерживали девушку, как могли. Они успокаивали ее во время истерик, заставляли есть, когда она отказывалась это делать, поставив себе целью умереть от голода, помогали с учебой, уговаривали остаться, не рваться так неистово домой, приводили тысячи весьма здравых аргументов.

Ника и сама все понимала прекрасно: и что не нужна Тиму, и что он попросту не может воспринимать ее всерьез, ведь она совсем еще девчонка, а он – взрослый парень, студент престижного вуза, и что лучше ей не быть свидетелем его многочисленных коротких романов, каждый из которых причиняет ей жгучую боль, что нужно сделать над собой усилие – пусть кажущееся невозможным, неимоверным – и забыть. Постепенно, с каждым днем вспоминая о нем все меньше и меньше – до тех пор пока он не превратится лишь в смутный образ где-то на задворках памяти.

Она шла к этому пониманию долго, но однажды все-таки пришла. Кажется, это случилось во сне. Во всяком случае, в то утро Вероника проснулась с четким желанием полностью изменить свою жизнь. Да что там жизнь – себя! Стать совершенно другой, не такой, какой ее знал Тим, даже не такой, какой знала себя она сама.

Собираясь к завтраку, Ника в то утро пыталась представить реакцию Тео и Натали на ее заявление о том, что она решила все поменять. Казалось, родственники ее не поймут, станут уговаривать, мол, она хороша и так, и дело вовсе не в ней, а в том, что почти у каждого подростка рано или поздно случается несчастная любовь, и это – лишь показатель взросления человека.

Но Натали и ее муж молча выслушали племянницу до конца, ни разу не перебив, даже несмотря на то что Ника излагала свои мысли путано, сбиваясь с одной на другую, временами сама не понимая, что именно хочет донести своим родным.

– Ты уже решила, с чего начнешь? – спросил Тео, когда девушка закончила.

Вероника была вынуждена отрицательно покачать головой. Она и правда не имела ни малейшего представления, что нужно предпринять. Просто знала, что больше не может оставаться прежней.

– Тогда предлагаю тебе на выбор несколько вариантов, – серьезно произнес ее австрийский дядя. – Можешь выбрать, что понравится, или взять на вооружение все сразу. Во-первых, стоит заняться твоим внешним видом. Тут возможны: тренажерный зал, плавание или любой другой активный вид спорта, диета, косметолог, ну, и, конечно, полная смена гардероба. А в том, что касается внутреннего мира, можно походить к психологу, он поможет тебе разобраться в себе, и еще могу посоветовать побольше внимания уделять самообразованию – читать, ходить по музеям и выставкам, общаться с разными интересными людьми. – Он замолчал, ожидая реакции Ники.

Она же отвечать не спешила – думала. Наконец, проговорила:

– Насчет внешнего вида я со всем согласна, а вот насчет внутренних проблем… Ты уверен, что твои варианты помогут?

Тео пожал плечами:

– Не попробуешь – не узнаешь.

Именно так и начался ее непростой, но очень интересный путь к нынешней себе.

О том, что она неровно дышит к Тимофею, знали все вокруг, но тогда Нике было наплевать на это. Мало ли что о ней говорят! Какое ей до этого дело, если вести себя по-другому она все равно не может, если у нее никак не получается скрывать свои чувства, и они буквально рвутся наружу, стоит только увидеть предмет своей страсти.

Над ней подшучивали, подкалывали, смеялись. Не делали этого только брат Егор и собственно Тим, и за это она любила последнего еще больше, если больше, конечно, было возможно.

Иногда Веронике казалось, что эта любовь жила в ней всегда, с самых первых ее дней на этом свете. Она родилась уже с нею и до знакомства с Тимом просто ждала, когда же он появится. Первые годы их общения девушка не осознавала, что любит, и все намеки знакомых на этот счет считала не более чем домыслами. Осознание было как яркая вспышка.

Это произошло на вечеринке по случаю Хэллоуина, которую устраивали друзья ребят в общежитии вуза, в который собирался на следующий год поступать Егор. Нике тогда было тринадцать, и впереди ее ждал самый тяжелый и самый насыщенный год.

Они с Егором опоздали на час – Ника слишком закопалась с костюмом, все никак не могла решить, не слишком ли он простенький. Она, в отличие от брата, не приготовила ничего заранее, и вот теперь одну за другой выуживала из шкафа вещи в надежде найти хоть что-то, что можно было бы обыграть. Егор ее не торопил, он, уже полностью одетый, молча сидел в кресле и наблюдал за ее манипуляциями.

В конце концов девочка решила, что джинсы-клеш и синяя льняная рубашка с ромашками вполне сойдут за костюм хиппи, особенно если повязать на голову какую-нибудь цветную ленточку. Когда она, наконец, переоделась, брат показал ей поднятый вверх большой палец руки. И они пошли.

Веселье было в полном разгаре. Гремела музыка, кто-то танцевал, кто-то уминал приготовленные девчонками сладости, в одном из углов парни в костюмах зомби что-то громко обсуждали, отчаянно жестикулируя. В общем, обычная студенческая вечеринка, ничего особенного.

Егора тут ждали, даже сделали чуть потише музыку, когда он появился. Со всех сторон раздались приветственные крики.

Ника, не замечая ничего вокруг, привычно искала глазами в толпе Тима. Она не видела его слишком давно, с самого вчерашнего вечера, и успела сильно соскучиться.

– Тимофей, выходи! – крикнул кто-то из присутствующих. – Твоя невеста пришла!

Раздался дружный хохот.

Раньше Нику не очень-то цепляли подобные шутки, но сейчас почему-то она почувствовала себя так, будто ей дали пощечину. Может быть, потому что в этот момент она увидела Тима – он стоял на балконе в обнимку с какой-то девицей. Балконная дверь была приоткрыта, и, наверное, Тим прекрасно услышал, что его зовут.

Нике захотелось спрятаться. К глазам подступили слезы. Она только теперь заметила, что Егора рядом с ней уже нет, а вокруг нее образовалось пустое пространство, так что она у всех на виду. Девочка вдруг почувствовала себя маленькой и никому не нужной, смешной и нелепой. Наверное, эти эмоции отразились у нее на лице, но заметил ли их кто-нибудь, кроме Тима?

Он буквально подлетел к ней, заглянул в глаза.

– Ты чего, Мелкая? – Она скорее прочитала это по его губам, чем услышала. – Обиделась на этих идиотов?

Тим притянул ее к себе, обнял, словно защищая.

– И что вы ржете, придурки?! – Он обернулся к народу. – Между прочим, о такой девчонке можно только мечтать: умная, симпатичная, веселая. Так бы и сказали, что завидуете. И прекращайте ее тролить, она вам ничего не сделала!

Со всех сторон раздались возгласы типа: «Да ты что, мы и не думали», «Это же шутка» и прочее, но Ника их уже не слышала. Тим уводил ее куда-то в тишину.

Когда они оказались в чьей-то комнате, Тимофей усадил девочку на кровать, а сам присел перед ней на корточки, заглядывая в лицо.

– Ник, ну не переживай, – он прикоснулся к ее руке. – Они не хотели тебя задеть, просто шутки у них такие дурацкие.