Текст книги "Мировая юстиция в России: создание, деятельность, историческая миссия. Монография"

Таким образом, несмотря на влияние крепостнической эпохи, недостаточно высокий образовательный уровень мировых судей, в целом деятельность мировой юстиции соответствовала своему предназначению, представляя обществу достаточно доступный, очень оперативный и в целом справедливый суд. Мировой судья постепенно становился очень значимой фигурой в жизни российских обывателей, поскольку решал самые насущные вопросы. Сами мировые судьи отмечали, что в народе стала формироваться вера во всесилие мирового судьи, способность его решить любой вопрос, любой конфликт. Об этом пишет и А. А. Фет: «Вера во всемогущество судьи проникала тогда во все сословия, и поэтому являлись самые курьезные прошения». Такими «курьезными прошениями» обычно были просьбы разрешить семейные конфликты и споры, причем не в рамках права, а просто по совести. Так ему однажды пришлось разбирать семейный конфликт между молодоженами. Инициатором обращения в суд был отец молодой жены. Он обвинил зятя в истязании дочери. На судебном заседании выяснилось, что все истязание заключалось в требовании мужа ухаживать за коровой и вообще вести домашнее хозяйство. При этом в зале суда стало очевидно, что отец настраивает дочь против мужа. Поэтому А. А. Фет просто посоветовал молодоженам заключить мировую и не вмешивать отца в свои семейные дела. Совет оказался действенным: в молодой семье установилось взаимопонимание²⁹⁰.

Часто к мировым обращались женщины, страдающие от жестокого обращения или пьянства мужей. Например, председатель съезда судей Калужского уезда писал: «Довольно часто повторяются жалобы крестьянок на жестокое обращение мужей. В этих случаях, когда достоверность факта представляется несомненною, при виде окровавленных, истерзанных женщин, положение судьи является крайне тяжелым и неловким. Конечно, потерпевшей жене бывает объяснено, что она имеет право обратиться с жалобою к общим судебным местам, но такое обращение мало может доставить ей удовлетворение»²⁹¹. Материальная зависимость от мужа делала мало возможным обращение к судебному следователю. Играли роль и ментальные установки: для большинства женщин было немыслимым отправить своими руками мужа в тюрьму. Они не просто бы оставили семью без кормильца, но и стали предметом осуждения в своем кругу общения. Поэтому женщины просили мировых судей наставить своих благоверных на путь истинный, вразумить, но при этом не применять никаких правовых мер. Ментальные установки мешали женщине просить о реальном наказании для своих мужей, но они верили, что высокий авторитет мирового судьи заставит мужей одуматься и поступать с ними по-человечески.

Типичная картинка в зале заседания у мирового судьи в г. Одессе в 70-е гг. XIX в. Перед судьей стоит изможденная молодая женщина. Впрочем, молодая она только по документам, на вид – старуха с потухшими глазами и надорванным голосом. Она объясняет судье, что жизнь ее очень тяжелая: муж пропил все имущество, бьет, жену не содержит, зато постоянно избивает, причем бьет очень жестоко, даже приводит в дом любовниц. Рассказывая это судье, несчастная ищет помощи, но при этом категорически отказывается давать делу официальный ход: «Вы его только постращайте». Ей кажется недопустимым, чтобы из-за ее заявления мужа приговорили к кратковременному аресту, ей и непонятен совет судьи бросить непутевого мужа (“Оставить законного мужа? Нет, господин судья, это не по-божески. Ведь я не любовница его, а законная жена. Только могила нас разлучит”)»²⁹². Она пришла к мировому судье как к последней надежде, рассчитывая фактически на чудо: что судья изменит ее жизнь.

Говоря об авторитете мировых судей, нужно выделить их колоссальную роль в эволюции общественного сознания. Процесс формирования гражданского общества предполагал и изменение общественного сознания, складывание гражданского сознания, которому присущ ряд черт. Профессор МГУ А. Я. Лившин подчеркивает, что для гражданского сознания характерны:

«1. Идея приоритета права, закона;

2. Гражданский гуманизм, отрицание насилия над личностью, неприятие ограничения ее прав и свобод;

3. Толерантность, признание возможности и полезности плюрализма, прав меньшинства и непривилегированных групп;

4. Идея о конституционных, правоосновных пределах властных действий и государственного насилия;

5. Психологическая готовность к инициативному гражданскому действию (в рамках закона) и понимание необходимости такого действия, отрицание социальной пассивности»²⁹³.

Про общественное сознание россиян XIX в. нельзя говорить, что оно обладало этими чертами. Как уже отмечалось, уровень правовых знаний в обществе был чрезвычайно низким. Соответственно низким был уровень способности к гражданскому действию, уважения прав и свобод как свои, так и других подданных, понимания пределов полномочий власти и способов взаимодействия с властью, в том числе и для защиты своих прав и свобод. В том числе было очень слабое представление о судах как об органе, созданном для рассмотрения конфликтов и споров. Само обращение в суды воспринималось как поведение, не достойное честного человека.

Зато магическим авторитетом пользовались любые указания начальников и вообще лиц, стоящих выше по социальной лестнице. Даже самое нелепое распоряжение должностного лица становилось обязательным для его подчиненных. Не меньшей силой, особенно для низших слоев обладала любая бумага, имевшая печать. Земский деятель П. А. Дементьев писал: «Я помню, некоторые сельские старосты прикапчивали (глагол отражает способ, каким ставили печати в ряде случаев: к зажженной свече подносилась печать так, чтобы ее поверхность покрылась копотью, которой и ставился оттиск на бумагу. – А. П.) свои печати к самым возмутительным абсурдам, и никакая сила в мире не могла разубедить целое сельское общество, что это все-таки был абсурд и беззаконие»²⁹⁴. В то же время процесс модернизации и формирование рыночной экономики требовали повышения роли права в регулировании общественных отношениях, а следовательно, в том, чтобы среднестатистический обыватель лучше разбирался в праве, это и защитило бы его от возможного произвола, а также и других, облегчило бы развитие рыночных отношений, гуманизировало общество.

Мировые суды сыграли колоссальную роль в трансформации общественного сознания. Заседания мировых судей происходили гласно, порой собирая много народа. Конечно, самыми драматичными были для публики заседания окружного суда с присяжным заседателями, но работа мировых тоже привлекала немало внимание. В мемуарах этой эпохи часто можно встретить упоминания авторов о посещении судов как о непременном явлении в жизни обывателей 1860-х гг.²⁹⁵ У некоторых регулярное посещение судов вошло в привычку. На фоне скудости развлечений в провинции судебные заседания порой подменяли театр. Председатель Спасского мирового округа (Рязанская губерния) отмечал, что «городские жители, в особенности низшие классы, с большим любопытством присутствуют на разбирательстве дел у местного судьи. В мировых съездах во время заседания не остается ни одного свободного места. С величайшим вниманием посетители слушают словестные состязания сторон»²⁹⁶. И это положительно сказывалось на российском обществе. Очевидцы отмечают необычайную атмосферу внимания и сочувствия к новому суду, царившую в зале. В дневнике русского писателя XIX в. сенатора В. Ф. Одоевского она описана кратко, но образно: «…публики пропасть, и много крестьян (выделено автором дневника. – Авт.) и слушают с большим вниманием. Заседания длятся до 7 часов. Настоящая юридическая обедня»²⁹⁷.

Эти «юридические обедни» имели большое значение для эволюции общественного сознания. Поскольку основная масса крестьян была неграмотной, такие формы правового просвещения, как чтение законов, книг и газет, явно не могли играть особой роли. В этом плане общедоступные гласные судебные заседания становились школами правовой грамотности. Именно здесь в открытом заседании не только сами участники процесса (истцы, ответчики, обвиняемые, потерпевшие, свидетели) узнавали о правовых нормах, но и зрители, которые пришли поглазеть на новинку российской жизни.

И надо сказать, что это просвещение касалось иногда самых элементарных, но в то же время очень важных моментов. Существовавшие в народе юридические представления порой серьезно контрастировали с важнейшими юридическими принципами, признаваемыми в каждом цивилизованном обществе. Содержание горячих споров, которые разгорались в публике после первых открытых процессов, свидетельствуют о том, что даже такое понятие, как право подсудимого на защиту, было весьма непривычным для многих российских обывателей. Например, князь В. М. Голицин, рассказывая о своих впечатлениях о работе новых судов, пишет, что ему неоднократно приходилось слышать недоуменные высказывания людей по поводу судебной защиты: «Ради чего, говорили они, защищать заведомого преступника, уличенного в совершенном им деянии, убийцу или вора, которых полиция накрыла на месте преступления»²⁹⁸. При этом современник выделял значение нового гласного правосудия не только для изменения правовой культуры, но для повышения общего уровня образования народных масс: «Грамотные публичные прения служат наглядным доказательством преимущества и пользы учения, безграмотные убеждают в необходимости учиться»²⁹⁹.

Менялось восприятие суда как органа власти в общественном сознании. Старые суды, сильно скомпрометировав себя взяточничеством и волокитой, имели весьма низкий авторитет в обществе. Суд не воспринимался как орган защиты нарушенных прав, и обращение в него не рассматривалось как привычный способ разрешения конфликтов правовым путем. В сознании многих обывателей закрепилось представление (оно еще живо до сих пор), что иметь дело с судом – занятие, не достойное честного человека. Новым судам пришлось бороться с такой философией, которая порой особенно ярко проявлялась, когда человеку приходила повестка в суд или к следователю.

Одно дело восхищаться новыми судами на торжественном обеде или скрашивать зимние вечера чтением увлекательного судебного отчета. Совсем другое дело – явиться в указанный день и час в суд или к следователю, отказавшись от намеченных планов. Многие представители привилегированных слоев общества сам факт допроса в суде считали для себя оскорбительным. В отзыве о ходе судебной реформы прокурор Рыбинского окружного суда писал по этому поводу: «По уголовным делам вызовы различных представителей административных ведомств, присяга и допрос их на суде считались ими вначале равносильными к оскорблению служебного достоинства»³⁰⁰. Весьма характерна сценка, наблюдаемая одним журналистом в камере мирового судьи в Петербурге. К мировому судье подходит хорошо одетый пожилой мужчина и кладет ему на стол повестку, говоря, что ее получил его сын, и что он к судье не придет. Судья поясняет, что молодой человек вызывается по гражданскому делу, на что старик начинает кипятиться: «По делу, или без дела зовете Вы его, – он все равно не придет, это я, его отец, говорю Вам русским, кажется, языком». На вопрос о причине такого заявления, пояснил: «Оттого, что благовоспитанному молодому человеку, только, что вступающему в жизнь, ходить по судам не подобает, да-с, не подобает. Мало прилично»³⁰¹.

Новые суды способствовали формированию представления об обязанности явиться по вызову суда, как к выполнению гражданского долга и в то же время меняли отношения к различным правам и обязанностям, постепенно учили, что обязанности надо выполнять, а права надо уметь защищать. Некоторые вещи, которые сейчас очевидны для большинства, в то время не очень-то осознавались.

В частности, разбирательства у мировых судей показывают, что в некоторых случаях люди совершали фактически юридические сделки, не понимая последствия своих шагов. Они не осознавали, что, заключив сделки, возложили на себя определенные обязательства, которые надо выполнять. Самыми распространенными в практике мировых судей были дела о невыплаченных долгах. Взяв в долг, далеко не все понимали, что деньги надо возвращать. Очень показательна сценка в камере мирового судьи в Одессе 1870 г. Хорошо одетая дама жалуется, что хозяин гостиницы пытается выселить ее. Выясняется, что дама задолжала деньги: не платит за комнату и еще взяла в долг. На замечание судьи, что по долгам надо платить, женщина недоуменно восклицает: «Разве содержатель гостиницы не может мне кредитовать сто франков (дама – иностранка, она хоть более-менее говорит на русском языке, но привыкла считать деньги в иностранной валюте. – Авт.)?»³⁰². Поэтому приговоры и решения судей, как у мировых судей, так и в окружных судах имели большое значение для правового просвещения народа. Именно в зале суда не только подсудимые, но и все присутствующие узнавали, что можно делать, а чего нельзя.

В том числе и общество узнавало о возможности защитить те или иные права, о недопустимости их нарушений. В частности, формирование капиталистических отношений делало актуальным защиту прав, работающих по найму: прислуги, рабочих фабрик и заводов. Для многих работодателей было нормой выгнать работника после завершения им работы, не заплатив ни копейки и в придачу еще поколотив. Иногда выдавалась совсем не оговоренная плата: например, вместо денег выдавалось старое поношенное платье³⁰³. В новых судах обиженные получали защиту, а все работодатели – показательный урок. С другой стороны, мировым судьям порой приходилось защищать и права работодателей, ограждая их от необоснованных претензий работников. Интересный эпизод имеется в воспоминаниях А. А. Фета, который некоторое время служил мировым судьей в Орловской губернии. Однажды работники пожаловались, что хозяин кормит их щами с червяками. Прибыв на место, мировой судья выяснил, что рабочие устраивались на обед под ракитой, на которой было много гусениц, которые попадали в пищу³⁰⁴.

Особо актуальным вопросом стала защита прав и свобод женщин и детей. Неотъемлемым признаком гражданского общества и гражданского правосознания является равные для всех возможности защищать свое достоинство, физическую неприкосновенность, частную жизнь. Невозможно говорить о гражданском обществе, когда в нем существуют категории людей, лишенные такой возможности. Существенным показателем состояния правосознания является существующие в обществе положение детей и женщин, а также наличие у них законных возможностей отстаивать свое достоинство. Как уже указывалось, в России авторитет закона замещался авторитетом человека, стоящего выше в иерархии общественных отношений. По негласным общественным нормам крепостные должны были беспрекословно подчиняться своим хозяевам, чиновник любого ранга – начальству, дети – родителям и другим старшим членам семьи. Как существующие правовые нормы, так и общественная мораль сильно ограничивали возможность проявлять неповиновение или простое несогласие с барской, начальственной или родительской волей. Это создавало благоприятные условия для проявления произвола и самого настоящего деспотизма. Изучая мемуарную литературу тех лет можно почувствовать довольно суровую атмосферу 50-х гг., царившую везде – и в казарме, и в учебных заведениях, и в семье, и в государственных учреждениях.

Особенно бесправно было положение детей и крепостных, стоящих ниже всех в общественной иерархии. Как пишет Е. Н. Водовозова, к детям было такое же жестокое отношение, как к крепостным³⁰⁵. В мемуарах А. А. Пеликана также нарисована мрачная картина: «Домашняя жизнь, даже там, где она протекала относительно мирно, была тяжела и неприглядна…Дети это чувствовали едва ли не сильнее взрослых…На детях вымещали злобу и срывали досаду родители, старшие братья и сестры, товарищи, воспитатели…»³⁰⁶. Некоторые родители превращали своих детей в маленьких рабов, изводя их непосильной работой и жестоко наказывая. Очень тяжелым было положение учеников ремесленников. Жалобы чеховского Вани Жукова еще не самые страшные из несчастий детей, отданных «в люди». Редко кто из них не страдал от непосильной работы, постоянных побоев и крайне скудного содержания: даже в самый суровый мороз можно было встретить на улице мальчика-ученика, едва одетого и чуть ли не босого, бегущего в лавку по приказу хозяина. Мемуаристы говорят о таких картинах городского быта, как о самых привычных и распространенных³⁰⁷. Не в лучшем положении находились дети, отданные из приютов в семьи на воспитание³⁰⁸.

Новые суды, действовавшие на принципах всесословности и гласности, с одной стороны, заставили общество увидеть неприглядность произвола по отношению к детям, а с другой – дали им возможность получить защиту. Деятельность мировых судов как наиболее близких к народу в этом процессе была наиболее значима.

Мировой судья Московской губернии А. Мантейфлей в своих мемуарах подробно рассказывал о своей борьбе с произволом по отношение к ученикам. Однажды он приговорил одного сапожника за избиение ученика к пяти суткам ареста. Как пишет судья, это произвело сильное впечатление на общество: «Острастка арестом возымела некоторое успокоительное действие на других хозяев, любивших пускать в ход кулаки и ремень»³⁰⁹. В некоторых случаях (правда, очень редких) было достаточно одного только авторитета мирового судьи. Автор мемуаров описывает один случай, когда ему было достаточно провести с портным «разъяснительную работу», чтобы тот в корне изменил свое отношение к ученику.

Принципиальная позиция А. Мантейфлея не была единичной. В 1892 г. мировой судья Тверского участка г. Москвы оштрафовал купца Бабушкина, который заставил своего работника-мальчика нести на голове 17 кг(!) говядины³¹⁰. Другая стенографическая запись 1867 г. воспроизводит разбирательство в камере мирового судьи 6-го участка в Петербурге. Два деревенских мальчика пожаловались на то, что их избили хозяева. Самое примечательное в этой стенографической записи, что обвиняемые искренне не понимали, за что их привлекают к суду. «Их, мошенников, только битьем и доймешь. А то, на-ко, и не тронь! Да где же это видано?» – твердили они на процессе и были просто изумлены решением, принятым в пользу избитых работников – выплатить пострадавшим 70 руб.³¹¹

Таким образом, деятельность новых судов ослабляла эйфорию безнаказанности, увеличивала степень уважения к законам и в то же время способствовала росту доверия к судебной власти. Воспоминания А. Мантейфлея хорошо иллюстрируют эту динамику. В одной ситуации все жители околотка знали, что их сосед Рысин регулярно избивает своего воспитанника, мальчика-сироту. Ребенка жалели, но никто не думал за него вступиться. Мальчику советовали «потерпеть, пока вырастет», т. е. произвол воспитателя воспринимался как неизбежное и не пресекаемое явление. В другом эпизоде соседи сами посоветовали избитому ученику пожаловаться мировому судье³¹². Таким образом, в обыденном правосознании стало складываться представление о суде как об органе, охраняющим права и интересы российских подданных. В некоторых случаях это начали осознавать даже дети. Редко, но все же они подавали иски на противоправные поступки хозяев и опекунов. Произвол Рысина был все-таки пресечен в результате действий самого воспитанника: он подал иск судье, и тот принял соответствующие меры. При этом ребенок оказал добрую услугу своим товарищам по несчастью: «Хотя это дело окончилось мировою сделкою, но тем не менее оказало хорошее действие на других крестьян, имевших у себя сирот-питомцев»³¹³.

Большую роль сыграла мировая юстиция еще в одном процессе, ярко отражающем суть александровской модернизации, – формировании всесословности. Всесословность была одной из центральных идей александровской модернизации, большинство реформ было направлено на преодоление сословных границ и сближение лиц разных сословных групп: школьная и университетская реформы облегчали доступ к образованию всех сословий, в земства могли избираться депутаты от всех сословий, в армии служить должны были все сословия. Это было требованием времени: развитие гражданского общества заставляло отказываться от сословных традиций.

Судебная реформа 1864 г. в изучении этого вопроса имеет двоякое значение. Во-первых, ее содержание в немалой степени способствовало развитию бессословного общественного сознания. Во-вторых, процесс реализации реформы ярко отражал процесс изменения менталитета общества. Судебная реформа, являясь плодом развития буржуазных отношений, отрицавших сословность, была построена на всесословных принципах. Новые суды и правила судопроизводства были едины для всех сословий. При определении на должность в пореформенный суд, как и при формирование коллегии присяжных, сословная принадлежность роли не играла.

Процесс слияния сословий был далеко не безболезненным для общества, и в работе пореформенных судов это хорошо видно. Прежде всего, некоторые представители дворянства сочли для себя крайне обидным идею всесословного судопроизводства. Еще до введения реформы в действие в министерство юстиции было даже направлено прошение от группы дворян, о том, чтобы дела о лицах дворянского звания рассматривались только представителями этого сословия. В процессе работы новых судов со стороны дворян нередко проявлялось недовольство равноправным положением всех перед судом. То, что их ставят на «одну доску с мужиками», не высказывают обычного преклонения, возмущало многих, даже не принадлежавших к дворянскому сословию (купцов, представителей духовенства). Иногда поводом становились даже чисто внешние детали, например, одинаково вежливое обращение с крестьянином и его бывшим хозяином. Так, писатель В. Ф. Одоевский описывал реакцию некоторых сенаторов на то, как председатель суда сказал одному именитому чиновнику: «Г-н Альфонский, извольте встать!». Сенаторы это осудили: «Кн. Петр Николаевич Трубецкой и другие находят, что это глупо, потому, что Альфонский тайный советник и в двух звездах»³¹⁴. Не менее яркой была сцена в камере мирового судьи 3-го участка Петербурга: пожилой штабс-капитан был обвинен своей служанкой – хрупкой барышней, что нанес ей побои. В качестве свидетеля был вызван дворник дома, в котором все произошло. В ходе судебного заседания штабс-капитан никак не может понять, что в суде он, девушка и дворник равны. Он рычит на дворника выступающего свидетелем: «Не смей называть меня “он”. (Обращаясь к судье) Он должен говорить “они”, не “он”. Я это за дерзость считаю». На девушку он вообще кричит как на солдата: «Отвечай, каналья, когда тебя спрашивают», хотя в суде требовать что-то от присутствующих может только судья. Также он не понимает и причину своего нахождения в суде: «Да и ежели, предположим, я и взял ее за лицо, так неужели ж только из-за этого я виноват перед нею?»³¹⁵.

Бывало, что решение суда, справедливое по сути, но вынесенное не с сословной точки зрения, приводило к серьезным эксцессам. Так, 6 мая 1868 г. один московский титулярный советник, разозленный тем, что решение было вынесено не в его пользу, а в пользу мещанина, дважды ударил мирового судью и заявил при этом: «Ты выбран мещанами, сапожниками, а дворянина судить не можешь»³¹⁶. За это деяние он был приговорен к лишению свободы на восемь месяцев. Аналогичный случай имел место в Калужской губернии (правда, там обошлось без рукоприкладства), субъектом правонарушения на этот раз выступал священник³¹⁷. В Петербурге много шума наделала история «о двух стульях»: один чиновник счел себя сильно оскорбленным и потом долго жаловался, когда мировой судья предложил сесть не только ему, но и его сопернику в суде – простому ремесленнику.

Крестьянство воспринимало разрушение сословных рамок тоже неоднозначно. Вековая традиция отделять себя от «благородных» была очень крепка и мешала осознать крестьянину возможность равноправных отношений с представителями других сословий. Присутствовал не только страх быть наказанным за непочтительное поведение, но и убеждение, что между мужиком и барином должна быть дистанция. Более того, традиции крестьянской жизни отвергали традиционное вежливое обращение: в крестьянской среде было принято обращаться как к друг другу, так и к лицам других сословий исключительна на «ты». Более того, не редкостью были случаи, когда крестьяне обижались на вежливое обращение в судах: настолько непривычно для них было обращение на «вы» или по имени-отчеству. Крестьянская баба могла оскорбиться в камере мирового судьи: «Я тебе не Дарья Ивановна, а мужняя жена!»³¹⁸. У А. А. Фета тоже есть аналогичное замечание на эту тему: поначалу он говорил крестьянам «вы», пока однажды свидетельница-крестьянка не заявила: «Я уж тебе два раза говорила, что была одна, а ты мне все “Вы”»³¹⁹.

Равноправие в судах первоначально могло скорее насторожить простых людей, чем обрадовать. Парадоксально, но всесословность внедрялась в первую очередь представителями не того сословия, которое в наибольшей степени было в ней заинтересовано, а наоборот, представителями привилегированных сословий – либерально настроенными дворянами или разночинцами. Всесословность утверждалась теми мировыми судьями, которые одинаково обращались и с крестьянами, и с дворянами. Мировые суды стали самой распространенной и доступной площадкой, где, как и в земствах, такие порывы были возможны и поддерживаемы.

Таким образом, деятельность мировых судов шла в общем русле всей александровской модернизации. Мировые судьи и все судебные деятели 60–70 гг. XIX столетия заложили основу для создания правоохранительной системы нового типа: эффективной, беспристрастной и в то же время гуманной. Деятельность мировых судей оправдала надежды общества на доступный, быстрый и справедливый суд. Это имело большое значение для развития рыночной экономики, защиты интересов как работников, так и работодателей, как потребителей и покупателей, так и производителей, а также же для защиты всех других прав и свобод.

Мировые судьи стали настоящими проводниками лучших правовых идей в народное сознание, их деятельность меняла представление обывателя о судебной системе, являясь своеобразной формой правового просвещения народа. Просветительское значение гласных процессов подчеркивалось самими судебными деятелями. Так в 1870 г. прокурор Нижегородского суда отмечал: «Скорость решений в мировых судах, безразличность, доступность их власти для лиц всех сословий, явное ограждение слабого от сильного и, наконец, гласность судопроизводства… действуют благотворно на массы народа, повысили в нем уважение к суду, доверие к защите правовых требований, и развивая в нем уровень понятий об общественных интересах»³²⁰. Не случайно, Е. И. Козлина называла первых мировых судей народными учителями, на долю которых выпала священная обязанность поднять нравственный уровень народа³²¹. Деятельность мировых судов содействовала гуманизации общественных отношений, изменению отношения к более слабым и незащищенным членам общества. Не менее значима практика мировых судов для процесса слияния сословий, формирования представления о равенстве всех перед законом. Таким образом, мировой суд не только принес широким слоям населения «правду и милость», но стал окном в другую жизнь с демократическими ценностями. Как и земства, мировые суды могут быть названы самым ярким атрибутом процесса формирования гражданского общества в России в пореформенную эпоху.