Текст книги "Дом семьи Ллойд"

– Что? – растерялся поначалу Генри, и сразу вспомнил выдуманную кишечную инфекцию. – Да-да, намного лучше. Есть недомогание, слабость, – он немного поморщился, поёрзав в кресле. – Но я не обращаю на это внимание.

– Надеюсь, вы до конца поправились, и вольётесь в нашу сплочённую команду.

В возникшей паузе декан Уодон упёр свои глаза из-под кустистых бровей в Генри. Вот теперь ты показал себя настоящего, подумал Генри.

– Да, конечно, спасибо, – Генри широко, как мог, улыбнулся.

– Зайдите после первого занятия к моему секретарю, он выдаст вам всё необходимое, – подчёркнуто любезно Уодон. – А так же ответит на все ваши вопросы.

– Непременно, – Генри чувствовал в манере декана неуверенность.

Декан собирался уходить, но обернулся.

– Я хотел было зайти к вам на вашем первом занятии, представить студентам, только поменялись планы. У вас уже… есть план занятий?

– Он тут, – Генри ткнул пальцем в свой висок. Заметив, как глаза декана расширились, а рот приоткрылся, словно его яйца попали в машинку для раскатки теста, Генри, едва сдерживая смех, поспешил добавить: – Шучу, конечно.

– Это хорошо, – без уверенности проговорил декан. Он смотрел на Генри, стоя в проходе, словно боялся оставить его одного. – Желаю вам удачи.

– Спасибо, – Генри вновь продемонстрировал ряд зубов.

Когда декан Уодон покинул кабинет, Генри чуть не рассмеялся в голос. В глазах декана читалось осознание того, что он совершил если не серьёзную ошибку, а допускать ошибки он явно не любил, то определённо нечто близкое к ней, взяв в преподаватели такого типа, как Генри Нордс.

Генри осознавал, либо он привыкнет к манерам декана (временами Генри впадал в инфантилизм, но ребёнком не был, и потому прекрасно понимал, что на его лад никто перестраиваться не станет), либо покинет новое место работы, не успев заменить в аудитории потрет Марка Твена на Альберта Эйнштейна. Но хотел ли он расставаться с только полученной работой, Генри не знал.

Как и не знал, как распорядиться с собственной жизнью, с пришедшим осознанием, что ничего лучше первых двух книг написать не в силах.

Да, скоропостижно закончив с карьерой писателя, он устроился в журнал, и нашёл в нём своё уютное место, но не было ни дня, чтобы он не чувствовал бессмысленность всего окружавшего. Будто где-то в глубинах его сознания, нет, где-то глубоко в заднице засело писательское перо, не дающее ему и шага ступить, не подумав о написании книги.

Потому, расставшись со своей авторской колонкой в журнале спустя пятнадцать лет, он не испытал ни малейшего сожаления. В то время как коллеги по печатному цеху сокрушались в пылких сочувственных электронных письмах, он ощущал себя графом Монте-Кристо, сброшенным в море, и наконец вырвавшимся из мешка.

И вот теперь, течение жизни прибило его самобытный плот с шалашиком из веток к высоконравственным университетским берегам. Осталось пригладить водой волосы, ею же прополоскать рот, и, обтеревшись еловыми ветками, дабы перебить аромат прошлой жизни, выйти в новый свет.

3

Первое занятие прошло лучше, чем он себе представлял. Когда в дверях показались студенты, прилизанные и с ясными, жаждущими знаний глазами, он так запаниковал, будто между ними ничего общего нет и не будет, что не сомневался – спустя десять-пятнадцать минут, студенты начнут покидать аудиторию. Сначала поднимется один студент, самый потрясённый, оскорблённый невежеством гориллы в вельветовом пиджаке, без слов соберёт свои вещи и под молчаливые взгляды покинет аудиторию. Остальные переглянутся, телепатически сойдутся на том, что и им следует последовать его примеру и спесивым потоком устремятся прочь. И будут правы, признал Генри.

Но всё пошло кардинальным образом иначе. Студенты, рассевшись за свои парты, принялись перешёптываться между собой и кидать на него взгляды. Генри увидел в большинстве их лиц потрясённое замешательство и узнавание, и, почувствовав, как атмосфера в классе ожила, не с меньшим потрясением обнаружил себя в своей тарелке.

Так как его студенты учились на факультете журналистики, они неустанно засыпали его интересными вопросами относительно работы в журнале. Польщённый вниманием и радуясь возможности удовлетворить их интерес, он охотно отвечал. Рассказывал о внутренней работе журнала, как лучше подмасливать редакторов, чтобы прощали просроченные дедлайны, делился забавными случаями, даже упомянул, взятое им интервью у Киану Ривза.

Были среди студентов и те, кто читал и его книги. Всего двое из трёх групп. Генри пообещал им высший бал автоматом в конце года.

В подобном ключе прошла и вторая пара. И Генри Нордс был в ударе. Тем более, взятый учебный план у секретаря декана с непроизносимой польской фамилией, тучной женщины за пятьдесят, дал надежду на то, что он действительно сможет справиться с ролью преподавателя. Когда пункты на листах предстали перед глазами, неуверенность в собственных силах начала меркнуть, точно так же, как когда-то давно трепет перед пустым листом в текстовом редакторе в конечном счёте исчезал, с приходом нужных для вступления слов.

В начале третьей пары, среди рассаживающихся за свои парты студентов Генри обратил внимание на девушку с рыжими волосами, вспыхнувшими ярким огнём, будто бы они светились сами по себе, когда та грациозно села возле окна почти в самом конце аудитории.

Девушка неспешно раскладывала вещи, а Генри, уставился на неё, не думая о том, что другие студенты могли засечь его. Слегка пухлый, и в то же время аккуратный носик со вздёрнутым кончиком; На белом лице, таком одновременно юном, и взрослом, проступала россыпь веснушек. Высокие скулы, губы полные, а цвет помады, светлый персиковый оттенок, пробуждал желание целовать и целовать их. Глядя на её губы, Генри почти что ощущал их сладковатую прохладу, и вдруг заметил, как под столом вцепился в штанину своих джинсов, он медленно разжал пальцы, поразившись мощи вызванных девушкой чувств, едва ли он мог припомнить, когда в последний раз сталкивался с подобным явлением; возможно лишь на момент учёбы в колледже, когда ему удалось подцепить практически девушку своей мечты на рождественской вечеринке; тогда он стягивал с неё трусики и… но ни она, ни все последующие женщины на его счету не могли сравниться по красоте с очаровавшей его рыжеволосой студенткой.

Длинные ноги обтягивали чёрные джинсы, укороченный тёмно-синий свитер с вышитой на груди собачкой, туфли на шпильке, она устремила взор в окно, Генри посмотрел в том же направлении, заинтересовавшийся, куда именно смотрит обворожительная особа: на облака, лояльно пропускавшие золотой солнечный свет? Башню часов, нависшую над корпусами, отбрасывающую ломанную тень на крыши и лужайку? На уродливую геометрию обстриженных кустов? Но Генри не мог долго смотреть в окно, он тут же ощутил потребность посмотреть на девушку ещё раз, как плутавший в пустыне несколько дней, терзаемый жаждой путник наконец находит оазис и, сделав первый глоток живительной влаги, не может остановиться.

Он смотрел на девушку с рыжими волосами, представляя её рядом с собой, как вдыхает запах её духов, как держит за руку, притрагивается ладонью к её щеке с молочно-белой кожей на фоне рыжей копны волос (он не сомневался, такой нежной кожи ему точно не доводилось касаться за всю прожитую жизнь); Генри с головой ушёл в свои фантазии (уж что-что, а это был его промысел), как вдруг молодая девушка поймала его взгляд, и он, точно застигнутый за просмотром порно подросток, вскочил с кресла, больно приложившись коленом об угол стола и, чуть согнувшись и потирая ногу, встал перед аудиторией. Студенты засмеялись (хорошим смехом, не насмешливо), Генри театрально пнул стол в ответ.

Боль его моментально отрезвила. Хоть он и мнил себя неотразимым сукиным сыном, рыжая студентка годилась ему в дочери, а он знал по собственному опыту одну из горьких истин не менее горького мира кому хорошенько за сорок: лишь в дешёвых фильмах каждая молодая красотка жаждет сойтись с мужчиной более чем вдвое старше её. Ему словно дали под дых, он почувствовал себя старым.

А затем произошло чудо. Взглянув на девушку он увидел на её лице робкую улыбку, от которой на её щеках появились две невинные ямочки. А пристальный взгляд её большущих глаз заставил Генри задуматься над тем, что он всё-таки неотразимый сукин сын.

Теперь Генри для себя твёрдо решил – он определённо поборется за место преподавателя.

Ребекка покупает книгу Генри Нордса

1

Ребекка села за руль красного «Мерседеса», доставшегося ей несколько лет назад от матери, когда с полученными ею правами встал вопрос о приобретении машины. Все сошлись на том, что экология и без третьего автомобиля на семью в плачевном состоянии; Сара Ллойд могла по пальцам пересчитать, сколько раз пользовалась своим «Мерседесом», не беря в расчёт поездки продолжительностью до двадцати минут, когда ездила по магазинам.

В минувшие выходные Роберт с Ребеккой забрали машину из сервиса, где пришлось её оставлять на несколько дней в связи с некой поломкой двигателя (Ребекка честно пыталась вникнуть в объяснения отца, но тщетно). Если бы Ребекка сказала, что поездка до сервиса с её отцом оказалась непривычной, то фраза эта была бы сопоставима с тем, как укушенный чёрной мамбой в дебрях Африки турист опишет данный инцидент, как доставивший некоторые неудобства. Если выживет, конечно же.

Ребекка переключала радиостанции, как делала всегда, сидя спереди, и поначалу, отъехав от дома, всё казалось нормальным. Но затем, по прошествии десяти-пятнадцати минут, она задала отцу вопрос (уже не помнила какой), и он не ответил. Ребекка совершенно естественно подумала, что отец её попросту не услышал, потому повторила вновь, уже громче. Реакции не было. Роберт вёл машину, словно ехал один, подбивая пальцами на руле в ритм «Have You Ever Seen the Rain?», негромко доносившейся из динамиков. Уже не на шутку перепуганная, она несколько раз окликала его, на секунду даже оцепенела от мысли, что у её отца случился удар (но как в таком случае он мог вести автомобиль?). Наконец Роберт отозвался, чуть повернул голову в её сторону, но так и не отрывая глаз за очками от дороги.

Всю дорогу Роберт отвечал на её вопросы односложно, с отстранённостью, чем ввёл её в ещё большее замешательство, ведь именно Роберт всегда умел ловко вывести кого-угодно на разговор, когда казалось, все темы для светских бесед исчерпаны. Он не показался Ребекке сосредоточившимся на чём-то крайне-важным, или же огорчённым – он как будто бы потерял всякий интерес к окружающему миру. Или к ней одной? – закралась странная мысль.

Ребекка испытала настоящее облегчение от того, что обратно ехала одна на «Мерседесе».

Она захлопнула дверь, провернула ключ, но не торопилась выезжать с университетской парковки. Ребекка откинула голову на подголовник и закрыла глаза. Её уносил поток, яростный поток, берущий начало в глубине грудной клетки и растекавшийся по всему телу, вплоть до кончиков пальцев на ногах.

Перед взором, точно круглое пятнышко, остающееся при закрытых глазах, если мельком посмотреть на солнце, застыл образ Генри Нордса. Боже мой, с сокрушением думала она. На сколько же он меня старше? Но мысль о разнице в возрасте лишь вызывала приятную тяжесть внизу живота.

Ребекка даже поймала себя на том, как поддалась наивным грёзам, совершенно ей несвойственным – фантазия нарисовала то, как Генри Нордс выходит из-за угла здания, в своей небрежной манере шагает по парковке, и конечно же проходит рядом с её машиной. И что было бы тогда? – она бы помахала ему, заметь он её?

Ребекка поражалась не столько силе самого влечения (слово «влюблённость» она не позволила себе использовать – абсурд, да и только, ей давно не тринадцать как-никак), но тому, как скоро влечение оформилось. Ведь с момента начала учёбы минуло чуть больше недели, и она побывала всего-навсего на трёх лекциях Генри Нордса.

Ребекка стояла перед светофором, по правую руку расположились бутики одежды с яркими витринами, кафе, обещавшее своими разноцветными вывесками самые вкусные завтраки, и среди этого всего над затемнёнными окнами висела невзрачная и совсем крохотная табличка с надписью «Книги». Ребекка заприметила её несколько дней назад.

Светофор переключился на зелёный, Ребекка вырулила вправо и свернула на пустую парковку перед соседствующим супермаркетом.

Войдя внутрь, Ребекку обдало запахом старых книг, ей понравился этот запах. С прохода, где Ребекка стояла, держа руки в карманах пальто, просматривался весь крохотный зал без единого посетителя. Стеллажи с книгами заполняли все стены, от пола и почти до самого потолка, два шкафа поменьше стояли посреди зала буквой «Т».

За прилавком открылась дверца с налепленным плакатом «Секретных материалов» с одним отличаем от оригинального – над словами «I WANT TO BELIEVE» за место летающей тарелки парил единорог с испускаемой из пятой точки радугой. Из-за двери показалась женщина преклонного возраста, на вид не менее эксцентричная, чем плакат: седые курчавые волосы подвязаны леопардовым платком, вылинявшая футболка от многократных стирок с кислотным принтом, поверх кожаная жилетка, на руках с дряблой кожей браслеты и бусы, пальцы в кольцах. Подросток, запертый в теле пожилой женщины, подумала она, а ещё Ребекка решила – так одеваться на работе позволит себе исключительно владелица магазина.

– Здравствуй, дорогая. Могу я чем-то помочь? – спросила женщина мягким тембром, на морщинистом лице отразилась радушная улыбка.

Ребекка подошла ближе к прилавку.

– Здравствуйте, я ищу книги одного автора, – Ребекка ухмыльнулась, произнеся эти слова. И подумала про себя: Я, кажется, чокнулась. Есть ли у вас книги и на этот случай?

– Хорошее место, чтобы начать поиски. Как зовут автора? – спросила она, деловито извлекла очки из кармана жилетки и надвинула их на нос.

– Генри Нордс, – на щеках запылал румянец, Ребекка ощутила себя ребёнком, подсматривающим в замочную скважину за чем-то запретным.

Женщина нагнулась за прилавком к столу, послышались удары пальцев по клавиатуре. Несмотря на свой возраст, женщина ловко орудовала мышкой и быстро печатала. Затем брови женщины удивлённо изогнулись.

– Сегодня ваш счастливый день. Есть… и всего одна, – поднимаясь с кресла, она поморщилась и опёрлась руками на одну ногу, вышла из-за прилавка. – Обычно сюда доставляют интернет заказы, так просто никто за книгами не приходит, как в старые времена, – пояснила она, деловито двигаясь по прохожу.

Ребекка следовала за женщиной, та прихрамывала, они дошли до дальнего стеллажа. На верхней полке стояло два гипсовых черепа под слоем желтоватой пыли, один выкрашенный в розовый, второй в ярко-зелёный.

Спустя полминуты поисков, женщина с радостным «Ага!» вытащила книгу и протянула Ребекке. На потёртой обложке изображался карикатурный виолончелист, восседающий на бочке с виски посреди сельской дороги, книга называлась «Лопнувшая струна», она перевернула её и увидела чёрно-белую фотографию, не маленькую, какую встретишь на большинстве нынешних книгах, а большущий портрет на пол обложки. Знакомая тяжесть внизу живота вновь дала о себе знать; на неё смотрел очаровательный молодой человек старше её от силы лет на пять.

– Как будто вас ждала, – произнесла женщина, довольно улыбаясь. Ребекка подумала, что так улыбаться может лишь человек, нашедший своё место в жизни.

– И в самом деле, – согласилась Ребекка.

– Берёте?

Ребекка вдруг осознала, что у шкафа они стояли дольше, чем она себе представляла, и женщина не могла не заметить, как она рассматривала фотографию. Щёки вновь предательски запылали.

– Да, конечно, – Ребекка кашлянула. – Спасибо.

Они проследовали к кассе.

Дэнни отправляется в лес

1

В тот момент, когда Ребекка, стояла у стеллажа в книжном магазине и рассматривала фотографию Генри Нордса на обложке его книги, Дэнни, сосредоточенно пролистывающий школьный учебник в своей комнате, услышал, как что-то звонко и с силой ударило по стеклу.

Удивлённый Дэнни посмотрел в направлении звука, на окно, и был ошарашен увиденным: на внешнем подоконнике сидел огромный ворон. Челюсть Дэнни буквально отвисла, он в жизни не видел воронов таких размеров. Более того, чтобы удерживаться на крохотном подоконнике, ворону приходилось размахивать крыльями, отчего комнату заполнил колышущийся полумрак. У Дэнни создавалось ощущение, будто птица специально красуется перед ним.

Дэнни без резких движений отложил учебник литературы и встал из-за стола. Он думал, что птица испугается и улетит, однако та и не думала. Может быть, это ручной ворон? подумал Дэнни, не отрывая глаз от своего визитёра, скрежещущего когтистыми лапами по жестяному подоконнику. Судя по характерному звуку, с должным уважением подумал Дэнни, птица весит немало. Он медленно приближался к окну, зачарованный величественной красотой птицы; Казалось, сам свет, падая на чёрные перья более не в силах вырваться из их оков. Ворон живо крутил головой с вострым клювом, попеременно разглядывая Дэнни то левым, то правым глазом.

Когда до окна оставалось несколько шагов, ворон, подпрыгнув, точно пловец на трамплине, сложил крылья и молнией устремился вниз, Дэнни замерев наблюдал за полётом, и внутренне напрягся, ожидая увидеть, как птица просто врежется на огромной скорости в землю и разобьётся. Но когда до земли оставалось каких-то несколько дюймов, ворон всё же расправил крылья и, взмахнув ими всего лишь раз, плавно пролетел над травой и приземлился у леса.

Дэнни облегчённо выдохнул, однако в следующее мгновение он вновь не дышал. Ворон обернулся, Дэнни готов был поклясться, что обернулся именно на него. И вроде бы Дэнни что-то увидел – всего на мгновение, – словно чёрный клюв ворона крепился к голому белёсому черепу с бездонной чернотой глазниц.

А в другое мгновение, моргнув, Дэнни наблюдал, как птица с короткого разбега взлетает и исчезает в просвете деревьев, именуемое им как «врата в лес» – место, хорошо просматриваемое из окна его спальни, Дэнни, проходя мимо окна не раз кидал взгляды на этот проход.

Взволнованный Дэнни смотрел на гигантские сосны, и думал про себя, что это было приглашением. И он вроде бы ожидал нечто подобного последние дни.

Прежде чем спуститься на первый этаж, Дэнни мельком глянул на закрытую дверь кабинета отца. Дэнни не сомневался, отец находился за ней (слышал, как ранее открылась и закрылась дверь). На первом этаже, как и ожидал, Дэнни никого не встретил, дом выглядел так, словно в нём никого и не было. Мама, когда она привезла его из школы, вытащила из багажника «Форда» несколько холстов и пакет с фирменным названием магазина красными завитыми буквами «Художник». «Собираюсь вспомнить молодость» – пропела она, и, как теперь предполагал Дэнни, находилась в сарае. Дэнни знал, когда-то его мать, в эпоху Ребекки, занималась оценкой картин, но чтобы самой писать, – об этом он не слышал ни от папы, ни от сестры.

Дэнни прошёл в коридор, наспех накинул ветровку и надел походные ботинки. По пути к выходу на задний двор, забежал на кухню и засунул в карман куртки банан с подноса с фруктами (он бы взял и банку колы, да выпил последнюю ещё вчера).

Клонящийся к вечеру день оставался тёплым и ясным, лёгкий ветер перебирал траву, по-особому сочную в лившимся на неё солнечном свете. Этот же ветер приятно трепал каштановые волосы Дэнни и гладил щёки. С серьёзным лицом (выгляни из сарая Сара, если бы разум её не был окончательно затуманен, испытав одновременно радость и печаль, увидела бы в лице сына того взрослого мужчину, в которого ему суждено вырасти) он взирал на границу участка, в ту пустоту, где голые стволы сосен чуть расступались, образовывая нечто схожее с порталом посреди стены из огромных деревьев.

И Дэнни направился прямиком в лес.

2

Минувший учебный день для Дэнни выдался самым что ни на есть пренеприятным. Каким-то непонятным образом он сумел перессориться в пух и прах с двумя своими лучшими друзьями, Питером и Максом; те, как показалось Дэнни, необоснованно резко отреагировали на новость о том, что поездка к Дэнни домой с последующей ночёвкой отменяется. Но особую боль, отодвигавшую ссору с приятелями на второстепенный план, причиняло осознание того, что Кларисс Морган отныне будет обходить его стороной, как дурачка. Буйного Дурачка.

Дэнни шёл к остановившемуся у бордюра «Форду», за солнечными бликами на окне видел профиль матери, та, словно робот, притворяющийся мамой, смотрела прямо перед собой, держа руки на руле. Дэнни уставился на тень, вытянувшуюся от его ног на плиточную дорожку, не обращая внимания на проносившихся мимо детей, звонко радующихся окончанию учебного дня и тёплой осенней погоде, а перед глазами вновь и вновь возникали испуганные глаза Кларисс, взиравшие на него снизу-вверх. От этого взгляда внутри всё цепенело.

Он не мог поверить в случившееся. Отказывался верить в то, что какое-то глупое недоразумение перечеркнуло только-только завязывающуюся дружбу с самой популярной девочкой школы, Кларисс Морган. Ведь будь у меня на какую-то часть секунды больше, думал Дэнни, понуро снимая рюкзак и садясь в машину – я бы не сделал этого.

Мать сухо вымолвила «Привет», и тронулась с места. Дэнни посмотрел в окно на удаляющуюся школу, стоящую в лучах солнца безмятежной скалой.

На перемене Дэнни спускался по оживлённой лестнице в столовую, звонкие голоса детей доносились со всех сторон привычным гамом, кто-то бежал, держась за перила, кто-то плёлся, вжавшись в стену. В руках Дэнни держал телефон, просматривал фотографии на странице какого-то музыканта с сидящей на плече игуаной в костюме клоуна. Дэнни почти спустился на один пролёт, как кто-то его толкнул. Сердце на секунду замерло, когда он подался телом вперёд, и правая нога не ощутила под собой опоры. Раздался чей-то истерический хохот. Будь Дэнни на каких-то пару дюймов дальше от перил, то не имел бы возможности за них ухватиться, и обязательно бы упал, разбив помимо носа свой телефон.

Представив это, он почувствовал гнев такой силы, что обернувшись назад, руки молниеносно, будто обретя свою волю, вскинулись вперёд и толкнули обидчика. Но когда руки только потянулись вверх, какой-то частью сознания, беспомощной, сродни еловой иголке, угодившей в яростный поток тёмных вод, Дэнни понимал, что совершит неизбежную и непоправимую ошибку.

Окончательно он в этом убедился, когда вокруг образовалась тишина, будто кто-то нажал на кнопку выключения звука. Помимо молчания, все дети остановились, и теперь с широко раскрытыми глазами смотрели на него и Кларисс, лежащую перед ним на ступенях в почти что комичной позе, словно она вдруг устала и решила прилечь на лестницу отдохнуть.

Она молча смотрела на Дэнни, не отрывая от него своих глаз, которые заволакивало слезами. В её лице горели обида и предательство. Дэнни открыл рот, но слов произнести он не смог, внутри всё сжалось. А затем кто-то наглым тоном произнёс: «Это была не она, – и язвительно добавил, нарочито громко, дабы слышно было всем: – Псих». После этой фразы окружающий мир медленно, набирая прежние обороты, возвращался в привычный темп; осознав, что ничего дальше не произойдёт, дети со скучающими лицами, постепенно расходились, кто-то посмеивался, кто-то качал головой. Подружка Кларисс помогла ей подняться и, всхлипывающую, увела в коридор.

Дэнни так и стоял на лестнице, не соображая, как такое могло произойти.

В какой-то степени, сидя в почти стерильном от безмолвия салоне автомобиля, Дэнни радовался молчанию матери и отсутствию расспросов о проведённом дне в школе.

О том, что родители ведут себя необычно, Дэнни знал куда как лучше своей старшей сестры. В отличии от него, Ребекка находилась вне дома больше времени, в то время, как Дэнни зачастую оставался дома один на один с родителями. При этом, Дэнни их практически не видел, а когда видел, чувствовал себя ещё более одиноким. Родители с абсолютно естественным видом, могли пройти мимо него и даже не посмотреть в его сторону, не говоря уже о том, чтобы заговорить. Заметил Дэнни и то, как мама с папой не общаются и друг с другом (не считая бытовых вопросов, на решение которых хватало два-три односложных предложения на двоих, а также продолжающихся ночь за ночью звуков из их спальни).

Они по-прежнему готовили им с Ребеккой, покупали продукты, отвозили Дэнни в школу и в бассейн по средам, вот только всё чаще ему представлялась жуткая картина, как однажды он зайдёт в незапертую ванную и увидит отца или мать, приклеивающую резиновую имитацию человеческой кожи к металлическому черепу, а из зеркала над раковиной на него будут смотреть красные огоньки глаз, исполненные холодного зла.

Если бы не голос, навещавший время от времени, Дэнни бы точно сошёл с ума от одиночества, полагал он. Как бы ни было смешно, в какой-то момент Дэнни и размышлял, а не свихнулся ли он, когда начал подозревать, что голос в его голове всё же принадлежит не ему самому; Псих никогда не признает себя психом, успокаивал он себя мыслью, услышанной неизвестно когда и от кого. Значит, если я подозреваю себя сумасшедшим, то не всё потерянно.

Спустя мгновение, как этот ненавязчивый голос умолкал, Дэнни не представлялось возможным отличить его от произнесённой ранее про себя мыли. Он практически не оставлял следов, всё равно как всматриваться в зеркальную гладь озера, ожидая найти в ней свидетельства давно затихших кругов на воде. Именно поэтому Дэнни не мог с точностью определить, когда голос начал его посещать, подозревал, за несколько дней до переезда; и с уверенностью «засечь» его удалось почти сразу же после переезда.

Да и используя определение «голос», Дэнни всего-навсего упрощал абстрактное ощущение присутствия, или раздвоенности собственного сознания; Словно какая-то часть Я отделилась от общего целого и очутилась вне разума Дэнни, и именно та самая часть, периодически давала о себе знать. Совсем ненавязчиво.

О том, чтобы рассказать о голосе родителям, не было и мысли. В их теперешнем состоянии «роботов-имитаторов», как про себя говорил Дэнни, он сомневался, что их смогло бы заинтересовать даже исключение из школы, реши он выдумать такое за ужином. Вот с сестрой он хотел поделиться своими переживаниями, несколько раз он даже мысленно репетировал, как заходит к ней в комнату и выкладывает всё начистую. И каждый раз в конце этой ментальной сценки Ребекка крутила пальцем у виска. Как, сокрушался он, кто-то поверит в это, если и сам сомневался в достоверности своих чувств. Вдруг всё это его разыгравшееся воображение, задавался вопросом Дэнни.

Но в глубине души он знал, что это не так.

3

Дэнни шёл по лесу, смотря во все глаза, вот только ворона он не видел. Он прислушивался к собственным мыслям, и кроме них в голове на первый взгляд ничего не присутствовало. Он даже представил перед глазами экран телевизора, демонстрирующий канал с перемешивающимися зёрнами «белого шума», представил звук тысячей водопадов, доносившихся до него из воображаемых колонок, расставленных вокруг, а затем он мысленно зажал кнопку уменьшения звука.

Дэнни прибегал к упражнению с телевизором каждый раз, когда подолгу не мог уснуть из-за не унимавшегося сознания, лишь в редких случаях согласного с режимом сна, выдвинутого родителями; белый шум помогал затмить все голоса и образы в голове, и, постепенно убавляя его громкость до нуля, на какое-то время в голове возникала тишина. Только сейчас Дэнни не хотел уснуть, он желал почувствовать то, что называл «голосом». Но его не было, с досадой отметил он, как и птицы, приведшей его в лес.

В лесу, под ветвями, таилась особая тишина, казалось она окутывала Дэнни со всех сторон. Исполинские деревья уходили в самую высь, сосны будто многократно увеличились в размерах, стоило Дэнни углубиться в лес на несколько футов. Или я уменьшился, как Алиса, прогуливающаяся по саду Красной Королевы, усмехнулся он. В просветах шапок крон вырисовывались лабиринты синевы неба, неба яркого и столь далёкого. Сквозь опавшую хвою, усыпавшую землю медным ковром, прорастали папоротники, по форме ассоциирующиеся у Дэнни со вскинутыми хвостами динозавров.

Отдаляясь от дома всё дальше и дальше, Дэнни чувствовал, как нечто гнетущее ослабевает свою хватку, позволяет набрать полные лёгкие воздуха. Однажды он видел по телевизору шоу уличных фокусников, в нём мужчина с лысой головой, блестящей под лос-анджелесским солнцем, выбирался из стеклянной коробки размером едва ли превосходившую корзину для грязного белья, в которую был помещён в наручниках и цепях. Само-собой крышка открылась, лысый мужчина вывалился из коробки, его тело по-прежнему оставалось скрюченным в неестественной позе. Когда лысый мужчина «расправился», как расправляется надувной матрас по мере закачки в него воздуха, он, широко раскрыв рот принялся быстро дышать. Дэнни казалось, он и сам только-только выбрался из некой тесной коробки, не позволявшей сделать полноценный вдох.

Дэнни обернулся назад и, не увидев дома, испытал первородную радость от ощущения свободы. Он достал банан и очистил его, сделав кусок, Дэнни изумлённо проговорил вслух с набитым ртом:

– Это шамый вкушный банан иш когта-лиуо щъетенных!

Маленький банан для человека, и большущий банан для человечества, уже про себя добавил Дэнни и посмеялся.

Не обращая внимания на то, как практически с каждым шагом лес становится менее проходимым, а ветки кустов так и целили в лицо, норовя оцарапать ухо или, что куда опаснее, повредить роговицу глаз, Дэнни продолжал идти. Переступая через заваленные деревья, он представлял себя Индианой Джонсом, исследующим дебри леса в поисках волшебного артефакта, способного спасти мир от любых катаклизмов.

В какой-то момент (он не знал, как давно ушёл из дома – прошло ли десять минут или целый час) Дэнни задался вопросом, не заблудится ли он. Нет, – сразу же ответил он себе твёрдо и непоколебимо. Почему-то он был уверен, что без труда найдёт обратный путь.

Дэнни испытывал прилив энергии (будь он знаком с определением эйфории, назвал бы именно этим словом новые и неописуемо яркие ощущения), казалось, не было такой задачи, с которой ему было не под силу справиться.

Он жалел, что с ним не было сестры, Дэнни хотел, чтобы они шли здесь вместе. Он обязательно возьмёт её с собой завтра, если погода будет такой же хорошей, и если застанет её дома. Дэнни считал, что со старшей сестрой ему повезло. Она никогда не задирала его (Дэнни слышал от ребят в школе, что их старшие братья и сёстры часто так поступают), разрешала брать свои игры для X-Box, дарила отменные подарки на рождество и дни рождения, а если Дэнни случалось заболеть, и он не мог выйти на улицу, Ребекка заглядывала к нему в комнату, прихватив Скрабл или Дженга.