Текст книги "Его прощальный поклон. Архив Шерлока Холмса"

Питерс отворил дверь в прихожую.

– Энни, беги за полицией!

По лестнице прошуршали юбки, парадная дверь отворилась и захлопнулась.

– Времени у нас в обрез, Уотсон, – сказал Холмс. – Идем! И не вздумайте нам мешать, Питерс, будет только хуже. Где гроб, который вам сегодня привезли?

– Зачем вам гроб? Он занят! В нем покойница.

– Я должен ее видеть.

– Никогда! Я не позволю!

– Обойдемся без вашего позволения. – Холмс молниеносно оттолкнул Питерса и вышел в холл. Прямо перед нами была полураскрытая дверь. Мы вошли. В столовой под тускло горящими рожками газовой люстры стоял на столе гроб. Холмс прибавил света и поднял крышку. Жалкое, иссохшее существо лежало на дне глубокого гроба. Яркий свет упал на старое, сморщенное лицо. Ни болезнь, ни голод, ни самые зверские истязания не могли бы превратить все еще красивую, цветущую женщину, какой была леди Фрэнсис, в эту дряхлую развалину. Изумление на лице Холмса сменилось радостью.

– Слава Богу! – воскликнул он. – Это не она!

– Да, на этот раз вы жестоко ошиблись, мистер Холмс, – раздался голос Питерса, вошедшего в столовую следом за нами.

– Кто эта женщина?

– Могу рассказать, если это вас так интересует. Эта женщина – старая няня моей жены, зовут ее Роза Спенсер, мы взяли ее из Брикстонской богадельни, привезли сюда, пригласили доктора Хорсома – он живет на Фирбэнк-Виллас, дом 13, не забудьте записать, мистер Холмс! – окружили ее заботой, как велел нам наш христианский долг. На третий день она скончалась. В свидетельстве написано «от старческого маразма», но ведь это всего лишь мнение врача – вам, мистер Холмс, разумеется, истинная причина ее смерти известна лучше, чем кому бы то ни было! Мы обратились к фирме «Стимсон и К^о» на Кеннингтон-роуд, похороны состоятся завтра в восемь часов утра. Попробуйте придраться хоть к чему-нибудь! Признайтесь, мистер Холмс, вы остались в дураках. Много бы я дал, чтобы сфотографировать вашу физиономию, когда вы так воинственно ринулись к гробу и вместо леди Фрэнсис увидели в нем убогую девяностолетнюю старушку!

Холмс с обычным своим спокойствием стоял под градом насмешек, которые обрушил на него Питерс, только кулаки его гневно сжались.

– Я продолжаю обыск.

– Ну, это мы еще посмотрим! – закричал Питерс, и в это время в прихожей раздался женский голос и тяжелые шаги. – Сюда, господа! Эти люди силой ворвались в мой дом, и я никак не могу заставить их уйти. Пожалуйста, помогите мне!

Сержант и констебль встали на пороге столовой. Холмс вынул из бумажника визитную карточку.

– Вот мое имя и адрес. А это мой друг – доктор Уотсон.

– Да что вы, сэр, зачем нам ваша карточка, мы ли вас не знаем! – сказал сержант. – Но только без ордера вам здесь оставаться нельзя.

– Знаю, что нельзя.

– Арестуйте его! – крикнул Питерс.

– Мы знаем, где найти этого джентльмена, если он нам понадобится, – величественно ответствовал сержант. – Но все-таки вам придется уйти, мистер Холмс.

– Да, Уотсон, нам придется уйти.

Через минуту мы снова были на улице. Холмс казался спокоен, как всегда, я же весь пылал от гнева и унижения. Сержант вышел с нами.

– Вы уж извините, мистер Холмс. Что поделаешь – закон.

– Все правильно, сержант, вы не могли поступить иначе.

– Конечно, вы туда не пришли бы зря, я понимаю. Если я могу вам чем помочь…

– Пропала женщина, сержант, и мы подозреваем, что ее скрывают в этом доме. Я с минуты на минуту жду ордера.

– Так я с них глаз не спущу, мистер Холмс, и, если что, сейчас же дам вам знать.

Было всего девять часов, и мы с Холмсом, не теряя ни минуты, пустились в путь. Первым делом мы направились в Брикстонскую богадельню и узнали, что несколько дней назад туда действительно пришла супружеская пара, выразившая желание взять к себе впавшую в детство старуху, когда-то бывшую у них в услужении, как они заявили. Получив разрешение, они увезли ее домой. Когда мы сказали, что старуха умерла, никто в богадельне не удивился.

Следующий наш визит был к доктору Хорсому. Он рассказал, что накануне днем его вызвали к больной, которая, как он установил, умирала от старческой слабости. На его глазах она и испустила дух. Он составил свидетельство по всей форме и подписал.

– Уверяю вас, конец этой женщины был самый естественный, какие бы то ни было подозрения просто неоправданны, – заключил он.

Ничего необычного в доме он не заметил, только, пожалуй, немного странным показалось, что люди с таким достатком живут без прислуги. Вот все, что удалось нам узнать от доктора Хорсома.

Наконец мы направились в Скотленд-Ярд. Оказалось, что при оформлении ордера возникли какие-то трудности, дело затягивалось: подпись судьи можно будет получить не раньше утра. Если мистер Холмс зайдет завтра к девяти, он может поехать с инспектором Лестрейдом и присутствовать при аресте.

Больше никаких событий в тот день не произошло, не считая полночного визита нашего приятеля-сержанта, который пришел рассказать, что в темных окнах дома на Полтни-сквер несколько раз мелькал какой-то свет, но что никто не выходил и не входил. Нам оставалось только набраться терпения и ждать утра.

Шерлок Холмс был слишком расстроен, чтобы беседовать, и слишком взволнован, чтобы спать. Я ушел к себе, а он остался в гостиной. Сдвинув темные густые брови, он сидел в кресле, барабанил по его ручке длинными нервными пальцами, курил одну сигарету за другой и искал, искал ключ к разгадке. Несколько раз ночью я слышал его шаги. Утром, когда я уже умывался, он ворвался ко мне в комнату бледный, с ввалившимися щеками, ни на миг не сомкнувший глаз.

– Когда похороны? В восемь, да? Сейчас двадцать минут восьмого, – отрывисто заговорил он. – Куда девался разум, который Господь Бог вложил в мою голову? Скорей, Уотсон, скорей! Ведь сейчас решается: жизнь или смерть, и сто против одного за смерть! Если мы опоздаем, я никогда, никогда себе не прощу!

Не прошло и пяти минут, как мы мчались в кебе по Бейкер-стрит. Но когда мы подъезжали к Парламенту, Биг-Бен показывал без двадцати пяти восемь, а на углу Брикстон-роуд стрелка подошла к восьми! Однако мы оказались не единственные опоздавшие. В восемь часов десять минут кебмен осадил взмыленную лошадь возле крыльца, у которого все еще стоял катафалк, и из двери трое рабочих выносили гроб. Холмс кинулся вперед и преградил им путь.

– Стойте! – закричал он, упершись рукой в грудь первого носильщика. – Немедленно несите гроб назад!

– Какого дьявола вам здесь нужно?! Где ваш ордер, покажите сейчас же! – разъяренно заревел из холла багровый Питерс.

– Ордер подписан. Гроб останется в доме, пока он не прибудет!

Властный голос Холмса произвел на людей впечатление. Питерс незаметно юркнул в какую-то дверь, а они понесли гроб обратно.

– Скорей, скорей, Уотсон! Вот отвертка! – прерывающимся голосом командовал Холмс. – Вы тоже берите отвертку. Если через минуту крышка будет сорвана, получите соверен, друзья. Никаких вопросов! Быстрей, быстрей! Так, хорошо! Еще один шуруп… последний. Приналяжем все вместе! Ага, идет, идет! Уф, наконец-то!

Впятером мы сорвали крышку, и в тот же миг нас оглушил тяжелый вязкий запах хлороформа. Голова покойницы была обложена толстым слоем ваты, пропитанной наркотиком. Холмс сбросил ее, и мы увидели прекрасное тонкое лицо женщины лет сорока. Холмс обхватил ее за плечи и посадил.

– Она жива, Уотсон? Неужели мы опоздали? Неужели все кончено?!

Полчаса мне казалось, что все действительно кончено. Я боялся, что недостаток воздуха и ядовитые пары хлороформа задушили последнюю искру жизни и все наши усилия напрасны. Мы впрыскивали ей эфир, делали искусственное дыхание и вообще все, что предписывает в таких случаях современная медицина, и наконец веки ее слабо дрогнули, поднесенное к губам зеркало затуманилось – жизнь возвращалась!

У крыльца остановился кеб. Холмс поднял штору и выглянул из окна.

– Явился Лестрейд с ордером, – сказал он, – только птички его уже упорхнули… А вот, – продолжал он, прислушиваясь к быстрым шагам по коридору, – идет человек, который поможет леди Фрэнсис лучше, чем мы. Здравствуйте, мистер Грин! Чем скорее мы увезем отсюда леди Фрэнсис, тем лучше. А похороны пусть идут своим чередом, только теперь эта бедная старушка, которая все еще лежит в гробу, совершит свой последний путь одна.

– Если вы захотите включить этот эпизод в свою хронику, милый Уотсон, – говорил мне в тот вечер Холмс, – приведите его как пример временного затмения, которое может поразить даже самый трезвый ум. Ни один смертный не застрахован от таких промахов, но уважения достоин тот, кто способен вовремя понять их и исправить. Мне кажется, я вправе причислить себя к таким людям. Всю ночь меня сегодня преследовала мысль, что была ведь, была какая-то деталь, которой я не придал должного значения, что-то не совсем обычное, какое-то слово, движение, взгляд… И когда уже рассвело, я вдруг вспомнил – ответ жены гробовщика! Она сказала: «Ведь делать пришлось по особому заказу, вот мастера и задержались». Они говорили о гробе. Гроб делали по особому заказу. Значит, делали по особым размерам. Но зачем? Зачем? И тогда я как будто снова увидел высокие стенки гроба и на самом его дне маленькую жалкую фигурку. Зачем для такого маленького трупа заказали такой большой гроб? Да чтобы осталось место еще для одного!.. Оба похоронят по одному свидетельству. Все было с самого начала ясно как день, только я-то как будто ослеп! В восемь часов леди Фрэнсис в гробу положат на катафалк. Единственная наша надежда – задержать гроб, пока его еще не вынесли из дому. Предположение, что она еще жива, было равнозначно безумию, но безумие-то и спасло все. Насколько мне известно, эти люди никогда не совершали убийства. Я подозревал, что в конце концов они не решатся на него и сейчас. Они похоронят ее, не оставив никаких следов, по которым можно было бы установить причину смерти леди Фрэнсис, и, даже если труп впоследствии эксгумируют, у них все-таки будет шанс выкрутиться. Я надеялся, что именно этими соображениями они и руководствовались. Что было дальше – вы помните, и тот страшный чердак, где негодяи держали бедняжку, вы видели. Сегодня утром они ворвались к ней, усыпили ее хлороформом, отнесли вниз, положили пропитанную хлороформом вату в гроб, чтобы она не проснулась, и завинтили крышку. Гениальный план! Ничего подобного в истории преступлений я еще не встречал. Если нашим приятелям – экс-миссионеру и его супруге – удалось ускользнуть от Лестрейда, их дальнейшая карьера, надо ожидать, ознаменуется не менее блестящими деяниями.

Дьяволова нога[19]19
  © Перевод. С. Скворцов, 2015


[Закрыть]

Время от времени записывая некоторые любопытные обстоятельства и интересные воспоминания, связанные с моей давней и тесной дружбой с мистером Шерлоком Холмсом, я постоянно сталкивался с трудностями, вызванными его собственным отношением к славе. Его угрюмому и циничному характеру всегда претило признание со стороны широкой публики, и после успешного раскрытия очередного дела Холмса чрезвычайно забавляло, когда он приписывал все заслуги какому-нибудь примитивному служаке и с иронической улыбкой выслушивал дружный хор поздравлений, направленных не по адресу. Вот почему в последние годы я чрезвычайно редко публиковал новые записи. Мое участие в некоторых из его приключений всегда являлось привилегией, требовавшей от меня благоразумия и сдержанности.

Именно поэтому я весьма удивился, когда в прошлый вторник получил от Холмса следующую телеграмму (он никогда не посылал писем, если можно было обойтись телеграммой): «Почему бы не рассказать о Корнуоллском ужасе – самом необычном деле в моей практике?»

Я совершенно не представлял, почему Холмс именно сейчас вспомнил об этом событии, однако, опасаясь, как бы он не передумал, я спешно разыскал записи с точными подробностями происшедшего, и теперь спешу представить читателям свой рассказ.

Весной 1897 года железное здоровье Холмса несколько пошатнулось от напряженной работы, что, пожалуй, иногда усугублялось его собственной неосмотрительностью. В марте того года доктор Мур Эйджер с Харли-стрит, познакомившийся с Холмсом при самых драматических обстоятельствах (о которых я, возможно, еще когда-нибудь расскажу), категорически заявил, что знаменитому сыщику необходимо отложить всякую работу и как следует отдохнуть, иначе его ждет полный упадок сил. Холмс нисколько не заботился о своем здоровье, ибо его умственная деятельность совершенно не зависела от физического состояния, но, осознав в конце концов, что скоро вообще не сможет работать, он все же согласился радикально сменить обстановку. И вот ранней весной 1897 года мы поселились в маленьком коттедже возле бухты Полдху, на крайней оконечности полуострова Корнуолл.

Это своеобразное место как нельзя лучше соответствовало угрюмому характеру моего пациента. Из окон нашего беленого домика, высоко стоявшего на поросшем травой мысе, открывался вид на зловещее полукружие залива Маунтс, с давних времен известного как смертельная ловушка для парусников – на его черных скалах и заливаемых волнами рифах встретило свою смерть бесчисленное множество моряков.

При северном бризе залив выглядел совершенно безмятежным и укрытым от бурь, обещая покой и защиту гонимым штормом судам. Но когда с юго-запада внезапно с ревом налетал ураган, судно срывалось с якоря и у подветренного берега, в пене бурунов, начиналась последняя битва. Опытные моряки держались подальше от этого пагубного места.

Суша в окрестностях нашего дома производила такое же удручающее впечатление, как и море. Кругом расстилалась покрытая холмами и болотами тускло-коричневая безлюдная равнина, где лишь по одиноким колокольням можно было угадать, где находятся старинные деревушки. Всюду виднелись следы какого-то древнего племени, которое очень давно вымерло и напоминало о себе лишь странными каменными монументами, неправильной формы могильными курганами с сожженными останками мертвых и необычными земляными сооружениями, наводящими на мысль о доисторических битвах. Очарование этого таинственного места, зловещие призраки забытых племен подействовали на воображение моего друга, и он подолгу гулял по торфяным болотам, в одиночестве предаваясь размышлениям. Холмс также заинтересовался древним корнуоллским языком и, насколько я помню, предполагал, что он сродни халдейскому и во многом заимствован у финикийских торговцев оловом. Он выписал кучу книг по филологии и засел за развитие этой теории, когда вдруг, к моему глубокому сожалению и его нескрываемому восторгу, мы даже в этом царстве грез оказались погруженными в решение проблемы, оказавшейся более сложной, более захватывающей и гораздо более загадочной, чем любая из тех, что заставили нас покинуть Лондон. Наша скромная жизнь и мирный здоровый отдых были грубо нарушены, и нас закружило в водовороте событий, которые потрясли не только Корнуолл, но и всю Западную Англию. Многие читатели, наверно, помнят о «Корнуоллском ужасе», как это тогда называлось, хотя должен сказать, что до лондонской прессы дошли весьма неточные данные. И вот теперь, через тринадцать лет, я наконец могу сообщить публике подлинные подробности этого невероятного происшествия.

Я уже говорил, что редкие колокольни указывали на селения, разбросанные в этой части Корнуолла. Ближайшим из них была деревушка Тридэнник-Уоллас с двумя сотнями жителей, домики которых лепились вокруг древней, поросшей мхом церкви. Священник этого прихода, мистер Раундхей, увлекался археологией, и на этой почве Холмс и свел с ним знакомство. Это был радушный толстяк средних лет, хорошо знавший здешние места. Как-то раз он пригласил нас к себе, и мы познакомились с мистером Мортимером Тридженнисом, состоятельным джентльменом, который увеличивал скудные доходы священника, снимая несколько комнат в его большом, беспорядочно построенном доме. Одинокий священник имел мало общего со своим жильцом – худощавым брюнетом в очках, до того сутулым, что казалось, будто у него действительно есть горб. Помню, что за время нашего короткого визита священник показался нам довольно словоохотливым, а вот постоялец его был до странности немногословен, печален, замкнут; он сидел, не поднимая глаз, видимо, занятый собственными мыслями.

И вот во вторник, шестнадцатого марта, когда мы вместе покуривали после завтрака, собираясь совершить свою ежедневную прогулку на торфяные болота, эти двое внезапно ворвались в нашу маленькую гостиную.

– Мистер Холмс, – взволнованно сказал священник, – ночью произошла ужасная трагедия. Это просто неслыханно! Само Провидение привело вас сюда; во всей Англии вы единственный человек, который сейчас нужен.

Я бросил на назойливого священника не слишком дружелюбный взгляд, но Холмс вынул изо рта трубку и насторожился, как старый гончий пес, услышавший зов охотника. Взмахом руки он предложил гостям сесть, и наш взбудораженный посетитель вместе со своим спутником уселись на диван. Мистер Мортимер Тридженнис владел собой чуть лучше священника, но судорожное подергивание его худых рук и яркий блеск темных глаз показывали, что он также взволнован.

– Кто будет рассказывать – я или вы? – спросил он священника.

– Ну, – сказал Холмс, – поскольку открытие, кажется, сделали вы, а священник узнал об этом уже от вас, то, наверно, вы и рассказывайте.

Я взглянул на кое-как одетого священника и его аккуратного квартиранта и в душе позабавился тому удивлению, которое вызвал на их лицах простой логический вывод Холмса.

– Позвольте мне сначала сказать несколько слов, – начал священник, – и тогда вы сами решите, выслушивать ли вам подробности от мистера Тридженниса или немедленно поспешить к месту этого загадочного происшествия. Так вот, прошлый вечер наш друг провел в гостях у своих братьев Оуэна и Джорджа и сестры Бренды в их доме в Тридэнник-Уорта, что неподалеку от древнего каменного креста на торфяных болотах. Он ушел от них в начале одиннадцатого, до этого они играли в карты в столовой, на обеденном столе, и все были совершенно здоровы и находились в прекрасном настроении. Сегодня утром наш друг, который всегда встает очень рано, пошел перед завтраком прогуляться в ту сторону, где находится дом его родственников, и вдруг его нагнал экипаж доктора Ричардса, который сообщил, что его срочно вызвали в Тридэнник-Уорта. Естественно, мистер Мортимер Тридженнис поехал вместе с ним. Прибыв туда, он обнаружил нечто невероятное. Его сестра и братья сидели вокруг стола точно в тех же позах, в которых он их оставил, перед ними все еще лежали карты, но свечи догорели до самых подставок. Сестра лежала в кресле без признаков жизни, а с обеих сторон от нее сидели братья, которые кричали, пели, хохотали – рассудок оставил их. На лицах всех троих – мертвой женщины и помешавшихся мужчин – застыл невыразимый страх. Больше в доме никого не было, если не считать миссис Портер, их старой кухарки и экономки, которая заявила, что всю ночь крепко спала и ничего не слышала. Ничего не украдено, все вещи на местах, и совершенно непонятно, что могло испугать их настолько, чтобы женщина лишилась жизни, а здоровые мужчины – рассудка. Вот вкратце и все, мистер Холмс, и если вы поможете нам в этом разобраться, вы сделаете великое дело.

До этой минуты я еще надеялся убедить своего друга вернуться к размеренному образу жизни, но стоило мне взглянуть на его сосредоточенное лицо и нахмуренные брови, как стало ясно, что надеяться не на что. Холмс молчал, поглощенный необычайной драмой, нарушившей наш покой.

– Я займусь этим делом, – наконец сказал он. – Насколько я понимаю, случай исключительный. Вы сами-то там были, мистер Раундхей?

– Нет, мистер Холмс. Я сразу же поспешил к вам, чтобы посоветоваться.

– Сколько отсюда до того дома, где произошла эта ужасная трагедия?

– Около мили вглубь побережья.

– Тогда мы отправимся вместе. Но сначала, мистер Мортимер Тридженнис, я должен задать вам несколько вопросов.

Все это время Тридженнис хранил молчание, но я заметил, что внутренне он встревожен куда больше, чем суетливый и разговорчивый священник. Он сидел с бледным искаженным лицом, не отрывая беспокойного взгляда от Холмса, его худые руки были судорожно сжаты. Когда Тридженнис слушал рассказ о чудовищном происшествии, погубившем его семью, его побелевшие губы дрожали, а в темных глазах словно отражалась эта ужасная сцена.

– Спрашивайте обо всем, что хотите, мистер Холмс, – с готовностью сказал он. – Мне тяжело говорить об этом, но я ничего от вас не скрою.

– Расскажите о вчерашнем вечере.

– Ну, мистер Холмс, как уже говорил священник, мы вместе поужинали, а потом мой старший брат Джордж предложил сыграть в вист. Мы сели за карты около девяти часов. В четверть одиннадцатого, когда я собрался уходить, они все сидели за столом, веселые и довольные.

– Кто закрыл за вами дверь?

– Миссис Портер уже легла, так что меня никто не провожал. Я сам захлопнул входную дверь. Окно в комнате, в которой они сидели, было закрыто, но шторы не опущены. Сегодня утром и дверь, и окно выглядели так же, как и вчера, и нет оснований предполагать, что в дом забрался кто-то чужой. И, тем не менее, они сидели, потеряв рассудок от страха, а Бренда лежала, свесив голову через ручку кресла. До конца жизни не забыть мне этой сцены.

– Факты, которые вы излагаете, просто поразительны, – сказал Холмс. – Но, как я понимаю, у вас нет никаких предположений о причине происшедшего?

– Это происки дьявола, мистер Холмс! – воскликнул Мортимер Тридженнис. – Это действие потусторонней силы. В комнату проникло нечто такое, что лишило всех рассудка. Разве человеку это под силу?

– Ну, если человеку такое не под силу, то, боюсь, и разгадка окажется мне не под силу, – заметил Холмс. – Однако прежде чем принять вашу версию, мы должны исчерпать все естественные объяснения. Что касается вас, мистер Тридженнис, то вы, как я понял, в чем-то не поладили со своими родными – ведь вы жили отдельно, верно?

– Да, мистер Холмс, но все это давно забыто. В свое время нашей семье принадлежали оловянные рудники в Редруте, но потом мы продали предприятие и, получив возможность жить безбедно, отошли от дел. Не стану отрицать – при распределении денег между нами возникли некоторые осложнения, но что было, прошло, и мы снова стали лучшими друзьями.

– Возвращаясь к событиям того вечера, который вы провели вместе, – не припомните ли вы что-нибудь, что могло бы пролить свет на эту трагедию? Подумайте как следует, мне поможет любая зацепка.

– Нет, сэр, ничего не могу припомнить.

– Ваши родные были в обычном настроении?

– Лучше не бывает.

– Они были нервными людьми? У них когда-нибудь бывало предчувствие надвигающейся опасности?

– Нет, никогда.

– Больше вы ничем не можете мне помочь?

Мортимер Тридженнис на миг задумался.

– Я вспомнил одну вещь, – наконец сказал он. – Когда мы играли в карты, я сидел спиной к окну, а Джордж, мой партнер – лицом. Я заметил, что он пристально смотрит мне через плечо, и тоже обернулся и посмотрел. Штора была поднята, хотя окно закрыто, и я разглядел только кусты на лужайке; на миг мне показалось, что там что-то двигается. Я даже не понял, человек это или животное, – лишь подумал, что там кто-то есть. Когда я спросил брата, куда он смотрит, он ответил, что у него возникло то же ощущение. Вот и все, что я могу сказать.

– И вы не попытались выяснить, что там такое?

– Нет, я не придал этому значения.

– Значит, когда вы уходили, у вас не было дурного предчувствия?

– Ни малейшего.

– Мне не совсем понятно, как вы узнали эту новость в столь ранний час.

– Я рано встаю и обычно до завтрака гуляю. Сегодня утром я едва успел выйти из дома, как меня нагнала коляска доктора. Он сказал, что старая миссис Портер прислала за ним мальчишку и срочно требует его туда. Я вскочил в коляску, и мы поехали. Там мы сразу бросились в эту ужасную комнату. Свечи и камин давно погасли, и они до самого рассвета сидели в темноте. Доктор сказал, что Бренда умерла не меньше шести часов назад. Следов насилия не было. Она лежала, свесившись через ручку кресла, с таким жутким выражением на лице! Джордж и Оуэн распевали обрывки песен и что-то невнятно бормотали, как две больших обезьяны. О, это было ужасно! Мне стало нехорошо, а доктор побелел как полотно. У него случилось нечто вроде обморока, он прямо-таки упал в кресло и едва не умер у нас на руках.

– Поразительно… просто поразительно, – поднявшись на ноги, сказал Холмс и взялся за шляпу. – Думаю, нам следует безотлагательно отправиться в Тридэнник-Уорта. Должен признаться, мне редко встречалось дело, которое на первый взгляд казалось бы столь необычным.

В то утро наше расследование не увенчалось особым успехом. Зато его начало было отмечено инцидентом, который произвел на меня самое гнетущее впечатление. Мы направлялись к месту происшествия по узкой проселочной дороге. Услышав дребезжание движущейся навстречу кареты, мы посторонились, чтобы ее пропустить. Когда она поравнялась с нами, за стеклом показалось оскаленное перекошенное лицо. Эти остановившиеся глаза и скрежещущие зубы промелькнули мимо нас, как кошмарное видение.

– Мои братья! – весь побелев, воскликнул Мортимер Тридженнис. – Их увозят в Хелстон.

В ужасе мы смотрели вслед громыхающей по дороге черной карете, затем снова направились к зловещему дому, где их постигла такая странная судьба.

Это был просторный светлый дом, скорее вилла, чем коттедж, с большим садом, где благодаря мягкому корнуоллскому климату уже показались весенние цветы. В этот сад и выходило окно гостиной, куда, по мнению Мортимера Тридженниса, проник злой дух, в одно мгновение поразивший сознание всех присутствующих. Прежде чем подняться на крыльцо, Холмс медленно и задумчиво прошелся по дорожке и между клумбами. Помню, он был так поглощен своими мыслями, что споткнулся о лейку, которая опрокинулась на садовую дорожку, облив нам ноги. В доме нас встретила пожилая экономка, миссис Портер, которая вела здесь хозяйство с помощью молоденькой служанки. Она с готовностью ответила на все вопросы Холмса. Нет, ночью она ничего не слышала. В последнее время все ее хозяева были в прекрасном настроении: она никогда не видела их такими веселыми и довольными. Когда она зашла утром в комнату и увидела их за столом, то от ужаса упала в обморок. Немного придя в себя, она распахнула окно, чтобы впустить утренний воздух, и бросилась на дорогу, где нашла деревенского мальчишку и послала его за доктором. Хозяйка сейчас лежит наверху, в своей спальне. А братьев отправили в сумасшедший дом; четверо мужчин еле справились с ними, усаживая их в карету. А она сама и до завтра не останется в этом доме – сегодня же уедет в Сент-Айвз к своим родным.

Мы поднялись наверх и осмотрели тело. Мисс Бренда Тридженнис некогда была очень красивой девушкой, но сейчас ее возраст приближался к сорока годам. Даже после смерти она была прекрасна, но тонкие черты ее лица хранили печать ужаса. Из спальни мы спустились в гостиную, где и произошла эта невероятная трагедия. На каминной решетке все еще лежала зола. На столе стояли четыре оплывшие догоревшие свечи, по его поверхности были разбросаны карты. Стулья были отодвинуты к стенам, но все остальное сохранялось в том виде, в каком находилось вчера вечером. Холмс расхаживал по комнате своими легкими быстрыми шагами; он садился на стулья, передвигал их и расставлял так, как они стояли накануне. Он проверял, какую часть сада можно рассмотреть, он обследовал пол, потолок, камин; но я ни разу не заметил ни внезапного блеска в его глазах, ни сжатых губ, которые подсказали бы мне, что в этой кромешной тьме забрезжил какой-то свет.

– А зачем затопили камин? – вдруг спросил он. – Что, в этой маленькой комнате весенними вечерами всегда топили камин?

Мортимер Тридженнис пояснил, что в тот вечер было холодно и сыро. Поэтому, когда он пришел, затопили камин.

– Что вы собираетесь теперь делать, мистер Холмс? – спросил он.

Улыбнувшись, мой друг положил руку мне на плечо.

– Пожалуй, Уотсон, я все-таки возобновлю ту практику отравления табаком, которую вы столь часто и столь справедливо осуждаете, – сказал он. – С вашего разрешения, джентльмены, сейчас мы вернемся в свой коттедж, ибо я сомневаюсь, что здесь можно найти что-либо новое. Я обдумаю все факты, мистер Тридженнис, и если мне что-нибудь придет в голову, обязательно извещу вас и священника. А пока позвольте пожелать вам всего доброго.

Даже после того, как мы вернулись в Полдху-коттедж, Холмс не сразу нарушил сосредоточенное молчание. Он забрался с ногами в глубокое кресло, изможденное лицо аскета едва виднелось за голубыми клубами табачного дыма; черные брови сошлись к переносице, лоб наморщен, отсутствующий взгляд устремлен куда-то вдаль. Наконец он отложил трубку и вскочил на ноги.

– Нет, Уотсон, так дело не пойдет! – со смехом сказал он. – Давайте лучше пройдемся вдоль скал и поищем кремневые стрелы. Сейчас мы скорее найдем их, чем ключ к этой загадке. Заставлять мозг работать, когда нет достаточного материала, все равно что перегружать мотор. Он просто разлетится на куски. Морской воздух, солнце и терпение, Уотсон, а все остальное приложится.

– Теперь давайте спокойно обсудим наше положение, Уотсон, – продолжал он, когда мы вместе обходили скалы. – Нужно систематизировать то очень немногое, что нам точно известно, чтобы потом поставить на место новые факты, когда они появятся. Прежде всего, мы оба не можем согласиться с тем, что это происки дьявола, который подобным образом вмешивается в дела людей. Давайте полностью выбросим это из головы. Что ж, прекрасно. Тогда остаются три несчастные жертвы некоей сознательной или бессознательной деятельности человека. От этого и будем отталкиваться. Теперь посмотрим, когда это случилось. Если верить Мортимеру Тридженнису, то, очевидно, сразу после его ухода. Это очень важный момент. Вероятно, все произошло в следующие несколько минут. Карты еще на столе. Обычно в это время хозяева уже лежат в постели. Но тут они продолжают сидеть, не изменив положения и даже не отодвинув стулья. Итак, повторяю: это произошло сразу после его ухода и не позднее одиннадцати часов вечера.

Следующий очевидный шаг – выяснить, что делал Мортимер Тридженнис после того, как вышел из комнаты. Это было нетрудно, и он как будто вне подозрений. Хорошо зная мои методы, вы, конечно, догадались, что неуклюжая уловка с лейкой понадобилась мне для того, чтобы получить как можно более четкий отпечаток его ноги. На сыром песке след Тридженниса прекрасно отпечатался. Вчера вечером, как вы помните, тоже было сыро, и я, получив нужный образец, легко проследил его перемещения. Судя по всему, он быстро направился к дому священника.