Текст книги "Его прощальный поклон. Архив Шерлока Холмса"

«Я терпеливо слушала вас, мистер Холмс, – сказала она. – И это ничуть не повлияло на мое решение, как я и предупреждала. Я осознаю, что у Адельберта, моего жениха, была бурная жизнь и что это вызвало ненависть к нему и несправедливое осуждение со стороны многих. Вы последний, от кого я согласилась выслушать всю эту клевету. Возможно, вы действительно желаете мне только добра, хотя я и знаю, что вы платный агент и что с тем же успехом вас мог бы нанять сам барон в каких-то своих целях. Но поймите раз и навсегда: я люблю его, а он любит меня, и все прочее имеет не больше значения, чем чириканье птичек за окном. И если когда-то эта благородная натура оступалась, возможно, я ниспослана ему свыше, чтобы удержать и уберечь его от подобных шагов в дальнейшем. И еще я не понимаю, – тут она взглянула на мою спутницу, – зачем здесь эта молодая дама».

Я уже собирался ответить, но тут наша девочка так и взвилась. Нет более подходящего сравнения для этих двух женщин, чем лед и пламень.

«Сейчас скажу, кто я такая! – воскликнула мисс Уинтер, вскакивая с кресла, и лицо ее исказилось от гнева. – Я его последняя любовница. Я одна из доброй сотни тех женщин, кого он соблазнил, использовал, растлил, а потом выбросил как ненужный хлам. Точно так же он поступит и с вами. Только вместо грязной помойки вас, возможно, ждет могила. Кстати, может, это и к лучшему. Вы глупая женщина, вот что я вам скажу, и, если выйдете замуж за этого типа, вам конец. Разбитое сердце или свернутая шея, не важно, но рано или поздно он расправится с вами. Я говорю так вовсе не из любви к вам. Лично мне плевать, что с вами будет. Я делаю это потому, что ненавижу его, хочу отплатить ему за то, что он сделал со мной. И не смотрите на меня так, благородная леди, потому что вы сами можете пасть еще ниже, чем я».

«Я предпочла бы не обсуждать все эти вопросы, – холодно заметила мисс де Мервилл. – Позвольте сказать лишь одно. Мне известно о трех эпизодах из жизни моего жениха, когда он имел несчастье связаться с интриганками, и я знаю, как он сожалеет об этом».

«Три эпизода! – воскликнула мисс Уинтер. – Ну и дура же вы! Самая настоящая дура!»

«Мистер Холмс, я бы просила вас положить конец этому бесполезному разговору, – сказала наша леди своим ледяным голосом. – Я приняла вас по просьбе отца, только из уважения к нему, но не намерена и дальше слушать эту сумасшедшую».

И тогда мисс Уинтер бросилась на нее со словами проклятия, и, если бы я не перехватил вовремя ее руку, она вцепилась бы мисс Мервилл в волосы. Я потащил ее к двери и усадил в кеб, пытаясь избежать публичного скандала. Бедняжка дрожала от ярости. В тот момент я и сам испытывал гнев, Уотсон, ибо ледяное спокойствие и самоуверенность мисс Мервилл, которую мы пытались спасти, взбесили меня. Ну вот, теперь вы знаете, как обстоят дела. Совершенно очевидно, что я должен предпринять новый упреждающий ход, иначе ничего из этой затеи не выйдет. Буду и дальше держать вас в курсе, Уотсон, ибо становится все более очевидным, что и вам придется сыграть свою роль в этой истории. Хотя, возможно, следующий шаг никак не будет связан с нами.

Так оно и случилось. Вот только удар последовал от противника. Именно от него, ибо я никогда не поверил бы, что на такое способна хорошо воспитанная леди. Я стоял на тротуаре, смотрел на надпись в рамочке и чувствовал, что холодею от ужаса. Произошло это между Гранд-отелем и станцией Чаринг-Кросс, где одноногий торговец вечерними газетами разложил на прилавке свой товар. Вышли они через два дня после нашего последнего разговора с Холмсом. Там, на первой полосе, черным по белому было написано следующее:

ПОПЫТКА ПОКУШЕНИЯ

НА ШЕРЛОКА ХОЛМСА

Думаю, я простоял как вкопанный несколько мгновений. Затем каким-то воровским жестом, точно не заплатил за газету, схватил ее с прилавка и, остановившись у дверей аптеки, развернул и прочитал сообщение. Вот что там говорилось:

«С прискорбием сообщаем, что сегодня утром мистер Шерлок Холмс, хорошо известный частный детектив, стал жертвой опасного покушения на его жизнь. Подробности в настоящий момент неизвестны, но произошло это около двенадцати на Риджент-стрит, возле кафе „Ройял“. На мистера Холмса набросились двое мужчин с палками, нанесли ему удары по голове и телу, после чего пострадавший был отправлен в госпиталь Чаринг-Кросс. По свидетельству врачей, он получил серьезные телесные повреждения. Однако позже врачи сочли, что прямой угрозы жизни нет, уступили настойчивым просьбам мистера Холмса и разрешили ему отправиться домой на Бейкер-стрит. Согласно показаниям свидетелей, нападавшие были одеты прилично, как подобает джентльменам. Скрылись они до прибытия полиции, пройдя через кафе „Ройял“, выходившее с другой стороны на Гласс-Хаус-стрит. Вне всякого сомнения, нападавшие принадлежат к криминальным кругам, часто терпевшим урон благодаря действиям гениального сыщика».

Полагаю, незачем говорить, что, пробежав глазами статью, я тут же остановил кеб и поспешил на Бейкер-стрит. В холле я столкнулся лицом к лицу с сэром Лесли Оукшоттом, знаменитым хирургом, чья двухместная карета поджидала у обочины.

– Непосредственной опасности нет, – сказал он мне. – Две рваные раны головы, множественные ушибы и синяки. Пришлось наложить несколько швов. Я ввел ему морфин. А в остальном главное – покой, полный покой. Впрочем, так уж и быть, разрешаю зайти к нему на пять минут, не больше.

Получив разрешение от этого лондонского светила, я тут же прошмыгнул в полутемную комнату. Страдалец не спал, и я услышал, как он хриплым шепотом произнес мое имя. Шторы были задернуты, но луч света все же пробивался в комнату, и я увидел, что голова моего друга перевязана. На белых бинтах расплывалось розоватое пятно. Я присел рядом и опустил голову.

– Ну что вы так убиваетесь, Уотсон, – укоризненно пробормотал он слабым голосом. – Все не так плохо, как кажется. Раны пустяковые.

– Слава Богу хоть за это! – с чувством воскликнул я.

– Сами знаете, я могу за себя постоять. И точно справился бы с одним. Но там был еще второй, это и подвело.

– Что я могу сделать для вас, Холмс? Вне всякого сомнения, организовал нападение этот дьявол! Вы только скажите, тут же пойду и размозжу ему голову!

– Добрый верный мой старина Уотсон! Нет, мы не должны ничего предпринимать, пусть полиция ловит этих хулиганов. Но отступление их было подготовлено заранее, точно вам говорю. Надо выждать. У меня уже есть план. Прежде всего необходимо пустить слух о том, что у меня тяжелое состояние. Ведь за новостями пресса явится к вам. Сгустите краски, Уотсон. Скажите им, что я вряд ли протяну еще неделю, что у меня сотрясение мозга, горячка, короче, говорите все, что считаете нужным. Только смотрите не переиграйте.

– Но сэр Лесли Оукшотт…

– Не беспокойтесь, я с ним уже договорился.

– Что-нибудь еще?

– Да. Скажите Шинвелу Джонсону, чтобы спрятал девушку. Эти красавчики наверняка открыли охоту и на нее. Знают, что она со мной в деле. Если уж на меня осмелились напасть, так на нее тем более. И не медлите. Сделайте это сегодня же!

– Прямо сейчас и пойду. Что еще?

– Положите на столик трубку и кисет, ну, знаете, в виде персидской туфельки. Вот так, спасибо. И заходите утром, будем разрабатывать новый план.

В тот же день я попросил Джонсона отвезти мисс Уинтер куда-нибудь на окраину и спрятать в надежном месте.

На протяжении шести дней для общественности создавалось впечатление, что Холмс на пороге смерти. Все публикуемые в газетах бюллетени о его здоровье носили самый мрачный характер. Я же навещал его и знал, что дела обстоят вовсе не так скверно. Крепкое сложение и сильная воля творили чудеса. Друг мой быстро поправлялся, порой я подозревал, что он здоровее, чем делает вид даже передо мной, такова уж была натура этого человека, скрытного и загадочного по своей природе, а это порой приводило к самым драматическим последствиям. Мне, самому близкому его другу, приходилось строить догадки по поводу того, что он замышляет. Холмс придерживался аксиомы, что самый безопасный тот план, который придумал он. Да, я был ближе ему, чем кто-либо другой на этом свете, и, однако, постоянно ощущал разделявшую нас пропасть.

На седьмой день Холмсу сняли швы, и тем же вечером в газетах появилось сообщение, будто у него развилось рожистое воспаление. В тех же газетах было опубликовано объявление, которое мне пришлось довести до сведения моего друга. А все потому, что среди пассажиров судна «Руритания», принадлежавшего судоходной компании «Кьюнард», которое отплывало в пятницу из Ливерпуля, был зарегистрирован барон Адельберт Грюнер. Он отправлялся в Соединенные Штаты уладить важное финансовое дело и по возвращении собирался сочетаться браком с мисс Вайолет де Мервилл, единственной дочерью… и так далее, и тому подобное. Холмс выслушал эти новости с самым непроницаемым и сосредоточенным видом, а бледное лицо его побелело еще больше, из чего я сделал вывод, что известие это сильно его расстроило.

– В пятницу! – воскликнул Холмс. – Выходит, у нас остается всего три дня. Негодяй хочет обезопасить себя. Но ничего у него не выйдет, Уотсон! Клянусь всеми святыми, не выйдет! Так, Уотсон, теперь вы должны кое-что сделать для меня.

– Всегда к вашим услугам, Холмс.

– В таком случае следующие двадцать четыре часа вам придется провести за изучением китайского фарфора.

Он ничего не объяснил, а я не стал спрашивать. Из долгого опыта общения с ним я знал: мудрость в терпении и послушании. Но затем, выйдя на Бейкер-стрит, я принялся ломать голову над тем, как, черт побери, выполнить столь странный приказ. Я отправился прямиком в Лондонскую библиотеку на Сент-Джеймс-сквер, где обратился к доброму старому другу каталогу, а затем, взяв несколько увесистых томов, поехал домой.

Не поймите превратно, дорогой читатель, мне вовсе не хочется представать перед вами в образе большого знатока фарфора и керамики. Но на протяжении всего вечера, ночи, а затем и утра, с краткими перерывами на отдых, я впитывал знания и старался запомнить как можно больше имен и названий. Выучил все пробирные клейма великих мастеров, секреты девизов правления, росписи Хан-у, оценил красоту форм Юн-ло, ознакомился с иероглифами Тан-ин и достоинствами предметов, относящихся к так называемому периоду примитивизма Сун и Юань. И явился вечером к Холмсу, обогащенный всеми этими многообразными знаниями. Он вопреки газетным утверждениям уже вставал с постели и встретил меня хоть и с забинтованной головой, но в своем любимом кресле.

– Как это понимать, Холмс?! – воскликнул я. – Ведь если верить газетам, вы при смерти.

– Именно это впечатление я и хотел создать. Итак, Уотсон, вы усвоили урок?

– По крайней мере пытался.

– Прекрасно. Можете поддержать интеллигентную беседу, если речь зайдет о фарфоре?

– Надеюсь, да.

Холмс поднял крышку небольшой коробочки и извлек из нее какой-то маленький предмет, тщательно завернутый в кусок тонкого шелка восточной расцветки. Развернул, и я увидел прелестное маленькое блюдце изумительного темно-синего цвета.

– Только осторожнее, Уотсон. Это фарфор «яичная скорлупа» династии Мин. Даже на «Кристис» никогда еще не выставляли изделия столь изумительной работы. Полный сервиз стоит целое состояние и достоин короля. Вообще-то сомнительно, чтобы полный набор существовал где-либо, кроме императорского дворца Пекина. Истинный ценитель сойдет с ума при виде этого раритета.

– И что прикажете мне с ним делать?

Холмс протянул мне визитную карточку. На ней было напечатано: «Доктор Хилл Бартон, 369, Хаф-Мун-стрит».

– Сегодня вечером вы зоветесь именно так, Уотсон. Позвоните барону Грюнеру. Я уже знаю некоторые его привычки, к половине девятого он должен освободиться. Перед этим пошлем ему записку, предупреждающую о вашем звонке. Скажете, что у вас есть редчайший образчик фарфора династии Мин. По легенде вы врач, так что эту часть роли вам будет сыграть нетрудно. К тому же вы коллекционер. Вам этот раритет достался по случаю, и вы хотите показать его барону, поскольку наслышаны о его интересах. Ну и предложите ему купить раритет. За хорошие деньги.

– За сколько?

– Правильно сделали, что спросили, Уотсон. Вы непременно выдали бы себя, если бы не знали, что почем в этой сфере. Это блюдце принес мне сэр Джеймс, а он получил его, как я понимаю, из коллекции своего клиента. Если скажете, что ничего равного этому блюдцу по ценности в мире нет, это не будет преувеличением.

– Тогда, наверное, стоит предложить, чтобы его оценил эксперт?

– Отличная идея, Уотсон! Вы сегодня просто в ударе. Предложите проконсультироваться в «Сотбис» или «Кристис». Сделайте вид, что сами цены назначить не можете, из деликатности.

– А что, если он не захочет меня принять?

– Захочет, еще как захочет. У него мания коллекционирования в самой острой форме, особенно в том, что касается его любимого фарфора, где он признанный авторитет. Присядьте, Уотсон, я продиктую вам письмо. Ответ не обязателен. Просто предупредите о цели и времени своего визита.

Письмо получилось замечательное, краткое, вежливое и интригующее. Отправили мы его с посыльным. Тем же вечером с драгоценным блюдцем в руках и карточкой доктора Хилла Бартона в кармане я отправился в гости к барону.

Красивый дом и вся окружающая обстановка указывали на то, что барон Грюнер, как и говорил сэр Джеймс, человек весьма состоятельный. Длинная извилистая аллея, обсаженная кустарником редких пород, привела меня к просторной, усыпанной гравием площадке перед домом. Ее украшали статуи. Имение было построено владельцем южноафриканских золотых копий еще во времена великого бума, и длинный, хоть и невысокий дом с башенками по углам – сущий кошмар архитектора – впечатлял размерами и основательностью. Встретил меня лакей, походящий величием и строгостью на епископа, затем препоручил слуге в бархатных туфлях, а тот проводил меня к барону.

Хозяин дома стоял у огромного резного буфета, где хранилась часть его коллекции. Когда я вошел, он обернулся; в руке у него была небольшая коричневая ваза.

– Прошу вас, присаживайтесь, доктор, – сказал он. – Вот, любуюсь своими сокровищами и размышляю, чего мне еще не хватает. Возможно, вас заинтересует эта ваза династии Тан; она датируется седьмым веком. Уверен, вам еще не случалось видеть столь замечательную работу и богатую глазурь. Вы принесли с собой вещь, о которой упоминали?

Я осторожно распаковал блюдце и протянул ему. Грюнер уселся за письменный стол, придвинул поближе лампу, поскольку на улице уже темнело, и начал внимательно рассматривать вещицу. Я же разглядывал его лицо, освещенное желтоватым светом.

Да, он действительно был так хорош собой, что вполне заслужил в Европе репутацию красавца. Средний рост, не слишком крупный, но грациозный, в каждом движении сквозит энергия и живость. Лицо смуглое, с восточным колоритом, большие продолговатые и темные глаза, несомненно, обладающие для женщин огромной притягательной силой. Волосы и усы иссиня-черные, усы короткие, с заостренными концами и нафабренные. Черты лица правильные и довольно приятные, за исключением тонких губ. Если я и представлял себе рот убийцы, то он, по моим понятиям, должен был выглядеть именно так. В очертаниях этих губ угадывались жестокость, несгибаемая воля и неукротимая злоба. Напрасно ему посоветовали загнуть кончики усов вверх, лучше бы он замаскировал свои злые губы, чтобы они не внушали опасений потенциальным жертвам. А вот голос очень приятный и манеры обворожительные. На вид я дал бы Грюнеру лет тридцать с небольшим, хотя впоследствии выяснилось, что ему сорок два.

– Изумительно… просто потрясающе! – сказал он, помолчав. – Так вы говорите, у вас есть набор из шести предметов? Странно, право, что я никогда прежде даже не слышал о столь великолепных образцах. Знаю лишь, что в Англии находится всего один предмет, подобный этому, но он в частной коллекции и на продажу его вряд ли выставят. Осмелюсь задать вам нескромный вопрос, доктор Хилл Бартон, откуда у вас эта вещица?

– Разве это имеет значение? – с самым беззаботным видом ответил я. – Вы же сами видите, это не подделка. А что касается цены… тут можно пригласить эксперта.

– Очень странно… – протянул Грюнер, и темные глаза его подозрительно блеснули. – Имея дело с такой ценностью, человек, естественно, хочет знать о ее происхождении, не вижу здесь ничего необычного. Да, вещь подлинная, это несомненно. Но допустим, я должен учитывать все обстоятельства: вдруг позже выяснится, что вы не имели никакого права продавать ее?

– Гарантирую, это вам не угрожает.

– Вопрос о том, чего стоят ваши гарантии, остается открытым.

– Мои банкиры дадут такую гарантию.

– Хорошо. С этим ясно. И все же появление данной вещицы кажется мне довольно необычным.

– Вы вольны заключить сделку или отказаться от нее, – равнодушно отозвался я. – Я решил предложить вам первому, поскольку считал вас знатоком. Но уверяю, у меня не возникнет проблем с покупателями, если вы откажетесь.

– Кто вам сказал, что я знаток?

– Вы написали книгу о китайском фарфоре.

– Вы читали ее?

– Нет.

– Но, дорогой мой, вы все больше ставите меня в тупик!.. Вы и сами знаток и коллекционер, владеете столь редким предметом и даже не озаботились заглянуть в книгу, которая подсказала бы вам истинную ценность и значение этой вещицы! Как это объяснить?

– Я очень занятой человек. Практикующий врач.

– Это не ответ. Если у человека есть настоящее хобби, он интересуется всем, что с ним связано. В вашей записке вы называете себя знатоком.

– Так оно и есть.

– Позвольте в таком случае устроить вам маленький экзамен, задать несколько вопросов. Признаюсь, доктор, если вы, конечно, действительно доктор, мне вся эта история представляется все более подозрительной. Что вам известно, к примеру, об императоре Шому и как он ассоциируется у вас с местечком Сёсоин, что близ Нары? Вы озадачены, дорогой мой? Ну что ж, тогда расскажите мне немного о династии Северный Вэй и ее роли в истории фарфора.

Я вскочил с кресла:

– Это невыносимо, сэр! Я пришел сюда оказать вам любезность, а не для того, чтобы меня экзаменовали, как какого-нибудь школяра! Знаю я обо всем этом, возможно, чуть меньше вашего, но не стану отвечать на вопросы, заданные в столь оскорбительной манере!

Грюнер внимательно изучал меня своими темными глазами. Томность взгляда исчезла, в нем сверкал злобный, нехороший блеск. Тонкие губы раздвинулись в хищной улыбке.

– Ах вот оно что! Вы явились сюда шпионить за мной. Вас прислал Холмс. Вы затеяли со мной опасную игру. Сам этот тип на краю смерти, вот и прислал вас понаблюдать за мной. Так вот, клянусь Богом, скоро вы поймете, что войти сюда легче, чем уйти!

Грюнер вскочил, а я отпрянул и приготовился отразить нападение. Возможно, он с самого начала заподозрил что-то неладное и устроил «экзамен», чтобы выяснить правду. Ясно одно: мне не удастся обмануть его. Грюнер сунул руку в ящик стола и неистово шарил там, пытаясь что-то найти. Но тут его отвлек какой-то звук. Он насторожился и прислушался.

– Ага! – воскликнул он. – Вот оно что! – И с этими словами опрометью бросился в соседнюю комнату.

Я подошел к открытой двери и заглянул в комнату. Вот что я увидел. Высокие застекленные двери, выходящие в сад, были распахнуты настежь. Возле них стояла фигура, напоминающая привидение: голова обмотана окровавленными бинтами, лицо осунувшееся, бледное. Шерлок Холмс!.. В следующую секунду он шагнул в сад, и тотчас послышался шум и треск: это Холмс продирался сквозь ветки кустарника. Хозяин дома с грозным криком бросился за ним.

И тут… Я до сих пор ясно вижу это. Ветки раздвинулись, из листьев вынырнула бледная женская рука. В ту же секунду барон испустил чудовищный вопль, похожий на вой, он тоже застрял у меня в памяти. Злодей закрыл лицо ладонями, вбежал в комнату и начал метаться по ней и биться головой о стены. Потом рухнул на ковер и принялся кататься по нему, испуская отчаянные крики.

– Воды! Ради Бога, воды! – разобрал я.

Тогда я схватил со столика графин и бросился на помощь. В тот же момент в кабинет вбежали дворецкий и несколько слуг. Помню, один из них лишился чувств, увидев, что произошло с хозяином, когда тот повернулся лицом к лампе. Купорос быстро делал свое дело, въедался в кожу, капал с ушей и подбородка. Один глаз уже остекленел. Другой был налит кровью. Черты, которыми я любовался всего несколько минут назад, походили на прекрасное полотно, по которому художник прошелся мокрой и грязной губкой. Искаженные, обесцвеченные, они напоминали уродливую, нечеловеческую маску.

Попробую в нескольких словах объяснить, что произошло. Один человек пробрался через окно в дом, другой затаился в кустарнике у лужайки, но было уже темно, к тому же пошел дождь. Жертва нападения, вопя от боли, выкрикивала в адрес обидчицы проклятия.

– Это Китти Уинтер, тварь, бешеная кошка! – орал он. – Будь она проклята! Дьявол, а не баба! Но ничего, она за это заплатит! Она мне ответит! О Боже, какая боль, нет, я не в силах этого вынести!..

Я смазал Грюнеру лицо маслом, наложил на открытые раны шарики из ваты и сделал ему укол морфия. Все его подозрения насчет меня тут же исчезли. Теперь Грюнеру было не до того, и он цеплялся за меня в надежде, что я могу совершить чудо, вернуть прежнюю красоту изуродованной коже, оживить белесые, как у мертвой рыбы, глаза. Мне были отвратительны прикосновения его горячих рук, и я испытал огромное облегчение, когда к пострадавшему явился семейный врач в сопровождении еще одного специалиста. Прибыл также и инспектор полиции, которому я протянул свою настоящую карточку. Представляться доктором Хиллом Бартоном было бы глупо: в Скотленд-Ярде меня знали почти так же хорошо, как и Холмса. Вскоре я покинул этот страшный дом и уже через час был на Бейкер-стрит.

Холмс сидел в своем любимом кресле, бледный и изможденный. Видно, на него повлияли события сегодняшнего вечера, и он с ужасом выслушал мой рассказ о несчастье с бароном.

– Расплата за грехи, Уотсон, расплата за грехи! – воскликнул Холмс. – Она всегда наступает, рано или поздно! Видно, грех у него был тяжкий… – С этими словами Холмс взял со стола толстую книгу в коричневом переплете. – Вот та самая книга, о которой говорила мисс Уинтер. Уж если и она не поможет разорвать помолвку, тогда сдаюсь. Но она поможет, Уотсон. Непременно. Ни одна уважающая себя женщина не вынесет этого.

– Это что, любовный дневник?

– Скорее, дневник похотливого самца. Называйте как хотите. Едва мисс Уинтер рассказала об этой книге, я сразу понял, каким она станет грозным оружием, если удастся раздобыть ее. Правда, тогда я промолчал, опасался, что эта женщина выдаст мои намерения. Но потом долго размышлял об этом. Затем произошло нападение на меня, и я воспользовался шансом, решил, пусть барон думает, что теперь я не опасен. Он расслабится и забудет о мерах предосторожности. А сам тем временем поджидал удобного случая и ждал бы еще долго, но сообщение о поездке Грюнера в Америку заставило меня поторопиться. Ведь он никогда никуда не уехал бы, оставив в доме столь компрометирующий документ. А потому мы решили действовать незамедлительно. Совершить налет на этот дом ночью было бы неблагоразумно. Но я понял: есть шанс забрать книгу, если отвлечь его внимание. Вот тут в дело и вступили вы с синим блюдцем. Я знал, у меня будет всего лишь несколько минут, чтобы найти и забрать книгу, время было ограничено вашими познаниями в китайском фарфоре. А потому пришлось в последний момент призвать на помощь девушку. Откуда мне было знать, что находится в маленьком пакетике, который она так бережно несла под плащом? Я считал, что она со мной в деле, но позже выяснилось, что у нее был еще собственный счет к Грюнеру.

– Он догадался, что я от вас.

– Этого я и боялся. Но вы продержали его довольно долго, так что книгу взять я успел. Хотя бежать потом едва удалось. О, сэр Джеймс, страшно рад вас видеть!

В дверях появился наш друг, видимо, вызванный Холмсом ранее. Он внимательно и с огромным интересом выслушал рассказ Холмса о том, что произошло.

– Вы просто кудесник, другого слова не подберешь! – воскликнул он, когда сыщик закончил повествование. – Однако если раны действительно столь ужасны, как описывает их доктор Уотсон, возможно, брак не состоится и без этой омерзительной книги?

Холмс покачал головой:

– Женщины типа Вайолет де Мервилл так не поступают. Напротив, она будет любить своего изуродованного страдальца еще больше. Нет, нет. Мы должны окончательно погубить его, но не физически, а морально. Эта книга вернет ее с облаков на грешную землю, ничто другое не подействует, я это точно знаю. Все написано им самим черным по белому. Она этого не вынесет.

Сэр Джеймс унес с собой и книгу, и драгоценное блюдце. Я пошел проводить его до двери. На улице поджидала карета. Он быстро сел в нее, крикнул что-то кучеру в фуражке с кокардой и укатил прочь. Сэр Джеймс свесил из окна плащ, чтобы прикрыть герб на дверце, но я все же успел разглядеть его в падающем из окна свете. Увидел – да так и ахнул от удивления. И тут же поспешил к Холмсу.

– Теперь я знаю, кто наш клиент! – воскликнул я, вбегая в комнату. – Холмс, это не кто иной, как…

– Преданный друг и благородный джентльмен, – закончил за меня Холмс и вскинул руку в знак того, чтобы я не продолжал. – А большего нам с вами знать не положено.

Мне неизвестно, каким именно образом была использована книга, обличающая барона. Но сэру Джеймсу все удалось. Скорее всего он поручил это деликатное задание отцу молодой леди. И желаемый результат был достигнут. Три дня спустя «Монинг пост» опубликовала краткое сообщение о том, что свадьба барона Адельберта Грюнера и мисс Вайолет де Мервилл не состоится. В той же газете был напечатан отчет о первом слушании в суде дела мисс Китти Уинтер, обвиняемой в нанесении истцу тяжких увечий с использованием купороса. Позднее на том же процессе всплыли такие смягчающие подробности, что подсудимая отделалась куда меньшим сроком, чем можно было ожидать. Шерлоку Холмсу тоже угрожали судебным преследованием за кражу со взломом, но, когда обвиняемый характеризуется с самой положительной стороны, а клиент его столь важная персона, даже суровый английский закон проявляет гибкость и человечность. Мой друг так и не предстал перед судом.