Текст книги "Его прощальный поклон. Архив Шерлока Холмса"

Сдвинуть фон Борка с места оказалось нелегкой задачей. Отчаяние удвоило его силы. Наконец, ухватив немца с обеих сторон за локти, два друга медленно повели его по садовой дорожке – той самой, по которой он всего несколько часов назад шагал с такой горделивой уверенностью, выслушивая комплименты знаменитого дипломата. После непродолжительной борьбы фон Борка, все еще связанного по рукам и ногам, усадили на свободное сиденье маленького «форда». Его драгоценный чемодан втиснули рядом с ним.

– Надеюсь, вам удобно, насколько то позволяют обстоятельства? – сказал Холмс, когда все было готово. – Вы не сочтете за вольность, если я разожгу сигару и суну ее вам в рот?

Но все эти любезности были растрачены впустую на взбешенного немца.

– Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, мистер Холмс, что если ваше правительство одобрит ваши действия в отношении меня, это означает войну?

– А как насчет вашего правительства и его действий? – спросил Холмс, похлопывая по чемодану.

– Вы частное лицо. У вас нет ордера на мой арест. Все ваше поведение абсолютно противозаконно и возмутительно.

– Абсолютно, – согласился Холмс.

– Похищение германского подданного…

– И кража его личных бумаг.

– В общем, вам ясно, в каком вы положении, вы и ваш сообщник. Если я вздумаю позвать на помощь, когда мы будем проезжать деревню…

– Дорогой сэр, если вы вздумаете сделать подобную глупость, вы, несомненно, нарушите однообразие вывесок наших гостиниц и трактиров, прибавив к ним еще одну: «Пруссак на веревке». Англичанин – создание терпеливое, но сейчас он несколько ощерился, и лучше не вводить его в искушение. Нет, мистер фон Борк, вы тихо и спокойно проследуете вместе с нами в Скотленд-Ярд и оттуда, если желаете, посылайте за вашим другом бароном фон Херлингом: как знать, быть может, еще сохранено числящееся за вами место в личном составе посольства. Что касается вас, Уотсон, вы, насколько я понял, возвращаетесь на военную службу, так что Лондон будет вам по пути. Давайте постоим вон там на террасе – может, это последняя спокойная беседа, которой нам с вами суждено насладиться.

Несколько минут друзья беседовали, вспоминая минувшие дни, а их пленник тщетно старался высвободиться из держащих его пут. Когда они подошли к автомобилю, Холмс указал на залитое лунным светом море и задумчиво покачал головой:

– Скоро подует восточный ветер, Уотсон.

– Не думаю, Холмс. Очень тепло.

– Эх, старина Уотсон! В этом переменчивом веке вы один не меняетесь. Да, скоро поднимется такой восточный ветер, какой никогда еще не дул на Англию. Холодный, колючий ветер, Уотсон, и, может, многие из нас погибнут от его ледяного дыхания. Но все же он будет ниспослан Богом, и, когда буря утихнет, страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее. Пускайте машину, Уотсон, пора ехать. У меня тут чек на пятьсот фунтов, нужно завтра предъявить его как можно раньше, а то еще, чего доброго, тот, кто мне его выдал, приостановит платеж.

Архив Шерлока Холмса

Важный клиент[29]29
  © Перевод. Н. Рейн, 2014


[Закрыть]

– Теперь это уже никому не причинит вреда, – сказал мистер Шерлок Холмс, когда, наверное, в десятый раз за много лет я попросил его разрешения познакомить публику со следующим повествованием. Теперь я мог наконец предать гласности то, что в определенном смысле можно было назвать вершиной карьеры моего друга.

Мы с Холмсом питали слабость к турецким баням. Именно за трубкой в приятной неге предбанника заставал я его после парной, и в те минуты он бывал менее скрытным и более человечным, чем обычно. На верхнем этаже этого заведения, располагавшегося на Нортумберленд-авеню, был такой укромный уголок, где бок о бок стояли два лежака. И именно на них мы отдыхали 3 сентября 1902 года, в тот день, когда, собственно, и началось мое повествование. Я спросил, не затевается ли какое-нибудь новое дело, и тогда мой друг вытянул из-под простыни длинную тонкую и нервную руку. И вытащил из внутреннего кармана сюртука, висевшего рядом, конверт.

– Возможно, просто какой-то самонадеянный глупец. Или вопрос жизни и смерти. – Холмс протянул мне письмо. – Пока не могу сказать ничего более определенного.

Письмо из «Карлтон-клуба» было датировано прошлым вечером. Я прочитал следующее:

«Сэр Джеймс Деймери выражает искреннее почтение мистеру Шерлоку Холмсу и испрашивает разрешения нанести ему визит завтра в 4.30 вечера. Сэр Джеймс хочет особо подчеркнуть, что дело, по которому он намерен проконсультироваться с мистером Холмсом, не только очень важное, но и чрезвычайно деликатное. А потому надеется, что мистер Холмс уделит ему время, что желательно подтвердить, позвонив по телефону в „Карлтон-клуб“».

– Нет нужды говорить, что я подтвердил, Уотсон, – сказал Холмс, когда я отдал ему письмо. – Вам что-нибудь известно о мистере Деймери?

– Знаю одно: он вхож в королевский двор.

– Тогда мне известно немногим больше. У него репутация человека, улаживающего самые деликатные дела, сведения о которых не должны просачиваться в газеты. Возможно, помните его переговоры с сэром Джорджем Льюисом по поводу дела, связанного с завещанием Хаммерфорда? Он человек светский и не чужд дипломатии. И это вселяет надежду на то, что проблема у него серьезная и что ему действительно нужна наша помощь.

– Наша?

– Ну, не надо скромничать, Уотсон.

– Весьма польщен.

– Что ж, время вы знаете. Ровно в четыре тридцать. А пока выбросьте это из головы.

* * *

В то время я жил у себя на квартире на Куин-Энн-стрит и приехал на Бейкер-стрит раньше означенного времени. Ровно в половине пятого доложили о прибытии полковника сэра Джеймса Деймери. Описывать его нет особой необходимости, многие хорошо помнят этого крупного добродушно-грубоватого господина с широким, чисто выбритым лицом и приятным бархатистым голосом. Серые ирландские глаза его так и сияли честностью, в углах подвижных губ играла лукавая улыбка. Блестящий цилиндр, темный сюртук, каждая деталь его туалета – от булавки с жемчужиной в черном шелковом галстуке до лавандового цвета гетр над безупречно начищенными туфлями – свидетельствовала о тщании, с которым он всегда одевался и которым был знаменит. Короче, в нашу маленькую комнату вошел самый настоящий аристократ.

– Ну разумеется, я ожидал увидеть здесь доктора Уотсона, – сказал Деймери и отвесил учтивый поклон. – Его помощь, мистер Холмс, в данном случае может очень пригодиться. Особенно если учесть, что придется иметь дело с человеком, склонным к насилию и обману. Я бы сказал, нет в Европе более опасного человека.

– Имел я нескольких противников, достойных столь лестного определения, – улыбнулся Шерлок Холмс. – Вы не курите? Тогда, надеюсь, не возражаете, если я раскурю свою трубку? Если этот ваш человек опаснее покойного профессора Мориарти или ныне здравствующего полковника Себастьяна Морана, тогда с ним, пожалуй, стоит встретиться. Могу ли я узнать его имя?

– Слышали когда-нибудь о бароне Грюнере?

– Вы имеете в виду австрийского убийцу?

Полковник всплеснул белыми ухоженными руками и рассмеялся:

– Вот уж воистину вас не поставишь в тупик, мистер Холмс! Замечательно! Значит, вы уже успели записать его в убийцы?

– Таков уж мой род занятий – следить за историей и подробностями свершающихся на континенте преступлений. Кто, прочитав о происшествии в Праге, усомнится в виновности этого человека? Спасли его тогда лишь чисто технические изъяны законодательства да подозрительная смерть свидетеля преступления. Уверен, именно он убил свою жену в Сплюген-Пасс, и это вовсе не было несчастным случаем. Так и вижу, как Грюнер сделал это, словно сам находился там в тот момент. Знаю также, что он переехал в Англию. А это, в свою очередь, означает, что рано или поздно Грюнер и здесь подкинет мне работу. Итак, что затевает наш барон Грюнер? Надеюсь, старая трагедия не повторилась?

– Нет, на сей раз все гораздо серьезнее. Наказать за преступление важно, но предотвратить его еще важнее. Знаете, мистер Холмс, ужасно наблюдать, как у тебя на глазах готовится страшное событие, назревает совершенно жуткая ситуация с самыми катастрофическими последствиями, и при этом осознавать, что предотвратить ее ты никак не можешь. Вообразимо ли более мучительное положение?

– Наверное, нет.

– Тогда уверен: вы поймете чувства клиента, интересы которого я защищаю.

– Не ожидал, что вы выступаете в роли обычного посредника. Кто же главное действующее лицо?

– Мистер Холмс, вынужден просить вас не настаивать на ответе. Мне крайне важно заверить этого человека, что его доброе и уважаемое имя не будет связано с этим делом. Руководствуется он самыми честными и благородными мотивами, но предпочитает оставаться инкогнито. Незачем говорить вам, что оплата за услуги будет самая щедрая и что вам предоставляется полная свобода действий. Да и так уж ли важно для вас знать настоящее имя клиента?

– Простите, – возразил Холмс, – но я привык иметь дело с одной тайной в каждом конкретном деле, а целых две – это, пожалуй, слишком. Не хочется вас огорчать, сэр Джеймс, но я, наверное, вынужден отказаться.

Наш посетитель был обескуражен. На его крупном лице с благородными чертами отразилось крайнее разочарование.

– Вы вряд ли осознаете последствия своего отказа, мистер Холмс, – заметил он. – И ставите меня тем самым в весьма затруднительное положение, поскольку я был уверен, что вы будете рады заняться этим делом, если я изложу вам все факты. Однако я дал слово и раскрыть их до конца не имею права. Может, позволите все же изложить хотя бы часть?..

– Конечно. Ведь вы понимаете, что пока я еще не дал окончательного ответа.

– Прекрасно понимаю. Итак, первое. Вы, без сомнения, слышали о генерале де Мервилле?

– О де Мервилле, покрывшем себя неувядаемой славой в сражении на Хибере в Пешаваре? Разумеется, слышал.

– У него есть дочь, Вайолет де Мервилл. Молодая, богатая, красивая – словом, привлекательная во всех отношениях девушка. Именно его дочь, эту прелестную невинную девицу, мы должны спасти, вырвать из когтей страшного врага.

– А под врагом подразумевается барон Грюнер? Он каким-то образом завладел ею?

– Точнее сказать, завладел ее сердцем. Любовь – вот что превыше всего ценит в жизни женщина. А этот тип, как вы, возможно, слышали, необыкновенно хорош собой, манеры изумительные, голос нежный, бархатный. К тому же наделен ореолом романтики и таинственности, что особенно привлекает женщин. Говорят, будто ни одна из представительниц прекрасного пола не могла устоять перед ним, и он вовсю этим пользуется.

– Но где же познакомился такой человек, как Грюнер, с леди из высшего света, мисс Вайолет де Мервилл?

– Это случилось во время круиза на яхтах по Средиземноморью. Компания была хоть и избранная, но вопрос участия в конечном счете решали деньги. И поначалу организаторы не догадались, что это за тип, барон Грюнер, а потом было уже слишком поздно. Злодей тут же стал ухаживать за юной леди и завоевал ее сердце окончательно и бесповоротно. Сказать, что она любит его, мало. Вайолет просто без ума от барона, он стал ее навязчивой идеей. Кроме него, для нее в этом мире ничего и никого не существует. Она не желает слышать ни единого порочащего его слова. Немало попыток было предпринято, чтоб излечить Вайолет от этого безумия, но все напрасно. В довершение всего она собирается за него замуж в следующем месяце. Девица она зрелая, с железной волей, и я не вижу, каким образом отговорить ее от этой авантюры.

– А она знает об австрийском эпизоде из его биографии?

– Этот негодяй хитер, как дьявол. Поведал ей обо всех публичных скандалах своей прошлой жизни, но выставлял при этом себя невинным страдальцем. Вайолет приняла все эти версии на веру и других слышать не желает.

– Господи!.. Однако вы невольно выдали имя своего клиента. Это, несомненно, генерал де Мервилл, я прав?

Наш посетитель нервно заерзал в кресле.

– Я мог бы сказать «да» и обмануть вас, мистер Холмс. Де Мервилла окончательно сломила эта история. Некогда бесстрашный солдат полностью деморализован. Он утратил мужество и самообладание, не раз выручавшие его на поле брани, превратился в жалкого, беспомощного старика, совершенно неспособного противостоять этому австрийцу, умному и волевому негодяю. Мой клиент его близкий друг вот уже много лет, он по-отечески относился к его дочери еще в ту пору, когда она носила коротенькие платьица. Он не в силах спокойно видеть эту трагедию и полон решимости предотвратить ее. Скотленд-Ярд тут задействовать невозможно, это ясно. Именно он предложил мне обратиться к вам. Но, как я уже говорил, он не хочет, чтобы имя его было связано с этим делом. Ничуть не сомневаюсь, мистер Холмс, что вам, гениальному сыщику, не составит труда установить личность моего клиента. Но убедительно прошу вас не делать этого, не раскрывать его инкогнито. Обещайте!

На губах Холмса заиграла странная улыбка.

– Думаю, что могу твердо обещать вам это. Добавлю также, что дело ваше заинтересовало меня и я готов им заняться. Как с вами связаться?

– Лучше всего через «Карлтон-клуб». Но при срочной необходимости позвоните по телефону, номер «XX. 31».

Холмс записал номер и сел, по-прежнему улыбаясь и держа наготове блокнот.

– Нынешний адрес барона, пожалуйста?

– Вернон-Лодж, вблизи Кенсингтона. У него большой прекрасный дом. Он сколотил состояние на каких-то подозрительных спекуляциях. Он человек богатый, что делает его еще более опасным противником.

– Сейчас он дома, не знаете?

– Да, дома.

– Не дадите ли о нем еще какую-то информацию, помимо того, что уже рассказали?

– Питает пристрастие к дорогим, даже роскошным, вещам. Увлекается лошадьми. Одно время играл в поло в Харлингхэме, но затем всплыла эта пражская история, и ему пришлось уйти из команды. Коллекционирует книги и живопись. Интересуется всем прекрасным. Считается, насколько мне известно, признанным знатоком китайского фарфора, даже написал об этом книгу.

– Да, личность явно неординарная. Впрочем, таковы все выдающиеся преступники. Мой старый приятель Чарли Пис виртуозно играл на скрипке. Уэйнрайт был очень неплохим художником. Примеров много. Что ж, сэр Джеймс, передайте вашему клиенту, что я займусь бароном Грюнером. Больше пока сказать ничего не могу. У меня есть свои источники информации, думаю, мы найдем способ решить эту проблему.

Когда наш посетитель удалился, Холмс погрузился в глубокую задумчивость и долго сидел, точно вовсе забыл о моем присутствии. А потом вдруг очнулся, резко и сразу.

– Какие есть соображения, Уотсон? – спросил он.

– По-моему, вам стоит повидаться с молодой леди.

– Но, Уотсон, дорогой мой, сами подумайте, раз уж родной отец не может повлиять на нее, что сделаю я, человек совершенно посторонний? И все же в этом предложении что-то есть. Но оставим его на крайний случай, если остальное не поможет. Полагаю, мы должны начать с другого конца. И тут нам стоит прибегнуть к помощи Шинвела Джонсона.

До сих пор мне не представлялось случая упомянуть в этих мемуарах Шинвела Джонсона. Наверное, просто потому, что я редко обращался к последним делам в карьере моего друга. В самом начале нынешнего века Джонсон стал активным помощником Холмса. Но с сожалением должен отметить, что до того он прославился своими злодеяниями и даже отбыл два срока в тюрьме строгого режима Паркхерст. В конце концов он раскаялся и стал агентом Холмса, и весьма ценным, поскольку был хорошо знаком с лондонским криминальным миром и зачастую добывал для нас жизненно важную информацию. Если бы Джонсон стал полицейским информатором, его бы очень скоро раскрыли, но он работал с делами, которые никогда не поступали прямо в суд, и о тайной его деятельности другие преступники даже не подозревали. Действуя на два фронта, Джонсон имел свободный доступ в любой ночной клуб, любую ночлежку, любой игорный дом Лондона. При всем том Джонсон был наблюдателен и умен, что делало его поистине незаменимым агентом по сбору информации. Именно к нему и решил обратиться Шерлок Холмс.

О первых предпринятых моим другом шагах я почти ничего не знал, ибо мне пришлось заняться своими непосредственными профессиональными обязанностями. И вот однажды мы договорились встретиться вечером «У Симпсона». Холмс сидел за маленьким столиком у окна и наблюдал за бурно кипевшей на Стрэнде жизнью. Там и поведал он мне о том, что произошло за то время, пока мы не виделись.

– Джонсон идет по следу, – сказал Холмс. – Может, и откопает какую-нибудь грязь в самых темных уголках на дне общества. Потому что именно там, где угнездились корни преступности, и следует искать тайны нашего барона.

– Но если леди отказывается слушать то, что уже известно о нем, едва ли на нее повлияют новые открытия.

– Как знать, Уотсон, как знать. Сердце и разум женщины всегда были неразрешимой загадкой для мужчины. Женщина способна простить и даже оправдать убийство, а вот какая-нибудь мелочь, глядишь, и заставит ее дрогнуть. Барон Грюнер сказал мне…

– Так вы говорили с ним?!

– Ах, ну да, конечно же, я ведь не поделился с вами своими планами! Мне захотелось поближе познакомиться с этим человеком. Хотелось встретиться с ним с глазу на глаз и посмотреть, что он собой представляет. Я дал задание Джонсону, а сам нанял кеб и отправился в Кенсингтон. И нашел барона в самом прекрасном расположении духа.

– Он узнал вас?

– Ну, это не составляло особого труда, тем более что я отправил ему карточку. Великолепный противник: холоден как лед, голос – бархат и шелк, прямо как у ваших модных консультантов. И при этом ядовит и опасен не менее кобры. Породистый тип, настоящий аристократ преступного мира: любезно предлагает чай, а сам уже вырыл тебе могилу. Да, я доволен, что мы занялись бароном Адельбертом Грюнером.

– Вы как будто упоминали о его хорошем настроении?

– Просто мурлыкающий кот, заприметивший хорошую жирную мышку. Знаете, Уотсон, вальяжность и любезность иных людей гораздо опаснее прямолинейной грубости простых душ. Да и встретил он меня довольно необычными словами. «Так и знал, что мы рано или поздно увидимся, мистер Холмс, – сказал он. – Вас, несомненно, нанял генерал де Мервилл, стремящийся помешать моему браку с его дочерью Вайолет. Я прав?» Пришлось признаться, что это именно так.

«Но, мой дорогой, – заметил он, – вы все равно ничего не достигнете, только навредите своей безупречной репутации. Это не тот случай, где вам удастся преуспеть. Напрасный труд. Да еще, не дай Бог, нарветесь на какую-нибудь неприятность. Очень советую вам немедленно оставить это дело».

«Занятно, – заметил я, – но именно такой совет я собирался дать вам. Всегда знал, барон, что человек вы умный, и личное впечатление лишь подтверждает это. Так что давайте говорить начистоту, как мужчина с мужчиной. У меня нет ни малейшего желания ворошить ваше прошлое и создавать тем самым для вас нешуточные проблемы. Все это позади, жизнь у вас теперь спокойная и приятная. Но если вы не отступитесь от своих намерений относительно этой девицы, обещаю, поднимется буря. И вы наживете немало самых влиятельных врагов, что сделает ваше дальнейшее пребывание в Англии невозможным. Стоит ли того игра? Вы поступите весьма разумно, даже мудро, оставив Вайолет в покое. Вряд ли вам будет приятно, если ей станут известны кое-какие факты из вашей биографии».

Напомаженные кончики усов барона торчали вверх, как усики-антенны какого-нибудь насекомого. И пока он меня слушал, они подрагивали от еле сдерживаемого смеха. А потом он не выдержал и тихо захихикал: «Вы уж извините, мистер Холмс, за этот смех, но, знаете, и впрямь смешно видеть, как вы пытаетесь играть, не имея козырей на руках. Вряд ли кто-либо способен произнести более убедительную речь, но все равно она патетична до отвращения. Никаких стоящих карт на руках у вас все равно нет, мистер Холмс. Разве что сущая мелочь».

«Это вы так думаете».

«Не думаю, а знаю. И мне незачем вас бояться и стесняться тоже нечего, а потому буду с вами предельно откровенен. Мне несказанно повезло: я завоевал любовь и полное доверие этой дамы. И это несмотря на то, что я честно поведал ей о малоприглядных событиях из моего прошлого. Я также предупредил ее, что некие подлые и злонамеренные душонки – надеюсь, вы понимаете, что речь идет о вас, мистер Холмс, – будут приходить и говорить обо мне разные гадости. И объяснил своей невесте, как следует обращаться с такими людьми. Вы когда-нибудь слышали о гипнотическом внушении, мистер Холмс? Что ж, теперь можете убедиться, как оно действует. И поймете, что сильный мужчина, настоящая личность, может владеть даром внушения, не прибегая к вульгарным мелким уловкам и обману. Так что она вас ждет и, не сомневаюсь, согласится принять, поскольку во всем подчиняется воле отца, за исключением одного небольшого обстоятельства».

Вот так, Уотсон, добавить мне нечего. С этим я и вышел, изо всех сил стараясь сохранять достоинство. И уже взялся за ручку двери, как вдруг он остановил меня.

«Кстати, мистер Холмс, – спросил Грюнер, – а вы слышали о Ле Бруне, французском агенте?»

«Да».

«Знаете, что с ним приключилось?»

«Слышал, будто на него напали и избили какие-то разбойники на Монмартре. Оставили калекой на всю жизнь».

«Совершенно верно, мистер Холмс. По странному совпадению он тоже попробовал влезть в мои дела всего неделю назад. Так что не стоит, мистер Холмс, не советую вам повторять его ошибку. Несколько человек уже убедились, к чему это может привести. Послушайтесь меня, идите своей дорогой, а я пойду своей. Всего вам хорошего!»

Вот так, Уотсон. Теперь вы знаете все.

– Да, опасный тип этот Грюнер.

– Очень опасный. Будь он заурядным хвастуном или забиякой, я бы и внимания не обратил на его угрозы. Но этот человек всегда подразумевает больше, чем говорит.

– Так стоит ли нам вмешиваться? Неужели так важно, женится он на этой девушке или нет?

– С учетом того, что Грюнер, несомненно, убил свою последнюю жену, весьма важно. И потом, клиент! Впрочем, не будем обсуждать это последнее обстоятельство. Ладно, допивайте свой кофе и идемте ко мне. Как раз сегодня вечером вездесущий Шинвел должен явиться с докладом.

Он уже поджидал нас, огромный грубый краснолицый мужчина с необыкновенно живыми маленькими темными глазками. Только они и свидетельствовали о том, что за грубой внешностью и дурными манерами кроется незаурядный ум. Шинвел явился не один, рядом с ним сидела на диване худенькая и стройная молодая женщина с бледным напряженным лицом. Странное то было лицо, молодое и вместе с тем состарившееся от пороков и скорби. Видно, немало пришлось ей испытать в этой жизни, и годы страданий и унижений оставили на ее лице свои отметины, как язвы и вмятины на лице прокаженного.

– А это мисс Китти Уинтер. – Шинвел Джонсон небрежно указал на спутницу своей толстой лапищей. – Правда, она пока не все знает… впрочем, пусть говорит сама. Вышел на нее, мистер Холмс, буквально через час после нашей беседы.

– Меня просто найти, – заметила женщина. – Этот Лондон – точно проходной двор. Тот же адрес, что и у Порки Шинвела, одна большая помойка. Мы с Порки старые приятели. Но, клянусь Богом, есть еще один тип, достойный еще худшего ада, если на этом свете есть хоть какая-то справедливость! Это тот самый человек, который интересует вас, мистер Холмс.

Холмс не сдержал улыбки.

– Похоже, наши цели совпадают, мисс Уинтер.

– Если мне удастся помочь вам воздать ему по заслугам, буду предана вам до гробовой доски, – с жаром поклялась наша гостья. И ее бледное напряженное лицо и яростно сверкающие глаза выражали такую ненависть, какую редко встретишь у женщин и на которую мужчины не способны вовсе. – О моем прошлом вам знать незачем, мистер Холмс, – добавила она. – Скажу одно. Это Адельберт Грюнер сделал меня такой. – Она яростно потрясла крепко сжатыми кулачками. – О, если б я только могла затолкать его в ад, куда сам он отправил столь многих!

– Вам известна суть дела?

– Да. Порки рассказал мне. Напал на очередную дурочку, хочет на ней жениться. А вы хотите помешать этому. Вам, должно быть, достаточно известно об этом дьяволе, чтобы отбить охоту выходить за него замуж у любой порядочной и здравомыслящей девушки.

– Едва ли можно сказать, что она в здравом уме. Влюблена в него до безумия. Ее предупреждали, все о нем рассказали. А ей все равно.

– О том убийстве говорили?

– Да.

– О Господи, да у этой дамочки просто стальные нервы!

– Считает все это клеветой.

– Так почему бы не представить этой дурехе доказательства?

– А вы можете с этим помочь?

– Разве сама я не доказательство? Допустим, приду к ней и поведаю, как он меня использовал…

– Так вы согласны?

– Еще бы нет!

– Что ж, пожалуй, стоит попробовать. Но он уже рассказал ей о своих прегрешениях, не всех, конечно. И она простила его. Так что не уверен, будет ли толк.

– Готова побиться об заклад, всего он ей не рассказывал, – заметила мисс Уинтер. – К примеру, мне известно об одном или двух убийствах, помимо того, из-за которого подняли такой шум. Как-то раз он рассказывал об одном человеке, бархатным своим голосом, а потом вдруг поднял на меня глаза, холодные как лед, и говорит: «Умрет не позже чем через месяц». Тогда я не придала значения этим его словам… сама была влюблена как кошка. Чего бы он ни вытворял, по-прежнему был мил, ну как сейчас, с той бедняжкой. Правда, одна вещь тогда меня потрясла. Да, Богом клянусь, если б не его лживый ядовитый язык, умение подольститься, утешить, приласкать, ушла бы от него той же ночью! Эта его книга… В коричневом кожаном переплете, на маленьком таком замочке, а на обложке его герб, золотой. В ту ночь он, видно, напился, иначе бы ни за что мне ее не показал.

– Что же было в той книге?

– Знаете, мистер Холмс, этот человек коллекционирует женщин и гордится своей коллекцией, ну, как другие собирают разных там мошек или бабочек. И все было в этой его книге – снимки, имена, всякие подробности, все об этих женщинах. Совершенно дьявольская книга! Да ни один мужчина на свете, даже самого низкого происхождения, не стал бы все это собирать. А Адельберт Грюнер держал такую книгу. «Души, которые я погубил». Да он бы похвалялся ею на каждом углу, если б не был так осторожен. Впрочем, не думаю, что эта книга чем-то поможет. Она у него, и заполучить ее невозможно.

– Где она хранится?

– Откуда мне знать, где она теперь? Я ушла от него больше года назад. Тогда знала, где он держит ее. Он страшный аккуратист, прямо как кот, во всем любит порядок. Так что, может, она до сих пор лежит в потайном ящике старинного бюро, которое стоит у него в кабинете. Видели его дом?

– Да. Как раз и был в кабинете.

– Вот как? А вы, смотрю, даром времени не теряете. Надеюсь, на сей раз любезный Адельберт нашел достойного противника. Так вот, есть у него большой кабинет, где он держит китайский фарфор в таком большом застекленном буфете, что стоит между окнами. А за письменным столом находится дверца, она ведет во внутренний кабинет, маленький такой, где он держит бумаги и разные другие вещи.

– Он что же, совсем не боится грабителей?

– Адельберт не трус. Даже заклятый враг не упрекнет его в этом. Он умеет защитить себя. Ночью там включается сигнализация от взломщиков. Да и потом: что там брать этим взломщикам, кроме китайского фарфора?

– Да, скверно, – заметил Шинвел Джонсон тоном завзятого специалиста. – Такой товар ни одного скупщика краденого не заинтересует. Ни продать, ни обменять.

– Именно, – согласился Холмс. – В таком случае, мисс Уинтер, может, вы позвоните завтра вечером в пять? А я к тому времени решу, стоит ли вам встречаться с этой дамой, и если да, то как это устроить. Искренне признателен вам за готовность сотрудничать. Нет нужды говорить, что мои клиенты оценят это соответствующим образом и…

– Мне ничего не надо, мистер Холмс! – воскликнула молодая женщина. – Я иду на это не ради денег. Хочу увидеть этого мерзавца в дерьме, сделаю все ради того, чтоб он оказался там, чтоб я могла плюнуть в его мерзкую рожу! Вот моя цена. Свяжусь с вами завтра, буду работать день и ночь, лишь бы получилось! Порки знает, где меня найти.

С Холмсом мы увиделись лишь назавтра, вместе отобедали в том же ресторанчике на Стрэнде. В ответ на мой вопрос, есть ли какие-нибудь сдвиги, он лишь пожал плечами. А потом поведал мне историю, которую я попытаюсь изложить по-своему. Дело в том, что говорил Холмс сухо, оперируя лишь голыми фактами, вот я и взял на себя смелость немного приукрасить и оживить ее.

– Договориться о том, чтобы ее приняли, не составило особого труда, – сказал Холмс. – Ибо эта девица склонна демонстрировать дочернее упрямство и непокорность по каждому пустяку. Лишь бы подчеркнуть тем самым свое неколебимое намерение выйти замуж за барона. Генерал звонил, сказал, что все готово, и вот, согласно договоренности, ровно в половине шестого мы с пылкой мисс Уинтер подъехали в экипаже к дому под номером 104 на Беркли-сквер, где проживает старый вояка. Чудовищное, надо сказать, сооружение. Эдакий мрачный, серый, типично лондонский замок; в сравнении с ним любая церковь выглядит едва ли не фривольно. Лакей провел нас в просторную гостиную с желтыми шторами на окнах, где и ждала нас мисс де Мервилл, тихая, бледная, скромная, а вместе с тем холодная и неуязвимая, как ледяная статуя.

Не знаю, как еще описать ее вам, Уотсон. Возможно, вам выпадет случай увидеться с ней до того, как мы покончим с этим делом, и тогда вы используете свой дар слова. Она красива, но какой-то странной потусторонней красотой фанатички, чьи мысли и чувства витают где-то далеко. Я видел такие лица на картинах старых мастеров Средневековья. Как такому зверю удалось наложить свои грязные лапы на столь возвышенное существо, ума не приложу! Однако вы, возможно, замечали, как тянутся друг к другу противоположности, духовное – к скотскому, дикарь и пещерный человек – к ангелу. Словом, дела обстоят хуже некуда.

Она, разумеется, знала о цели нашего визита. Злодей даром времени не терял, успел настроить ее против нас. Думаю, появление мисс Уинтер несколько удивило ее, однако она не подала вида и небрежно указала нам на кресла тем жестом, каким аббатиса указывает прокаженным их место в церкви. И вот что, дорогой мой Уотсон, сказала нам далее мисс Вайолет де Мервилл.

«Да, сэр, – произнесла она голосом ледяным, точно дуновение ветра от айсберга, – ваше имя мне знакомо. И пришли вы, насколько я понимаю, чтобы опорочить в моих глазах моего жениха, барона Грюнера. Я согласилась принять вас лишь по просьбе отца. И заранее предупреждаю: все, что вы здесь скажете, не повлияет на мое решение».

Знаете, мне стало жаль ее, Уотсон. На секунду я даже представил, будто она моя дочь. Я не слишком склонен к сантиментам, живу разумом, а не сердцем. Но я начал умолять ее не делать этого, подбирая слова с особой теплотой, что прежде было мне вовсе не свойственно. Я обрисовал ужасное положение, в котором может оказаться женщина, став женой такого человека. Женщина, которую будут ласкать руки, по локти выпачканные в крови, и губы развратника. Я не щадил ее, описал весь ужас, стыд, страх и безнадежность положения, в которое она может попасть. Но все эти мои горячие слова не вызвали и тени краски на матово-бледных щеках, ни искорки эмоций в отрешенных глазах. Я вспомнил, что говорил этот негодяй о своих гипнотических способностях. Она не жила на земле, она витала где-то в облаках, точно в экстатическом сне. И в ответе ее не было никакой определенности.