Текст книги "Сэр Найджел. Белый отряд"

Глава XXI
Как второй вестник явился в Косфорд

Под покровом ночи раненых подняли изо рва, а почти у самых ворот поставили дозором лучников, чтобы они воспрепятствовали попыткам подправить их. Найджел, мучимый горем из-за смерти друга, собственной неудачей и страхом за Эйлварда, прокрался назад в лагерь, но чаша его испытаний еще не переполнилась – там его ждал Ноллес, и каждое его слово было как удар хлыста. Кто он такой, зеленый оруженосец, что посмел повести за собой солдат без приказа? Вот к чему привела глупая страсть к рыцарским подвигам – сгубила двадцать человек без всякой пользы. Их кровь на его руках. Чандос узнает о его безумствах. Пусть убирается в Англию, как только замок будет взят.

Так жестоко говорил Ноллес, и Найджел испытывал тем большую горечь, что признавал справедливость его слов и знал, что Чандос сказал бы то же самое, хотя, быть может, и более мягко. Он выслушал в почтительном молчании, как повелевал ему долг, а затем поклонился своему суровому наставнику, ушел на край лагеря, кинулся на землю среди кустов, уткнулся лицом в ладони и отчаянно разрыдался – столь жгучих слез он никогда еще не проливал. Все его тело болело от ожогов, от десятков полученных ударов, но дух в нем был настолько сильнее плоти, что телесные страдания казались ему ничем в сравнении со стыдом и печалью, разрывавшими его сердце.

Затем самая, казалось бы, малость изменила ход его мыслей и принесла ему некоторое утешение. Он снял железные рукавицы, и, когда стаскивал левую, пальцы его коснулись браслета, который Мэри застегнула на его запястье, когда они стояли на холме Святой Екатерины у Гилфордской дороги. Ему вспомнились слова, искусно вплетенные в золотую филигрань: «Делай что должно, что бы ни случилось – вот закон рыцаря».

Девиз этот эхом отдавался в его усталом мозгу. Да, он поступил согласно велению долга, как ему казалось в ту минуту. Правда, обернулось это скверно, однако человеку свойственно ошибаться. Возьми он замок, Ноллес, конечно же, простил бы и забыл все остальное. А если он его не взял, так не по своей вине. Сделать больше не мог бы никто. Мэри, будь она там, наверное, одобрила бы его рвение… Он уснул, и над ним наклонилось ее смуглое лицо, полное гордости за него и жалости. Она протянула руку и коснулась его плеча… Найджел вскочил, протирая глаза, ибо в сон, как порой бывает, вплелась явь, и кто-то действительно наклонялся над ним в темноте и тряс его за плечо. Но только нежный голос и ласковое прикосновение леди Мэри внезапно превратились в хриплый бас и жесткие пальцы Черного Саймона, беспощадного воина из Нориджа.

– Ты ведь сквайр Лоринг? – сказал он, приблизив к нему свое лицо почти вплотную.

– Он самый. Чего ты хочешь?

– Я обшарил весь лагерь и не нашел тебя, но потом увидел возле этих кустов твоего приметного коня и сообразил, что ты где-то рядом. Мне надо поговорить с тобой.

– Говори.

– Лучник Эйлвард мой друг, а по Божьему соизволению своих друзей я люблю так же горячо, как ненавижу своих врагов. Он твой слуга, и, по-моему, ты его тоже любишь.

– Еще бы мне его не любить!

– Значит, сквайр Лоринг, у тебя и у меня есть больше причин постараться для него, чем у всех прочих. Они ведь думают теперь только о том, как взять замок, а не о том, как выручить тех, кто там томится. Неужто ты не понимаешь, что барон-разбойник, чуть дело обернется против него, перережет горло пленным? Он же знает, что ему все равно пощады ждать нечего. Так или не так?

– Клянусь святым Павлом! Об этом я не подумал.

– Я был рядом с тобой, когда ты рубил внутренние ворота, – продолжал Саймон. – Но когда мне показалось, что они поддаются, я сказал про себя: «Прощай, Сэмкин! Больше я тебя не увижу». У этого барона в сердце одна желчь, как и у меня. А по-твоему, отдал бы я своих пленных живыми, коли бы меня принуждали? Нет и нет! Останься этот день за нами, для них он стал бы последним.

– Пожалуй, ты прав, Саймон, – сказал Найджел, – и такая мысль должна смягчить наш стыд. Но если мы их не спасем, взяв замок, значит гибель их предрешена.

– Может, так, а может, и не так, – медленно ответил Саймон. – Сдается мне, что, возьми мы замок врасплох, они не успеют расправиться с пленными.

Найджел наклонился к нему и крепко сжал его локоть:

– Ты что-то придумал, Саймон! Открой мне свой план.

– Я хотел рассказать сэру Роберту, да только он готовится к завтрашнему штурму и от своего намерения не отступит. План-то у меня есть, а вот хорош он или плох, сказать не могу, пока не дойдет до дела. Только прежде дай объяснить, как он пришел мне в голову. Нынче утром, пока я сидел во рву, запомнился мне один арбалетчик на стене. Рыжий детина с белым лицом и родимым пятном во всю щеку.

– Но при чем тут Эйлвард?

– Сейчас узнаешь. Ввечеру я с десятком товарищей обходил кругом укрепления на том холме, не высмотрим ли какого слабого места. Они повылазили на стену и принялись нас поносить, а среди них был детина с белым лицом, рыжими волосами и родимым пятном на щеке. Как ты это растолкуешь, сквайр Найджел?

– Ну, он перешел туда из замка.

– Ничего другого быть не могло. Двух таких одинаково меченных в мире не сыщется. Но коли он перешел туда из замка, то не по земле же. Кругом тут всюду наши.

– Клянусь святым Павлом, я понял, куда ты клонишь! – воскликнул Найджел. – Ты думаешь, что от замка туда ведет подземный ход.

– Не думаю, а знаю.

– Так если мы займем крепостцу, то пройдем по нему в замок и возьмем его! Верно?

– Верно-то верно, – ответил Саймон, – но опасно: ведь в замке сразу узнают, что мы ее штурмуем, перегородят ход и перебьют пленников прежде, чем мы до них доберемся.

– Что же ты задумал?

– Коли мы найдем этот ход сверху, сквайр Найджел, что нам помешает докопаться до него, взломать свод и открыть себе доступ и в замок, и в крепостцу, а они там ничего знать не будут?

Найджел от радости захлопал в ладоши.

– Клянусь Богом! – вскричал он. – План редкостный! Но, увы, Саймон, как мы отыщем ход и как узнаем, где лучше всего копать?

– Вон там меня ждут крестьяне с лопатами, – сказал Саймон. – А с ними два моих друга, Хардинг из Барнстейбла и Уилл с запада, в полном своем снаряжении. Коли ты нас поведешь, сквайр Найджел, мы готовы пойти за тобой хоть на смерть.

Что скажет Ноллес, если они потерпят неудачу? Но едва эта мысль промелькнула в мозгу Найджела, как на смену ей явилась другая. Он ничего не предпримет, пока не убедится, что предприятие это небезнадежно. Или же заплатит жизнью за ошибку. И так искупит все прежние. Если же их усилия увенчаются успехом, то Ноллес простит ему неудачу у ворот. Минуту спустя, отогнав все сомнения, он уже шагал рядом с Черным Саймоном в ночном мраке.

За пределами лагеря их ждали два жандарма, и дальше они пошли вчетвером. Вскоре в темноте вырисовалась кучка людей. Ночь выдалась облачная, моросил дождь, за которым не было видно ни замка, ни крепостцы, но Саймон еще днем положил здесь камень, отмечавший точную половину расстояния между ними.

– Слепой Андреас тут? – спросил он.

– Да, милостивый господин, я тут, – произнес голос во тьме.

– Этот человек, – сказал Саймон, – был когда-то богат и всеми уважаем, но барон-разбойник ограбил его, а потом выжег ему глаза, и он уже много лет живет в вечной темноте милостынью добрых людей.

– Так как же он нам поможет, если слеп? – спросил Найджел.

– Потому-то, благородный сэр, он нам нужнее любого другого, – ответил Саймон. – Когда человек теряет одно из своих чувств, милосердный Господь усиливает те, которые ему остались. И слух у Андреаса такой, что он слышит, как сок течет в дереве и как мышь пищит в норке. Он отыщет для нас подземный ход.

– Я его уже отыскал, – с гордостью произнес слепец. – Мой посох уперт в землю прямо над ним. Дважды, пока я лежал тут, прижимая ухо к земле, подо мной раздавались шаги.

– А не ошибся ли ты, старик? – спросил Найджел.

Вместо ответа слепец поднял посох и дважды стукнул по земле – один раз справа от себя, другой раз слева. Первый удар был глухим, а второй – гулким.

– Ты расслышал? – сказал он. – Хочешь снова спросить, не ошибся ли я?

– Поистине мы у тебя в долгу! – воскликнул Найджел. – Пусть крестьяне начинают копать, но елико возможно тише. А ты, Андреас, не припадешь ли опять ухом к земле, предупредить нас, если кто-нибудь приблизится к этому месту по подземному ходу?

Под припустившим дождем крестьяне начали копать во мраке. Слепец лежал ничком в полном молчании, но дважды раздавался его предостерегающий шепот, и они застывали в неподвижности, пока проходивший внизу не удалялся. Через час лопаты уперлись в каменный свод. Серьезное препятствие! На то, чтобы проломить дыру, могло уйти много времени, а им было необходимо либо завершить свое предприятие до рассвета, либо потерять всякую надежду на успех. Они принялись скрести известку кинжалами и сумели расшатать небольшой камень, а потом и вытащить его, что облегчило дальнейшую работу. Вскоре у их ног разверзся черный провал – более черный, чем тьма вокруг, и опущенные в него мечи не коснулись дна. Подземный ход был вскрыт.

– Я хотел бы войти в него первым, – сказал Найджел. – Прошу вас, спустите меня.

Они взяли его за руки и опустили на длину своих рук, а тогда разжали их и услышали, как он благополучно упал на ноги. Мгновение спустя слепец приподнялся и тревожно зашептал:

– Я слышу шаги. Они еще далеко, но приближаются.

Саймон свесил голову в дыру.

– Сквайр Найджел, ты меня слышишь? – шепнул он.

– Слышу, Саймон.

– Андреас говорит, что сюда кто-то идет.

– Ну так закройте, дыру, – донесся ответ. – Быстрей, быстрей закройте!

Дыру накрыли плащом, чтобы ни единый проблеск света не предупредил идущего. Но что, если он услышал прыжок Найджела? Впрочем, вскоре стало ясно, что он ничего не подозревает, – Андреас сообщил, что шаги по-прежнему спокойные и ровные. Теперь их слышал и Найджел. Все было бы потеряно, если бы неизвестный шел с фонарем, однако подземный туннель оставался таким же темным, а шаги по-прежнему приближались.

Найджел безмолвно возблагодарил всех трех своих святых покровителей и с обнаженным кинжалом в руке прижался к скользкой стене, затаив дыхание. А шаги все приближались и приближались. Теперь слышалось сопение, затем его задел край одежды, и он прыгнул на идущего, как тигр. Изумленный вскрик, а затем полная тишина: Найджел схватил свою жертву за горло и прижал к стене.

– Саймон! Саймон! – крикнул он громко.

Плащ был тотчас сдернут с дыры.

– Есть у вас веревка? Или свяжите пояса.

У одного из крестьян нашлась веревка, и вскоре ее спускающийся конец задел протянутую руку молодого оруженосца. Он прислушался, но в туннеле царила полная тишина. На мгновение он отпустил горло своего пленника, и на него обрушился поток молений и просьб о пощаде. Бедняга трясся как осиновый лист.

Найджел приставил острие кинжала к его лицу, предупредил, чтобы он не смел открывать рот, а затем пропустил веревку у него под мышками и затянул узел.

– Тащите его наверх, – скомандовал он шепотом, и ненадолго смутное пятно над его головой исчезло.

– Сделано, благородный сэр, – сказал Саймон.

– Сбросьте мне веревку и держите ее крепче.

Мгновение спустя Найджел присоединился к кольцу людей, окруживших пленника. В темноте он оставался почти невидим, а высечь огонь они не решались.

Саймон грубо ощупал его и ощутил под своими ладонями сначала жирное бритое лицо, а затем суконное одеяние, ниспадавшее почти до щиколоток.

– Ты кто? – шепнул он. – И говори тихо, коли не хочешь замолчать навсегда.

Зубы пленника громко стучали от холода и испуга.

– Я английского не знаю, – пробормотал он.

– Так говори по-французски.

– Я смиренный служитель Божий. За то, что вы наложили на меня руки, вам грозит отлучение от святой нашей церкви. Прошу вас, дайте мне продолжать путь, ибо меня ждут умирающие, дабы я исповедал их и дал им последнее причастие. Если они умрут во грехе, в гибели их душ повинны будете вы.

– Как ты зовешься?

– Я отец Пьер де Серволь.

– Де Серволь! Служитель дьявола! Это он раздувал угли в жаровне, когда мне выжигали глаза! – крикнул старый Андреас. – Среди адских бесов не найти гнуснее. Друзья, друзья, если нынче ночью я помог вам, то прошу об одной лишь награде: отдайте мне этого человека!

Однако Найджел оттолкнул слепца.

– Сейчас не время, – сказал он. – Слушай, поп, если ты и вправду служитель церкви, ни ряса, ни тонзура тебя не спасут, попробуй только нас обмануть! Мы здесь для того, чтобы осуществить задуманное нами, и нас ничто не остановит. Отвечай мне и говори правду, или эта ночь будет твоей последней. В какую часть замка ведет подземный ход?

– В нижний подвал.

– Что у него в конце?

– Дубовая дверь.

– Она на засове?

– Да, на засове.

– А как бы ты вошел?

– Сказал бы пароль.

– И кто ее открыл бы?

– Там внутри часовой.

– А дальше что?

– Дальше темницы и тюремщики.

– И кто еще не спит?

– Только часовой у ворот и еще один на стене.

– А пароль?

Ответом было молчание.

– Пароль, поп!

Холодные острия двух кинжалов царапнули жирное горло, но священник молчал.

– Где слепой? – спросил Найджел. – Эй, Андреас, забирай его и делай с ним, что пожелаешь.

– Нет, нет! – взвизгнул священник. – Не подпускайте его ко мне! Не отдавайте меня слепому Андреасу! Я вам все скажу.

– Ну так пароль! И не медли.

– Benedecite![23]23
  Благослови (лат.) – название предобеденной католической молитвы.


[Закрыть]

– Саймон, мы знаем пароль, – радостно сказал Найджел. – Так идем же. Крестьяне останутся сторожить попа. Пусть никуда не отходят – вдруг нам понадобится вестник.

– Нет, благородный сэр, сдается мне, можно придумать лучше, – ответил Саймон. – Возьмем попа с собой, страж у двери узнает его голос.

– Хорошо придумано, – ответил Найджел. – А теперь помолимся, ибо ночь эта легко может стать последней и для нас.

Вместе с тремя жандармами он преклонил колени под дождем, и они обратили к Богу простодушные мольбы, однако Саймон продолжал крепко сжимать запястье священника. Тот порылся у себя за пазухой и что-то вытащил.

– Вот сердце блаженного исповедника святого Эногата, – сказал он. – Если вы коснетесь его, это облегчит и утешит ваши души.

Четверо англичан по очереди благоговейно приложились губами к серебряному ящичку, передавая его друг другу. Затем поднялись на ноги. Первым в дыру спустили Найджела, затем Саймона, а за ними – священника, которого они тотчас схватили. За ним последовали остальные двое. Не успели они отойти несколько шагов, как Найджел остановился.

– За нами кто-то идет, – шепнул он.

Они прислушались. Но в туннеле царила полная тишина – ни шороха, ни звука. Они выждали минуту, а затем начали пробираться дальше в кромешной тьме. Казалось, шли они бесконечно, хотя на самом деле уже через триста – четыреста шагов путь им преградила дверь с узенькими полосками желтого света сверху и снизу. Найджел ударил в нее ладонью. Заскрипел засов, и громкий голос осведомился:

– Это ты, поп?

– Да, Арнольд, – ответил священник дрожащим голосом. – Открой!

Его голоса оказалось достаточно. Пароля часовой не спросил. Дверь распахнулась вовнутрь, и тут же ее страж упал под ударами Найджела и Саймона. Нападение было столь стремительным и бешеным, что предупредить об их появлении мог только глухой стук упавшего тела.

Англичане несколько секунд стояли, щурясь от яркого света.

Перед ними был выложенный плитами коридор, поперек которого лежал убитый часовой. В стенах справа и слева виднелись двери, а дальний его конец перегораживала еще одна тяжелая дверь с решеткой. Откуда-то доносились странные всхлипы и стоны. Все четверо с недоумением вслушивались в непонятные звуки, как вдруг позади них раздался короткий вопль. Священник валялся на полу, из его перерезанного горла хлестала кровь, а по туннелю в отблесках желтого света, пригнувшись и стуча перед собой палкой, убегала темная фигура.

– Андреас! – воскликнул Уилл с запада. – Он его прирезал.

– Так это его шаги я слышал! – ответил Найджел. – Значит, он шел за нами по пятам. Боюсь, стон попа могли услышать.

– Нет, – возразил Саймон, – кто его расслышит среди этих криков?! Заберем со стены фонарь и поглядим, в какое дьявольское логово мы угодили.

Они открыли дверь справа, и оттуда ударило таким смрадом, что они попятились. Фонарь в руке Саймона осветил обезьяноподобное существо, которое жалось в углу, что-то бормоча и гримасничая. Разобрать, мужчина это или женщина, было невозможно, но одиночество и ужас породили безумие. В темнице напротив прикованный к стене седобородый старик тупо смотрел перед собой – плоть, лишенная души. Однако он был жив, его угасший взгляд медленно обратился на них. Но полные муки голоса звучали за средней дверью, в которую упирался коридор.

– Саймон, – сказал Найджел, – прежде чем идти дальше, надо снять с петель дверь в подземный ход. Перегородим этот коридор и в случае неудачи будем обороняться тут, пока не подоспеет подмога. Беги со всех ног в лагерь. Крестьяне вытащат тебя из дыры. Приветствуй от меня сэра Роберта и скажи, что замок падет, если он поспешит сюда с пятьюдесятью людьми. Скажи, что мы заняли плацдарм внутри его стен. И еще передай ему, Саймон, мой совет поднять шум у ворот. Гарнизон ринется туда, а мы тем временем утвердимся у них за спиной. Беги, добрый Саймон, не теряй времени!

Но воин покачал головой:

– Сюда тебя привел я, благородный сэр, и здесь я останусь, будь что будет. Но ты сказал верно и мудро: сэра Роберта необходимо поскорее известить обо всем. Хардинг, беги во всю мочь, передай ему весть от благородного Найджела.

С большой неохотой его товарищ подчинился, и они услышали, как топот его ног и позвякивание оружия затихли в туннеле. Затем все трое направились к двери в конце коридора, намереваясь дождаться подкрепления там. Но вдруг, перекрывая стоны и всхлипы, раздался голос, полный невыразимой муки.

– Господи! – воззвал он по-английски. – Чашу воды, добрые люди, во имя Христа милосердного!

Ответом был хохот и звук тяжелого удара.

Горячая кровь бросилась Найджелу в голову, зашумела в ушах, застучала в висках. Бывают мгновения, когда пылкое сердце человека берет верх над холодным мозгом солдата. Одним прыжком он очутился у двери, вторым оказался за ней. Оба жандарма бросились за ним. Но им открылось такое зрелище, что на миг все трое от удивления и ужаса застыли на месте.

Перед ними был большой сводчатый подвал, освещенный множеством факелов. В дальнем конце в огромном очаге ревел огонь. Перед ним к трем столбам были прикованы три нагих человека таким образом, что его жгучее дыхание опаляло их, как они ни извивались. Однако расстояние было достаточным для того, чтобы избежать ожогов, все время поворачиваясь к пламени то одним боком, то другим. Поэтому они непрерывно вертелись и метались, насколько позволяли цепи, истомленные, изнывающие от такой жажды, что языки их распухли и почернели, и не могли позволить себе ни единой передышки в этой судорожной пляске.

Но еще более поразил их вид огромных бочек справа и слева, из которых и доносились стенания, услышанные Найджелом и его товарищами. В каждой сидел человек. Его голова торчала над краем, а при каждом движении раздавался плеск воды. Когда дверь распахнулась, все бледные, осунувшиеся лица повернулись к ней, и протяжные стоны сменились возгласами изумления и надежды.

В тот же миг двое тюремщиков в черной одежде, удобно расположившиеся перед огнем с кувшином вина, растерянно вскочили на ноги, ошеломленные столь нежданным вторжением. Это замешательство лишило их последнего шанса на спасение. Каменные ступеньки, поднимавшиеся к внутренней двери, находились как раз на середине между ними и тремя англичанами. Найджел бросился к этой лестнице молниеносным движением, как кот на мышь, и опередил тюремщиков шага на три. Они повернули к входу в туннель, но там их перехватили Саймон и его товарищ. Два удара мечом наотмашь, два удара кинжалом, положившие конец смертным судорогам, – и оба злодея, исполнявшие волю Мясника, остались лежать бездыханными трупами на плитах пыточного подвала.

Какие благодарения, какие ликующие возгласы срывались теперь с бледных губ! Какой огонь возродившейся надежды просиял в глубоко запавших глазах! Они чуть было не испустили громовой торжествующий клич, но вскинутые руки и настойчивый шепот Найджела призвали их к молчанию.

Он приоткрыл дверь у себя за спиной. Там вверх в темноту уходили каменные ступеньки винтовой лестницы. Сквайр прислушался. Ни звука. В замочной скважине снаружи торчал железный ключ. Он выдернул его и запер дверь изнутри, оберегая захваченный плацдарм. Теперь можно было помочь своим злополучным землякам. Несколько сильных ударов сбили оковы с трех плясунов перед огнем. С хриплым радостным криком все трое бросились к ближайшим бочкам, сунули в них головы, точно кони, и пили, пили, пили… А их спасители уже вытаскивали из бочек томившихся в них бедняг, которых бил озноб. От долгого пребывания в воде кожа их стала мертвенно-белой и дряблой. Когда с них были сбиты оковы, окостеневшие руки и ноги не слушались их, и они перекатывались по полу, стараясь добраться до Найджела и поцеловать ему руку.

В углу возле своей бочки лежал Эйлвард, полумертвый от холода и голода. Вода с его тела растекалась по полу лужицей. Найджел подбежал к нему и приподнял его голову. На столе, за которым восседали тюремщики, все еще стоял кувшин с вином. Найджел поднес его к губам лучника, и тот сделал большой глоток.

– Эйлвард, как ты?

– Уже получше, сквайр, много лучше. Но в жизни больше не прикоснусь к воде! Бедняга Дикон не выдержал холода. И Стивен тоже. Озноб их прикончил. А я промерз до костей. Дай я обопрусь на твою руку и доберусь до огня разогреть застывшую кровь, чтобы она опять заструилась по моим жилам.

Странная это была картина! Двадцать голых мужчин скорчились полукругом перед огнем и тянули к нему дрожащие руки. Первыми оттаяли их языки, и они излили историю своих страданий, перемежая ее молитвами и благодарностями всем святым за счастливое избавление. За все время здесь им ни разу не дали никакой еды. Мясник приказал им выйти на стену с его солдатами и стрелять в своих товарищей. Они отказались, и он отобрал троих для казни.

Остальных сволокли в этот подвал, куда за ними, ухмыляясь, последовал и Мясник. Он задал каждому только один вопрос: горяч он по натуре или хладнокровен. Их били, пока они не дали ответа. Трое сказали, что они хладнокровны, и были обречены на пытку огнем. Остальных, признавшихся в горячности нрава, посадили в бочки с водой. Каждые несколько часов этот дьявол в человечьем обличье спускался в подвал полюбоваться их муками и спрашивал, не готовы ли они поступить к нему на службу. Трое согласились, и их увели. Но остальные устояли: двое – ценой жизни.

Вот что услышали Найджел и два его товарища, пока с нетерпением ожидали Ноллеса с отрядом. Много раз они с тревогой оглядывались на темный вход в туннель, но из его глубин не доносился звон оружия, во мраке не мерцал ни единый огонек.

Внезапно их слух поразили громкие размеренные звуки – металлический лязг, становившийся все громче! Тяжелые медленные шаги рыцаря в полном вооружении. Бедняги у огня, обессилевшие от голода и страданий, сбились в кучу. Глаза на осунувшихся, измученных лицах с ужасом вперились в дверь.

– Это он! – зашептали они. – Сам Мясник.

Найджел бросился к двери и напряженно прислушался.

Только эти шаги и никаких других. Тогда он бесшумно повернул ключ в замке. И тотчас за дверью словно взревел бык:

– Ив! Бертран! Вы что, не слышите, что я иду, проклятые пьяницы? Вот поостудите головы в бочках, подлые бездельники! Открывайте, псы! Открывайте, кому говорят!

Он опустил щеколду, ударом ноги распахнул дверь и двинулся вперед. Затем встал как вкопанный, точно статуя из тускло-желтого металла, и уставился на пустые бочки, на кучу голых людей. Затем с львиным рыком повернулся, но дверь у него за спиной уже захлопнулась, и перед собой он увидел напрягшуюся фигуру Черного Саймона, на угрюмом лице которого играла сардоническая улыбка.

Мясник беспомощно посмотрел по сторонам – при нем не было никакого оружия, кроме кинжала. И тут его взгляд упал на алые розы Найджела.

– Ты благородной крови и носишь герб! – крикнул он. – Я сдаюсь тебе.

– А я не принимаю твоей сдачи, подлый негодяй, – ответил Найджел. – Бери оружие и защищайся! Саймон, дай ему свой меч.

– Нет, я еще в здравом уме, – сердито ответил воин. – Зачем же я дам осе жало?

– Дай ему меч, говорю тебе! Я не могу убить безоружного.

– Зато я могу! – крикнул подкравшийся к ним Эйлвард. – Вперед, ребята! Не он ли научил нас, как подогревают холодную кровь?

Они набросились на него, как стая волков, и под натиском десятка обнаженных, обезумевших от ярости людей он с грохотом повалился на пол. Тщетно Найджел пытался оттащить их. Пытки и голод довели их до исступления, глаза у них горели бешенством, волосы вздыбились, зубы скрежетали. Мертвой хваткой вцепившись в воющего, рвущегося из их рук человека, они с грохотом и лязгом поволокли его за ноги к очагу и толкнули в огонь.

Металлическая фигура выкатилась на пол и приподнялась на колени, но ее тотчас опрокинули в бушующее пламя. Найджел вздрогнул и отвел глаза. Недавние пленники Мясника радостно вопили, били в ладоши и пинали его ногами, пока броня не раскалилась докрасна, а тогда пустились в пляс у очага.

Тут наконец явилась подмога. В туннеле замелькали факелы, зазвенело оружие. Подвал заполнили жандармы, а сверху донеслись крики и шум ложного штурма ворот. Во главе с Ноллесом и Найджелом жандармы незамедлительно овладели внутренним двором. Захваченные врасплох с тыла, защитники ворот побросали оружие, прося пощады. Внутренние ворота были распахнуты, и в них ворвались участники ложного штурма, за которыми в замок хлынули сотни разъяренных крестьян. Некоторые разбойники погибли с оружием в руках, но остальные были безжалостно перебиты, когда сдались. В живых не осталось ни единого, так как Ноллес дал клятву никого не щадить. Уже занималась заря, когда нагнали и прикончили последнего пособника Мясника. Замок оглашали крики и вопли солдат, с их голосами смешивался треск взламываемых дверей, за которыми в кладовых и потайных комнатах хранилось награбленное за одиннадцать лет – золото и драгоценные камни, атлас и бархат, золотая и серебряная посуда, пышные гобелены. Все это теперь принадлежало победителям, и в общей толчее каждый хватал, что попадало под руку.

Поиски добычи возглавляли спасенные лучники, уже одетые и накормленные. Найджел, который стоял, опираясь на меч, возле арки больших ворот, увидел, что к нему, пошатываясь, бредет Эйлвард с двумя узлами под правой и левой рукой, с третьим на спине и небольшим свертком в зубах. Поравнявшись со своим молодым господином, он на минуту сложил тяжелую ношу.

– Клянусь моими десятью пальцами, до чего же я рад, что отправился на войну! Лучше жизни и пожелать нельзя! – объявил он. – Тут у меня подарки всем тилфордским девушкам, а отцу больше никогда уж не надо будет дрожать перед уэверлийским ключарем. Ну а ты-то, сквайр Лоринг? Куда же это годится? Мы собираем жатву, а ты, кто засеял поле, уходишь с пустыми руками? Возьми-ка все это, благородный сэр, а я вернусь и поищу для себя еще.

Найджел улыбнулся и покачал головой.

– Твое заветное желание сбылось, а может быть, и мое, – ответил он.

Мгновение спустя к нему с протянутой рукой подошел Ноллес.

– Прошу у тебя прощения, Найджел, – сказал он. – В гневе я наговорил лишнего.

– Нет, благородный сэр. Я был виноват.

– Но тому, что мы сейчас в замке, я обязан тебе. Король узнает об этом. И Чандос тоже. Могу ли я сделать для тебя еще что-нибудь, Найджел, в доказательство моего к тебе сердечного уважения?

Сквайр покраснел от радости.

– Ты ведь пошлешь гонца в Англию с вестью о том, что произошло тут, благородный сэр?

– Как же иначе? Но не говори, Найджел, что ты хочешь быть моим гонцом! Проси чего-нибудь другого, ибо отпустить тебя я не могу.

– Боже упаси! – вскричал Найджел. – Клянусь святым Павлом, было бы трусостью и низостью покинуть тебя, когда впереди еще немало славных дел! Но мне бы хотелось послать с твоим гонцом весть от себя.

– Кому?

– Леди Мэри, дочери старого сэра Джона Баттесторна, который живет близ Гилфорда.

– Но ты напишешь ей, Найджел? Весть от благородного человека его даме должна быть под печатью.

– Нет, он может пересказать ее устно.

– Так я передам ему твои слова. Отправляется он теперь же. Что же должна услышать от него леди Мэри?

– Что я шлю ей мой смиренный привет и что святая Екатерина во второй раз была к нам милостива.