Текст книги "Сэр Найджел. Белый отряд"

Глава XI
В доме рыцаря Дупплина

Король приехал и уехал. Вновь господский дом в Тилфорде стоял темный и безмолвный, но внутри царила радость. За одну ночь всем бедам пришел конец, точно отдернули черный занавес, закрывавший солнце. Казначей короля прислал весьма значительную сумму денег – подарок поистине княжеский и не допускавший отказа. Найджел вновь отправился в Гилфорд, приторочив к седлу сумку с золотыми монетами, и на дороге не нашлось бы ни единого нищего, который не осыпал бы его благословениями.

В городе он сразу навестил лавку золотых дел мастера, выкупил кубок, поднос и браслет и вместе с хозяином посетовал на коварную шутку, которую сыграла с ним судьба: за протекшую неделю золото и золотые изделия заметно подорожали по причинам, понятным лишь золотых дел мастерам, и ему придется уплатить на пятьдесят золотых монет больше, чем он выручил за них. Тщетно верный Эйлвард бесился, ворчал и даже вознес молитву о том, чтобы настал день, когда ему ниспослано будет пронзить стрелой жирное брюхо купца. Уплатить деньги все равно пришлось.

Оттуда Найджел поспешил к Уоту и купил те самые доспехи, на которые с такой тоской смотрел в прошлый раз. Он тут же примерил их. Уот и его подмастерье обходили его со всех сторон, затягивая винты и застегивая застежки.

– Ну как, благородный сэр? – воскликнул оружейник, надевая ему на голову шлем и пристегивая его к бармице. – Клянусь Тувалкаином, броня эта облегает тебя, как панцирь краба. Доспехов лучше не найти ни в Италии, ни в Испании!

Найджел встал перед полированным щитом, служившим зеркалом, и начал поворачиваться так и сяк, прихорашиваясь, точно серебряная птичка-невеличка. Он не мог налюбоваться на гладкий нагрудник, на удивительные шарниры, на прикрывающие их наколенники и налокотники, на чудесные гибкие рукавицы и поножи, на кольчугу и плотно прилегающие к ней щитки. Он попрыгал, доказывая, что доспехи ему нисколько не тяжелы, а потом выбежал из мастерской, оперся о седло и вскочил на спину Бурелета под рукоплескания Уота и подмастерья.

Затем спрыгнул на землю, вбежал в мастерскую, лязгнув, бросился на колени перед образом Пречистой на стене и вознес горячую молитву, прося, чтобы ничто не омрачило и не запятнало его душу и честь, пока он будет носить эту броню, и чтобы ему были дарованы сила и крепость послужить в них великим и праведным целям. Казалось бы, странное обращение к религии, проповедывающей мир, но много веков меч и вера поддерживали друг друга, и в самые темные времена идеальный воин смутно стремился к свету. «Benedictus dominus Deus Meus, qui docet manus meas ad proelium, et digitos meos ad bellum!»[13]13
  Благословен Господь Бог мой, сотворивший руку мою для битв и пальцы мои для войны (лат.).


[Закрыть] В словах этих – душа истинного рыцаря.

Затем доспехи навьючили на мула оружейника и отвезли в Тилфорд, где Найджел вновь облачился в них, чтобы показать их леди Эрминтруде, которая хлопала морщинистыми руками и проливала слезы горести и радости – горести, потому что расставалась с ним, радости, потому что он отправляется на войну столь достойно снаряженным. О себе самой ей не надо было тревожиться: Тилфордское поместье поручалось заботам надежного управителя, а ее ждали комнаты в королевском замке Виндзор, где ей предстояло коротать закат своих дней в обществе других почтенных дам, ее ровесниц столь же благородной крови, обсуждая с ними давно позабытые скандалы и шепотом обмениваясь пикантными сплетнями о дедах и бабках молодых придворных. Найджел мог с легким сердцем оставить ее там, когда настанет время отправляться во Францию.

Однако прежде чем Найджел покинул вересковые пустоши, среди которых прожил всю жизнь, ему предстояла поездка к соседям и еще одно прощание. В тот же вечер он облекся в самую нарядную свою тунику – из темно-лилового генуэзского бархата и отороченную горностаем, перепоясался поясом с серебряной чеканкой и надел фетровую шляпу с белоснежным пером, изящно обвивавшим тулью. Верхом на благородном Бурелете, с соколом на запястье и мечом на боку он мог бы потягаться с любым молодым сквайром, когда-либо отправлявшимся в гости с таким намерением, но никто не превзошел бы его скромностью. Прощаться он ехал со старым Рыцарем Дупплина, но у Рыцаря Дупплина были две дочки, Эдит и Мэри, а Эдит слыла первой красавицей верескового края.

Сэр Джон Баттесторн был прозван Рыцарем Дупплина, потому что ему довелось быть участником этой удивительной битвы, когда за восемнадцать лет до описываемых событий мощь Шотландии на время сокрушила горстка искателей приключений и наемников, которые воевали не под чьим-то знаменем, а сами за себя. Их победу история замалчивает, так как ни у одной страны нет причин ее воспевать, однако в те времена слава о ней прокатилась далеко, ибо в тот день, когда цвет шотландского воинства пал на роковом поле, тогдашний мир впервые узнал, что появилась новая военная сила и что с английскими лучниками, стойкими и мужественными, искусно владеющими своим оружием, чему научились еще в детстве, должны серьезно считаться и закованные в броню рыцари.

Сэр Джон, вернувшись из Шотландии, стал начальником королевской охоты, так как славился по всей стране глубокими познаниями в этой области. Но под конец, отяжелев настолько, что лошади с трудом выдерживали его вес, он поселился в скромном уюте старого косфордского господского дома на восточном склоне Хайндхедского холма. Там, пока его лицо становилось все краснее, а борода все белее, он проводил закат жизни среди соколов и охотничьих псов. Подле него всегда стоял кувшин вина со специями, а его вытянутая распухшая нога покоилась на скамеечке. Старые товарищи, направляясь по ухабистой дороге из Лондона в Портсмут, непременно заезжали по пути в Косфорд, и там же его молодые соседи собирались послушать рассказы толстого рыцаря о былых войнах или набраться наставлений о тонкостях охоты и повадках разных зверей, которых никто не знал лучше его.

Однако, сказать правду, что бы там ни думал старый рыцарь, молодежь в Косфорд манили не только его старые истории и даже еще более старое вино, но куда больше – прелестное личико его младшей дочери или же сильный характер и умные советы старшей.

Эдит, золотая, как спелая рожь, синеглазая, обворожительная, шаловливая, веселая болтушка, дарила одинаковыми улыбками десяток пылких поклонников во главе с Найджелом Лорингом. Точно котенок, она играла со всем, что попадало ей в лапки, и кое-кто считал, что в их бархатном прикосновении все чаще дают о себе знать острые коготки.

Мэри была темна как ночь, с серьезным, почти некрасивым лицом и внимательными глазами, которые твердо взирали на мир из-под крутых арок черных бровей. Никто бы не назвал ее даже миловидной, а когда ее прелестная сестра, прильнув к ней, прижималась щекой к ее щеке – обычная ее манера в присутствии посторонних, красота одной и невзрачность другой становились совсем уж очевидными благодаря беспощадному контрасту. И все же находились порой и такие, кто, глядя на ее неординарное волевое лицо, замечая огонь, порой мерцавший в глубине ее темных глаз, вдруг чувствовал, что эта молчаливая девушка с гордой осанкой и царственной грацией обладает силой, достоинством и таинственностью, которые стоят дороже изящной прелести младшей сестры.

Вот какими были молодые обитательницы Косфорда, куда направил в этот вечер свой путь Найджел Лоринг, надев тунику из генуэзского бархата и приладив к шляпе новое перо.

На Терслейской гряде он обогнул камень, обозначавший место, где в давние времена язычники-саксы приносили жертвы Тору, своему богу войны. Найджел поглядел на него с опаской и пришпорил Бурелета, потому что, по слухам, в безлунные ночи вокруг камня полыхали призрачные костры, и уши, особенно чуткие, различали в свисте ветра вопли и рыдания тех, кого предавали жестокой смерти, дабы почтить адского демона. Камень Тора, Прыжок Тора, Чаша Тора – весь край был одним угрюмым памятником богу битв, хотя благочестивые монахи и заменили его имя на имя Дьявола, отца его, и называли эти места Прыжком Дьявола и Чашей Дьявола. Найджел оглянулся через плечо на серую глыбу, и по его спине пробежала дрожь, а храброе сердце сжалось. Была ли причиной вечерняя прохлада или внутренний голос шепнул ему, что в старые времена и он бы мог лежать связанный на таком камне, а вокруг бесновались бы забрызганные кровью язычники?

Мгновение спустя и зловещий камень, и смутный страх, и все остальное было забыто, потому что на желтой песчаной тропе в блеске золотых волос, озаренных заходящим солнцем, гибко покачиваясь в седле в такт движениям лошади, идущей рысью, показалась та самая прекрасная Эдит, чье лицо так часто мешало ему уснуть. Жаркая кровь прилила к его щекам – хоть сердце его не знало, что такое страх, нежная тайна женственности не только манила его, но и пугала. Его чистая рыцарственная душа возносила на пьедестал не только Эдит, а и всех женщин, приписывая им тысячи непостижимых достоинств и добродетелей, поднимавших их над грубым миром мужчин на недосягаемую высоту. Общество их дарило радость, но вместе с тем вызывало страх – страх, что его неотесанность, слишком грубый язык и неуклюжесть оскорбят столь хрупкое и утонченное создание. Вот о чем он думал, пока белая лошадь приближалась к нему. Однако мгновение спустя его смутные опасения развеял веселый голос девушки, приветливо помахавшей ему рукой, сжимавшей хлыст.

– Мой привет тебе, Найджел! Как здравствуешь? И куда же ты едешь в вечерний час? Уж конечно, не к своим друзьям в Косфорд! Когда же это ты надевал такой наряд ради нас? Назови же мне ее имя, Найджел, чтобы я знала, кого мне возненавидеть на всю жизнь!

– Ты ошиблась, Эдит, – сказал молодой сквайр, отвечая смехом на смех красавицы. – Еду я в Косфорд.

– Ну так и я с тобой. Мне пора назад. Как, по-твоему, я выгляжу?

Ответом Найджела был восторженный взгляд, которым он обвел очаровательное разрумянившееся личико, золотые волосы, ясные глаза и изящную, стройную фигурку в черно-алом платье для верховой езды.

– Ты прекрасна, как всегда, Эдит.

– Ах, какие холодные слова! Видно, Найджел, тебя учили беседовать с монахами, а не с девицами. Задай я такой вопрос сэру Джорджу Брокасу или сквайру Фернхерсту, они бы восхваляли мою красу до самого Косфорда. Оба они мне больше по вкусу, чем ты, Найджел.

– Тем хуже для меня, Эдит, – печально ответил Найджел.

– Но не изгоняй надежду из сердца.

– Так ведь сердце мое принадлежит не мне, ты же знаешь, – ответил он.

– Уже лучше! – воскликнула она, рассмеявшись. – Когда ты хочешь, то становишься находчивым, сэр Бука! Впрочем, тебе больше нравится беседовать о всяких высоких и скучных материях с моей сестрицей. Ей вот не по сердцу шутки и любезности сэра Джорджа, а мне он нравится. Но объясни, Найджел, почему ты нынче собрался в Косфорд?

– Попрощаться с тобой.

– Со мной одной?

– Нет, Эдит, и с тобой, и с твоей сестрой Мэри, и со славным рыцарем, твоим батюшкой.

– А вот сэр Джордж сказал бы, что со мной одной! Да, тут ты с ним ни в какое сравнение не идешь. Так, значит, это правда, Найджел, что ты отправляешься во Францию?

– Да, Эдит.

– Слухи об этом пошли, едва король уехал из Тилфорда. Говорят, король собрался во Францию и взял тебя в свою свиту. Это правда?

– Да, Эдит.

– Ну так скажи, куда ты едешь и когда?

– Увы, Эдит, на твой вопрос ответить я не могу.

– Ах так! – Она встряхнула золотой головкой и умолкла, крепко сжав губы и сердито глядя прямо перед собой.

Найджел посмотрел на нее с удивлением и горестью.

– Право же, Эдит, – сказал он наконец, – если ты уважаешь мою честь, то не можешь желать, чтобы я нарушил данное мной слово?

– Твоя честь – это твое дело, а кто мне нравится или нет – мое, – ответила она. – Можешь ею не поступаться, но и я не поступлюсь.

Они молча проехали деревню Терсли. Но тут в голову красавицы пришла новая мысль, и, забыв про свой гнев, она завела речь совсем о другом.

– Что бы ты сделал, Найджел, если бы меня оскорбили? Я слышала, как батюшка говорил, что ты хоть ростом и не вышел, но возьмешь верх над любым в здешних местах. Так будешь ты моим защитником, если он мне понадобится?

– Разумеется, и я, и всякий благородный человек предложит себя в защитники обиженной или оскорбленной женщины.

– Ты или кто угодно другой, я или любая другая, – что это за речи? По-твоему, очень лестно, если тебя смешивают со всеми? Я говорила только о тебе и о себе. Если мне нанесут обиду, будешь ты моим защитником?

– Испытай меня, Эдит, и увидишь.

– Я так и сделаю, Найджел. Сэр Джордж Брокас и сквайр Фернхерст с радостью исполнили бы мою просьбу, и все же, Найджел, я обращусь за помощью к тебе.

– Так скажи же, прошу, в чем дело.

– Ты знаешь Поля де ла Фосса из Шалфорда?

– Коротышку с кривой спиной?

– Ростом он не ниже тебя, Найджел, а что до спины, то многие и многие были бы рады иметь лицо, как у него.

– Тут я не судья и ничего дурного о нем сказать не хотел. Но почему ты заговорила о нем?

– Он надсмеялся надо мной, Найджел, и я хочу отомстить.

– Как! Жалкому горбуну?

– Но говорю же тебе, он надсмеялся надо мной.

– Каким образом?

– По-моему, истинно благородный человек бросился бы мне на помощь без всяких вопросов. Но хорошо, придется мне рассказать. Узнай же, он был среди тех, что окружали меня и клялись, что принадлежат мне телом и душой. А потом, вообразив, будто другие нравятся мне не меньше его, он по этой лишь причине оставил меня, а теперь обхаживает Мод Гвинхем, веснушчатую негодяйку в его деревне.

– Но почему тебя это задевает, раз он не был твоим женихом?

– Он же клялся, что принадлежит мне, ведь так? И он высмеивал меня своей девке. Он наговаривал ей на меня. Выставил дурочкой в ее глазах. Я ведь читаю это в ее пятнистом лице и тусклом взгляде, когда мы по воскресеньям встречаемся у церковных дверей. Она ухмыляется. Да, ухмыляется! Найджел, поезжай к нему! Нет, не убивай его, и даже ранить его не надо, только хорошенько располосуй ему лицо хлыстом, а потом вернись ко мне и скажи, как я могу тебя отблагодарить.

Лицо Найджела побледнело от внутренней борьбы, потому что кровь его пылала, но рассудок преисполнился отвращением.

– Клянусь святым Павлом, Эдит! – воскликнул он. – Я не вижу ни чести, ни славы в том, о чем ты просишь. Как я могу ударить слабого калеку? Покрыть себя позором? Молю тебя, прекрасная леди Эдит, дай мне другое поручение.

Ее глаза облили его презрением.

– И ты – воин! – воскликнула она с горькой насмешкой. – А боишься щуплого человечка, которому и ходить-то трудно. Да, да, оправдывайся как хочешь, но я знаю, что ты слышал, как искусно он владеет мечом, как он храбр! Вот мужество и изменило тебе. Ты верно рассудил, Найджел. Он и правда опасный человек. Исполни ты мою просьбу, он убил бы тебя, а потому ты поступаешь мудро!

Найджел краснел и морщился, слушая ее, но ничего не ответил, всеми силами стараясь сохранить на пьедестале кумир, который зашатался, грозя вот-вот рухнуть. Так бок о бок в молчании невысокий юноша и гордая красавица, золотистый жеребец и белая кобыла поднимались по песчаной тропе, вьющейся среди высокого вереска и папоротников. Вскоре от нее ответвилась еще тропа, уводя к воротам с кабаньими головами герба Баттесторнов и бревенчатому дому с длинным фасадом. На громкий собачий лай навстречу им заковылял краснолицый рыцарь и, протягивая руку, произнес зычным голосом:

– Добро пожаловать, Найджел, добро пожаловать! А я уж думал, что ты позабыл смиренных друзей вроде нас, едва король взыскал тебя своей милостью. Конюхи, заберите лошадей, не то моя палка прогуляется по вашим спинам. Цыц, Лидьярд! Лежать, Пеламон! От вашего гавканья оглохнуть можно. Мэри, налей вина сквайру Лорингу!

Мэри стояла на пороге, высокая, загадочная, безмолвная. Темные вопрошающие глаза на странном грустном лице были зеркалами глубокой души. Найджел поцеловал протянутую ему руку, и к нему вернулась вся его благоговейная вера в женщин. Эдит проскользнула за спину сестры и из-за ее плеча прощающе улыбнулась Найджелу, точно прекрасная фея в ореоле золотых волос.

Рыцарь Дупплина тяжело оперся на руку молодого человека и, прихрамывая, направился через обширную залу с высоким потолком к своему вместительному дубовому креслу.

– Эдит, Эдит! Придвинь скамеечку. Господь свидетель, голова у девочки полна мыслями о поклонниках, как амбар крысами. Ну, Найджел, я много наслышан о том, как ты держал Тилфордский мост и как тебя посетил король. Он в добром здравии? А мой старый друг Чандос? Сколько раз мы охотились вместе! А Мэнни? Другого такого лихого наездника во всей стране не сыщется! Так рассказывай, рассказывай!

И Найджел поведал старому рыцарю обо всем, что произошло, но лишь коротко упомянул о своей победе, зато подробно описал поражение, которое потерпел. Однако глаза темноволосой девушки, прилежно склонившейся над вышиванием, ярко засияли.

Сэр Джон слушал, не скупясь на клятвы и призывы к святым, стучал тяжелым кулаком, взмахивал палкой.

– Так ведь, малый, не надеялся же ты остаться в седле, коли встретился с Мэнни! А держался ты достойно. Мы тобой горды, Найджел, ты ведь наш, ты вырос в вересковом краю. Но мне стыдно, что про леса и охоту ты знаешь меньше, чем мог бы, хотя учил тебя я, а во всей широкой Англии в этом со мной никто не потягается. Так налей же еще вина, а я посмотрю, что можно сделать за короткое время, которое нам остается.

Тут старый рыцарь разразился длинной и утомительной лекцией о том, когда и на какого зверя или птицу охотиться можно, а когда нельзя, не скупясь на всевозможные примеры, наглядные описания, предостережения и назидания, почерпнутые из собственного богатого опыта. Растолковывал он и иерархию дичи: заяц, благородный олень и кабан стоят выше, чем лань, косуля, лиса и куница, как рыцарь-баннерет выше простого рыцаря. А эти, в свою очередь, выше барсука, дикой кошки и выдры – простонародья в мире зверей. Потом он начал говорить о кровавых пятнах: если кровь темная и пенистая, значит зверь ранен смертельно, а если жидкая и светлая, то стрела ударилась в кость. Искусный охотник должен распознать это с первого взгляда.

– По таким признакам, – сказал он, – ты сразу будешь знать, спускать ли гончих псов и, рассчитав, куда побежит олень, наваливать ли там кучи хвороста, которые замедлят его бег, коли его рана глубока. Но паче всего, Найджел, следи за тем, чтобы верно все называть, не то допустишь за столом промашку, и те, кто лучше знает лес, высмеют тебя, а нам, тем, кому ты дорог, будет за тебя стыдно.

– Нет, сэр Джон, – возразил Найджел, – после ваших наставлений, думается мне, я ни перед кем лицом в грязь не ударю.

Старый рыцарь с сомнением покачал седой головой.

– Премудрость эта велика, и никто не в силах постичь ее всю, – сказал он. – Вот, к примеру, Найджел, когда одни и те же звери собираются вместе на земле, одни и те же птицы в воздухе, у каждой такой стаи есть свое название, чтобы сразу было ясно, какие это звери или птицы.

– Я знаю, благородный сэр.

– Это-то ты знаешь, Найджел, а вот все названия навряд ли, или ты куда осведомленнее, чем мне кажется. Сказать правду, знать их все никто не может, хоть сам я на королевском пиру как-то побился об заклад и перечислил восемьдесят шесть, а говорят, будто начальник охоты герцога Бургундского назвал их больше сотни. Да только сдается мне, что он и присочинил порядком. Кто же бы мог его переспорить? Ну так отвечай, малый, коли ты увидишь в лесу десять барсуков, это что?

– Кит барсуков, благородный сэр.

– Молодец, Найджел, молодец, клянусь верой! А если в Вулмерском лесу попадется тебе куча лисиц, это что?

– Лисья засада.

– А если не лисиц, а львов?

– Откуда же в Вулмерском лесу львы, благородный сэр?

– Верно-то верно, да только, малый, есть и другие леса, кроме Вулмерского, и другие страны, кроме Англии, а кто может предсказать, куда доберется в поисках подвигов и славы такой молодец, как Найджел из Тилфорда? Предположим, ты побываешь в пустынях Нубии и потом при дворе великого султана захочешь рассказать, как видел там некоторое число львов, а рассказать ты захочешь, ибо лев – царь зверей и самая славная добыча для охотника. Так какие слова ты употребишь?

Найджел поскреб в затылке:

– Думаю, благородный сэр, мне достаточно будет сказать, что я повстречал некоторое число львов, если уж я хоть что-то смогу сказать после столь славной встречи.

– Нет, Найджел, настоящий охотник сообщит, что видел львиный прайд, и тем докажет, насколько хорошо ему ведом язык охоты. Ну а если это кабаны, а не львы?

– Сингуляр кабанов.

– А если собрались одни свиньи?

– Стадо свиней, как же еще?

– Э, нет, малый! Огорчительно видеть, как мало ты знаешь. Твои руки, Найджел, всегда были сильней твоей головы. Ни один человек благородной крови не скажет «стадо свиней». Это мужицкий язык. Коли ты свиней пасешь, вот тогда это стадо. Но коли ты на них охотишься, то скажешь… Что он скажет, Эдит?

– Не знаю, батюшка, – рассеянно ответила красавица, сжимая в правой руке смятую записку, которую принес ей слуга, и устремив взгляд синих глаз в густые тени под потолком.

– Но ты-то скажешь нам, Мэри?

– Милый батюшка, наверное, сказать надо «саундер свиней».

– Вот ученица, которая никогда меня не осрамит! – воскликнул старый рыцарь с торжествующим смехом. – Пойдет ли речь о рыцарских законах, или о гербах, или о лесной науке, или о чем угодно, я всегда могу справиться у Мэри. Она многих мужчин заставит покраснеть.

– И меня в их числе, – заметил Найджел.

– Нет, малый, по сравнению с многими и многими ты сам Соломон премудрый. Вот послушай! Не далее как на той неделе пустоголовый молокосос лорд Брокас сказал, что видел в лесу стаю фазанов! Да одна такая промашка при дворе погубит молодого сквайра. А ты бы как сказал, Найджел?

– Выводок фазанов, как же еще, благородный, сэр?

– Верно, Найджел, выводок фазанов, так же как косяк гусей, клин журавлей, стая уток, метелка бекасов. Но стая фазанов! Это еще что! Я усадил его, Найджел, на то самое место, где сейчас сидишь ты, и дважды увидел дно в кувшине с рейнским вином, прежде чем позволил ему встать. Но толку, боюсь, было мало, так как он все время телячьими глазами смотрел на Эдит, вместо того чтобы слушать ее отца. Но где девочка?

– Куда-то вышла, батюшка.

– Она всегда куда-то уходит, едва ей представится случай научиться чему-то полезному. Но скоро подадут ужин, и, прошу тебя, Найджел, помоги мне справиться с кабаньим окороком, вчера только из леса, и с оленьим боком, присланным мне с королевской охоты. Старший лесничий и его подручные меня еще не забыли, и кладовая моя всегда полна. Мэри, протруби-ка в рог три раза, чтобы слуги накрывали на стол. Уже смеркается, а пояс у меня что-то ослабел, значит пора и подкрепиться.