Текст книги "Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)"

Берчспул – действительно прекрасное место, дорогой Берти. После того как я за последние семь дней добрую сотню миль прошел по его улицам, мне это известно, как никому другому. Его минеральные источники были довольно популярны лет сто назад, и в нем еще сохранились следы аристократического прошлого, которые он несет с гордостью, как французская графиня в изгнании, надевающая увядшее платье, которое когда-то покоряло Версаль. Я забыл про новые шумные пригороды с их растущими заводами и богатеющими обитателями и живу в этом странном благодатном для здоровья старом городе. Эти места давно перестали привлекать к себе аристократическую публику, но наводящие на грустные мысли остатки былой респектабельности еще кое-где заметны. На Хай-стрит на оградах сохранились длинные железные гасители, в которых факельщики гасили огонь, вместо того чтобы затаптывать его или тушить о дорогу, как это было принято в кварталах победнее. На этой улице очень высокие бордюры, которые нужны были для того, чтобы какая-нибудь леди Тизл или миссис Снирвел могла выйти из кареты или паланкина{184}184
  …паланкина… – Паланкин (португ. palanquim – из санскр. paryanka – постель, ложе) – носилки в форме креста или ложа, укрепленные на двух длинных шестах, концы которых лежат на плечах носильщиков.


[Закрыть], не запачкав свои изящные атласные туфельки. Меня это наводит на мысли о том, каким изменчивым химическим соединением является человек. Декорации остались теми же, но все актеры, когда-то выступавшие на этой сцене, уже распались на водород, кислород, азот и углерод с примесью железа, кварца и фосфора. Поднос с кучкой химикатов и три ведра воды – вот материал, из которого состояла моя леди в паланкине! Довольно любопытная двойная картинка получается, когда представляешь себе это. С одной стороны, высокородные денди, чопорные леди и коварные придворные, строящие козни, плетущие интриги и подсиживающие друг друга для достижения своих жалких целей. Но вот проходит сто лет. Что это там в углу старого склепа? Жировоск{185}185
  Жировоск… – Вещество, в которое превращаются ткани трупа в условиях повышенной влажности при отсутствии или недостатке воздуха; представляет собой соли пальмитиновой и стеариновой кислоты (мыла); приводит к длительному сохранению трупа.


[Закрыть], холестерин{186}186
  …холестерин… – Вещество, содержащееся в нервных и жировых тканях, печени и др. Избыток холестерина в организме человека приводит к образованию желчных камней, отложению холестерина в стенках сосудов и другим нарушениям обмена веществ. От гр. cholē´ – желчь.


[Закрыть], соли угольной и серной кислоты, трупный яд. Мы в отвращении отворачиваемся и уходим, не задумываясь о том, что носим в себе все это каждый день.

Однако не забывай, Берти, что я очень уважаю человеческое тело и считаю, что священники и богословы незаслуженно презирают его. «Бренная оболочка», «оковы плоти» – на мой взгляд, эти выражения скорее богохульны, чем богоугодны. Вряд ли Творца может порадовать подобное отношение к творению рук Его. Какой бы теории или веры мы ни придерживались в отношении души, я полагаю, не может быть сомнения в том, что тело вечно. Вещество, из которого оно состоит, может изменять форму (и в этом случае может быть изменено в обратную сторону), но уничтожить его невозможно. Если наш шарик столкнется с какой-нибудь кометой и развалится на миллиарды частей, которые разнесет по всей солнечной системе, или же если ее огненное дыхание слижет с Земли верхнюю оболочку, сделав ее похожей на чищеный апельсин, все равно и через сотни миллионов лет каждая из мельчайших частиц, составляющих наши тела, будет продолжать существовать… В иной форме, в иных сочетаниях, это верно, но тем не менее это будут те же атомы, из которых состоит указательный палец, которым ты сейчас водишь по этим строчкам. Это похоже на игру ребенка с деревянными кубиками. Он строит из них стену и разваливает ее, потом строит башенку и снова разваливает. Так может продолжаться бесконечно, но кубики-то остаются все те же.

Но как быть с нашей личностью? Интересно, не несут ли в себе наши атомы какую-то частицу ее… Будет ли пыль от Джонни Манро чем-то похожа на него, будет ли она отличаться от пыли Берти Суонборо? Наверное, мы все-таки оставляем собственный отпечаток на атомах, составляющих наши тела. Есть факты, которые свидетельствуют о том, что каждая из крошечных органических клеток, из которых состоит человек, похоже, несет в своем микрокосме точную копию того существа, частью которого она является. Яйцеклетка, из которой все мы появляемся, как тебе известно, настолько мала, что ее нельзя пронзить кончиком даже самой острой иглы, и все же в этом микроскопическом шарике заложены силы, позволяющие воспроизвести не только внешние черты двух разных людей, но даже их привычки, манеру поведения и мышления. Значит, если одна клетка может вмещать в себя так много, то и молекулы и атомы могут являться чем-то большим, чем мы их считаем.

Тебе когда-нибудь приходилось самому исследовать дермоидную кисту{187}187
  …дермоидную кисту? – Дермоидная (гр. dérma – кожа) киста (от гр. kýstis – пузырь) – патологическое образование с плотными стенками и полостью, заполненной роговыми массами, волосами и т. п.; возникает при нарушениях зародышевого развития.


[Закрыть]? Нам с Каллингвортом перед его болезнью выпала такая возможность, и нас обоих это очень взволновало. Мне это показалось чем-то похожим на маленькую щелку, через которую можно подсмотреть за работой природы. В том случае к нам обратился мужчина, работающий в почтовом отделении, с опухолью над бровью. Мы вскрыли ее, посчитав, что это нарыв, и обнаружили внутри волосы и рудиментарную челюсть с зубами. Ты знаешь, что в хирургии такие случаи нередки, и в любом музее анатомии есть подобные экспонаты. Но о чем нам это говорит? Такое необычное явление должно иметь глубокий смысл, и заключается он, как мне кажется, в том, что каждая клетка тела содержит в себе скрытую силу, позволяющую воспроизвести весь организм. И иногда, при определенном стечении обстоятельств, происходит некое возбуждение нервов или сосудов, которое приводит к тому, что механизм включается и один из этих микроскопических элементов конструкции совершает подобную попытку.

Но в какие дебри меня занесло! А ведь все началось с фонарных столбов и бордюрных камней. К тому же я садился за письмо с единственной мыслью рассказать тебе о последних новостях. Впрочем, я разрешаю тебе в ответном письме не сдерживать свои нравоучительные порывы и быть настолько догматичным, насколько ты посчитаешь нужным. Каллингворт говорит, что голова моя напоминает семенную коробочку недотроги{188}188
  …семенную коробочку недотроги… – Недотрога (бальзамин) – род травянистых растений. Плоды недотроги разбрасывают семена, раскрываясь от малейшего прикосновения (отсюда и название).


[Закрыть], которая при прикосновении взрывается и разбрасывает во все стороны семена. В том числе, боюсь, и дурные. Но некоторые из них все же попадут на благодатную почву и укоренятся… а может, и нет, это уж как распорядится Судьба.

Предыдущее письмо тебе я писал вечером того дня, когда приехал в этот город. На следующее утро я приступил к выполнению данного себе задания. Ты бы удивился (по крайней мере, сам я был очень этим удивлен), узнав, каким деловитым и целеустремленным могу я быть. Первым делом я пошел на почту и потратил шиллинг на большую карту Берчспула. Потом отправился домой и повесил ее над столом в своей комнате. После этого я сел, тщательно изучил ее и распланировал серию пеших прогулок, которые позволят мне обойти все улицы этого города. Если бы я тогда понимал, насколько утомительным будет это занятие, может быть, я бы составил какой-нибудь другой план действий. Я завтракал, выходил из дому часов в десять, до часу ходил по городу, потом обедал (мне вполне достаточно еды, которую можно купить на три пенса), после чего продолжал обход и где-то в четыре возвращался домой и записывал результаты. На своей карте крестиками я отмечал пустующие дома, а кружочками – дома, в которых принимают врачи. В конце концов у меня выстроилась полная картина всего города, и мне стало понятно, где можно обустроить собственную практику и с какой конкуренцией придется там иметь дело.

Тем временем у меня появился неожиданный союзник. На второй день вечером в мою комнату вошла дочь хозяйки и с торжественным видом вручила мне карточку жильца, снимавшего квартиру подо мной. На ней было написано имя: «Капитан Вайтхолл», а пониже в скобках: «Бронированный транспортник». Перевернув карточку, на ее обратной стороне я прочитал: «Капитан Вайтхолл (бронированный транспортник) выражает почтение доктору Манро и приглашает его к себе на ужин в 8.30». Я послал ему ответ: «Доктор Манро выражает почтение капитану Вайтхоллу (бронированный транспортник) и с огромным удовольствием принимает его любезное приглашение». Я понятия не имел, что такое «бронированный транспортник», но решил упомянуть его, поскольку сам капитан Вайтхолл, похоже, придавал этим словам особое значение.

Спустившись, я увидел необычного вида человека в сером домашнем халате с фиолетовым плетеным поясом. Это был уже не молодой мужчина. Волосы его еще не совсем поседели, но были несколько светлее того цвета, который называют мышиным, хотя борода и усы у него были русыми. Одутловатое лицо покрывала густая сетка мелких морщин. Под поразительного небесно-голубого оттенка глазами висели мешки.

– Ей-богу, доктор Манро, сэр, – говорил он, пожимая мне руку, – вы оказали мне огромную честь, приняв неофициальное приглашение! Честное слово, сэр, ей-богу!

Это приветствие, как выяснилось, полностью передавало особенности его речи, поскольку почти каждое свое предложение он начинал и заканчивал божбой или ругательством, но в середину неизменно вставлял слова вежливости. Формуле этой он следовал так неукоснительно, что я даже буду пропускать эти элементы, но ты помни, что я слышал их каждый раз, когда он открывал рот. Время от времени многоточия будут напоминать тебе об этом.

– Доктор Манро, сэр, я завел себе привычку знакомиться со своими соседями. И знаете, у меня бывали просто удивительные соседи. Ей …, сэр, не смотрите, что я такой неказистый с виду. Я, бывало, сиживал с генералом с одной стороны и адмиралом с другой, а передо мной сидел британский посол. Это было, когда я водил бронированный транспортник «Хиджра» в Черном море в пятьдесят пятом. В Балаклавской бухте, сэр, штормом его разнесло на такие мелкие куски{189}189
  Это было, когда я водил бронированный транспортник «Хиджра» в Черном море в пятьдесят пятом. В Балаклавской бухте, сэр, штормом его разнесло на такие мелкие куски… – Или автор, или рассказчик романа, или персонаж – капитан Вайтхолл – путается в датах. Памятный англичанам (см. «Крымская война» – в т. 3 наст. изд., комментарий на с. 437) шторм в Балаклавской бухте, во время которого одиннадцать английских судов, стоявших на рейде у входа в бухту, были выброшены на прибрежные скалы, произошел не в 1855-м, а 2 ноября 1854 года.


[Закрыть], что и собирать было нечего.

В комнате висел сильный запах виски, на каминной полке я увидел и открытую бутылку. Капитан слегка заикался, что я сначала принял за врожденный дефект речи, но, когда он развернулся и нетвердой походкой направился к своему креслу, стало понятно, что он просто сильно пьян.

– Особо предложить мне вам нечего, доктор Манро, сэр. Задняя ножка… утки и компания старого моряка. Нет, сэр, к Королевскому военно-морскому флоту отношения я не имею, хотя манерам обучен не хуже этих господ… Нет, сэр, под чужими флагами я не плаваю, и R. N.[35]35
  Royal Navy – военно-морской флот Великобритании (англ.).


[Закрыть] к своей фамилии не приписываю, но я тоже служу Ее Величеству, ей …! Нет-нет, я не из торгового флота, сэр. Не хотите горло промочить? Ох и знатная штука! Уж я-то выпил за свою жизнь достаточно, чтобы почувствовать разницу.

Итак, слово за слово, я, слегка подкрепившись и разогревшись спиртным, разговорился и поведал своему новому знакомому о себе и о своих намерениях. Я и не представлял, насколько одиноко мне было, пока не почувствовал, какое удовольствие мне доставляет живой разговор. Пока я рассказывал, он смотрел на меня сочувствующим взглядом, после чего, к моему ужасу, залпом выпил за мой успех целый бокал неразбавленного виски. Он так озаботился моим будущим, что мне с трудом удалось удержать его от второго бокала.

– У вас все получится, доктор Манро, сэр! – вскричал он. – Я разбираюсь в людях и точно вам скажу, все у вас получится. Вот моя рука, сэр! Я с вами! И вам не придется стыдиться, что вы ее жмете. Ей…, хоть я и сам это говорю, но с тех пор, как я начал молоко сосать, я всегда протягивал ее бедным, а всяким там гордыбакам никогда! Да, сэр, отличный вы товарищ, я б с вами в море пошел, и, знаете, я … рад, что вы поднялись ко мне на борт.

Весь остаток вечера он пребывал в уверенности, что я прибыл к нему на службу, и долго и пространно рассказывал мне о правилах судовой дисциплины, хотя все время обращался ко мне «доктор Манро, сэр». Но в конце концов слушать его стало невыносимо. Пьяный молодой человек – зрелище неприятное, но пьяный старик – самое отвратительное, что может быть на свете. Люди с сединой в волосах, как и горы с заснеженными пиками, всегда вызывают уважение, но это чувство иногда оказывается ложным. Я встал и попрощался. Когда я последний раз взглянул на него, он сидел в своем кресле в распахнутом халате и косился на меня, как сатир, затуманенными глазами. Во рту у него торчал размякший окурок изжеванной сигары, а борода вся пропиталась виски. Мне пришлось выйти на улицу и с полчаса побродить у дома, пока я наконец не почувствовал, что достаточно очистился, чтобы ложиться спать.

У меня не было никакого желания снова встречаться со своим соседом, но утром, когда я завтракал, он спустился и подошел ко мне, обдав меня запахом дешевого табака. Впечатление было такое, что у него из каждой поры сочится вчерашнее виски.

– Доброе утро, доктор Манро, сэр, – сказал он, протягивая трясущуюся руку. – А вы … прекрасно выглядите! А у меня в голове все гремит, как в магазине игрушек. Мы вчера приятно провели вечер, и я вообще-то ничего такого и не собирался… Но это на меня так здешняя обстановка действует. Я расслабляюсь и уже ничего не могу с собой поделать. В прошлом году я чуть было не допился до крышки, боюсь, как бы и сейчас это не повторилось. Вы на охоту отправляетесь?

– Да, сейчас доем и выхожу.

– Знаете, меня все это чертовски заинтересовало. Может, вам с моей стороны … наглостью покажется, но уж такой я человек. Покуда я могу ходить под парами, я всегда брошу концы тому, кого надо взять на буксир. Вот что я вам скажу, доктор Манро, сэр. Давайте на карту вашу поглядим, и я двинусь одним курсом, а вы другим. Ежели я найду что подходящее, дам вам знать.

Вопрос стоял так: либо брать его с собой, либо позволить ему идти самому, поэтому мне пришлось поблагодарить его и предоставить полную свободу действий. По вечерам он возвращался, как правило, на подпитии, отходив свои десять-пятнадцать миль не менее добросовестно, чем я сам, и сообщал мне результаты. Иногда он приходил ко мне с самыми неожиданными предложениями.

Один раз он даже начал договариваться с владельцем огромного помещения со стойкой в шестьдесят футов, в котором раньше размещался магазин. Объяснил он свой выбор тем, что был хорошо знаком с владельцем гостиницы, размещавшейся чуть дальше на той же улице, дела у которого шли очень даже неплохо. Усердие, с которым трудился бедный старый «бронированный транспортник», не могло не тронуть меня. Я был очень благодарен ему за помощь, но, если честно, я бы предпочел, чтобы он прекратил этим заниматься, поскольку для агента выглядел он слишком уж отталкивающе, и о том, что он выкинет от моего имени в следующий раз, я мог только догадываться. Он познакомил меня с двумя своими знакомыми. Первый – странное существо по имени Тéрпи. Этот бывший моряк перебивался на пенсию по ранению с тех пор, как еще в бытность свою старшим корабельным курсантом во время сражения у какого-то маорийского{190}190
  …маорийского… – Маори – полинезийский народ в Новой Зеландии. В 1843–1872 гг. происходили вооруженные сопротивления маори английским колонизаторам, получившие название маорийских войн.


[Закрыть] поселения с совершенно непроизносимым названием был ранен, после чего у него отнялась рука и он ослеп на один глаз. Второй – мужчина с грустным лицом поэта, судя по всему, из хорошей семьи, родственники которого отказались от него после того, как он сбежал из дому с кухаркой. Фамилия его была Карр; главная его особенность заключалась в том, что он был необыкновенно пунктуален в своих вредных привычках: так, в течение дня по степени своего опьянения мог даже определять время. Он закатывал глаза, прислушивался к своим ощущениям, после чего довольно точно называл час. Впрочем, выпивка в неурочное время могла дезориентировать его, и если кто-нибудь угощал его с утра, то часа в четыре он раздевался и ложился спать с полной уверенностью, что все часы вокруг него сошли с ума. Эти два чудака были из числа тех, кого Вайтхолл, по его выражению, «взял на буксир». По вечерам, ложась спать, я еще долго слышал, как они внизу звенят бокалами и выбивают трубки о каминную решетку.

Итак, закончив наконец осмотр города, я выяснил, что есть одна вилла, которая подходит для моих целей намного больше остальных мест. Во-первых, относительно дешевая, сорок фунтов, со всеми налогами – пятьдесят. Выглядела она вполне прилично. Сада у нее не было. С одной стороны от этого дома находился бедный квартал, с другой – квартал побогаче. Наконец, рядом с виллой находился перекресток четырех дорог, одна из которых представляла собой довольно оживленную магистраль. В целом для начала практики я не мог желать лучшего. Меня очень беспокоило только одно – чтобы кто-нибудь не занял ее до меня, поэтому, не теряя времени, я бросился в агентство, где своим взволнованным видом сильно удивил полусонного служащего.

Разговор с ним меня обнадежил. Дом все еще был свободен. Выставляться он должен был в следующем квартале, но я, если хотел, мог вступить во владение прямо сейчас. Мне нужно было подписать соглашение об аренде на один год, а в их агентстве было принято брать арендную плату за квартал вперед.

Не знаю, изменился ли я в лице при этом известии.

– Вперед? – переспросил я самым беззаботным голосом, на который был способен.

– Да, обычно мы берем аванс.

– Или будет достаточно поручительства?

– Это, разумеется, зависит от того, кто выступит поручителем.

– Да мне вообще-то все равно, – сказал я (да простятся мне эти слова!). – Но, если и для агентства это не имеет значения, то я, конечно, могу и аванс выплатить.

– А кто может за вас поручиться? – решил уточнить он.

Мое сердце радостно затрепетало, потому что я понял, что все идет как надо. Ты знаешь, что мой дядя службой в артиллерии заработал рыцарское звание. Я его ни разу в жизни не видел, но знал, что именно сейчас он может помочь мне.

– Можете обратиться к моему дяде, сэру Александру Манро, Лисмор-хаус, Дублин, – сказал я. – Он с радостью ответит на любые вопросы, как и мой друг доктор Каллингворт из Брадфилда.

Оба выстрела достигли цели. Я это увидел по его глазам и по изгибу спины.

– О, этого вполне достаточно, – с почтением произнес он. – Не изволите ли подписать договор?

И я поставил подпись. Рубикон был перейден. Жребий брошен{191}191
  Рубикон был перейден. Жребий брошен. – Рубикон – древнее название реки, впадающей в Адриатическое море, которую в 49 г. до н. э. Юлий Цезарь, вопреки запрещению сената, перешел со своими легионами, воскликнув: «Alea jacta est!» («Жребий брошен!»), – и это стало началом гражданской войны. «Перейти Рубикон» – означает совершить решительный поступок, принять бесповоротное решение.


[Закрыть]. Будь что будет, отныне на двенадцать ближайших месяцев дом номер 1 по улице Окли-виллас находится в моем расположении.

– Хотите получить ключ прямо сейчас?

Я едва сдержался, чтобы не выхватить ключ у него из рук. Потом я вышел из агентства и помчался осматривать свое имущество. Никогда, дорогой Берти, я не забуду, какие чувства меня охватили, когда ключ щелкнул в замке и передо мной распахнулась дверь. Это был мой дом! Весь дом принадлежал только мне! Я вошел и снова закрыл дверь. Шум улицы стих, и в этом темном пыльном холле меня накрыло таким сладким чувством уединения, которого я не испытывал еще никогда в жизни. Впервые у меня под ногами были половицы, за которые не платил кто-то другой.

Затем я отправился исследовать комнаты, подгоняемый волнением сродни тому, которое испытывают первопроходцы на новых неизведанных землях. Первый этаж занимали две комнаты, обе площадью шестнадцать на шестнадцать футов. С удовлетворением я отметил, что обои на стенах выглядят вполне прилично. Передняя будет приемной, а во второй я устрою свой кабинет. Тогда я, правда, не задумывался над тем, что для приема пациентов хорошо бы обзавестись прислугой. У меня было такое прекрасное настроение, что, входя в каждую новую комнату, я приплясывал.

Потом я спустился в подвал, где располагались кухня и помещение для мытья посуды. Пол там был покрыт асфальтом, царил полумрак. Зайдя в судомойню, я обомлел. Из каждого угла мне улыбались человеческие челюсти, сложенные аккуратными горками. Это место – склеп! В полумраке мне вдруг показалось, что я попал в какое-то царство мертвых. Но, когда я подошел и поднял одну из челюстей, загадка разрешилась. Это оказались гипсовые слепки, видимо, оставшиеся здесь от предыдущего владельца, очевидно, зубного лекаря. Меня порадовал вид огромного деревянного буфета с выдвижными полками и сервант в углу. Оставалось добавить стол со стульями, и это помещение вполне могло сойти за комнату.

Потом я снова поднялся наверх и пошел на второй этаж. Там были еще две просторных комнаты. Одна будет моей спальней, а вторая – гостиной. Третий этаж вмещал тоже две комнаты, одну – для прислуги (когда я обзаведусь ею), вторую – спальню для гостя.

Из окон открывался вид на серые предместья города, оживленные зелеными лесистыми холмами. День был ветреный, стремительно плыли густые облака, лишь изредка обнажая голубые лоскуты неба. Не знаю, как это получилось, но, пока я стоял в той пустой комнате и смотрел сквозь грязное окно на небо, меня вдруг охватило необыкновенно яркое и всепоглощающее ощущение собственной значимости и ответственности перед какой-то высшей силой. В моей жизни начиналась новая глава. Чем она завершится? Я наделен силой и знаниями, как мне предстояло применить их? Мне показалось, что весь мир, вся улица, кебы, дома – все вдруг исчезло, и жалкий человечек и невыразимый в своем величии Управитель Вселенной на какой-то миг оказались лицом друг к другу. Я пал на колени… Это произошло против моей воли, я в этом уверен, и даже тогда у меня не нашлось слов. Только смутные порывы, душевное волнение и идущее от самого сердца желание приложить и свое плечо к великому колесу добра. Да и что я мог сказать? Любая молитва основывается на представлении Господа эдаким невероятно увеличенным человеком, на идее о том, что у него нужно просить позволения, восхвалять, благодарить. Должна ли скрипучая шестеренка механизма воздавать хвалу механику? Лучше ей меньше скрипеть и быстрее вращаться. Да, признаюсь, я попытался выразить охватившее меня волнение словами. Тогда мне казалось, что это было чем-то вроде молитвы, но, когда я потом вспомнил все «если предположить, что…» и «в случае если…», которыми было пересыпано мое обращение, я понял, что это больше смахивало на юридический документ. И все же из той комнаты я вышел намного более счастливым и умиротворенным.

Все это я рассказываю тебе, Берти, по той причине, что, если я и ставлю разум выше чувств, то вовсе не хочу делать вид, будто сам я не подвержен последним. Я чувствую, что все мои разговоры о религии слишком сухи и холодны, и я понимаю, что во всем этом должно быть больше теплоты, больше сердца. Но, если ты предложишь мне принять это как доказательство истинности твоих взглядов, против которых вопиет все, что в моей душе хоть как-то приближено к понятию божественности, я отвечу: ты продаешь свой опиум по слишком дорогой цене. Я сам готов с именем Бога на устах в первых рядах идти на амбразуру, но только если буду видеть перед собой развевающийся флаг истины.

Итак, моим следующим шагом была покупка медикаментов и мебели. Насчет первых я не сомневался, что смогу приобрести их в долгосрочный кредит, но со второй я решительно настроился не влезать в долги. Я написал в Аптекарское общество, упомянув имена Каллингворта и отца, и заказал на двенадцать фунтов настоек, растворов, пилюль, порошков, мазей и флаконов. Я подумал, что Каллингворт, должно быть, считался у них одним из самых важных клиентов, так что к моему заказу должны бы отнестись с должным вниманием.

Осталось решить более серьезный вопрос с мебелью. Я подсчитал, что, расплатившись за съемную комнату, я еще смогу позволить себе потратить четыре фунта на мебель… Не такая уж баснословная сумма для большой виллы. После этого у меня останется несколько шиллингов, и, прежде чем они закончатся, я получу каллингвортовский фунт. Однако его фунты все пойдут на аренду, поэтому о том, чтобы тратить их на свои повседневные нужды, я не мог даже думать. В «Берчспул Пост» я нашел объявление о том, что вечером должна состояться распродажа мебели, и отправился на аукцион. Против моей воли за мной увязался капитан Вайтхолл. Он был сильно пьян и очень возбужден.

– Ей-богу, доктор Манро, сэр, я вас одного не оставлю. Я всего лишь старый моряк, в котором виски, может, больше, чем мозгов, но все равно я слуга Ее Величества. Долгов не имею. В военно-морском флоте я не служил, но и в торговом тоже. Гнию себе в этих меблирашках, но ей …, доктор Манро, сэр, это я доставил семь тысяч вонючих турок из Варны{192}192
  …из Варны… – Варна – город в Болгарии, порт на Черном море.


[Закрыть] в Балаклавскую бухту. Я пойду с вами, доктор Манро, и мы вместе обтяпаем это дело.

Мы зашли в аукционный зал и заняли место в задних рядах толпы. Наконец, выставили очень аккуратный маленький столик. Назначили цену, я кивнул и за девять шиллингов стал его обладателем. Следующим лотом были три довольно необычных стула из черного дерева с сиденьями из лозы. За них я отдал двенадцать шиллингов, по четыре шиллинга за штуку. После этого за четыре шиллинга и шесть пенсов я купил подставку для зонтов. Это уже было излишество, но я, что называется, вошел во вкус. Затем в торг поступил общий лот, несколько связанных и упакованных штор. Кто-то предложил пять шиллингов. Аукционист посмотрел на меня, я кивнул. Пять шиллингов и шесть пенсов, и они стали моими. Еще я купил квадрат красной шерстяной материи для половиков за полкроны, маленькую железную кровать за девять шиллингов, три акварели («Весна», «Мужчина с банджо» и «Виндзорский замок») за пять шиллингов, маленькую каминную решетку – тоже полкроны, набор туалетных принадлежностей – пять шиллингов и еще один совсем маленький квадратный столик – три шиллинга шесть пенсов. Каждый раз, когда я кивал головой, Вайтхолл вскидывал вверх свою терновую трость, пока я не заметил, что он делает это даже тогда, когда я вовсе не собирался покупать выставленный лот. По его милости я чуть было не купил за четырнадцать шиллингов шесть пенсов чучело ары под стеклянным колпаком.

– Но ведь здорово смотрелось бы, если бы вы его в холле повесили, доктор Манро, сэр, – начал оправдываться он, когда я упрекнул его.

– Если я так буду тратить деньги, мне скоро самому придется в холле повеситься, – ответил я. – Я уже потратил все, что мог. На этом остановимся.

Когда аукционный торг закончился, я расплатился, товары мои погрузили на тележку, и грузчик вызвался подвезти мне их к дому за два шиллинга. Выяснилось, что я ошибся в большую сторону, подсчитывая, во сколько мне обойдется меблировка, поскольку в общем мои затраты составили лишь чуть больше трех фунтов. Мы дошли пешком до Окли-виллас, и, преисполненный гордости, я выгрузил свои покупки в холле. И тут произошло нечто такое, что лишний раз убедило меня в доброте и отзывчивости людей из низших слоев населения. Грузчик, после того как я с ним расплатился, вышел к своей тележке и вернулся с огромным пакляным половиком совершенно ужасного вида. Он расстелил его в холле и, не произнося ни слова и не дав мне возможности ни отказаться, ни поблагодарить его за этот подарок, скрылся в ночи вместе с тележкой.

На следующее утро я, рассчитавшись с хозяйкой за квартиру, окончательно переселился в свой новый дом. СВОЙ дом, друг мой! Счет за квартиру оказался несколько больше, чем я ожидал. Я ведь там только завтракал и пил чай, обедая «вне дома», как я это обтекаемо называл. Впрочем, не став торговаться, я заплатил и, чувствуя необыкновенное облегчение, чуть ли не бегом со своей шляпной коробкой в руках отправился на Окли-стрит. Жестянщик накануне за полкроны прикрепил на ограждении вывеску с моим именем. Приближаясь к дому, я издали увидел ее яркое сияние, и, надо сказать, испытал при этом некоторый стыд. Я юркнул в дверь, охваченный таким чувством, будто на меня смотрят из каждого окна на улице.

Впрочем, дома нужно было столько еще всего сделать, и я не знал, за что браться в первую очередь. Первым делом за шиллинг девять пенсов я купил швабру и принялся за уборку. Ты, конечно, заметил, что я точно указываю все цены. Я делаю это, потому что для меня сейчас даже такие мизерные суммы имеют огромное значение. Во дворе я нашел дырявое цинковое ведро, которое оказалось очень полезным, в нем я повыносил челюсти, которыми была забита моя кухня. Затем я снял сюртук, повесил его на газовый рожок, закатил рукава рубашки и подмел своей новой шваброй все комнаты на первом этаже и холл. Сор я вымел во двор. После этого подмел комнаты на втором этаже, в результате чего несколько квадратных ярдов пыли снова оказались на полу холла, что привело меня в некоторое уныние, но, по крайней мере, научило в следующий раз начинать с верхнего этажа. Под конец этой работы я весь был такой грязный и взмыленный, словно отыграл тайм на футбольном поле. Мне вспомнилась всегда опрятная и аккуратная поденщица, которую мы нанимали для уборки в нашем доме. Представляю, в какой прекрасной физической форме она должна быть!

Затем я взялся за расстановку мебели. С холлом я управился быстро, потому что стены там обшиты темными деревянными панелями, которые сами по себе неплохо смотрятся. Пакляной половик и подставка для зонтов придали ему законченный вид, но, кроме того, я купил за шесть пенсов три крючка, прикрепил их к стене и завершил картину, повесив на них обе свои шляпы. И наконец, поскольку непокрытый пол смотрелся как-то угнетающе, я повесил примерно на середине стены штору, завернув один угол, чем придал ей восточный вид с намеком на то, что и за ней тоже имеются комнаты. Выглядело все прекрасно, и я остался весьма доволен своей работой.

После этого я приступил к самому важному – обустройству своего кабинета. Работа с Каллингвортом научила меня по крайней мере одному: если пациенты уверены, что ты их вылечишь, им совершенно наплевать на то, как выглядит твой дом. Заставь их в это поверить, и ты сможешь принимать хоть в стойле на конюшне, выписывая рецепты на кормушке. И все же, раз уж это будет единственной меблированной комнатой в доме еще очень долгое время, стоило приложить усилия к тому, чтобы она выглядела как можно лучше.

Посреди комнаты я постелил красный квадратный половик и прибил его гвоздями с медными шляпками. На вид он оказался намного меньше, чем я рассчитывал – крошечный красный островок в океане деревянных половиц, или почтовая марка, наклеенная на середину конверта. На половик я поставил стол, на него с одной стороны положил три книги по медицине, с другой – стетоскоп и коробку с инструментами. Один из стульев, разумеется, встал рядом со столом, но вот следующие десять минут я потратил на то, что пытался определить, как будут выгоднее смотреться оставшиеся два: рядом, создавая видимость массы, или же разрозненно: при беглом взгляде может показаться, что все помещение наполнено мебелью. В конце концов, один стул я поставил к правой стене, а второй – перед столом. Затем установил каминную решетку и повесил «Весну», «Мужчину с банджо» и «Виндзорский замок» на три стены, дав себе мысленное обещание потратить первые же свободные полкроны на покупку картины для четвертой стены. У окна я расположил маленький столик, куда поставил фотографию в красивой гипсовой рамке с подставкой из слоновой кости, которую привез в чемодане. Напоследок из купленного на аукционе комплекта я выбрал две коричневые шторы, повесил их на окно и близко сдвинул, чуточку затемнив комнату. От этого мрак в углах комнаты сгустился, и начинало казаться, что там стоит мебель. Осмотревшись по сторонам, я с удовольствием отметил, что вряд ли кто-то догадается, будто вся обстановка комнаты стоит около тридцати шиллингов.