Текст книги "Пьем до дна"

– Да, доктор, – покорно ответила она, глядя мне в лицо. – Пункт первый. – Она согнула один палец. – Джетро Паркер закричал. Я застала его на ногах, и он вел себя так, словно держит в руках что-то маленькое и живое. Но я ничего не видела. Он сделал движение, словно что-то отбрасывает от себя, и, пункт второй, окно разбилось.

– Ты видела стекло в тот момент, когда оно разбилось?

– Нет. Только слышала, смотрела на Джетро.

– Продолжай.

– Хорошо. Пункт третий. Я расспросила Паркера под действием скополамина. Он рассказал, что проснулся от тяжести на груди, почувствовал, что кто-то сосет там, схватил его и оторвал от груди. Он настаивал, что это был «маленький человек». Пункт четвертый. У него на груди был красный след, который быстро поблек. Я… думаю, это все.

– Нет, это не все, – спокойно сказал я. – Вы забыли упомянуть, что перед тем, как услышали крик Джетро Паркера, вы смотрели на клубы пара от земли в лесу, и вам казалось, что это ползут маленькие люди, собираясь напасть на вас. И вы забыли бред Шона Мерфи прошлым вечером, его крики о гномах и всем остальном.

Эдит выглядела удивленной.

– А какое отношение имеет к этому белая горячка Шона?

– Самое прямое. Научный метод, моя девочка, требует оценки обстоятельств происшедшего, как и самого происшедшего. Оценки состояния наблюдателя. Заметьте, пожалуйста, что последний день или два вы взволнованы загадочным исчезновением Хью. Заметьте также, что тяжелая сцена с Мерфи не могла еще больше не взволновать вас, и ваши иллюзии относительно призраков в лесу, несомненно, вызваны его суеверным бредом. Вы были готовы к тому, чтобы не критично воспринять дальнейшие предположения, когда случился инцидент, о котором мы говорим, вызванный испуганными криками фермера.

Теперь давайте рассмотрим все, что вы видели и слышали, как ты обычно рассматриваете такие обстоятельства, отбрасывая всякие суеверные объяснения, если можно найти реалистические. Не возражаете?

– Возражаю? Да я больше всего хочу разумного объяснения.

* * *

– Тогда вот оно. Сон Паркера под влиянием лекарства, которое мы ему дали, должен был быть легким, и поэтому его подсознание было активней обычного. Тяжесть одеяла на груди вызвала кошмар, реальный опыт для его подсознания. Даже встав с постели, он еще не проснулся по-настоящему, но действовал во сне. Это его подсознание отвечало на ваши вопросы и честно описывало обстоятельства, которые не были реальны, но были всего лишь сонной фантазией.

– Но ведь не фантазия, что кто-то разбил окно.

– Нет, но вы ведь не видели, как оно разбилось. Это строение не слишком прочное. Паркер тяжелый мужчина, и его прыжки должны были основательно потрясти дом. На подоконнике что-то лежало, что-то, о чем вы совершенно забыли. Оно упало, разбило окно и вывалилось наружу.

– Красное пятно…

– Он сказал ваме, что что-то сорвал с груди, когда проснулся. Он вызвал раздражение кожи. Вот и причина твоего ужаса. Вот реалистическое объяснение того, что вызвало ваш ужас. Кошмар, дрожь плохо построенного дома. Никаких невидимых маленьких людей, не так ли, моя дорогая?

– Да, Вероятно, вы правы. А я была глупой дурочкой. – Она устало улыбнулась. – Спасибо, доктор Стоун. Я больше не боюсь. – Она вздохнула, а потом сказала: – Я хотела бы, чтобы вы объяснили еще одно. Знак на груди Дорси.

– Знак на груди Дорси мог возникнуть из-за того, что вы растирали его энергичней, чем думали… или…

Я замолчал.

– Или что? – не громко спросила сестра.

– Или это может быть ранее не замеченный симптом болезни, вызвашей его. – Я погрузился в размышления. – Посмотрим, – размышлял я. – Периодические покраснения кожи на спине с левой стороны… Это там, где я нашел гипертрофированные капилляры Дженкса… Может ли инфекция быть там локализована? Но изменение структуры крови… неслыханное…

– Послушайте, доктор! – Девушка наклонилась вперед, теперь глаза ее горели, щеки пылали. – Мои знания медицины как у младенца, по сравнению с вашими, но у меня есть идея. Вы не будете смеяться над ней?

– Нет. Я не буду смеяться над вами.

– Возможно ли, что в этом и заключается болезнь, в прогрессирующем изменении структуры крови? Возможно ли, что некоторые люди обладают большей сопротивляемостью к этой болезни? Что Хью и… и бродяга перенесли эту болезнь, не впадая в кому?

Я ударил ладонью по столу.

– Вы поняли! Клянусь большими рогами луны, вы поняли, девочка! Ламберт заболел, не подозревая об этом, и выздоровел без каких-либо последствий, кроме изменения группы крови. Этому способствовала его отличная физическая форма. Бродяга тоже заболел и тоже выздоровел, но у него были последствия в психике и гротескно изменилась внешность. Это означает, что болезь излечима. Если существует природное сопротивление ей, мы можем вызвать его искусственно. В этом надежда для мальчика. И для Ганта.

– Надежда для них! Замечательно! Как…

– В крови тех, кто выздоровел, должны быть антитела от инфекции, и их инъекция излечит жертвы. Почему я не подумал об этом раньше? Клянусь богом, Эдит, это сделает меня знаменитым! Надо только анйти ХЬю или бродягу и…

Она высказала мысль, которая остановила мое возбуждение.

– Как? Как нам найти Хью? Как найти…

Зазвонил телефон, оборвав ее.

– Черт возьми! – воскликнул я. – Должно быть, это меня. Я оставил этот номер миссис Смолл, но сейчас уже позже полуночи и … Алло!

Я понес трубку к уху.

– Хорошо! – ответил я голосу в телефоне. – Буду через двадцать минут.

Я повесил трубку и встал.

– Да, это миссис Смолл. Получила вечером телеграмму и не позаботилась мне позвонить. А только что ей позвонила из аэропорта Энн Доринг. Она только что села и хочет, чтобы я привез ее сюда.

Эдит вскочила.

– Энн! Не привозите ее сюда, доктор! Не позволяйте ей приходить сюда. Она слишком великолепна, слишком красива, чтобы маленькие люди…

А я-то считал, что нашел женщину с научным складом ума!

Продолжение рассказа Хью Ламберта

– Ванарк дошел до тронного зала. – Тихий голос Лииалии звучал в подземном помещении, она вслух читала мысли раты, она подслушивала их. – Ему не позволяют войти. Стражник говорит Ванарку, что Нала нельзя тревожить, что он планирует реконструкцию мостов и приказал всем суранитам Ташны принять участие в этой работе. Все остальные работы приостановлены, даже наблюдение, если выжил кто-то из наблюдателей. Даже слушатели. Ванарк в гневе из-за того, что его любимый Пост Наблюдателей оставлен без работников. Он…

– Ах, – вздохнул Антил, – я надеялся на это. – Он подошел к экрану. – Если только Сеела выполнит свое задание.

– Ванарк вне себя от нетерпения, – продолжала девушка. – Но он начинает успокаиваться. Он думает, есть ли способ уничтожить тебя, не выдавая себя самого. Он вспоминает взрывной проектор, смонтированный на лузане для нападения на Калинор. Проектор на площадке для лузанов. Если только он не поврежден, думает Ванарк, он использует его против Поста Слушателей, уничтожит Пост, но и тебя вместе с ним. Обвинят в этом тафетов. Он торопливо уходит.

Экран снова ожил. Я увидел разрушенную эстакаду над пропастью, на краях пропасти толпы суранитов. Антил что-то изменил, и теперь я видел сумрак на экране, необычное сумрачное небо Мернии непосредственно над нами.

Лииалии не переставала говорить.

– Ванарк на улицах. Толпа, спешащая на границы Ташны, выполняя приказ Нала, мешает ему пройти. Он идет против общего потока и пробивается, только размахивая своим китором. Его снова охватывает гнев. Он готов применить свое оружие и прожечь себе путь. Нет, он не смеет это сделать. Даже его положение раты не спасет его от наказания за такое бессмысленное убийство. Он добирается до конечной стадии и видит взрывной…

В центре воображаемого небесного купола появляется белая точка. Антил шумно выдыхает.

– … взрывной проектор. Он невредим, и Ванарк радуется этому и тому, что у проектора никого нет. Лифт должен работать. Ему должно повезти. Его удача… Он бегло думает о Налине. Если ему удастся уничтожить Пост Слушателей, он не сможет привести поддельные доказательства против нее, ее крамольные мысли, ее планы заговора вместе с Хьюламбертом и тафетами против Блага Народа. Но это неважно. Нал…

Теперь в центре экрана были четыре белые точки. Не точки. Крылатые человечки! Они летели, казалось, прямо на меня, как самолеты в вертикальном спуске. И поэтому я мог видеть их только потому, что находился на вертикали их спуска. С любой другой точки они должны были казаться неопределенной белой линией – если бы жители Ташны вообще смотрели в их направлении. У меня захватило дух, когда я смотрел на этот величественный спуск; не слышно было ни звука, кроме моего напряженного дыхания, дыхания Фентона, Антила и монотонного монолога Лииалии.

– Нал выпустит Налину из-под ареста, так как против нее нет доказательств, но перестанет доверять ей. Он будет доверять только Ванарку. Ванарк станет истинным правителем Мернии. Улица очистилась. За углом вход в лифт. Отчаяние охватывает Ванарка. Вход в лифт перегорожен обломками.

Теперь опускающиеся тафеты были отчетливо видны. Должно быть, они таились на огромной высоте, пока их товарищи разрушали мосты; они оставались невидимыми до своего опасного падения. Они продолжают опускаться!

– Ванарк пытается разобрать завал, но ему не хватает сил. Может ли кто-нибудь помочь? Улица пуста. Нет! Бегут шесть запоздавших молодых людей. Сюда! Эй, вы, сюда! Приказ Нала? Разве вы не видите, что я рата и нуждаюсь в вашей помощи? Расчищайте эту дверь! Расчищайте ее!

Балки растаскивают по сторонам. Дверь свободна. Но Ванарк знает, что, когда будут расследовать разрушение Поста Слушателей, молодые люди сообщат об этом инциденте. Нет, не сообщат. Они вообще ни о чем не сообщат. Залп из китора захватывает их всех одновременно. Двери открываются. Лифт… Он здесь. Он работает. Ванарк поднимается к взрывному проектору. Быстрей! Быстрей!

– Все в порядке, Лииалии.

Быстрое движение рук Антила отключает экран, останавливает сверкающее движение меж стен и под потолком помещения. Да, и под потолком. Сквозь него опускаются четыре закутанные в белое фигуры. Помещение заполняется шорохом сверкающих крыльев.

– Сеела! – Приветствие Антила прозвучало радостным восклицанием. Потом он быстро заговорил на щебечущем языке тафетов; в его голосе звучали нотки приказа. – Забирайте их всех, братья. Быстрей!

– Быстрей, Антил! – Лииалии срывала наушники с головы, ее лицо превратилось в маску ужаса. – Быстрей!

Ко мне бросился тафет, его лицо было божественно. Я оказался в его руках и начал легко, как перышко, подниматься.

Мгновение серого зобвения, мгновение блестящего металла; помещение, в котором дважды видел Лииалии; потом быстрый подъем в отрытом воздухе, все мимо меня летело вниз, в ушах звучало биение сильных крыльев. Все происходило очень быстро, я не сразу осознал, что лечу вверх в руках человека-птицы, что по обе стороны от меня Лииалии и Фентон, которых несут так же, и Антил в руках того, кого он назвал Сеела; Антил по-прежнему сжимает в руках китор.

Мы летели вверх, словно подброшенные пружиной. К счастью, подумал я, потолок той камеры оказался открытым. Но, конечно, Антил открыл его, чтобы пропустить тафетов. Это было частью его плана.

Улей Поста Слушающих уходил вниз от нас. Под нами расстилался улей Ташны.

И тут под нам раздался взрыв, из земли вырвалось голубое пламя подбросив в воздух развалины Поста Слушателей. Эта катастрофа происходила в двухстах ярдах под нами, но нас обожгло и за секунду подбросило вдвое выше.

И когда обломки упали, на поверхности Ташны, там, где стоял Пост Слушателей, стала видна воронка, в которой могли уместиться пятьдесят лузанов. Но мы, против которых был направлен этот взрыв, были высоко, так высоко, что город под нами казался детской игрушкой; мы выровнялись и по горизонтали полетели к горизонту, над которым уже поднимались крепостные стены Калинора.

Последним, что я увидел от Ташны и ее жителей, была крошечная фигура Ванарка на площадке для лузанов. Ванарк стоял возле какого-то большого механизма, очертания которого я не мог рассмотреть, и в бессильном гневе вздымал руки.

Я бы многое дал за то, чтобы в моих руках оказалось устройство для подслушивания мыслей. Я мог только представить себе его мысли. Если бы он не превратил в ничто шестерых молодых суранитов, если бы не произвел этот бесцельный взрыв, мы могли бы стать жертвами алых лучей коретов.

Полет, которого не испытывал ни один человек! Мы лежали в сильных, но мягких руках, слышали биение крыльев тафетов; потом мы по длинной наклонной линии опустились в Калинор, и все было кончено.

В Калиноре есть белый сверкающий храм, в котором тафеты поклоняются своему богу, очень похожему на того, кто некогда в Галилее призывал любить человека. В этом храме есть алтарь, окруженный светом мириада свечей, так что он сверкает, как звездная пыль, в спокойной полутьме собора.

[Эти алтарные огни по химическому составу отличаются от наших свечей, хотя похожи на них внешне. При горении они не поглощают кислород: запасы этого поддерживающего жизнь газа в пещере ограничены. А.Л.З.]

В этот храм Антил привел нас: Лииалии, Фентона и меня – после приземления. После того как он склонился и поблагодарил бога за наше спасение, я спросил его об этом алтаре со свечами.

– Это храм Памяти, – ответил он. – Когда тафет умирает, мы зажигаем здесь свечу в знак памяти о нем.

– Белую свечу. А что это за две зеленые почти догоревшие свечи? И те зеленые свечи, которые сейчас при нас зажигаются?

– Это, – ответил молодой человек, – память о двух суранитах, которых мы вынуждены были убить при попытке захватить ра Налину как заложницу, и о тех суранитах, которые погибли при нападении на Ташну.

После этого я совсем не удивился, узнав, что в Калиноре нет Закона, но что каждый из его жителей ведет себя по отношению к соседям так, как хотел бы, чтобы вели себя с ним. Двери всех домов здесь всегда открыты, убежище и бесплатная еда предлагаются всем вошедшим. Они должны так же экономно тратить ресурсы, как сураниты, потому что тоже живут в закрытой экономике Мернии, но алчность тафета ограничивается только его совестью.

Таковы люди, к уничтожению которых призвал Нал Сура. Люди, которые, когда я пишу это, ждут разрушения стен своей крепости. У этих людей есть Воля, но нет оружия, чтобы защитить ее, потому что они люди мира.

Глава VIII

Продолжение рассказа Хью Ламберта

Я мог бы страница за страницей рассказывать о чудесах Калинора и о его замечательных жителях. Но я должен продолжать свой рассказ. У меня мало времени, и мою руку может остановить смерть.

После поклонения в храме Антил привел нас в белое здание – дом его и Сеелы. И почти сразу здесь начался военный совет.

Я хотел расспросить об армии живых мертвецов, которых показал мне на экране Антил, но на это не было времени.

– Наши разведчики докладывают, что сураниты поразительно быстро восстанавливают мосты. – Сеела сразу перешел к главному. – Когда кончится эта ночь, они будут готовы к нападению.

В этом тафете было то сияние, которое я заметил в его приемном сыне, только более мягкое, более хрупкое.

– У нас нет оружия против их коретов и киторов, – продолжал он. – У нас есть только стена Калинора, но она долго не выдержит против взрывного проектора. Я старательно осуществлял твои планы, мой сын, но не вижу, чего ты достиг своим приключением в Ташне, из-за которого пришлось столько свечей зажечь на алтаре Памяти.

– Ничего не достиг? – взгляд Антила на мгновение устремился к Лииалии, и я понял, что между этими двум установилось какое-то необыкновенное взаимопонимание. – Ты ошибаешься, отец Сеела. Я доволен. Я принес из Ташны то, что поможет нам победить.

– И что же это.

– Прежде всего и важнее всего Хьюла. Что-то говорит мне, что наша победа зависит от него.

Эти два человека из Верхнего Мира, отец, – говорил Антил. Язык тафетов только птичьим чириканьем отличается от темной расы суранитов, и я хорошо его понимал. – Второй похож на наших братьев с подрезанными крыльями, которые так долго работают на земле, что и мысли их становятся вялыми, земными. Но я читал мысли Хьюлы, и он похож на Мудрых, которые позволили суранитам так долго держать нас, тафетов, в подчинении. Ты знаешь, чего нам недоставало. Хьюла исправит это. И еще я принес то, что позволит нам осуществить наше величайшее желание. Оружие, отец. Китор, уничтожающий солнечный жезл ратанитов.

– Один китор, Антил? Я видел, что ты нес его, но что может сделать один китор против целого войска, которое вскоре осадит нас?

– Очень немного. Но этот один сможет осмотреть Лура, наш ученый. Он хоть и не очень много знает, но, может, раскроет тайну и сумеет сделать еще такие. У нас будет шанс.

Его прервал звук открывшейся двери. Сквозь дверь пронеслась белая вспышка. Над столом повисла маленькая фигура – миниатюрный тафет. Его маленькое лицо, обрамленное светлыми локонами, было лицом херувима в скульптуре делла Роббиа, сотканном из чистого света; обнаженное маленькое тело как статуэтка из Танагры. Мгновение он висел, поддерживаемый крыльями, которые вибрировали так часто, что были невидимы, потом опустился рядом с Антилом.

– Сообщение от Луры, – высоким голосом произнес он. – Он разгадал тайну китора.

Антил повернулся к Сееле.

– Слышишь, отец? Лура разгадал тайну китора – так быстро, так легко. – Он буквально дрожал от возбуждения. – Когда орды суранитов перейдут нашу границу, у нас будет для них сюрприз. Прежде чем они поймут, какая судьба их ждет, мы уничтожим их светом солнца, которое никогда не видели. Мы…

– Подожди, сын, – серьезно, не улыбаясь, сказал тафет. – Посыльный хочет сказать еще что-то.

– Еще? Знаю! Лура уже нашел способ делать больше таких шаров. Это так, малыш?

Мальчик надулся от своей временной многозначительности.

– Нет. Он велел передать тебе, что у нас по-прежнему только один китор. Он просил сказать тебе, что во всей Мерине нет элементов, чтобы сделать еще.

Оживление покинуло Антила. Он упал на мягкий диван, с которого вскочил, и застонал.

– Будет ответ, Антил? – спросил мальчик

– Нет, – сказал ему Сеела. – Ответа не будет. – Он закрыл лицо руками. – Ты хорошо поработал. Можешь идти.

Херувим улетел.

– Только один китор, – сказал Антил, – против множества. А я был уверен, так уверен, что есть способ умножить его лучи…

– Подожди! – воскликнул я. – Умножить его лучи, ты сказал, Антил! Ты сказал, что свет, солнечный свет, причиняет все разрушения.

Он посмотрел на меня, на его лице слабая надежда.

– Да. У тебя есть идея, Хьюла? Ты…

– Думаю, есть. Может сработать. Должно сработать. Отведи меня к Луре. Во всяком случае стоит попробовать.

* * *

Предыдущие несколько часов были заняты лихорадочной, изматывающей работой. По дороге в лабораторию Луры я объяснил свой замысел Антиле и Сееле, и к нашему приходу большое куполообразное помещение было заполнено толпой тафетов, готовых делать все, что я попрошу.

Вокруг слышался шелест крыльев, звон молота о металл, гудение горнов. Крылатые люди непрерывно щебетали. Не забудьте, что единственным их сырьем был металл, который добывали где-то в пещере, поэтому они умели с ним обращаться. Но как они ни старались, получалось медленно то, что не входит в их традиционные умения, и у меня было возможность благословить Джереми Фентона за его умение обращаться с инструментами. Фенмер усердно работал, не задавая лишних вопросов.

На них не было времени. Мы работали против Времени, против Смерти.

У меня была также возможность благословить Лииалии за то, как быстро она поняла, что мне нужно; она передавала мои просьбы Антилу, сам я до него докричаться не мог. И в конце именно Лииалии нашла способ отполировать металл так, как нам нужно.

Мы работали, а из города доносились испуганные голоса. Все с меньшими интервалами приходили разведчики и рассказывали о том, с какой скоростью восстанавливаются мосты через пропасть вокруг Ташны, об армии, которая формируется против нас.

Вот что мы сделали.

Крыша храма, о котором я рассказывал, представляет собой усеченный конус; его срез – это платформа высоко над домами Калинора и даже над Стеной.

В центре этой платформы мы поставили столб, к вершине которого прикрепили китор Налины.

Вокруг столба проложили однорельсовую колею, по которой ходила двухколесная тележка. К этой тележке на подвесках крепился металлический лист, отполированный так, что он стал превосходным зеркалом. Лист был изогнут в форме параболы.

Огненный шар китора находился точно в центре этой параболы. За шаром на киторе располагался щит, защищавший владельца оружия. Этот щит я убрал.

Да, мы соорудили прожектор, который должен был сосредоточить белые лучи китора и направить его узким лучом над Стеной на равнину для защиты Калинора. Я мог направить этот луч в любое место на равнине – с определенными ограничениями. Оставалось надеяться, что его смертоносные качества не ослабнут с расстоянием.

Фентон читал этот отчет по мере того, как я его писал. Мы с ним здесь одни. Понимаете, только мы осмеливались быть вблизи китора, когда он включен. В его лучах тафеты растают, как воск. Мы соорудили экран вдоль Стены, достаточно высокий, чтобы защитить крылатых, которые будут до последней возможности защищать крепость. Но все, что они могут сделать, будет величественно, но тщетно, и судьба Мернии была в моих руках и в руках Фентона, двух жителей Земли, спустившихся под землю, чтобы участвовать в гражданской войне, принципы которой были близки нам так же, как принципы нашей собственной Гражданской войны.

Судьба Мернии и зеленого, залитого солнцем мира, который о существовании Мернии и не подозревает.

Мне придется прервать запись. Антил снизу передал, что сураниты пересекли пропасть и их лузаны достигли того места, где Сеела разрушил дороги. Они выгрузились из машин.

Теперь они идут по полям фортлика. Я вижу их как большое зеленое облако, надвигающееся от горизонта. Они еще за пределами досягаемости моего солнечного луча. За несколько оставшихся минут я еще раз должен проверить то, что построил, поэтому перестаю писать.

Странно, но я обнаруживаю, что мысленно прощаюсь с тремя женщинами. С тремя из всех женщин, которых знал.

С Энн Доринг, конечно. И, неудивительно, с Налиной, хотя она враг.

Я думаю о той хладнокровной эффективности, с которой Лииалии в эти часы помогала нам, и это заставляет меня вспомнить третью женщину.

Это Эдит Норн!

Выдержка из дневника Энн Доринг, 1 сентября 1934 года

Я вернулась в лагерь Ванука, но каким иным все стало! Вместо счастливой болтовни полусотни буйных мальчиков мрачная тишина, молчание, за которым словно скрывается страх.

Все пытались улыбками прикрыть тревожную ситуацию. Вчера вечером доктор Стоун улыбался, когда пытался убедить меня поселиться в отеле в Олбани или в его доме, а не в лагере. Он продолжал улыбаться, когда я сердито отказала ему, сказала, что он скрывает от меня факт болезни Дика, и угрожала, что обращусь к властям, если он не пустит меня к брату. Есть преимущества в профессии актрисы: он и не подозревает, по какой причине я перелетела через континет.

Эдит Норн улыбалась, когда встретила меня у ворот. Как доктор, она улыбалась губами, но в ее глазах не было улыбки. Она отвела меня в изолятор и настояла на том, чтобы я спала у нее, а не в гостевом доме. Ее мое показное беспокойство о Дике не обмануло. Лежа в темноте, мы говорили о Хью Ламберте.

[Примечание издателя. Далее мисс Доринг пересказывает то немногое, что знала мисс Норн об исчезновении Ламберта; это уже изложено выше и поэтому здесь опускается. Сестра, конечно, не объяснила истинную природу болезни Джетро Паркера и ничего не сказала о странных и тревожных событиях проследних двадцати четырех часов.]

Когда Эдит кончила, я, как ни странно, разделила ее уверенность, что Хью жив и каким-то образом сумеет вернуться к нам. Я разделила с ней кое-что другое, сознание, что мы обе отчаянно влюблены в него, хотя ни одна из нас не выразила этого в словах.

Она слишком благородный человек, чтобы между нами была ревность. Напротив, нас сблизила общая беда, так что когда пришлось ложиться спать, мы стали подругами.

Я пишу это в ее комнате. Эдит ухаживает за пациентами, потом мы пойдем в столовую застракать. Солнце светит в окно, и на подоконнике сидит птица, смелая маленькая птица с серой головой, серыми крыльями и желтыми и черными полосками на груди. Ее маленькое горло раздувается, когда она смотрит на меня дерзкими маленькими черными глазами и говорит мне: «Чирап! Чирап! Чирап!» [Cheer up (англ.) – подбодрись! – Прим. пер.] Но я не могу. Не могу отказаться от чувства, что произошло что-то ужасное, что-то такое, что я узнаю, когда вместе с Эдит пойду между пустыми бунгало.

Я была права. Дик утром не проснулся. Несколько минут назад его принесли в изолятор. Я смотрела на него. Казалось, он просто спит, но он не ответил, когда я позвала его по имени. Его медленное легкое дыхание даже не дрогнуло.

Неужели ложь, которую я сказала вчера вечером доктору Стоуну, принесла это моему младшему брату?

Глупо даже подумать так, я знаю, но…

Эдит говорит мне, что есть только один способ спасти Дика. Если Хью вернется вовремя. Если Хью вернется!

Боже, верни Хью!

Приложение к рассказу Хью Ламберта, написанное Джереми Фентоном

Вот последние слова мистера Ламберта: «Фентон! Пишите о том, что здесь происходит, пока можете. Может быть, когда-нибудь, где-нибудь эти листки дойдут до наших людей, я хотел бы, чтобы они знали, как мы сражались за них здесь внизу, в этом необычном месте». Потом он пожал мне руку, и мы распрощались.

Что ж, постараюсь, как смогу, хотя знаю, что писать буду ужасно.

Мы здесь наверху, на крыше их церкви. Я ужасно себя чувствовал после того, как прочитал, что написал мистер Ламберт, потому что теперь знаю, как близко ко мне был мой брат Илайджа в тот вечер, когда были передвинуты шахматные фигуры, и что стало с ним, с его телом. Словно услышал, что он снова умер, только на этот раз еще хуже.

Я не могу объяснять все так здорово, как это делает мистер Ламберт, но я это чувствую. Послушайте. Даже самые отсталые дикари заботятся о телах тех, кого любили. Что-то в нас заставляет легче себя чувствовать, как бы глубоко ни было наше горе, если мы знаем, где тела тех, кто был нам близок и кого мы любили, знаем, что на какое-то время эта их часть еще существует. После Мировой войны государство признало эту нашу потребность, поэтому у каждого из нас есть своя могила Неизвестного Солдата, так что каждый, кто потерял кого-нибудь на этой войне, мог думать: может быть, может быть, он лежит в этой почетной могиле.

Что ж, у меня такого чувства не может быть. Я знаю, что тело Илайджи вообще не существует – нигде. Что оно исчезло, как ни одно тело раньше. Что эта часть меня больше не существует, нет даже праха, даже слизи на дне озера…

Но я не рассказываю свою историю. Как я уже сказал, мы наверху церкви и смотрим, как зеленая армия приближается к Калинору. Мистер Ламберт проверил, как далеко доходит свет от этой штуки, которую он соорудил, наклоняя так, что луч проходит сразу над вершиной загородки, поставленной нами, чтобы не повредить помогающим нам крылатым людям. На равнине есть что-то вроде возвышения в том месте, куда прежде всего дойдет луч, и еще одно дальше, там луч уйдет в воздух. Луч будет действовать только между двумя этими возвышениями, так что нам придется ждать, пока армия дойдет до них.

Писать это – самая трудная работа в моей жизни.

Они идут; их, вероятно, несколько тысяч. Они идут медленно, и либо они совсем не шумят, либо они слишком далеко, чтобы мы могли услышать. Мы их видим, растянувшихся по полю, идущих вперед медленно и уверенно.

* * *

Было что-то ужасное в этой их уверенности и в тишине. Оттуда не доносилось ни звука, и не слышно было звуков внизу, под нами, в городе. Тафеты на крыше скрыты от нас перегородкой, и, если судить по производимому ими шуму, их здесь могло бы совсем не быть. Женщины и дети прячутся в домах, поэтому когда мы смотрим вниз на Калинор, видим только пустые улицы, там никто и ничто не движется. Мы, два человека, одни в этом небе смотрим, как приближается вражеская армия, медленная, как смерть, и уверенная, как смерть; мы знаем, что судьба расы, судьба мира зависит только от нас.

Я стоял у столба, к которому мы прикрепили эту штуку, которую они называют китором; моя рука на кольце, вделанном в рукоятку; мы установили, что это кольцо немного передвигает сверкающий шар наверху. Мистер Ламберт за мной у рефлектора, готовый направить его.

Сураниты все ближе и ближе. Меня начало трясти, как в лихорадке. Хотелось крикнуть, закричать что угодно, лишь бы разорвать это ужасное молчание.

– Спокойно, – услышал я негромкий голос мистера Ламберта. – Спокойно, Фентон. Спокойствие и передышка помогают.

– Обо мне не волнуйтесь, – ответил я, глядя на приближающиеся зеленые ряды. – Я в порядке.

И я был в порядке, когда говорил это. Как будто его голос придал мне силы, той силы, что помогала ему сидеть и писать страница за страницей, хотя он все время понимал, что может умереть, не кончив запись.

Не может быть, чтобы он был мертв. Не может быть, чтобы никто не увидел больше морщинки в углах его глаз и согрелся от его дружеской улыбки.

Солдаты из Ташны продолжали приближаться, приближаться. Теперь я видел перед ними две маленькие фигуры не в мундирах, остальные за этими предводителями, ряд за рядом растянулись по всему полю и подходят все ближе.

Теперь я слышал топот их марширующих ног. Еще далеко, но каждый удар чуть громче предыдущего. Я вспомнил песню, которую мы обычно поем в День Памяти.

Я увидел, как во славе сам Господь явился нам,

Как он мощною стопою гроздья гнева разметал…

[Боевой гимн Республики – патриотическая песня, популярная среди северян в годы Гражданской войны. Написана в форме протестантского религиозного гимна. – Прим. пер.]

Но это не Его войско топчет там гроздья гнева, а войско Его врага, и роковые лучи, которые скоро будут выпущены, не молнии Его гнева, но ужасные красные стрелы корета Антихриста.

Два предводителя спустились в углубление за первым возвышением и скрылись за той грядой, что будет нашим ориентиром, когда лучи смогут достигнуть их. Передовая линия солдат Ташны начала спускаться во впадину, потом следующая и следующая, и вскоре мы вообще перестали видеть суранитов.

С минуту перед нами была абсолютно мирная сцена, но моя рука крепче сжала кольцо китора, а ладонь стала влажной.

– Их ждет сюрприз, – сказал мистер Ламберт, – когда они поднимутся на следующее возвышение. Приготовьтесь, Фентон, но не включайте свет, пока я не скажу.