Текст книги "Пьем до дна"

[Примечание издателя. Мистер Ламберт, очевидно, пытается здесь передать шероховатости и неправильные грамматические конструкции, отличающие речь этих людей от слов более культурных суранитов. А.Л.З.]

Их вокруг меня было не менее дюжины, молодых людей, похожих на Талима. Все одеты одинаково, в необычного покроя костюмах из чего-то похожего на зеленую гибкую кожу. Очевидно, это мундиры. Тот, что массировал горло Ванарка, по-видимому, их командир. Он старше, его мундир аккуратней. На рукаве у него какие-то знаки различия, а на поясе не корет, а топор с короткой рукоятью. и кремневым топорищем. Топор каменного века!

– Молчать! – приказал он, не поворачивая головы. – Слишком много болтаете!

Ванарк закашлялся, брызгая слюной. Он оперся рукой о пол и сел. Офицер помог ему встать, потом отступил на шаг, и приветствовал протянутой горизонтально рукой с расставленными пальцами и неизбежным «Гор Сура».

Ванарк ответил небрежным жестом и повернулся ко мне. На лице его застывшая, лишенная выражения маска, но глаза – красные шары, и в их зловещей глубине ползали черви гнева.

– Корет этого человека! – хрипло приказал он.

Офицер распрямился. Я подумал, что он щелкает каблуками.

– Суда не было, – возразил он. – Постановление…

– Член Совета имеет право в любой момент отменять постановление, – прервал его Ванарк. – Ты это знаешь, младший офицер Хафна. Я тебя прикрою. Исполняй мой приказ.

– Хорошо.

Хафна резко повернулся ко мне и снял с пояса свой топор.

– Внимание! – выпалил он. Ноги защелкали. Солдаты в зеленых мундирах выпрямились, как шомпол. – Приводят в исполнение казнь Фатор, Латта. Кут. Выведите пленника.

– Нет, – возразил Ванарк. – Я хочу, чтобы он был казнен немедленно. – Его настойчивость, как мне показалось, была вызвана не только стремлением к немедленной мести. Я заметил его взгляд на вход. – Здесь же!

– Сотрясение может вывести из строя механизм шахты, член Совета Ванарк, – возразил Хафна.

Я был скорее недоволен его вмешательством. У меня нет шанса сбежать, не даже шанса умереть, сражаясь. Чем быстрей все кончится, тем лучше.

– Отведите его в ваше караульное помещение! – рявкнул Ванарк. – Но не дальше.

Офицер отдал приказ. Меня вывели с платформы через дверь. В караульном помещении одна стена – искрящийся склон утеса, остальные стены тоже каменные, но камень белей и мягче. Помещение скудно обставлено мебелью из того же сплава, что оружие солдат и ручка топора Хафны. В углу стойка для коретов. В амбразуре одной из стен, против входа, инструмент из того же красного металла.

Меня провели к третьей стене и приставили к ней. Солдаты, которых назвал Хафна, выстроились против меня. Офицер встал в конце ряда.

– Кореты! – рявкнул он. Три руки опустились на три пояса. – Извлечь!

Три руки дернулись одновременно. Три красных ствола нацелились на меня.

– Подожди, младший офицер Хафна! – воскликнул я. – Я нужен Нал Суре, и даже Варнак не спасет тебя от его гнева, если ты убьешь меня.

* * *

Слова срывались с моих уст, но клянусь, я их не произносил. Как я мог это сделать? Я тогда даже не знал имени Нал Сура, не знал, какой невероятной властью он обладает. Это тот Другой говорил моим языком. Невидимый, неощутимый Другой, но знающий все, что здесь происходит.

Хафна колебался, он повернул голову к Ванарку, во взгляде его был вопрос. Я не выдел выражения глаз Ванарка, но слова его были слышны отчетливо. Слишком отчетливо.

– Он лжет.

– Но, – неуверенно начал младший офицер, – не разумней ли проверить? Я думаю…

– Твой долг повиноваться, а не думать. Разве я не ратанит? Разве я не знаю сознание Нал Суры? Отдавай приказ!

Хафна пожал плечами. Его бескровные губы разделились. Теперь, подумал я. Вот оно. Это конец.

– Это кто здесь знает сознание Нал Суры? – Это был женский голос, ленивый, низкий, почти лишенный интонации. – Что здесь происходит?

Но в тембре говорящей чувствовалась уверенность в своей власти.

Хафна повернулся, его руки приняли положение параллельно полу.

– Гор Сура!

Жест Ванарка не был машинальным ответом высшего низшему. Это было приветствием равному. Или даже высшему? Я не знал.

– Налина! – прошептал один из стражников.

Она прислонилась к косяку теперь полностью открытой двери, на гибком бедре тонкий серебряный жезл, украшенный филигранным изображением того же знака, что на рукаве Хафны. В ее маленьком теле грация пантеры. Короткое, радужного цвета платье перевязано на поясе и не скрывает мягких изгибов тела. Голова увенчана ореолом льняных волос и слегка наклонена, как у любопытной птицы. Изгиб губ цвета старой розы намекает на улыбку, но в голубых глазах улыбки нет.

– Что здесь происходит? – повторила она. – Отвечай, младший офицер Хафна.

На фоне солнечно-ярких волос ее кожа кажется необычно темной. В чертах лица острые признаки этой расы, но каким-то неуловимым образом напоминают не стервятника, как лицо Ванарка, а скорее попугая. Та же пастельная красота, та же хрупкая привлекательность.

– Мы казним тафета, ра Налина, – произнес офицер. – Он напал на рату Ванарка и убил бы его, если бы лифт опустился на мгновение позже.

Лицо Налины стало жестким.

– Почему он не был доставлен в суд, как приказывает Совет, чтобы казнь могла стать публичным предупреждениям другим таким, как он?

– Рата Ванарк отдал противоположный приказ.

– А, Ванарк. Поэтому ты утверждаешь, что знаешь мысли Нал Суры. Но припоминаю, что на Совете ты голосовал за публичную казнь мятежных тафетов, когда я была против. Странно, что ты мог забыть это постановление.

– Я его не забыл, – ответил Ванарк. – Не забыл я и то, что по моему предложению каждый член Совета имеет право на приказ о немедленной казни. Сейчас я пользуюсь этим правом.

Я слушал все это с любопытной отстраненностью. Не было сомнений в том, что так или иначе я буду казнен. И не имело значения, умру ли я немедленно или чуть позже.

Налина щелкнула жезлом.

– Ты имеешь право. Давай побыстрей. Мне сообщили о новом эксперименте, самом успешном из всех, и я тороплюсь при нем присутствовать.

– Спасибо, Налина, – сказал Ванарк, и мне показалось, что в голосе его звучит насмешка. Он отвернулся от нее. – Младший офицер Хавна! – сказал он. – Корет этого тафета!

Офицер отдал честь и повернулся. Что ж, – подумал я, – вот и все. Я предпочел бы перед смертью еще раз увидеть солнце.

Когда я смотрел на необычное оружие одетых в зеленые мундиры солдат и видел, как они поднимают оружие, чтобы разрядить его, мне пришла странная мысль. Могут ли они убить меня, эти жуткие маленькие люди? Или я так отличаюсь от них по структуре, так определенно принадлежу к другому уровню существования, что их попытка только приведет меня в мой мир, из которого я пришел, в мир зелени, растущих деревьев и журчащей воды?

В этот момент последней угрозы я испытывал только ностальгию по всему этому, по всему тому, на что имею право с рождения.

Продолжение отчета Кортни Стоуна, доктора медицины

Не было сомнений в том, что мальчик, Чарльз Дорси, заболел той же необъяснимой болезнью, что и другие два местных жителя, которые сейчас находятся в больнице: Адат Дженкс и Боб Грант. Уезжая из лагеря Ванука, я пытался заставить себя сосредоточиться на этой проблеме, пытался снова вспомнить все, что мы знаем об этой изнурительной болезни, у которой появилась третья жертва. Однако я обнаружил, что не могу не отвлекаться на другие проблемы, вряд ли терапевтические, но тем не менее очень серьезные.

Во-первых, вопрос о карантине, в который я посадил нескольких оставшихся в лагере людей. Из-за мальчика Дорси проблем не будет. Он сирота и находится под опекой трастовой компании. Телеграмма соответствующему работнику предотвратит вопросы. У меня с собой были письма трех остальных молодых людей их родственникам, которые, как я надеялся, задержат вмешательство этих родственников хотя бы на неделю.

В этом отношении меня беспокоило, имел ли я право позволить остальным мальчикам разъехаться по домам, когда телефонный звонок мог бы остановить их на станции. Не разнесут ли они эпидемию?

Три случая комы с медленно покидающими пациентов жизненными силами определенно эндемичны в районе озера Ванука. Это говорит о том, что центр заболевания здесь. Мы не обнаружили ни бактерий, ни фильтрующихся вирусов, которые могли бы передать болезнь нашим испытательным животным. Я решил, что это оправдывает мои действия в данном случае.

Возможно, это софистика. Я подумал, как бы я действовал, если бы от моего решения не зависели инвестиции в несколько сотен тысяч долларов. Большие Деньги пугливы и вспыльчивы. Если бы я настоял на общем карантине, на следующий год и пяти процентов наших клиентов здесь не было бы.

Я убеждал себя, что этот аспект ситуации на меня не действовал, но не мог отрицать, что согласился хранить в тайне исчезновение Хью Ламберта не только по личным причинам.

В это уравнение входила также репутация лагеря. Богатые особенно опасаются похищения, и покровители и спонсоры лагеря имеют право подумать: если директор лагеря может загадочно исчезнуть из него, их сыновей здесь не будет. Однако не это стало главным аргументом в пользу молчания.

Эдит Норн сформулировала это так:

– Что бы ни случилось с Хью, это связано с тем, что мы делали в ночь несчастного случая. Бесполезно привлекать полицию, если мы не расскажем об этом. А рассказать мы не смеем.

– Вы имеете в виду – бродягу?

– Я имею в виду, что нам не поверят, если мы расскажем о том, что произошло с бродягой. Никто не поверит. Подумают, что он умер в результате переливания и мы… мы…

– И мы каким-то образом избавились от тела. Чтобы скрыть…

– Убийство.

Я испытал ужас, когда она произнесла это слово, спокойно, без видимых эмоций. Потом я собрался с силами.

– Но, Эдит, – возразил я, – мы не можем позволить этому остановить нас. Мы должны что-то делать, чтобы найти Хью. Если это означает неприятности для нас, придется на это пойти. Я попытаюсь как-то прикрыть вас, но он мой друг и…

– Ваш друг! – прервала она меня. – А как вы думаете, кто он для меня?

Она прижала руки к груди. Встретила мой взгляд. Я посмотрел в полные боли глубины и прочитал ее тайну.

– Думаете, в мире и за его пределами есть что-нибудь, чего бы я не сделала, чтобы помочь ему? – спросила она. – Но мы не можем помочь.

Я не понял ее. И так ей и сказал.

– А то, как была найдена его одежда, ничего вам не говорит?

Теперь я понял.

– Вы думаете, что…

– С ним произошло то же, что с бродягой, или что-то очень похожее. Что еще я могу подумать?

– Значит, он погиб, – простонал я. – Хью Ламберт погиб. Мы его больше никогда не увидим!

Я думал об это в дороге и понял, что это полный вздор, но когда Эдит смотрела меня, я верил. Странно, что человек с научным образованием может так легко поверить суеверной женщине.

– Нет! – ответила Эдит на мое безнадежное восклицание. – У меня странное ощущение, что он жив. И я верю, что он преодолеет все препятствия и вернется к нам. Но мы можем только ждать и надеться, что когда-нибудь, как-нибудь мы найдем способ помочь ему. И чтобы сделать это, мы должны иметь свободу действий. Вот почему мы должны действовать как преступники с тайной, которая посадит нас на электрический стул, если она будет раскрыта.

Преступник с тайной, которая посадит меня на электрический стул. Вот кем я чувствовал себя, когда доехал до Нью Скотланд Роуд и увидел в конце длинного квартала свой дом. Пережидая красный свет, чтобы повернуть, я сжался внутренне при виде полицейского в синем мундире, который регулировал движение, и облегченно вздохнул, когда он пропустил мою машину.

Перед моим домом стоял человек и смотрел на груду мусора у тротуара. Я вспомнил, что миссис Смолл сегодня предприняла очередную попытку очистить дом, а я из-за суеты в лагере забыл вызвать машину для вывозки мусора.

У груды бумаг, рваных занавесей, разбитой посуды, потерявшей свою полезность, стоял Джетро Паркер. Я остановил машину.

– Что привело вас сюда? – спросил я – Выглядите здоровым.

– Я не болен, – ответил он. – Привез в Олбани Марту на поезд. Она едет в гости к брату в Провиденс. Я решил заехать к вам и спросить, как тот бродяга в несчастном случае у моего кукурузного поля.

– Бродяга? – Надеюсь, на моем лице ничего не выдало внезапно охватившую меня панику. – О, да, теперь я вспомнил. – Чтобы скрыть смущение, я повозился с дверцей и вышел на тротуар. – Он… почти не пострадал. Только испытал шок. Угрюмый тип. Не позволил мне ничего с ним сделать. Встал и ушел, не сказав даже своего имени. Мне показалось, что он чего-то боится. Может, его ищет полиция.

– Встал и ушел, – повторил Паркер. – И все?

– Да.

– Странно.

– Что в этом странного?

– Ну, я готов поклясться, что эти тряпки, – он показал на вещи, выброшенные моей экономкой, – та самая одежда, в которой он был, когда я подобрал его на дороге.

Так и есть! Когда Энн Доринг вошла в операционную, я бросил грязную заплесневевшую одежду за шкаф с инструментами и забыл о ней. И теперь смотрел на нее, лежащую на самом верху груды мусора, грязную, рваную и обвиняющую!

Продолжение рассказа Хью Ламберта

В мгновения напряжения время способно замедляться. Я видел, как напряглись мышцы в углах рта Хафны, чтобы отдать приказ, который лишит меня жизни. Видел троих в зеленом, ожидающих приказа. Видел девушку в двери, она внимательно, изучающе смотрела на Ванарка. У меня было даже время вспомнить, что за весь разговор они ни разу не взглянули на меня.

– Ра Налина, – с удивлением услышал я свой голос. – Я не тафет. Я тот, кого так долго искали в Верхнем Мире. Я тот, кого ждет Нал Сура.

Для меня эти слова были бессмыслицей, но у нее они вызвали резкое:

– Подожди, Хафна!

Она распрямилась, вошла в помещение и посмотрела на меня. Глаза ее распахнулись Губы раздвинулись, показав белый блеск.

– У него белая кожа, – произнесла она, думая вслух. – Но он не похож на тафета. Возможно. Очень возможно.

– Это не только возможно, но так и есть. – Странное ощущение – слышать, как собственный голос произносит слова, которые я не только не сказал, но даже не понимал. – Ра Ванарк не командир отряда, наблюдающего за работами. Спроси его, как он оказался один со мной на платформе, если я тафет. Спроси его, почему я одет в такой же сибрал, как он. Спроси его.

Налина не отрывала взгляд от моего лица.

– Что ты ответишь на это, – мягко произнесла она, – рата Ванарк?

Я неожиданно понял, что тот невидимый, кто неотвратимо контролирует мои действия и мою речь, сражается за мою жизни и делает это с того момента, как меня схватили стражники. Со всеведением, которое он уже продемонстрировал, он знал, что Налина идет сюда; он через меня заговорил именно в тот момент, чтобы задержать казнь и дать ей время прийти.

– А тебе что за дело? – ответил Ванарк, отвечая на вопрос ра Налины. – За то, что я делаю, я отвечаю только перед Налом.

– И перед Народом. – Она повернулась, задумчиво глядя на него. – Вера, кажется, покинула твое сознание. Народ – это все, – торжественно произнесла она, – а я ничто. Воля Народа – моя воля, благо Нарда – мое благо. Я умру, Народ живет вечно. – В ее голосе звучал религиозный, почти фанатичный пыл. – Народ господин, Ванарк, а ратанит – лишь его голос. Даже Нал. Даже Нал Сура.

Темные губы Ванарка дрогнули, словно он хочет насмешливо улыбнуться, но не смеет. Наступила долгая пауза, пронизанная напряжением, ярко выраженной враждебностью.

По удивленному выражению на лице Хафны, по ошеломленным взглядам его солдат я видел, что для них враждебные отношения этих двоих – совершенная новость; возможно, они никогда ее не проявляли. Не для того ли, чтобы это проявилось, Другой не стал снова говорить через меня, пока Ванарк не солжет?

И даже мое нападение на него не было, как я думал, добровольным поступком потому, что быстрый спуск освободил меня от контроля?

* * *

Молчание нарушил Ванарк.

– Он тот, кого я искал в Верхнем Мире, – признал он. – Но я обнаружил, что его нельзя полностью контролировать и он скорее погубит наш замысел, чем поможет ему. – Он отчаянно пытался создать впечатление, что не оправдывается, а только объясняет свои действия. – Я решил, что лучше уничтожить его и вернуться к нашему первоначальному плану.

– Ты решил!

Он широко развел руки.

– Возможно, я поторопился. Возможно, лучше было предоставить решать всему Совету. Я отведу его…

– Я отведу его в мои помещения, – прервала Налина, – и буду держать, пока не соберутся ратаниты. Согласен, Ванарк? Или нам нужно передать дело Налу, повторив все, что здесь происходило?

Ванарку это не понравилось. Я видел, что ему это очень не понравилось. Он колебался.

Налина подняла свой серебряный жезл. Он негромко загудел. Устройство на его конце засветилось ярче. С некоторым удивлением я увидел, что устройство состоит из шара в центре и девяти других шаров, поменьше, вращающихся вокруг него. Выглядело поразительно похоже на Солнечную систему. Но как это…

– Нет необходимости тревожить Нала! – Я был почти уверен, что в восклицании Ванарка звучал страх. – Не нужно, чтобы он знал, что между нами существуют разногласия. Это несущественное дело. Можешь поступать, как хочешь.

Гудение прекратилось.

– Спасибо, рата Ванарк, – серьезно сказала Налина, но, когда она повернулась ко мне, я увидел огонек в ее глазах, какое-то озорное веселье. Я с удивлением понял, что она почти девочка. До этого момента она была так полна достоинства, так величественна.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Хью Ламберт.

– Хьюламберт. – Она произнесла это вместе, как делал Ванарк. Очевидно, здесь используются только имена, а такие слова, как нал, ра, рата – это титулы. – Слишком трудно произносить и запоминать. Я буду звать тебя Хьюла. Идем, Хьюла.

Она повернулась и вышла в дверь.

Я пошел. Выходя вслед за Налиной, я чувствовал на спине взгляд Ванарка. Он словно пронизал меня. Я знал, что, каким бы ни было отношение ко мне других, я приобрел одного неумолимого злобного врага…

Если вам кажется, что я излагаю эти события слишком подробно, у меня есть оправдание. Из каждого произнесенного слова, почти из каждой тени на лицах смуглых говорящих я извлекал немного информации, добавляя ее к своим жалким запасам. Я пытался определить природу жуткой паутины, в которой я запутался, определить причины существующих разногласий.

Большинство полученной информации оставалось мучительно неясным, но становился очевидным один факт. В том, что меня привели сюда с определенной целью, нет ничего случайного. Какова эта цель, мне еще неизвестно, но я знал, что она касается не только меня, но всего мира, из которого меня вырвали. И по моим жилам медленно расползался страх, проникал в мозг.

Каким оправданным был этот страх, какими поразительными были цели суранитов и как отчаянно и безнадежно пытался я с ними бороться, станет ясно из моего рассказа до невероятной кульминации, о которой я сейчас еще не подозреваю.

Станет ясно, пишу я, пишу со слабой улыбкой, с горечью. Ни один человек, ни мужчина ни женщина из Верхнего Мира не прочтет это, если кость, которую я бросаю, упадет против меня – и против них.

* * *

Я вышел из караульного помещения, в котором едва не встретил свой конец. Где-то надо мной крыша, лежащая на горных вершинах, но я видел ее только как темное облачное небо. Скала, возвышавшаяся за мной, была мне лучше видна, но и она была такой невероятной высоты и уходила в обе стороны на такое расстояние, что я не мог больше считать ее пропастью. Скорее это была граница в пространстве, предел самой реальности. Я во всех отношениях под открытым небом.

Местность, на которую меня вывели, была не землей, а камнем. Она, как и все вокруг, светилась жутким светом, но здесь этот свет был темным и таинственным, а неровная поверхность, от которой он исходил, казалась застывшим потоком. Эта скала когда-то была расплавлена, и камень застыл в той форме, в какой его застал уходящий жар. Это были магматические породы. Сама обнаженная первичная материя нашей бурлящей планеты.

Теперь я понимал, насколько глубока эта пещера, как далеко я проник в сердце Земли, как далек от меня известный мне мир.

Она уходила от меня, эта поверхность из сплавленного камня, и постепенно поднималась, так что поле моего зрения было ограничено приблизительно сотней ярдов. Примерно в двадцати футах впереди неподвижно ждала меня Налина, ее смуглые губы скривились в полуулыбке, и рядом с ней было нечто для меня новое.

Я догадался, что это какого-то рода экипаж, потому и только потому, что он размещался в центре полосы, очевидно, искусственно выровненной, так что образовалась дорога, уходящая вдаль к какой-то неведомой цели.

В самом высоком месте этот экипаж едва достигал высоты золотых волос Налины. С этого места он уходил вперед до выпуклого носа и назад, до заостренного хвоста. Бока и дно повторяли поразительный изгиб крыши, и, как ни поразительно, это устройство касалось только одной точки поверхности и при этом сохраняло равновесие.

В тусклых красных боках этого поразительного устройства не было видно никаких отверстий, ни двери, ни окон.

– В вашем Верхнем Мире, Хьюла, нет лузанов? – промурлыкала Налина, когда я подошел к ней. – Поэтому ты кажешься таким удивленным?

– Так вы это называете? – тупо спросил я. – Как в него заходят?

– Смотри.

Она повернулась к экипажу, задела за какую-то неровность на поверхности и качнулась ко мне. Я обхватил ее рукой, чтобы не дать упасть.

У меня ускорился пульс. Она прижалась ко мне, мягкая, податливая и невыразимо женственная. В ноздрях у меня был ее аромат. Ее волосы коснулись моей щеки, и ее тепло окутало меня, аура исключительного соблазна. Я крепче прижал ее к себе.

Я услышал, отчетливо услышал, говорю вам, звуки музыки – внутри себя. Звуки предупреждающего рога. Арпеджио, подобные порывам сильного ветра. Хлопанье крыльев, крыльев валькирий. Призывы гарпий, прекрасных, как небо, и злых, как ад.

Неожиданно я снова оказался в зале для отдыха Вануки, остро осознавая близость Энн Доринг… Я прочно поставил Налину на ноги и выпустил ее.

– Смотри, – снова сказала она, и в голосе ее была дрожь. Своим жезлом она коснулась бока лузана. В металлической стене появилось круглое отверстие. С точки своего первого появления оно начало расширяться, как раскрывается диафрагма фотоаппарата, открывая линзы. Вскоре оно по размерам могло пропустить человека. Я увидел внутри мягкие сидения и яркий блестящий рычаг.

Как ни странно, но я продолжал слышать шорох листьев, но теперь он звучал тише и мягче. Однако теперь это не была музыка и не внутри моего черепа. Я посмотрел в ту сторону, откуда как будто доносились звуки.

Неземная красота уведенного сжала мне горло. Высоко вверху параллельно утесу летела стая прекрасных белых птиц. Их тела белые, но распростертые крылья радужной расцветки, в цветах всех оттенков спектра они кажутся очень хрупкими. Птицы заполнили воздух многоцветными фасетами, как летящие насекомые. Каждая сама по себе была великолепна, а все вместе казались миллионом радуг, летящих по небу.

Над ними изгибалось тусклое мрачное небо. За ними – зловещая гигантская серая стена.

Одна птица неожиданно отвернула от стаи и устремилась к этой стене. Птичье чириканье превратилось в хор ужаса. От земли поднялся тонкий, как карандаш, алый луч.

Крик птицы был полон человеческой боли. Одно ее великолепное крыло исчезло! Остальные птицы улетели, явно предоставляя раненую своей судьбе. Она повернула и полетела вниз.

Оставшееся крыло поддерживало ее, позволяя несколько мгновений держаться в воздухе.

– Это не птица! – ахнул я. – Это женщина!

Стройное изящное тело, изогнувшееся в агонии, оказалось женщиной, одетой в белое. Длинные волосы, блестящие и черные, вились вокруг измученного лица.

Оставшееся крыло отказало. Падая, женщина скрылась за выступом стены. Я слышал, как она ударилась.

Мгновение спустя из караульной вышел человек в зеленом мундире, держа в руках корат. Он неторопливо прошел вдоль основания утеса, и выступ скрыл его от меня.

– Кут промахнулся, – сказала Налина за мной. – Надо приказать Хафне отправить его назад на стрельбище.

Я повернулся к ней.

– Это была девушка!

Она как будто слегка удивилась моему волнению.

– Тафет, Хьюла. – Она пожала плечами. – Их женщины хуже всего. – Потом, как будто это достаточное оправдание убийства, сказала: – Идем. Нал Сура ждет нас.

Она показала на лузан. Я должен войти в него.

Продолжение отчета Кортни Стоуна, доктора медицины

Я не знал, действительно ли вопросы Джетро Паркера были такими невинными, как казались, или он сознательно поймал меня. Как ты то ни было, я понимал, что торопливо сочиненным рассказом о том, что я отдал бродяге свою старую одежду, его не обмануть. Паркер сразу понял бы, что я лгу. Я выдал себя хотя бы тем, что две недели хранил эти тряпки, прежде чем их выбросить.

Возможно, они неотесанные, эти фермеры с Гейдельбергских гор, и говорят не очень грамотно, но их природному уму могли бы позавидовать ученые.

Они также отличаются ненасытным любопытством и упрямой честностью. Заставить их обмануть невозможно.

Я был уверен, что теперь Паркер не остановится, пока точно не узнает, что случилось с бродягой, и его не удержать: он обязательно сообщит полиции.

– Да, – сказал я. – Нет никаких сомнений. Это одежда бродяги. Заходите, и я расскажу вам об этом.

Я отвел фермера в свой кабинет и закрыл дверь.

– Садитесь, – сказал я. – В это время дня я всегда выпиваю рюмку. Присоединитесь ко мне?

Паркер потер свои большие костлявые руки. Он сидел на краю стула, на который я показал, осматривался и выглядел очень неловко. Непрофессионалы вблизи кабинета врача всегда выглядят встревоженными.

– Хорошей выпивкой вы меня угостили в тот день, – сказал он. – Конечно, я выпью.

Я прошел в операционную и принес два медицинских стакана с темно-янтарной жидкостью. Один дал ему. Он выпил одним глотком.

Я поставил свой опустевший стакан на стол и сказал:

– Хорошо, Паркер, я готов сознаться.

– Сознаться!

Он так удивился, что стакан выпал у него из пальцев.

– Да! – я наклонился к нему, положив ладони на стол. – Помните, вы решили, что в этом бродяге что-то странное, и я посмеялся над вами? Вы были правы, а я ошибался. Он был необычной птицей.

Его глаза расширились.

– Необычная, – хрипло сказал он. Глаза расширились, но зрачки нет. Я посмотрел на его лоб, где стало очень заметно биение синистральной височной артерии. – Как это?

– Не знаю как, – прошептал я. – Не знаю. Но разве вы не назовете необычным, если человек исчезает прямо у вас на глазах, если он становится все меньше и меньше, когда вы на него смотрите, и наконец его совсем не стает?

– Бродяга это сделал? – Он произносил слова с трудом. – Становился меньше…

Пульс на его виске заметно замедлился, зрачки суживались до точек.

– Да, и совсем исчез. Вы мне поверите? – прошептал я. – Поверите в то, что я вам говорю?

– Нет, – Я ожидал такой реакции. – Нет.

Он попытался встать.

– Вы… вы дурачите меня. Пытаетесь меня обмануть. Вы что-то с ним сделали и теперь пытаетесь солгать.

Я широко развел руки.

– Хорошо, Паркер, – сказал я. – Я пытался, вы не можете меня обвинить.

– Я… пойду к копам… и расскажу им. – Он направился к двери. – Пусть они разбираются.

– Подождите, – спокойно сказал я. – Я пойду с вами. Я подумал, что сначала испытаю эту историю на вас. Если вы поверите, может, и все поверят. Но вижу, что это бесполезно. Могу пойти и сдаться.

Я надел шляпу и пальто и пошел по коридору с Паркером. Он споткнулся, я поддержал его и увидел с верха лестницы лицо моей экономки.

– Мистер Паркер болен, – сказал я ей. – Я отвезу его домой. Пожалуйста, позвоните в больницу и предупредите, что сегодня я не буду делать обход. И отправьте письма, которые я оставил на столе. – Фермеру я негромко сказал: – Не надо пока говорить ей. Скоро сама узнает.

Мне приходилось поддерживать его на тропе, почти поднимать, чтобы усадить в машину. Я обошел слева, сел за руль, и он прислонился ко мне.

– Распрямитесь! – строго сказал я ему, включая передачу. Он почти рефлекторно подчинился этому приказу и сидел достаточно прямо, чтобы не привлекать внимания соседних машин и полицейского у того самого светофора. Когда Паркер наконец лег и откровенно уснул, это больше уже не имело значения. Мы были на шоссе, и я как можно быстрей ехал в лагерь Ванука.

Доза снотворного, которую я ему налил в стакан, оказалась достаточной. Я отвлек его внимание от отличительного вкуса, удивив его. С точным расчетом времени, основанном на окулярных наблюдениях за его пульсом, я смог заставить его самого пройти до моего седана, прежде чем снотворное окончательно подействует.

Когда я приеду в изолятор, я объясню людям в лагере, что заехал по пути к Паркеру, нашел его в коме и решил привезти его сюда, где смогу уделять ему больше личного внимания, чем в больнице. Мы с Эдит сможем держать его во сне до того…

До чего? Дальше этого я еще не спланировал. Остальное в руках бога.

Я сделал все это. Я, Кортни Стоун, доктор медицины. На жаргоне преступного мира, я опоил человека и похитил его. Это не было хорошо. Но учитывая все, что я сделал раньше, какой еще у меня был выход?

Понимаете, Эдит Хорн убедила меня, что ради Хью Ламберта мы оба должны быть на свободе, чтобы помочь ему, когда он обратится за помощью. Если бы я не сумел заставить молчать Джетро Паркера, к вечеру я был бы в тюрьме.

Не нужно воображения, чтобы представить меня преступником. Я поистине стал преступником. Как ни странно, эта мысль мне понравилась. Слишком скучной и однообразной была моя предыдущая жизнь.