Текст книги "Джон Леннон. Все тайны «Битлз»"

Лондон. Би-би-си. Русская служба. Июль 1976 года

Писем из СССР в адрес Русской службы стало приходить все больше. Севу Шаргородцева стали просить обо всем, например, прислать пластинку той или иной группы: «Ну что вам стоит, Сева, у вас в Лондоне ведь это есть в избытке, а у нас в городе об этом и не слышали». Чего только не просили: зубную пасту, пасту для обуви, лекарство для мамы и папы.

«Сева, ну что вам стоит?» Барбара посчитала, что только на первую половину 76-го года сумма просьб составила 540 тысяч 286 фунтов. Ни больше ни меньше. Действительно, ну что вам стоит, Сева? В нашем городе этого нет, а в Лондоне есть все.

В МИ-6 понравилась популярность Севы, писем было много. На всякий случай Севе напоминали, чтобы никому ничего не обещал, таких денег у Би-би-си нет, а за свой счет может посылать что угодно и кому угодно. Додик Ковальзон, испугавшись, написал объяснительную. Он и так не очень-то понимал, нравится ли в СССР его передача или пишут так, попросить что-либо. А вдруг пришлет? Во всяком случае, передачу слушали. Барбара внимательно следила за всем этим, читала письма, часто возмущалась на слезные просьбы. Но были и дельные советы, сообщения. Из одного письма вынула статью из «Литературной газеты» «Зачем такой Грузовик на нашей дороге?». Показала Додику:

– Что-нибудь знаешь о группе?

– Да, слышал. Они начинали где-то в конце 68-го года, я видел-то их пару раз. Дети состоятельных родителей. У Андрея Захаревича папа большой начальник в Москве, не знаю кто, но знаю, что начальник. Ударник у них Сережа Кавабуке, японец, отец у него представитель JAL в СССР.

– Вот как, – только и сказала Барбара.

Они сидели, пили кофе в музыкальной редакции Русской службы Би-би-си, но Додик где-то в душе запаниковал.

– Я о «Машине-Грузовик» ничего не знаю и сказать ничего не смогу.

Барбара отхлебнула кофе из своей кружки:

– Можно подумать, Додик, вы говорите в эфире обо всем, что хорошо знаете. Надо будет – и расскажете. А сейчас забудьте эту группу. Вот, почитайте текст для сегодняшней записи.

– Да, кстати, – сказал Додик, – Марков наверняка знает все об этой группе, вот кого надо спросить.

– Придет время, спросим, – сказала Барбара, но насторожилась.

Что это он вспомнил Маркова? Что имел в виду?

– Я его видел перед отъездом, – продолжал Додик, – знаю, что он женился, что у него дочь, работал он, по-моему, где-то в горкоме комсомола. Но в Москве уже знали, что я подал заявление на отъезд к тетке в Израиль, так что Марков, как и многие бывшие друзья, избегал со мной встречаться.

– Ну и правильно! Честный советский человек, член КПСС, что у него общего с человеком, покидающим Родину, – улыбнувшись, сказала Барбара.

Додик давно уже не обращал на ее «подколы» внимания.

– Ну, все, – сказала Барбара, вставая, – пойдем делать передачу. – И направилась в студию.

Додик допил кофе и с большим нежеланием последовал за ней.

Москва. Июль 1976 года

В 1976 году Марков очень активно работал в Минвузе, встречая и провожая иностранные делегации, а также организовывая прием иностранных граждан в СССР. Марков много мотался в служебной машине по Москве, постоянно навещая аэропорт «Шереметьево-1», очень часто, иногда по два раза в день.

Иногда в машине он нарывался на музыку вокально-инструментальных ансамблей. Слушать все это было неинтересно, иногда и смешно – как-то это все было непрофессионально. В Англии и вообще на Западе была другая музыка, уж очень все по-любительски получалось у наших. Поляки, чехи, венгры и немцы из ГДР играли совершенно другую музыку, копируя западные стандарты, но сохраняя при этом национальный колорит. Практически все группы соцстран были сильнее наших отечественных ансамблей. Марков несколько раз с женой и друзьями ходил на выступления ансамблей из Польши, Чехословакии, Венгрии, а вот на наших ансамблях было все скучно и безлико, хотя хорошие отношения сохранились и с Игорем Крановым, и с Григорием Свободкиным. Билеты на выступления можно было достать всегда. Но дома была коллекция пластинок лучших английских, американских групп и ансамблей, и особого желания после рабочего дня идти на концерт отечественных ансамблей не было. Его подружки из моисеевского ансамбля, Наташа и Антонина, почти всегда привозили из загранпоездок Саше Маркову новые пластинки, так что он всегда был в курсе того, что происходило на Западе, и по-прежнему слушал свой приемник «Зенит» (один из лучших радиоприемников 60-х годов), слушал американский, английский хит-парад, радио «Люксембург» и другие европейские станции. По понедельникам покупал в киоске «Союзпечати» польскую молодежную газету «Штандарт молодых», где печатались английский и американский хит-парады. В общем, всегда был в курсе.

Севу Шаргородцева на Русской службе Би-би-си послушал несколько раз – не впечатлило. Антисоветчина так и перла от этого Севы, все очень зло – и при чем тут музыка? Сразу стало ясно, что ничего-то в музыке этот Сева не смыслит. Так, чтец чужих слов. А ведь раньше, в 60-х, Русская служба была на высоте, хорошая музыка, всегда свежие хиты и отличные переводы названий песен на русский язык. И куда смотрит Барбара Стоун? Иногда Марков ловил себя на мысли, что ему обидно за Русскую службу, за ее былые отличные музыкальные передачи без политики. И надо же было Би-би-си опуститься до уровня Севы Шаргородцева! Слушать это все было невозможно, и Марков, как и многие другие его знакомые, увлекавшиеся поп-музыкой, перестал слушать Севу.

В 1976 году Марков случайно встретил во дворе Сергея Кострова, который в 74-м вернулся из Египта и уже третий год работал представителем «Совморфлота» в Париже.

– Привет, Серега! – только и сказал Марков, вылезая из служебной «Волги». – Ну как там Париж, нормально? Башня на месте?

– Вот, приехал в отпуск. Отдохну и обратно еще на годик, – ответил не без апломба Костров. – Ну а ты как?

– Да так, тружусь в Минвузе, уже зам. начальника протокольного отдела, – ответил Марков.

– За рубеж когда? – спросил Костров.

– Ну, это не от меня зависит, – улыбнулся Марков, – думаю, что на будущий год, у нас в Египте меняется представитель.

– Ну что, в Египте хорошо, – сказал Костров.

Поговорили еще минут пять и разошлись.

Костров пошел собираться в отпуск, а Марков пошел домой отдыхать. Египет когда еще будет, да и Кострову он сказал об этом ради красного словца – не все ж ему одному выпендриваться, а то Париж да Париж.

Октябрь 1978 года. Эль-Маади, пригород Каира

У Маркова получилось то, что и должно было получиться при его активной работе. В 1977 году он уехал представителем Минвуза СССР в Египет. В его распоряжении было 180 преподавателей и два учебных центра. Шел второй год пребывания Маркова в Египте. Он успел притереться к коллективу, а коллектив успел приглядеться и привыкнуть к своему руководителю.

В большой и просторной квартире Марков жил один. Жена была занята на работе и приезжала к нему в феврале. Он старался не сближаться ни с кем из коллектива. Там было три семьи, которым он мог доверять, остальных держал, как он говорил, на расстоянии вытянутой руки. Только рабочие отношения, этого сколько угодно.

Из Москвы он привез проигрыватель, усилитель, небольшие колонки и магнитофон «Технике», все купил в «Березке».

Пластинки были – советские вокально-инструментальные ансамбли и, конечно, западные. Что-то купил здесь, в Каире, что-то привез из Москвы. В Египте было всего два магазина, торговавших виниловыми пластинками, один в Каире и один в Александрии. Из-за очень жаркой погоды хранить пластинки можно было в специальных магазинах с кондиционерами, а это дорого, поэтому магазинов было два, да и цены кусались, так что особого изобилия не было.

Четверг и пятница для преподавателей были выходными днями. Четверг полагался по контракту, а пятница – общемусульманский выходной день. Посольство СССР отдыхало в пятницу и субботу. По Каиру Марков передвигался на белом новом микроавтобусе «Фольксваген» с арабскими номерами, полагавшемся по контракту.

В один из четвергов начала октября Марков поехал в магазин за продуктами и в большом супермаркете столкнулся с Барбарой Стоун.

Только и спросил:

– Ты ли это?

– Я, – ответила она, – у родителей здесь дом, бассейн, сад. Привезла им на зиму дочку.

Окаменевший Марков только и спросил:

– У тебя есть дочь… а муж?

– А вот мужа нет, – улыбаясь, ответила Барбара. – А вот и она, Кристи, дочь.

С большим плюшевым медведем из-за стеллажей появилась девочка пяти лет и сразу стала просить у матери купить медведя. Мать ответила отказом:

– У тебя что, медведей нет?

– Есть, – сказала девочка, – но этот такой хороший.

У Маркова дома осталась 7-летняя дочка, и он очень скучал без нее.

– Давай я куплю, – только и нашел, что сказать Марков, глядя на девочку.

Он не мог отделаться от мысли, что она похожа на его дочь, прямо наваждение какое-то. Ну как тут не купить медведя?

Марков купил все, что хотел, и все-таки, ошарашенный встречей, пошел к кассе, положив в тележку большого плюшевого медведя. Кристи, находясь рядом с матерью, вся извертелась: где дядя с медведем? Из магазина она уже выходила со своей новой игрушкой.

Марков все-таки не мог прийти в себя. Барбара тоже. Вышли из магазина.

– Ты с машиной? – спросила Барбара.

– Да, – ответил Марков, – вон мой белый «фольксваген», подвезти?

– Нет, у меня машина отца, «Вольво». Поедешь за нами, – тоном, не терпевшим возражений, сказала Барбара, – у тебя как, время есть?

– Да, я сегодня выходной, – ответил Марков.

– Ну, тем лучше, – сказала Барбара, – проведем день вместе.

Марков помахал рукой Кристи, которая разместилась на заднем сиденье и смотрела на дядю, который купил ей медведя.

Родители Барбары жили в старой, очень зеленой части района Эль-Маади, построенного англичанами в конце XIX века. Очень уютный район, утопающий в экзотической зелени. Барбара пропустила Маркова во двор под навес, с улицы машину видно не было. А зачем ей светить Маркова, русские тоже живут в этом районе, мало ли что?

Кристи уже показывала бабушке с дедушкой новую игрушку. Барбара представила Маркова родителям. Оказалось, они про него знали еще с 60-х годов, но вот увидеть его в Каире ожидали меньше всего. Тем не менее, Марков им понравился. Они его пригласили на обед, к большому удовольствию Барбары.

Марков поднялся к Барбаре. Кристи с няней обедала отдельно. Выходя из дедушкиного кабинета, куда Барбара пригласила Сашу, она спросила его:

– Ты еще к нам придешь?

– Саша останется у нас обедать, – сказала Барбара.

– А, – сказала девочка, – я тогда к вам приду.

Кристи повернулась к матери, взяла медведя и пошла с няней.

И что-то в этом повороте, в этом личике было очень знакомо Маркову. Он гнал от себя эти мысли, но полностью отогнать не мог.

Барбара, по-прежнему стройная, симпатичная, с волевым лицом, в джинсовой юбке, в белых носочках и теннисных туфлях «Данлоп», сидела на отцовском кожаном диване, положив нога на ногу. Затем встала, подошла к Саше и крепко обняла его.

– Ну, здравствуй, – только и сказала.

Следующий вопрос сразил Маркова наповал:

– Как тебе наша девочка?

Вот что Маркову не давало покоя! Кристи похожа на его дочь Варю Маркову.

Они поцеловались. Он только и сказал:

– Что же ты молчала?

Она не ответила. Действительно, как она могла найти Маркова, не повредив ему?

– А твои родители знают, кто отец ребенка?

– Нет, не говорила и говорить не буду. Сказала, что сама не знаю, только догадываюсь. Да это их и не интересует. Они любят Кристи, души в ней не чают.

Марков рассказал, что он делает в Египте и где живет. Оказалось, что переулками здесь не так далеко, минут семь пешком.

– Кстати, Саша, – сказала Барбара, – где-то через год я приеду в Москву шефом Московского бюро Би-би-си и наша девочка будет со мной.

«Час от часу не легче», – только и подумал Марков.

Вечером Барбара зашла к Маркову. Он жил в бельэтаже 1-го этажа в просторной уютной трехкомнатной квартире.

– Уютно, – только и сказала Барбара.

Разобрала постель, как бы приглашая Маркова присоединиться. Он не раздумывал и не возражал.

Утром они позавтракали, попили кофе.

– Ну, как там Додик? – спросил Марков.

– А никак, дурью мается, – ответила Барбара, – ты сам-то слушаешь?

– Нет, – ответил Марков, – нудно, скучно, безрадостно как-то, раньше лучше было, не было антисоветской пропаганды.

– Ну, знаешь, – возмутилась Барбара, – это не от меня, зачастую он и сам лезет в политику, мы его за это ругаем. Но мне все это надоело, вот и попросилась шефом Московского бюро Би-би-си.

– Ты уедешь, а Сева останется и будет чушь всякую нести, – улыбнулся Марков.

– Да и хрен с ним! – по-русски сказала Барбара.

Москва. Апрель 1983 года. ДК «Силовик»

Григорий Свободкин приехал в ДК «Силовик» на встречу к Игорю Кранову, у которого там была репетиционная база. К 17.00 музыканты группы уже разошлись, аппаратуру свернули, и Кранов мог свободно поговорить со Свободкиным.

В 17.00 как раз открылся буфет, до киносеанса еще два часа, посетителей немного, так, участники различных кружков. Тихо, уютно. Заказали по чашечке кофе со свежими эклерами.

– Ну, что случилось? – улыбнулся Кранов.

– Да случилось, – отхлебнув кофе, сказал Свободкин. – Конец нам наступает с нашими вокально-инструментальными ансамблями.

Положил на стол листок, напечатанный на машинке, – список рок-ансамблей. Кранов принялся его читать. Всего 30 ансамблей из Москвы и Ленинграда. Кранов прочитал названия, многие он и не знал: «Круиз», «Араке», «ДДТ», «Аквариум», «Автограф», «Звуки Му», «Бригада С», «Браво», «Зоопарк».

– Ну и что, самодеятельность, мы это уже проходили.

– Нет, это уже другое, – как-то нервно стал объяснять Свободкин, – эти играют настоящий рок и даже очень хорошо организованы, настоящие сыгранные коллективы, тексты залитованы, антисоветчины не поют. Половина из этого списка очень даже хорошие коллективы, особенно те, которые из Ленинграда. Там у них есть рок-клубы, чекисты за ними следят, да и в Смольном в курсе дела, все под присмотром. Песни распространяются на магнитоальбомах, все расходится по стране. Музыка другая, чем у нас с тобой, год-два – и мы будем не нужны. Перестроиться мы не сможем, тексты, такие как у них, у нас никто не пишет. У мальчишек другие головы, потом они знают весь этот рок-н-ролл, чего мы с тобой до сих пор так и не познали.

– Ну, у меня музыканты кое-что знают.

– Вот именно, что музыканты, но не ты, не я. Мы так, нахватались верхов, ну книжек каких-то начитались.

Встал, подошел к прилавку, купил бутылку «Боржоми», увидел армянский марочный, спросил Кранова, как насчет коньяка.

– Ну, можно грамм по сто, – ответил Кранов, – и шоколадку не забудь.

Выпили, закусили шоколадкой. Кранов еще раз взглянул на список:

– А в Минкульте говорил?

– А что в Минкульте? Ну, напишут письмо, рекомендуют филармониям не приглашать эти коллективы, ну и что за этим следить надо. А кому?

– А чекисты?

– А что чекисты? У них новый председатель, который вряд ли будет резко рушить молодежную культуру. Генеральный секретарь ЦК КПСС тоже из чекистов, велено ко всему этому присмотреться.

– А кто же их записывает на ленту? – поинтересовался Кранов. – Не «Мелодия» же?

– Нет, не «Мелодия». Пишутся в домашних студиях, а потом сводится все на «Мелодии». Проконтролировать звукорежиссера в ночную смену, чем он занимается, невозможно. Вот он все и доводит до ума на многоканальном аппарате.

– И что ж, получается, что нас обошли? – спросил Кранов.

– Получается, что да, обходят.

– Слушай, – сказал Кранов, – ну есть же в газетах свои журналисты, пусть напишут про пошлость, низкий художественный уровень текстов песен, что нашей молодежи это не нужно. Статей пять в разных газетах, а в Ленинграде, в «Смене», есть у них такая газетка. И покруче, что-то типа «Пикник на обочине», «Аквариум из чулана». Может, еще и поиграем.

– Поиграем, Гриша, не знаю сколько, но точно поиграем. Дай-ка мне этот листочек, я покажу кое-кому.

На том и порешили. Еще поговорили, выпили еще по 100 граммов и к киносеансу разошлись.

Москва. Октябрь 1983 года

Саша Марков, одевшись потеплее, пошел погулять по Арбату. Несколько дней назад он вернулся из Южного Йемена, где провел год. После 56-градусной жары и 99 %-ной влажности +5° в Москве казались лютым морозом. Но дышалось легко, и вообще настроение было хорошим. Задумался: может быть, выпить пива? Но пивная во дворе его дома в Карманицком переулке не прельщала длинным застольем и наличием захмелевших подозрительных личностей. Прошел мимо, вышел опять на Арбат.

– Эй, товарищ Марков! – его окликнули.

– Коля Зайцев! Ну, Зайцев, ты даешь! – только и сказал Марков и посмотрел на спутника Зайцева.

– Кстати, помнишь Диму Скворцова, ударника «Виражей»? Только что вернулся из Египта, а я вот через месяц буду в Индии, можешь поздравить, первым секретарем. Слушай, мы тут хотели пообедать где-нибудь, ты как?

– Можно, – согласился Марков, – а вот шашлычная «Риони» уже открылась.

– А что, по шашлыку с харчо можно.

Разделись, сели в дальнем углу, с улицы не видно, а то языки у завистников длинные. Заказали, что хотели.

– Ну, ты как, где? – спросил Зайцев у Маркова.

– Да вот, только вернулся из Южного Йемена, год в жаре, сейчас в отпуске, дышу свежим воздухом.

– Там жарко, это точно! – сказал Скворцов. – В Египте тоже жарко, но там влажность четыре процента.

Принесли лобио, сациви, все вкусно, начали есть.

– Ну а музыку не забыл в Йемене, там пластинок-то нет, наверное? – спросил Зайцев.

– Только кассеты, и то плохого качества, в основном арабские, – подтвердил Марков. – В общем-то, записи и пластинки брал с собой, да радио на коротких волнах слушал, в основном Би-би-си, хит-парады.

Перешли к харчо, спиртного не брали, – Зайцеву и Скворцову надо было возвращаться в МИД. Так, «Тархун» и «Боржоми».

– Давно не ел харчо, – только и сказал Марков, – кстати, у меня там, в Йемене, были любимые альбомы: «Примус», «Аквариум», «Пикник», «Круиз», «Воскресение». Интересная музыка, доложу я вам. Это не «Самоцветы», «Веселые гитары», «Друзья», «Добры молодцы»… Самое главное, они играют хороший рок.

– Да, – доедая харчо, сказал Зайцев, – мне «Примус» нравится. В Йемене их песни слушал.

– «Девушка сегодня в баре» или «Баба Люба» – тоже класс, – сказал Марков.

– Их, правда, всех в прессе ругают, – заметил Скворцов, – из Ленинграда газету привезли, «Смена», статья разгромная «Пикник на обочине». «Пикник», группа такая, очень необычная.

Принесли шашлык.

– А что же «Веселые гитары», «Друзья» и иже с ними? – после долгой паузы спросил Марков.

– А ничего, страдания импотентов продолжаются, – улыбнулся Зайцев. – Они на эстраде выступают, народ ходит, но молодежь ходила бы на «Воскресение», «Машину-Грузовик», лидер их Андрей Захаревич, кумир, песни хорошие пишет. Но против них кампания в прессе, Минкульт ополчился. Все понимают, что это уже сложившиеся музыканты, и из «Воскресения» или «Круиза» никто к Свободкину не пойдет.

– А чего к нему идти, – сказал Зайцев, тщательно прожевывая шашлык по-карски, – как был дуб дубом, так и остался.

– Это точно, – сказал Скворцов, – ты посмотри пластинки «Веселых гитар», там нигде не сказано, кто в группе играет, а есть некая безликая масса музыкантов, которая и записала ту или иную пластинку. А сейчас в группах личности и зачастую очень хорошие музыканты. И кому этот Свободкин с Крановым нужны?

– Слушай, Марков, вот о чем тебя попрошу, – сказал Зайцев, – я-то скоро уезжаю в город Дели, а вот Лена, жена, приедет где-то месяца через два. Запиши ей новые группы и песни, а вокально-инструментальные страдания она купит на пластинках.

– Конечно, сделаю, – сказал Марков, – запишу и передам. Кстати, в Индии выпускают все западные пластинки.

– Вот и хорошо, – сказал Зайцев, – будем покупать.

Посмотрел на часы:

– Ну, нам пора.

Обед подошел к концу, расплатились, и все втроем вышли из шашлычной «Риони».

Москва. Январь 2006 года

В Москве – 38 градусов. Очень холодно. Но в уютном «лексусе» Александра Михайловича Маркова на заднем сиденье тепло и очень комфортно, можно вытянуть ноги, что он и сделал.

Ленинградка полупустая, многие автомашины не завелись. Проехали площадь Белорусского вокзала, выехали на Тверскую. На чуть скользком, чуть сухом от морозного ветра асфальте «лексус» вел себя очень солидно. Марков попросил водителя перестроиться и ехать помедленней, держась рядом с тротуаром. Как-то неожиданно для себя он попал на Тверскую, бывшую улицу Горького, через 40 лет, когда он был молод, полон сил, энергии и уверенности, что у него в жизни все сложится нормально. Попросил водителя притормозить у казино. «Лексус» солидно встал на стоянку. Марков застегнул дубленку, надел шапку, сказал водителю подождать и вошел туда, где раньше, 40 лет назад, было кафе «Молодежное». Охрана подобострастно распахнула дверь – а как же, на «лексусе» ездят солидные люди. Марков разделся и прошел в бар, надо было осмотреться, что изменилось. Да, пожалуй, все изменилось за 40 лет.

Маркову принесли 100 грамм виски, содовую и тарелочку с орешками кешью. Кто-то сзади положил руку на плечо Маркова.

– Ну что, заскучал, старик?

Голос Миши Сушкина.

– Что-то ты сегодня без девушки.

Сушкин, точно, только на 40 лет моложе. Рядом ничему, как всегда, не удивляющийся Юра Айзеншпис.

– Ты бы лучше столик занял, а то стоишь у стенки, ни одного места свободного нет.

– Да ладно вам, – сказал Марков, – вон у Кострова есть как раз три места.

Сережа уже успел их заметить и помахал рукой, дескать, идите сюда.

– Ты чего один сегодня? – подсаживаясь к Кострову, спросил Сушкин.

– Ребята из группы хотели подойти, да позвонил им, похоже, не придут.

– Садись, придут, что-нибудь придумаем.

Костров был в приподнятом настроении.

– Выпить хотите? Я сегодня сессию сдал. Виски есть, купил, хотел с ребятами выпить.

– А какой виски? – спросил Юра Айзеншпис.

– «Белая лошадь»! – с гордостью сказал Костров.

– Ну, ничего, сойдет, – сказал Юра, – наливай.

– Нормально, – сказал Сушкин, – закусить что-нибудь надо взять.

– А у меня и это есть, – сказал Костров и достал из портфеля две банки орешков кешью.

– А это откуда? – спросил Марков.

– Из запасов отца, оттуда, из самой Америки, – тоже не без гордости сказал Сережа.

Юра рассмотрел коробочки, прочитал: «Made in USA», открыл их и пересыпал в тарелочку, из которой убрал хлеб.

– Вот так будет лучше, а то сейчас друзья-халявщики налетят, и нам ничего не достанется.

– То-то, – сказал Сушкин, – а пустые коробки Серега уберет в портфель. Закажем еще по яичнице с ветчиной, виски перельем в графинчик.

Взял бутылку, положил в костровский портфель и пошел на кухню. Вернулся быстро, поставил на стол обычный общепитовский графин и две бутылки «Боржоми». Все похоже на коньяк.

– Яичницу сейчас всем принесут. Ну, давай, Марков, разливай за Кострова. Разливаем в рюмки.

Марков себе виски разбавил «Боржоми», Сушкин посмотрел на него, пожал плечами – бывает.

– Ну, давай, Серега, за тебя.

На сцене заиграла группа «Москвичи», легкий и хорошего качества «биг-бит».

– А хорошо играют, – сказал Юра Айзеншпис.

Он медленно допил виски, из тарелки взял пригоршню орешков:

– А ничего, вкусно.

Орешки попробовал и Сушкин:

– А действительно ничего, – правда не ясно, о чем он, о группе «Москвичи» или об орешках.

– Старик, ты чего не пьешь? – обратился Сушкин к Маркову. – Холодно ведь – тридцать восемь. Ты вообще как здесь оказался?

– Ехал мимо по Тверской и вдруг решил заехать, здание знакомое, что теперь здесь стало? Я-то ладно, а ты-то откуда? – спросил Марков. – У тебя ведь в Австрии Европейское телевизионное бюро, работает на несколько ведущих российских каналов.

– А так оно и есть, завтра улетаю в Вену. Здесь, в общем-то, случайно, ехал мимо, думаю, дай заскочу. А то когда теперь предамся воспоминаниям, вот и сказал водителю, чтобы притормозил.

– Ну что, раз не за рулем, давай выпьем, – сказал Марков.

Заказали еще виски и орешков, выпили.

Марков бывал у Сушкина в Вене и в Бюро, и дома, в общем, не терял его из виду. Да и Сушкин тоже знал, чем занимается Марков.

– Ну что, Костров, налей нам еще по чуть-чуть, – сказал Юра Айзеншпис, прожевывая очередную пригоршню орешков.

Музыка хорошая. Действительно, «Москвичи» играли очень прилично и очень похоже на английскую группу «Shadows». Выпили за Кострова. Кто тогда, 40 лет назад, теплым июньским днем 1967 года знал, как все сложится? У Кострова погибнет жена, и он женится на итальянской миллиардерше Граппелли, владелице газет, заводов, пароходов, авиакомпаний и еще много чего.

Юра Айзеншпис 17 лет проведет в местах не столь отдаленных.

Марков – проработает в Министерстве высшего образования 23 года, станет большим начальником, главой фирмы, обслуживающей международные связи Высшей школы. Создаст несколько разнопрофильных фирм, которые позволят жить безбедно.

В шоу-бизнес вернется только один из компании, смакующий шотландское виски с экзотическими в те годы орешками кешью в кафе «Молодежном», Юрий Айзеншпис, и умрет известным продюсером осенью 2005 года.

Кстати, в баре «Казино» Сушкину с Марковым виски принесли в простом графинчике. Марков улыбнулся – ну точно, как в кафе «Молодежном».

Взяли еще орешков кешью, здесь они были очень вкусными, ну точно как когда-то в коробочке Сережи Кострова.

Выпили, причем Марков разбавлял виски содовой, закусывал орешками.

Сушкин, улыбаясь, посмотрел на него:

– Что, так и пьешь эту «бутелягу»?

– Да как-то привык.

– И кто тебя этому научил?

– Да англичане-стажеры, когда приезжали в институт в шестидесятых, виски-то у нас в те годы свободно продавали и в «Елисеевском», и в Столешниковом переулке, и стоил он от девяти до двенадцати рублей.

– Да я тогда не очень его любил, – сказал Сушкин, – это уже позже жизнь заставила.

Улыбнулся и посмотрел на часы.

– Ну, старик, рад был нашей встрече. У меня завтра утром самолет, а заехать еще нужно в пару мест.

Достал деньги, хотел расплатиться.

– Да ладно, ты что? – улыбнулся Марков. – Я не бедствую, заплачу.

– Будешь в Вене, заходи, – сказал Сушкин.

* * *

За столом у Кострова уже хорошо выпили. Кто-то подсаживался, кто-то уходил, заняв рубль, а то и два у Юры Айзеншписа, клятвенно обещав вернуть через неделю, во вторник. Разговоры велись все больше теоретические: кто из московских коллективов как играет и когда кто-нибудь из них выйдет на международный уровень.

* * *

В Нигерию по делам один из совладельцев «Граппелли интернэшнл» Сергей Костров прилетал как раз 19 января 2006 года, когда в Москве было -38°, а здесь всего +43°. Купить что-нибудь выпить в Duty Free аэропорта удалось с трудом, магазин был где-то в закоулках аэропорта, да и то полупустой. Из известных сортов виски только «Белая лошадь». Взял три бутылки и упаковку из 12 баночек американских «кешью нате», прихватил и упаковку содовой, все сложил в пакет. После встречи с президентом страны Олусегуном Обасанджо, в сопровождении охраны, отправился в дельту Нигера, в городок Варри, где, собственно, и были основные деловые интересы «Граппелли интернэшнл», у которой повстанцы «Движения за освобождение дельты» воровали добываемую нефть.

Сидя в большом и бестолковом гостиничном номере, уже два часа ожидал лидера повстанцев Джомо Габомо – генерала Али, неожиданно дверь номера открылась, и на пороге, крича, появился высокий нигериец. Крича на Кострова, пытался объяснить ему по-английски, что белые разграбляют природные богатства Нигерии. Крича еще минут двадцать, вдруг по-русски сказал:

– Товарищ, давай выпьем.

В ответ услышал тоже по-русски:

– А что, давай выпьем.

– Товарищ, вы разве русский? – ошарашенно спросил Джомо Габомо.

– Русский. И выпить есть чего, – подтвердил Костров.

Генерал Али, он же Джомо Габомо, развалился в кресле. Свои не совсем чистые армейские ботинки водрузил на стол, рядом со стаканами, орешками кешью и бутылкой виски «Белая лошадь». Бутылку взял, посмотрел крышку, печати, сам открыл, понюхал, разлил по стаканам.

– Ну, будем, товарищ!

Костров выпил первым. Генерал Али – за ним.

– Ух, – выдохнул, – настоящая «Лошадь», не яд!

– А зачем мне тебя травить? – спросил Костров.

– А кто вас, белых, разберет? Говорите одно, делаете другое.

Габомо взял бутылку, разлил по стаканам.

– Ну что, между первой и второй перерывчик небольшой! – выпил залпом.

Раскрыл ладонь и высыпал орешки, всю баночку. А затем из не очень чистой ладони отправил все в рот.

– Ты что заканчивал? – спросил Костров.

– МЭИ, – ответил Габомо, он же генерал Али, расплевывая орешки. – А ты, товарищ, где учился?

– В МГИМО, – ответил Костров.

Достал визитную карточку на русском языке и передал Габомо.

– Ну что, товарищ Костров, – прочитал, – выпьем еще, бог троицу любит. Двадцать процентов – и я охраняю твою нефтедобычу здесь, в долине. Ну что, годится? – И протянул Кострову стакан.

– Годится! – сказал Костров, чокаясь. – Десять процентов – и разошлись. Ты что закашлялся, Габомо? Советские выпускники таких подлянок не делают.

– Ради нашей дружбы, восемнадцать процентов, ты мне симпатичен, и чего тут говорить. Допьем бутылку и по рукам?

Разлил по стаканам.

– Ну что?

– А я и не думал, – сказал Костров, – что ты согласишься на десять процентов.

– Да ну тебя, – сказал Габомо. – Пойми, Серега, восемнадцать процентов – самый раз.

– Ну ладно, пятнадцать процентов – и разбежались.

Чокнулись.

– Ну что, пятнадцать процентов? – спросил Габомо.

– Если не будешь обманывать, то пятнадцать процентов. Хрен с тобой, – улыбнулся Костров.

– Ну, вот и ладно, пятнадцать процентов. Умный ты, Костров. Жаль, что выпить больше нет, – сказал Габомо.

– Почему нет, – ответил Костров.

– А что, есть?

– Посмотри там, в пакете, – сказал Костров.

Габомо позвал кто-то. Охрана впустила длинноногую чернокожую девушку в мини-юбке, в черных чулках и кожаных черных сапогах.

«Это в жару-то?» – мелькнуло у Кострова.

Габомо сказал ей что-то, она принесла пакет, достала бутылку виски. Габомо бесцеремонно рассмотрел содержимое пакета, достал банку орешков, отдал девушке, одну – Кострову, другую взял себе. Достал банки содовой. Открыл одну, выпил, сказал по-русски:

– Виски с содовой – кайф!

* * *

Ночью Кострову снилось разное. Вдруг появился Миша Сушкин с Марковым в кафе «Молодежном», вспомнилось, как играл в группе «Виражи». Потом появилась Эмили, девушка Габомо, она почему-то танцевала голая, но в чулках и черных сапогах.

Где-то ближе к утру захотелось пить. Встал, нашел содовую, выпил. В соседней комнате вместе с Эмили, которая так и не сняла ни чулок, ни сапог, не раздеваясь, спал Габомо в своих не очень чистых ботинках. Услышав шум, приоткрыл левый глаз, увидел Кострова, перевернулся на другой бок и захрапел.