Текст книги "Итальянец"

Кампелло смотрит на часы.

– Эти козлы не удосужились сделать ростбиф помягче.

– Мясо было жестковато.

– Да уж.

Вернувшись к себе в контору, трехэтажное здание с подвалом, Кампелло идет в кабинет, где надевает пиджак и забирает документы с деревянного подноса, лежащего на столе рядом с фотографией жены и троих детей; согласно последнему письму с маркой Северной Ирландии, они по-прежнему живут в одном из отелей для беженцев в Белфасте. Потом он спускается в подвал, разделенный на камеры, каждая с висячим замком на двери. Последнее помещение, с голой лампочкой, свисающей с потолка, предназначено для допросов. В комнате за столом сидит человек, уронив голову на скованные руки, а рядом стоят двое охранников. Кампелло входит, садится на стул и кладет на стол документы.

– Если дашь показания, на этом закончим.

Арестованный поднимает голову. Он совсем молодой, с двухдневной щетиной, его волосы спутаны и нечесаны, и, хотя глаза покраснели от боли и недосыпа, на лице не видно никаких следов насилия: ни синяков, ни других видимых отметин. Безупречная работа. Кампелло переводит одобрительный взгляд на тех, кто стоит позади арестованного. Оба здоровенные, с тупыми, невыразительными лицами. У одного волосы цвета соломы и бледная кожа; другой смуглый, как все жители Средиземноморья. Оба в рубашках с закатанными рукавами; как все в Отделе, оба в гражданском. Бейтман – валлиец, он из британской армии; Гамбаро – из местной полиции.

Арестованный смотрит мутным взглядом на документы, которые Гарри Кампелло положил перед ним на стол. Четыре машинописные страницы и две копии под копирку.

– Тут все про взрывы? – спрашивает он хрипло.

– Полагаю, да.

– Полагаете?

Комиссар кивает. Он вынимает из кармана пачку сигарет «Голд флейк» и протягивает одну арестованному:

– Бери.

Юноша не обращает внимания на сигарету – он глядит на документы, но к ним не прикасается.

– Я же признался, – говорит он.

Кампелло довольно улыбается:

– И правильно сделал, сынок. Всегда хорошо облегчить совесть.

Юноша совершенно сломлен. Он вдруг жадно бросается читать лежащие перед ним страницы, будто в этих строчках мелькнет абрис надежды. Но, не дочитав до конца, хмурит брови, прерывает чтение и смотрит на комиссара.

– Я рассказал обо всем, что сделал и что знаю, – говорит он. – Но насчет взрывов – это вранье… Никакого динамита в магазине спрятано не было.

– Ты мог его приобрести раньше, так ведь?

– Я ничего об этом не знаю.

– Как это не знаешь?

Юноша искоса смотрит на Бейтмана и Гамбаро.

– Этот динамит они подбросили, когда пришли меня арестовывать.

Кампелло поднимает брови и сурово замечает:

– То, что ты утверждаешь, очень серьезно.

– Серьезно то, что они со мной сделали.

Комиссар молчит, словно раздумывая. Потом пожимает плечами:

– Какая разница, кто его подбросил, парень?

– Очень даже большая.

Кампелло предостерегающе поднимает указательный палец:

– Так это ты взорвал пороховые склады «Рэггед стафф»?

Юноша закрывает лицо скованными руками:

– Может быть.

Кампелло показывает на документы:

– Не будем начинать все сначала, хорошо?.. Ты признался, что это был ты.

– Меня вынудили.

Бейтман и Гамбаро делают шаг вперед, но комиссар останавливает их взглядом.

– Ну вот и ладно, – отмечает он. – Ну вот и ладно, сынок. Тебя все равно повесят.

– Но это был не мой динамит.

Кампелло упирается в стол локтями. Он старается быть убедительным.

– Смотри… чей он был или где он есть – это технические детали. Имеется законное доказательство, с помощью которого правосудие приводится в действие. Ты саботажник, который действует в интересах разветвленной сети испанской Фаланги, а она, в свою очередь, работает на немцев и итальянцев… Это доказанный факт, так?

Арестованный едва заметно кивает.

– И мы тебя заарканили, – продолжает Кампелло. – Ставим точку. А в ходе дружеской беседы ты нам во всем признался, разве нет?.. Здесь финальная точка.

– Меня пытали. Меня били в живот мокрым полотенцем. Со мной делали такие вещи, которые…

– Да ладно, хватит уже. – Кампелло смотрит на своих людей, будто ищет подтверждение или, наоборот, опровержение этим словам. – Так все говорят, правда?

Бейтман и Гамбаро кивают невозмутимо, словно сторожевые псы. Комиссар указывает на арестованного и твердо заявляет, тыча пальцем в документы:

– Если ты это подпишешь, мы оставим тебя в покое. Понимаешь меня?.. Пойдешь в Мавританский замок, где в удобной камере будешь спокойно есть и спать. Сорок два часа ты не смыкал глаз, так что и ты отдохнешь, и мы отдохнем.

– А потом?

– Потом тебя быстренько осудят, и все закончится. Это очень по-британски. Если захочешь себя показать, перед оглашением приговора сможешь даже произнести коротенькую речь. Стало быть, газеты Франко будут говорить, что ты классный парень, герой.

– Но это был не мой динамит.

– Дался тебе этот динамит. Слушай, сынок… Твой или не твой, конец будет один. Но если ты не подпишешь бумаги, чтобы облегчить нам жизнь, вот эти мои друзья будут вынуждены продолжать тебя убеждать. И поверь: не стоит продлевать тяжелые времена. – Кампелло подвигает документы и достает авторучку из внутреннего кармана пиджака. – Ну давай, поставь свой росчерк и можешь закурить сигарету.

– Я не курю.

– Ладно, но расписываться-то умеешь. Ты посмотри, какая прелесть эта авторучка «Уотерман». – Кампелло вертит авторучку в руках. – Куплена в «Бинленд, Малин и компания», на Мейн-стрит, как раз неподалеку от того места, где ты работаешь или работал… С синими чернилами. Вот увидишь, как хорошо она пишет.

Юноша снова начинает читать документ и, прочитав несколько строчек, поднимает голову. Слеза скатывается у него по щеке и повисает на небритом подбородке.

– У меня есть невеста, – шепчет он печально.

Кампелло отечески кивает:

– Да, в Сан-Роке, как же, знаю… И вот еще радость для тебя: если не будешь хныкать и произнесешь на суде красивую речь, твоя невеста будет тобой гордиться. Не говоря уже о твоих родителях. Слушай, посмотри на это дело с положительной стороны. Не каждому из нас дается возможность устроить собственное прощание, как нам хочется.

Я уже начал писать эту историю, когда познакомился с младшим сыном Гарри в его доме в Марбелье. Я не был уверен, насколько он способен помочь мне распутать клубок событий, но нужно было попытаться. Множество нитей вело меня к его отцу, живых свидетелей того, что происходило в 1942–1943 годах, уже не осталось, а Альфред в то время был трехлетним ребенком и находился в Белфасте с матерью как беженец.

– Приезжайте, когда вам удобно, – сказал он мне по телефону. – Буду рад.

Мы договорились пообедать в отеле «Пуэнте-Романо», и там я его и увидел: крепкий, прекрасно сохранившийся мужчина с блестящей памятью. Он был очень похож на своего отца на той фотографии, которую я увидел позже, рядом с фотографией его матери, у него в доме. Сын начальника Гибралтарского отдела службы безопасности оказался приятным собеседником, а его испанский отличали андалузский акцент и обильная россыпь англицизмов. Уже пятнадцать лет как он вышел на пенсию, отработав в страховой компании «ГИБ», но держал себя в форме и играл в гольф. Он прочитал пару моих книг, и это облегчало мне задачу. Он пригласил меня на кофе к себе домой на юге Новой Андалузии, опрокинул двойной виски – еще один двойной он приговорил за обедом – и ответил на остальные мои вопросы, ни разу не уходя от темы. Я понял: он наслаждается воспоминаниями.

Мы сидели в удобных креслах в его гостиной с видом на залитый солнцем, но пустынный пляж: дело было в ноябре. В какой-то момент посреди разговора он встал, подошел к камину, что-то взял с полки и вернулся ко мне, с улыбкой протягивая какой-то предмет.

– Знаете, что это такое?

Я взял предмет в руки, чтобы как следует рассмотреть. Это был старый нож с широким лезвием в двадцать сантиметров длиной, обоюдоострый, с деревянным черенком, привинченным тремя болтами к рукоятке, в ножнах из черненого металла с остатками узоров.

– Догадываюсь.

– Догадываетесь правильно. У вас в руках подлинный coltello pugnale[18]18
  Боевой нож (ит.).


[Закрыть], находившийся на вооружении отряда «Большая Медведица». Он принадлежал одному итальянцу, принимавшему участие в атаках на Гибралтар. Итальянец этот, понятное дело, на базу не вернулся.

– Это вещь вашего отца?

– Да. В детстве я любил с ним играть, хотя отец редко мне разрешал. Это принадлежало храброму человеку, говорил он, прежде чем взять нож у меня из рук.

– А вы знаете того водолаза, у которого он был?

Альфред кивнул, забирая у меня нож:

– Его звали Лонго.

– Это отец вам сказал?

– Нет, я узнал позже. – Он наполовину обнажил клинок и резко засунул его в ножны. – Отец говорил, будто понятия не имеет, чей он, но это не так. – Он понимающе улыбнулся. – Любопытно, да?.. Обычно те, кто пережил войну, не любят рассказывать о ней своим детям.

– Это правда. Думаю, они предпочитают держать эти воспоминания на задворках памяти. Не отравлять их угрызениями совести, что ли.

– Или стыдом, – заметил я без всякой задней мысли.

Он посмотрел на меня с любопытством. Очень пристально.

– Да, – согласился он через секунду. – Может быть.

И он рассказал мне, как оружие попало к Гарри Кампелло: в результате одного ночного налета на итальянских управляемых торпедах. Водолазы отчаливали в море с торгового судна, пришвартованного в Альхесирасе, чье тайное назначение не было известно никому до самого конца войны. Британцев с ума сводили эти атаки, которые, как они думали, запускались с подводных лодок. Воды Гибралтарского порта были битком набиты всевозможными препятствиями: заградительные сетки, прожекторы и морские патрули, бросавшие глубинные бомбы, которые взрывались через каждые десять минут. Но, несмотря на все трудности, водолазы все равно атаковали.

– Итальянцы заслужили себе дурную славу на войне, вы же знаете: Абиссиния, север Африки… солдат не считали героями; даже фильмы есть про это. Но когда об этом заходил разговор, отец не выносил, если кто-нибудь выказывал им недостаток уважения. Придет день, и я вам расскажу, на что были способны итальянцы, говорил он. Но так и не рассказал; по крайней мере, не всё. Избегал разговоров о тех временах. Я только потом узнал, что он имел в виду.

Альфред поднялся с кресла, сделал мне знак следовать за ним, и мы перешли к встроенному шкафу, витрина которого была сплошь заставлена книгами и папками. Альфред надел очки для чтения, открыл шкаф и указал на длинный ряд тетрадей в кожаных переплетах.

– Шестнадцать лет, с тридцать девятого по пятьдесят пятый год, мой отец записывал разные события, произошедшие у него на работе. – Он взял одну из тетрадей и протянул мне. – Даты и факты воспроизведены в точности… Никто, кроме него, не открывал эти тетради до самой его смерти.

Я полистал тетрадь, помеченную 1940 годом. Листы были сплошь исписаны мелким убористым почерком. Испанский язык чередовался с английским.

– Когда он умер?

– Семнадцать лет назад. И я понял, почему он молчал: то, что он записывал, не всегда выглядело высокоморальным. Нужно понимать: была война.

Я посмотрел на другие тетради – все изрядно помятые, в переплетах красной, зеленой или синей кожи, уже выцветшей. Кампелло достал еще одну тетрадь и тоже полистал, что-то отыскивая.

– Я когда прочитал их, многое понял и про него, и про его тогдашних врагов. Да, вот оно… По поводу того ножа – послушайте, что он записал осенью сорок второго года.

И он прочитал вслух:

– «Патрульные катера выследили налетчиков. Их заметили, когда они пытались пройти через первую сетку, и подводный грузоподъемник поднял одного из них на поверхность. Я стою на молу, со мной Тодд и Моксон, и я вижу, как подняли тело. Итальянец, надо полагать. Мне достался его нож. И тут же, в бухте, взлетело на воздух торговое судно „Самоа Пилот“ водоизмещением восемь тысяч тонн».

Я посмотрел на него, заинтригованный:

– Тодд… это Ройс Тодд?

– Да, он самый.

– Я читал его мемуары.

– Я тоже. – Он указал на полки с книгами на противоположной стене. – Они вон там. Я так понимаю, вы знаете, что старший лейтенант Тодд в те времена командовал группой водолазов, посланной на Гибралтар для защиты от итальянцев. Есть такая старинная колониальная поговорка: на афганского волка охотятся с афганскими собаками.

– Очень в тему, – высказался я.

– И очень свойственно англичанам. По-моему, они даже фильм сняли про эту группу, не то с Джоном Миллсом, не то с Лоуренсом Харви… С кем-то из них.

– С Харви. Называется «Невидимый враг»[19]19
  «Невидимый враг. Боевые пловцы» (The Silent Enemy, 1958) – британская военная драма режиссера Уильяма Фэрчайлда по мотивам книги Commander Crabb британского журналиста Маршалла Пью, биографии английского боевого пловца Лайонела Крэбба (1909–1956), ставшего прототипом Ройса Тодда.


[Закрыть]. Я смотрел.

– А-а… И как? Хороший фильм?

– Средний. Изображает британцев более эффективными в бою, чем на самом деле.

Он язвительно рассмеялся:

– Отец говорил, что в этой истории с атаками итальянцев англичане никак себя не проявили.

– Меня интересует один конкретный итальянец, – отважился я. – И еще одна женщина.

– Что за итальянец вас интересует?

– Его звали Тезео Ломбардо.

Он внимательно посмотрел на меня. Потом взял у меня из рук кожаную тетрадь и поставил на место.

– Нож был не его… О нем новости пришли гораздо позже.

Он задумался. Он глядел на ряд тетрадей, а я глядел на него.

– И у него была женщина, – не унимался я.

Он медленно кивнул:

– Это понятно, что была.

Мне показалось, будто в гостиную, осветив все вокруг, ворвалось солнце.

– Елена Арбуэс?

Я заметил, как он вздрогнул. Он снова всмотрелся в меня, но теперь по-другому: внимательнее и с осторожностью. Я знал больше, чем он предполагал, и он старался понять, насколько я информирован. Много позже, когда мы уже стали доверять друг другу и перешли на «ты», Альфред Кампелло поведал мне, что, едва услышав имя Елены, он стал принимать меня всерьез.

– Да, она, – подтвердил он.

– Ваш отец был с ней знаком?

– Не только знаком; в этих тетрадях есть информация о ней. – Он полистал страницы и нашел то, что искал. – Вот здесь… Первый раз, когда он выследил ее как подозреваемую, случился в книжном магазине на Лайн-Уолл-роуд.

– Подозреваемую? – Я словно услышал сигнал тревоги. – В чем?

– Вам бы следовало прочитать эту часть дневников. – Он постучал пальцем по корешку одной из тетрадей. – Но, к сожалению, я не могу вам их предоставить… Вы должны меня понять.

– Разумеется, я вас понимаю. Могу я просмотреть их здесь?

– Вам понадобится для этого два-три дня, – сказал он, немного подумав.

– У меня есть время. Я могу поселиться в гостинице и прийти завтра, если вам это не помешает. Что скажете?

В конце концов он улыбнулся. И любезно согласился:

– Мне вполне подходит. С удовольствием приглашу вас выпить рюмочку и поболтать о моем отце и обо всем этом… Освежу свои воспоминания.

Он вернул тетрадь на место и закрыл витрину. Казалось, он хочет что-то сказать. Когда он все-таки заговорил, я понял: он пытался предупредить меня о том, что именно я могу обнаружить в записях старого сотрудника Гибралтарского отдела службы безопасности. И он хотел получить гарантии моего расположения. Тогда были другие времена, и у людей был другой образ мыслей, сказал он, поразмыслив. Прозвучало грустно, словно он вспомнил о чем-то конкретном, и затем он ненадолго умолк.

– То было время героев и храбрецов под любым флагом, – добавил он несколько высокопарно. – И пределы того, до чего они могли дойти, для нас не всегда понятны… Вы понимаете, что я хочу сказать?

Я угадал, куда он клонит.

– Конечно, – сказал я.

– Мы не можем судить их с позиций сегодняшнего дня, так ведь? Ни моего отца, ни вообще никого.

– Разумеется.

– Так или иначе, то было время настоящих мужчин.

– И женщин, – вставил я.

– О-о, без сомнения. Вы правы… В этом случае и женщин тоже.

4
Тени над бухтой

Они бесшумно сошли с «Ольтерры» один за другим, с интервалом в десять минут, и затем, описав круг и уточнив показания компасов, соединились на расстоянии двух кабельтовых к востоку от южного мола Альхесираса. На каждой торпеде по двое – они сидели на ней верхом по плечи в воде, в водолазных шлемах. Четыре маленькие, почти невидимые точки над слабыми колыханиями морской воды, освещенные неверным светом убывающей луны во мраке.

Сидя на майале позади, оператор Дженнаро Скуарчалупо чувствует под собой слабые вибрации электродвигателя, пока стоящего на нейтрали. Перед ним, на расстоянии вытянутой руки, за стальной перегородкой, защищающей его место, видна голова командира экипажа, главного старшины Тезео Ломбардо, в руках которого находится техническое управление: штурвал, переключение скоростей, компас Лаццарини и другие приборы. Сквозь тонкий слой темной воды Скуарчалупо различает слабое свечение циферблатов, расположенных перед командиром.

– Курс семьдесят три!.. Прямо по курсу, к фонарю!

Голос капитан-лейтенанта Лауро Маццантини – вторым в его экипаже Этторе Лонго – слышен с другой майале неясно, приглушенный расстоянием, плеском воды и ребризером, кислород в котором остается во внутреннем контуре, чтобы на поверхности не было пузырей, и при этом его должно быть достаточно, чтобы иметь возможность говорить. Командир подтверждает инструкции, полученные перед тем, как они покинули базу: две пары водолазов плывут почти на поверхности, не теряя друг друга из виду, курс 73 градуса, пока вдали не покажется свет на молу Карбон. С этого момента они уйдут на глубину, необходимую для атаки, и каждая пара будет выполнять свою задачу.

– Десятая! – говорит капитан-лейтенант. – К волку в пасть!

Так в отряде «Большая Медведица» желают удачи. Скуарчалупо чувствует, что Тезео Ломбардо ставит рычаг на первую скорость, затем на вторую, мотор вибрирует сильнее, и майале движется вперед. Вторая, третья скорость: оба оператора разрезают воду шеями, через защитную маску вдыхая свежий солоноватый воздух вместе с брызгами, чтобы сэкономить кислород. К счастью, погода безветренная, и плыть вполне терпимо. Однако плохо то, что четверо «всадников» оставляют за собой на воде пенную борозду, похожую на звездное свечение, достаточно заметное, несмотря на убывающую луну.

И вот так три мили, а это много, покорно думает Скуарчалупо. Пройдет еще два часа, прежде чем они окажутся на месте атаки, и тогда холод, напряжение и усталость дадут себя знать. Первые признаки он чувствует уже сейчас: от сырости в нижней части тела начинаются проклятые судороги, которые он пытается облегчить, держась одной рукой за поручень сиденья, а другой растирая ногу. В его прорезиненном костюме Беллони кое-где есть небольшие прорехи, и от этого намокает рабочий комбинезон с нашивками Королевских военно-морских сил, которые он надевает на случай, если схватят: так англичане, согласно Женевской конвенции, не расстреляют его как саботажника.

Майале продвигается вперед на четвертой скорости, хотя встречное течение, похоже, несколько замедляет ее ход. Фактическая скорость, подсчитал Скуарчалупо, должно быть, не больше полутора узлов. Порой он теряет из виду Маццантини и Лонго, которые идут справа от них, но всякий раз те снова показываются над водой, двигаются тем же курсом и на том же расстоянии, едва различимые над огромной поверхностью чернеющей бухты; небо усыпано звездами, а в свете убывающей луны отражается в воде темная громада далекого Пеньона.

Пока они не достигнут Гибралтара, у Скуарчалупо дел не много. За штурвалом Ломбардо, а напарнику остается только сидеть позади, положив руку на рычаг быстрого погружения, втиснувшись между своим товарищем и ящиком с инструментами, где есть все необходимое, чтобы прикрепить груз взрывчатки под днищем вражеского корабля. Чтобы чем-то занять мысли и не думать о холоде и мучительных судорогах, неаполитанец повторяет про себя все маневры, проделанные не меньше сотни раз: конечный результат, который предполагается, если все пойдет хорошо, – отправить на дно корабль, который он и его товарищ наметят себе как цель. Ничто в его прошлой жизни и в его неведомом будущем не имеет значения этой ночью: ни воспоминания, ни семья, ни друзья. Только узы товарищества с молчащим человеком, чьи плечи и голову он различает впереди, да две почти невидимые тени, что бороздят воду в нескольких метрах справа, среди мелких гребней морской пены, в свете луны похожих на крошечных серебряных рыбок. Единственное, что сейчас имеет значение и существует, – попытка преодолеть заградительные подводные сетки, достичь порта и атаковать корабли, которые там пришвартованы: цель экипажа Маццантини – Лонго – авианосец «Формидабл» у Южного мола; добыча Ломбардо и Скуарчалупо – крейсер «Нельсон».

Посреди бухты волнение на море усиливается и уже трудно вдыхать чистый воздух. К тому же с плавучестью управляемой торпеды имеются проблемы (уж если ее назвали майале – а это вообще-то означает «свинья», – значит на то были причины): она норовит плыть, задрав нос выше стабилизатора, и выровнять их невозможно. Кроме холода и судорог, у Скуарчалупо трудности при погружении с головой: соленая вода попадает в рот, и это вызывает у него позывы к рвоте. Когда больше нет возможности терпеть, он трогает товарища за плечо, говорит ему об этом, и тот приказывает ему приладить кислородный аппарат.

Темная и угрожающая, без единого огонька, громада мыса Гибралтар, которую разрезает только лунный свет, становится все ближе. С каждой минутой, с каждым оборотом винта, с каждым кабельтовым, оставленным позади, огромная скала кажется все больше и все выше, точно злое чудовище, что поджидает их, затаившись во мраке. Слева по курсу уже проступают смутные очертания полудюжины купцов, которые, бросив якорь у испанского берега, у его северной части, оказались здесь на свою беду. Если не удастся форсировать вход в воды порта, целью атаки станут они.

Скуарчалупо смотрит на светящийся циферблат своих часов и подсчитывает, что, судя по времени, они находятся в полумиле от первых подводных заграждений, ближайших к точке, откуда планируется начать атаку. Как всякий добропорядочный сын Неаполя (недаром он носит имя святого Януария, покровителя своего города), оператор – человек религиозный, истинно верующий. Опасности войны, холод и страх, ужас подводного мрака лишь укрепляют его веру; или, возможно, хотя это не совсем одно и то же, сохраняют ее нетронутой. И потому, не отрывая взгляда от погруженного в темноту Пеньона, среди брызг, которые черная бухта то и дело бросает ему в лицо, закрытое маской, он начинает шевелить губами в неслышной молитве. «Господь тебя храни, Мария, – шепчет он. – Ты преисполнена благодати. Господь с тобой».

Ройсу Тодду, должно быть, лет двадцать пять, прикидывает Гарри Кампелло. Он моряк торгового флота и эксперт по части подводных работ. Симпатичный, с детскими чертами лица, неряшливой рыжей бородкой и голубыми глазами, которые простодушно смотрят на мир. На его форменной рубашке с нашивками старшего лейтенанта на плечах не хватает пуговицы, шорты открывают взорам мускулистые ноги, почти лишенные волос, а что касается носков, то один натянут чуть ли не до колена, другой спущен до щиколотки. Ноги лежат на табурете, обеими руками Тодд держит стакан, наполненный на два пальца коньяком «Фундадор». В зубах дымит сигарета.

– Каждые десять минут, – рассказывает он. – Такой ритм. Бросаем бомбы каждые десять минут. Через полчаса прерываемся на время, как получится, и потом начинаем снова.

– Эффект от этих бомб конусообразный? – интересуется капитан-лейтенант Моксон.

– Более или менее. Взрывная волна идет вниз, метров на пятнадцать. Если вражеские водолазы плавают в это время на глубине, они самые уязвимые, ведь диаметр волны разрастается.

– А если они действуют у самой поверхности, их, я полагаю, легче обнаружить.

– Точно так.

– Это здорово, парень.

Все трое – Кампелло, Тодд и Уилл Моксон – находятся на маленьком наблюдательном пункте на молу Карбон, откуда видна вся территория порта. Они знают друг друга довольно давно. Моксон – офицер по связи между военно-морской разведкой с Гибралтарским отделом службы безопасности, и вместе с Кампелло они пришли рассказать Тодду о том, что накануне видели сигнальные огни в районе мыса Европа, посылаемые в направлении моря. Ни одного причастного не задержали и на море не обнаружили никакой активности, так что дело, скорее всего, касается какой-нибудь подводной лодки.

– Сколько человек у тебя дежурили сегодня ночью? – интересуется Кампелло.

– Два экипажа на двух моторках, одна по внешнему контуру, другая во внутренних водах порта. У обеих на борту звукоулавливатели и взрывчатка. – Тодд умолкает и указывает туда, откуда доносится приглушенный далекий звук. – Слышите?.. Это мои малышки в порту. – Он смотрит на часы. – Каждые десять минут, говорю же.

Некоторое время моряк внимательно изучает морскую карту Пеньона, прикрепленную к стене над столом; на столе, рядом с бутылкой коньяка и револьвером «уэбли» в кобуре, – электроплитка с горячим чайником, керосиновая лампа «Петромакс», освещающая половину комнаты, и стопки старых журналов «Панч» и «Горизонт». Тодд всматривается в пространство на карте, словно желая убедиться, что все в порядке и ничего не забыто. Наконец успокаивается, достает сигарету, подносит к губам стакан с коньяком и небрежным жестом приглашает гостей снова наполнить пустые стаканы.

– Быть испанцем не так уж плохо. А вы только и знаете, что выпендриваться.

Кампелло нравится молодой офицер. Комиссар привык изучать человеческую душу и, когда познакомился с Ройсом Тоддом, которого все на флоте называли Рой, определил его как эксцентричного англичанина, во многих отношениях приятного; как одного из тех, кто любит спорт и приключения и кого только экстремальные обстоятельства заставят надеть форму; такие даже войну рассматривают как партию в теннис. Тодд стоит к нему в профиль: уверен в себе, враг протокола, не соблюдает дисциплину на суше; однако в море он и его отряд противолодочной обороны, совершенно очевидно, ведут себя по-другому. Под началом у Тодда с дюжину человек, половина – опытные водолазы. Патрулируют порт и во́ды бухты и вдобавок, рискуя получить взрыв прямо в лицо, погружаются на глубину, если есть подозрение, что внизу мины. И Тодд идет на глубину первым.

Моксон, капитан-лейтенант, больше всех озабочен тем, что произошло на мысу Европа. Он высокий, красивый и немного нервный. На нем форменная фуражка и отглаженные шорты с безупречными стре́лками. Его внешность весьма узнаваема: до войны он был актером, играл в основном элегантных персонажей второго плана – непременный симпатичный друг главного героя. Родство с актером и драматургом Ноэлом Кауардом, который близок к премьер-министру Черчиллю, обеспечило Моксону удобное назначение на Гибралтар – ему не пришлось мерзнуть где-нибудь в конвое близ Мурманска или налететь на торпеду на севере Атлантики; фильм «В котором мы служим»[20]20
  «В котором мы служим» (In Which We Serve, 1942) – британская патриотическая военно-морская драма Ноэла Кауарда и Дэвида Лина по сценарию Кауарда и с ним же в одной из главных ролей; в испанском прокате фильм выходил под названием «Кровь, пот и слезы» и был одноименен речи Уинстона Черчилля, которую тот произнес 13 мая 1940 года в Палате общин, обозначив свою дальнейшую политику.


[Закрыть], только что прошедший с большим успехом, числит его среди членов актерской труппы. Красноречивый, общительный, склонный называть всех подряд «парень» и «дружище», Моксон смахивает не столько на офицера флота, сколько на себя, который играет офицера флота в кино. Поэтому в свободное время, которого у Моксона много, генерал Мейсон-Макфарлан поручает ему организовывать развлекательные спектакли для гарнизона – совсем недавно благодаря усилиям Моксона в гарнизон приезжали Грир Гарсон и Джон Миллс, – и у него есть завидное право охотиться на лучших представительниц вспомогательного женского корпуса, расквартированного в Пеньоне.

– Если сигналы были предназначены для подводной лодки, – замечает Моксон, – тогда, возможно, она в бухте, готовится высадить водолазов… Если уже не высадила.

Тодд хмурится:

– А если атака с суши?

Нелепый вопрос повергает Моксона и Кампелло в крайнее недоумение.

– По-моему, это вряд ли, – отвечает полицейский. – Не то чтобы невозможно, но маловероятно. Испанцы всегда начеку, им хочется выглядеть безупречно. Нейтралитет устраивает их как никогда.

– Порт надежно охраняется? – спрашивает Моксон.

Старший лейтенант объясняет ему, что войти в воды порта не так просто. Этой ночью не предвиделось движение судов, так что заградительные сетки растянуты у обоих входов в акваторию порта, и на севере и на юге. Установлены звукоулавливатели, мощные прожекторы и на каждом молу – вооруженный часовой.

Вдалеке снова слышится глухой грохот. Тодд секунду молчит, поднимает указательный палец и улыбается:

– Слышите?

– Твои ребята, парень?

– Ну да. – Тодд тихонько стучит пальцем по циферблату часов. – Ровно десять минут… После следующей операции сменят позицию.

Он умолкает и снова рассматривает морскую карту на стене. Свет лампы заштриховывает его бороду светлым колером.

– Меня больше беспокоят суда, которые стоят на якоре в бухте, – продолжает он наконец. – Там у нас пять транспортных, два нефтяных танкера и плавучий госпиталь. Поэтому-то мои ребята и патрулируют эту зону, мотаясь между ними туда и обратно.

– Ты можешь гарантировать их безопасность? – с беспокойством спрашивает Кампелло.

Тодд затягивается сигаретой и выпускает струю дыма. Потом отпивает глоток коньяка.

– Даже в том, что касается внутренних вод порта, гарантировать – это было бы чересчур.

– Скажу по-другому, – вмешивается Моксон. – Ты не можешь гарантировать ни хрена собачьего.

– Именно так.

– Да ладно, никакие супергерои на нас не нападут. Вероятнее всего, явятся несколько жирных макаронников, не способных драться… С тех пор как мы блокировали Роммеля, Средиземное море стало зоной ответственности итальянцев. По крайней мере, теоретически.

Не выпуская стакана из рук, Тодд замечает с презрительной гримасой:

– Однако эти макаронники, как ты их называешь, уже потопили в Гибралтаре наш нефтяной танкер и купца.

– Даже сломанные часы дважды в день не ошибаются.

– Не надо их недооценивать, Уилл.

– Я этого и не делаю. Но среди них может оказаться и еще кое-кто.

– Немецкие водолазы?

– Например, – соглашается Моксон. – Почему нет?.. Они вполне могут помочь своим союзникам.

– Тому есть доказательства?

– Ни одного, парень. Ни одного.

– Ну так, пока их нет, оставь немцев в покое. – Тодд смотрит на Кампелло: – А что думает Отдел?

Полицейский улыбается:

– В этом вопросе я представляю гражданскую полицию. Когда говорит Королевский флот, я слушаю и помалкиваю.

– Достойно похвалы.

– Спасибо.

Старший лейтенант подмигивает Моксону:

– Какой он благоразумный, наш полицейский.

– Да, но я бы на твоем месте ему не доверял, – соглашается тот.

Тодд снова оборачивается к Кампелло:

– Кончай выкручиваться и скажи мне, что ты думаешь.

Комиссар наливает коньяк в стакан и приподнимает его, словно собираясь сказать тост:

– Голосую за солнечную Италию.

– На все сто процентов?

– На девяносто девять.

Тодд, довольный, откидывается на спинку стула.

– Ладно, явные доказательства – это то, что мы имеем на сегодняшний день: две атаки на Гибралтар, одна в бухте Суда с потоплением танкера и крейсера «Йорк», еще одна атака на Мальте и потопление в Александрии двух линкоров, «Вэлиант» и «Куин Элизабет»… Это не считая мелких вылазок. И все это удостоверено Королевскими военно-морскими силами. – Он смеется, сухо и жестко, пьет коньяк и снова смеется, не опуская стакан. – Неплохо, правда? Для жирных макаронников.