Текст книги "Я – это Я. «Я-концепция»: мотивационные, теоретические, компенсаторные, факторные, социальные, профессиональные контексты. Книга 1"

Признаться, даже в десятом классе, я, оказывается, чувствовал себя никем, изгоем, неудачником и прятался в коконе собственных комплексов. «Велика вероятность, что человек выпадая из реальности получит комплект из серьезных комплексов, которые в последствии могут стать его привычными спутниками», – писала Татьяна Соловова (2012). Помню, сделал для себя умозаключение – «у меня дефицит чувств, что я бесчувственный чурбан, что я эмоционально тупой человек», от чего мне стало невыносимо тяжело. Вот тогда то я понял, что для того чтобы разморозить свои застывшие чувства, начать культивирование их в себе, нужно бескорыстно делать добрые дела. Вот тогда то и остановил свой выбор на самой благородной профессии – медицине. Мне казалось, что проучившись в медика буду оказывать медицинскую помощь бескорыстно, как это прописано в «Клятве Гиппократа», естественно мечтая о том, что в будущем буду получать взамен искреннюю благодарность пациентов и положительные эмоции, а в конечном итоге, лед во мне растает и я стану как все нормальные люди.

Однако, будучи уже студентом мединститута всегда боялся, что в будущем так и не стану достойным врачом, а потому старался хорошо учиться, получить хорошие навыки и умения. Но вот такой фактор воспитания в себя достойной личности, как социальность человека, я понял поздно. А между тем, дефицит социальности проявилось во мне очень рано. Как я уже говорил выше, новые одноклассники меня не приняли: пару лет они при каждом удобном случае напоминали, что я из рук вон плохо знаю русский язык, отстаю по всем предметам, тяну класс назад. Чтобы как-то проявить себя я по многу часов зубрил предметы, стал робким и прослыл незаметной тихоней и молчуном. Разумеется, я не хотел быть изгоем, но и навязываться в друзья не собирался, а потому в школьные годы, по большей части, болталась в одиночестве. Все это вылилось в то, что даже на старших классах, да и во всей взрослой жизни потом, мне очень трудно было вступать в отношения с людьми – это касается и работы, и дружбы, и личных отношений.

Для меня школа так и остался жестоким миром, где доверять никому нельзя. В этом аспекте, на мой взгляд, люди с комплексом неполноценности – это те, кто прошли через насмешки одноклассников и учителей, отчаяние родителей, через тяжелые кропотливые занятия в целях компенсации своей неполноценности, обретения некоей цельности своей натуры. Из литературы известно, что одним из выраженных признаков таких людей является дислексия, которую еще называют словесной слепотой. Такое у меня случилось именно в школьные годы и, кстати, дислексия у меня сохраняется по сей день. В той или иной степени грамотно говорить на русском я научился лишь в пятом-шестом классах. Помнится, я засел за учебники по грамматике, синтаксису русского языка, перечитал уйму художественных книг. Я сумел добиться, пусть потом и кровью, неплохих успехов в чтении и к моменту окончания средней школы мог уже говорить, цитируя классиков. Однако, пробелы в моей грамотности даже сейчас легко заметит любой, кому представлялся случай беседовать со мною, прочитать мои книги или статьи.

Пробелы по грамматике русского я ощущаю и поныне, вот почему, всю свою сознательную жизнь всегда побаивался всякого рода прямого интервью, пресс-конференций, публичных докладов и выступлений. А когда на тебя смотрит объектив кинокамеры или мне вручают микрофон, то, если быть откровенным, то внезапно становился тугодумом, косноязычным, растерянным и даже глупым. Вот-так, дислексия причинила мне немало страданий в школе, институте, работе, да и в жизни в целом. Мне страшно было высказывать свое мнение, сказать поздравительный тост или экспромт-выступление, потому что еще в школьные годы вбил себе в голову, что «я – человек маленький», «есть более умные и достойные», «лишь бы меня не трогали», не говоря уже о том, что «в жизни нужно брать и требовать свое», если нужно вступать в конфликт, следует бороться и драться. Я в принципе не умел воевать с кем-либо, не воевал вовсе, но всегда был готов «зарыть топор войны» первым.

Как известно, человек, в жизни которого было много обид и неверия, долго верит в свою ненужность и никчемность. В жизни меня не без основания тревожили боязнь стать малозначимым или даже вовсе ненужным сотрудником в работе. Я всегда думал, что делаю недостаточно много или недостаточно хорошо. Вот почему проявлял много усердия, а не для того, чтобы показать себя и свое старание перед начальством, то есть выслужится перед ними. Среди сверстников, одноклассников, а позже и среди однокурсников учился, жил несколько отстраненно, находясь в своем мысленном коконе, в своем придуманном мире – мире грез и мечтаний. Нельзя сказать, что был злым, недобрым и это также не было связанно с моей застенчивостью, нет. Но, что странно всегда, как оказывается ошибочно считал себя обделенным родительского внимания, доброты близких и родных, а позже внимания школы, института, коллектива, общества.

Каждый, чтобы сделать себе имя, стремится обогнать других. Это в природе человека. Когда человек сформирует свою «Я-концепцию» открывает в себя нечто новое, неизвестное о себе самом. «Ничто из того, что со мной случается, ко мне не относится, это не мое», – говорит наше «Я», когда человек убеждает самого себя, что он сам не отсюда, что он из другого мира. Виновные в том, что хотели реализовать себя за пределами своих способностей и достоинств, потерпевшие неудачу из-за излишних усилий, непригодные для создания чего-либо подлинного и завершенного, из-за напряжения ставшие ничтожными кажемся великими в своем изнеможении, в полном истощении ресурсов, мы растрачиваем себя, не принимая во внимание ни свои силы, ни возможности. Показать, сколь много мы стоим, было и останется для нас мечтой. Мы рискуем всем, чтобы стать хоть кем-то. А что если желание славы покинет человека? Нам же невдомек, что с ним уйдут те муки, которые подстрекают, заставляют что-то осмыслить, создавать, реализовать себя, выходить за свои рамки. Как только они исчезнут, человек будет довольствоваться тем, что он с собой представляет, что он вернется в собственные границы, и стремление его превосходству и величию будет побеждено. «Я никто, я победил свое имя!» – восклицает тот, кто, не желая больше унижаться и оставлять следы, пытается вести себя в соответствии с советом Эпикура (341—270 г. до н.э.): «Скрывай свою жизнь».

Итак, острое ощущение комплекса неполноценности у меня в особенности было в школьные годы. На первом курсе мединститута неуверенность в себе пришла ко мне с новой силой. Комплексовал в основном из-за внешности – низкорослый, хилый, невзрачный, да еще застенчивый молчун и тихоня. Помню, жил, учился, загоняя своими мыслями себя в такие дебри, что боже упаси. Потому пропал интерес к развитию и общению. Если с кем-то и общался, то со своими одногруппниками и то в основном по учебе. Понимал, что слишком много провожу в собственном мире, не могу нормально сосредоточиться на разговоре с людьми, постоянно заполненный ненужными мыслями. Очень часто был в состоянии постоянной тревожности, дискомфорта и апатии ко всему. Часто приходил к мысли о том, что не так живу, будто бы упустил что-то важное в жизни. Пока все мои сокурсники общались, знакомились, сближались, я был «где-то не тут». Я отстал от своих сверстников в общении, в умении понимать людей, да и во всем, что касается общения. При этом прекрасно понимал, что реальная жизнь другая, вот она тут, рядом, вокруг, однако ничего не мог с собой поделать. Тесных связей не наводил, людям не доверял, вел отстраненную жизнь с притупленным чувством эмпатии. С той поры по сегодняшний день самокопание, самобичевание стало моим обычным и повседневным занятием в свободное от работы и забот время. Лишь во взрослой жизни, когда проштудировал книгу о психологии личности, мне стало понятным то, что осевая жизненная линия, то есть линия направленности, основанная на цели, управляет жизнью чувств.

Признаться, свою молодую студенческую жизнь я просто проспал – в прямом и переносном смысле. Мне относительно легко давалась учеба, практически на всех курсах. Я могу с некоторой долей гордости сказать, что не провалил ни одного из шестидесяти восьми экзаменов в период обучения в мединституте, тем самым опровергнув тезис: «Какой студент без „хвоста“ и пересдачь». Даже в период экзаменов умудрялся прочитать пару художественных книг. Однако, что навсегда запомнилось – это все же то, что много спал. Есть афоризм Чжуан-цзы: «У каждого спящего свой мир, но лишь пробудившиеся ото сна живут в одном мире». Мне казалось, что я могу продолжить видение сна даже после кратковременного просыпания. Кто знает, может я, как этот китайский философ, во сне «искал свет в непроницаемой тьме».

Отрешенность, как чрезмерный уход в себя, моя застенчивость и закрытость сказались и дефицитом эмоций. Действительно, я был весь в мечтаниях, насыщенных эмоциями. Между тем, эмоциональное воображение привносит возбуждение действием без самого действия. Таким образом, оказывается, это было проявлением моей склонностью к эмоциональному самообману. Как мне кажется, в детском, подростковом и юношеском возрастах чуть ли не единственной целью мое жизни было преодоление неуверенности в себя, страха и тревожности. Эта цель объединила мои сознательные идеи с бессознательными в единое целое еще долгие годы молодости и даже зрелости. Я очень стеснялся своей невзрачной внешности – небольшого роста, худоба, узкие плечи, худые подростковые руки. Представьте себе, что на первом курсе мединститута, в возрасте шестнадцати лет, я весил всего сорок два килограмма, а во втором курсе весил чуть меньше пятидесяти килограмма. Чтобы как-то скрывать свою костлявую фигуру всегда ходил в рубашке с длинными рукавами и даже в сорокоградусную жару не снимал пиджак. Разумеется, такое мое поведение вызывало непонимание, раздражение и насмешку окружающих. Между тем, естественно, они же не могли интерпретировать такое поведение в контексте единства моей личности. В психологии говорится, что в большинстве случаев причину застенчивости и робости человека можно найти в том, что ему предпочитают кого-то другого. Возможно, в этом заключается причина формирования жизненного стиля, вопросы выбора будущей супруги, друзей-товарищей.

С психологической точки зрения, ранние воспоминания индивида позволяют увидеть ту часть прототипа, которая оказалось той самой важной причиной той и даже сегодняшней его жизни. Припоминается следующие случаи из школьной жизни. Обычное дело, когда в самом начале нового школьного года в классах рассаживают учеников. Как правило, за одну парту садили мальчика и девочку. Все девочки в классе хотели, чтобы соседом по парте был я. А причина тому банальна, так как я тихоня, молчун, и как другие мальчики в классе не досаждал девочкам по парте каких-либо беспокойств. Мне же было обидно, что не я выбираю с кем мне соседствовать по парте, а они выбирают меня, подчеркивая мои же недостатки. Вот с той поры меня всегда тревожили ожидания и сомнения, что меня предпочтут другого.

Другой пример уже во взрослой жизни. Скажем, когда подавал документы в клиническую ординатуру, в аспирантуру, в докторантуру, а далее в выборах на звание профессора, члена-корреспондента Академии наук, наконец, академика. Пожалуй, мне всегда везло, так как выбирали меня. Кто знает, возможно, беспокойство и страх того, что предпочтение будет отдано другим кандидатам, стояло на пути реализации моих лучших начинаний? А с другой стороны, кто я такой, чтобы предпочитали выбрать меня, а не их? Вся беда в том, что я в те моменты совершенно не был в состоянии адекватно понять ситуацию из-за своей частной логики, частного понимания и отсутствия здравого смысла.

В самом начале книги (Глава I), я писал о том, что получив долгожданный диплом академика, я внезапно растерялся. Что же дальше? Кстати, это вызвал очередной накат депрессии. Такое случалось в моей жизни всякий раз, когда я занимал очередной новый пост или получал звание, как будто кто-то нашептывал: «ты занял чужое место», «ты не справишься», «ты не оправдаешь доверие», «ты ни на что не годен…». В этом аспекте, что ни говори, моя жизнь напоминает мне жизнь человека в вечной осаде, отождествляет меня с образом белки в колесе или жизни одинокого волка.

Из моих ранних воспоминаний, в которых моя «линия движения» прослеживается четче, можно выявить тему, исходя из чего можно заключить, что в действительности мой стиль жизни не изменился во времени и в пространстве. Однажды категорически заявив отцу, что в моей будущей жизни никогда не будет места какие-либо религиозные суеверия, многочисленные устаревшие обычаи предков, заботы и тесные связи с сородичами, я, после десятилетки с облегчением покидал отчий дом и село. Это запечатлелось в моей памяти, и я на протяжении всей своей жизни многократно и подсознательно настраивал себя на то, чтобы обязательно выучится и непременно работать ни где-нибудь, а именно в стольном. Признаться, мысль о том, чтобы выехать за рубеж, устроится там, найти себе работу, мне не представлялась вообще с учетом, главным образом, моих материальных возможностей, а также моей неготовности вновь испытывать свою судьбу, встретится с неизвестностью. Поступил в столичный мединститут, работал врачом, стал ученым, всегда и везде меня мучил страх уступить первенство в учебе, работе, страх быть выкинутым обратно в патриархальный быт.

Однажды, такой страх вновь возвратился ко мне со всей своей реальностью и очевидностью. Помнится, получив диплом об окончании мединститута, я намеревался остаться ассистентом либо на кафедре оперативной хирургии и топографической анатомии, либо клиническим ординатором в Институте онкологии и радиологии. Однако, не тут-то было. О моих намерениях каким-то образом прослышали родители. Торжественный ученый совет по вручению дипломов об окончании мединститута состоялся в зале Дворца спорта, в котором присутствовали и приглашенные на торжество родители выпускников. Получив диплом на руки, я безо всякой мысли показал его отцу, а он же с удовлетворением пролистав диплом, вложил его к себе во внутренний карман пиджака и в тот же день ближе к вечеру улетел в Исфану. Мне ничего не оставалось, как попрощаться с моими планами непременно закрепится в столице, заняться образованием и научной деятельностью. Вот-так, мне пришлось поплестись за своим дипломом в село. Позже отец признался в том, что боялся, что я останусь в столице, женюсь на русской и в конечном итоге навсегда потеряюсь для них и родственников. Вот-так мне пришлось три года отработать в селе, прежде чем вновь возвратится в столицу, поступив в клиническую ординатуру по хирургии на кафедру хирургии мединститута, вопреки недовольству родителей.

С точки зрения нейробиологов, застенчивость вызвана нарушением обмена нейромедиаторов в головном мозге, в частности дефицитом серотонина (гормон счастья). С психологической точки зрения патологическая застенчивость в основном свойственна для расстройств личности из кластера «C» (тревожные и панические расстройства) и для акцентуаций характера этого же круга. Очевидно то, что я отношусь к такой группе. Для меня незнакомая публика, необходимость выступления перед ними превращается в ужасное испытание. Сразу же появляется чувство тревоги, страх быть непонятым, оказаться посмешищем. Я теряюсь, становлюсь импульсивным, зачастую следуя своей логике переступаю черту здравого смысла, принимая необдуманное решение, о которых позже стыжусь, жалею, страдаю. В этом отношении прав психолог Ф. Зимбардо (2006), который образно представляет, что в голове застенчивого человека сидит одновременно надзиратель и заключенный – надзиратель запрещает человеку быть самими собой, а заключённый сам отказывается от проявления себя.

Доказано, что застенчивость препятствует получению нового опыта общения, расширению полезных связей, мешает ясно мыслить, негативно действуя на психику, сопровождаясь развитием у человека чувства одиночества, тоски, тревоги. Недавно, узнав из литературных источников тот факт, что почти четверть населения Земли страдают от застенчивости и что у почти четверти населения есть генетическая предрасположенность к застенчивости, а также тот факт, что на планете появилась тенденция нарастания доли застенчивых людей в мире, я серьезно расстроился. Расстроился и тем, что эту часть землян пополняют и мои дети. Так как основная причина формирования застенчивости у большинства людей возникает в детском возрасте, считаю, что вся цивилизация должна пересмотреть свои взгляды на стратегию воспитания детей. По крайней мере, наивно, считать, что застенчивость – это сдержанность, уравновешенность, снисходительность и даже изысканность, что она придаёт человеку вид самостоятельной и самоуглублённой личности. На такое понимание может соблазнится нормальный человек, который никогда не страдал комплексом недостаточности. Поверьте мне, застенчивый человек – это во многом инертный, либеральный, пассивный, нерешительный индивид, сосредоточенный на своём внутреннем мире. В этом аспекте, застенчивость – это скорее негатив, чем позитив.

Насколько себя помню, в любом коллективе всегда боялся испортить первое впечатление о себе, предпочитая молчать или же говорить в уклончивом манере, избегая настаивания на своё мнение. Психолог П. Пилконис (2020) утверждает, что застенчивость неизбежно отражается на мотивации и работоспособности. Из-за своей необщительности и нежелания выделяться, застенчивые люди редко становятся лидерами. Им судьбой уготовлена роль ведомого. Зная это, я никогда не соглашался вступить в должность первого руководителя. Меня всегда устраивало функция ведомого первым лицом: вице-президент-председатель отраслевого отделения Национальной академии наук; вице-президент Ассоциации хирургических обществ Кыргызской Республики, проректор по научно-лечебной работе Кыргызского государственного медицинского института переподготовки и повышения квалификации; зам. директора по науке Национального хирургического центра; зам. председателя Комитета по государственным премиям в области науки и техники Кыргызской Республики; Главного ученого секретаря Президиума Национальной академии наук; ученого секретаря Национального хирургического центра; ученого секретаря диссертационного совета по хирургии; зам. главного редактора научных журналов «Хирургия Кыргызстана», «Медицинские кадры ХХI века». В моей жизни не счесть и моих отказов от подобных должностей второй позиции. С одной стороны, это понятно – речь идет об ответственности, которую я всегда боялся взвалить на себя, а с другой стороны, я всегда к любому делу подходил с ответственностью.

Наивно полагать, что застенчивый человека, имеющий блестящие способности по той или иной специальности, будучи назначенный на роль руководителя разовьёт лидерские качества. Социальные навыки, самоуважение, чувство собственного достоинства, уверенность и решительность категорически не про него. Я это сужу по себе, занимавшего в свое время вышеуказанные должности. В особенности, свою неподготовленность брать на себя ответственность, проявить исключительную коммуникативность и деловитость почувствовал, когда был избран членом Правления инновационного центра нанотехнологии стран-участниц СНГ (Институт ядерных исследований в Дубне), а также входил в состав Совета по фундаментальным наукам стран-участниц СНГ. Среди маститых ученых с мировым именем, я бесконечно терялся, комплексовался, в особенности когда приходилось держать речь от кыргызской стороны. Для меня все это было исключительно стрессом со всеми физиологическими симптомокомплексами – сердечными болями, нервным перенапряжением, хронической усталостью и бессонницей, а в конечном итоге депрессией. Поэтому, застенчивым людям, людям с комплексом недостаточности, нечего следовать интересам работодателя и «насиловать» себя и свои мозги, нечего ожидать открытия мира новых возможностей для себя, а также самореализации с пользой для своей компании. В этом отношении, я до сих пор упрекаю себя в том, что из-за академической необходимости забросил хирургическую деятельность. Зачем нужно было влезать в дебри управления наукой, когда с упоением работал бы в клинике под прикрытием «Тихо! Идет операция!».

Как ни странно, я и сейчас, будучи в преклонном возрасте, могу с уверенностью сказать, практически невозможно перебороть в себя застенчивость. Ведь до сих пор, даже простая командировка представляет для меня пытку, так как для этого нужно было вступить в общение с коллегами, как по цеху медицины, науки, образования, так и по цеху философии и писательства. А ведь мне, начиная с момент завершения обучения в мединституте приходилось управлять отделением районной больницы, а далее преподавать слушателям циклов повышения квалификации врачей, вначале ассистентом, затем доцентом, профессором, проректором, далее участвовать в управлении академической наукой в должности главного ученого секретаря, председателя отраслевого отделения Национальной академии наук Кыргызстана. Между тем, эти должности предполагали не только способность найти общий язык с кем угодно, но и навыки общаться где угодно, невзирая на стресс, присущий большому коллективу ученых и педагогов. К сожалению, несмотря на титанические мои усилия, остатки моей застенчивости никак не уничтожились.

Помнится в молодые годы приходилось штудировать доступные мне книги о борьбе со стеснительностью. В частности, книга А. Вема «Застенчивость и как с ней бороться», книга Л. Лаундеса «Прощай, застенчивость», книга Ф. Зимбардо «Как побороть застенчивость». Девиз указанных книг: «Если вы чувствуете, что больше нет сил быть в тени, если хотите идти вперёд к своим целям – пора разобраться со своей застенчивостью. Получилось у меня – получится и у вас». К сожалению, мне почему-то кажется, что такие вещи нельзя прочитать и впитать. Вряд ли неуверенность в себя можно побороть, заставляя из дня в день выходить за рамки так называемого личного комфорта. Мне до сих пор кажется, что это проблема, если человек не может сказать при необходимости что-то прямо или отстоять свои права или свое мнение. А если не хочет – это выбор, а не проблема, как таковая. Поэтому сложно понять, чему тут научиться из книг. Получается, чтобы побороть застенчивость надо наступать себе на горло. Но это же психологический прием с контролируемым позором, а это те же неоднозначные взгляды и смешки. Так, что панацеи, волшебной таблетки от застенчивости и стеснительности здесь не бывает.

Некогда Ч. Дарвин (1809—1882) при всей его мировой знаменитости говорил, что все еще страдает от «унизительной, ужасной, неизбежной застенчивости», что он «лишен навыков публичного общения», что он «бездарный оратор». Некогда Агата Кристи (1890—1976) писала: «Я до сих пор не могу избавиться от ощущения, что я просто притворяюсь писателем». Так и я, до сих пор, зачастую сомневаюсь, а не притворяюсь ли я ученым, философом, писателем? Людям, не страдающим от комплекса недостаточности такие вещи понять трудно. Меня поймут те, кто носит такой комплекс в себе, как вечное клеймо, как свою вечную тень. Правда, иногда правило не срабатывает и это мне долгое время казалось необычным. К примеру, чувствовал себя в той или иной степени уверенно, читая лекцию аудитории из сотни человек, однако всегда терялся и чувствовал глубокий дискомфорт, беседуя с человеком с глазу на глаз или же отвечая на вопросы даже небольшого числа собеседников. Сколь раз убеждался в том, что, когда мне задавали вопрос в лоб, я внезапно превращался в тугодума и зачастую не мог найти правильный ответ. Мои ответы были, как правило, сумбурными, неадекватными, поверхностными, отвлеченными. Вот почему у меня всегда был панический страх перед микрофоном, телекамерой, трибуной. Мне более комфортно в ситуациях, где не возникает сомнений в том, как мне себя вести, однако при малейшей неопределенности моя уверенность в себе пропадала и я лихорадочно начинал искать выход. В этом отношении, любой форум, начиная с ученого совета, завершая научными конгрессами становились для меня настоящим минным полем. Мне приходилось перед каждой лекцией или докладами одолевать приступы неуверенности, сомнения, слабости, головокружения и даже тошноты. Свои лекции и доклады я зачитывал с листа. Причем, любое отвлечение от текста, случайный взгляд в зал, приводил меня в ужас, я терял логику своего выступления, запинался, повторялся, пока вновь не возвращался в текст.

Мыслить на ходу, держать внимание аудитории, импровизировать – это не по мне и от этого я очень страдал. Придя в себя после таких испытаний и недоразумений я прокручивал в мыслях прошедшее событие, задним числом придумывая, как нужно было бы построить свое выступление. В этом аспекте, как и многие авторы из числа людей, страдающих застенчивостью, неуверенностью, комплексом неполноценности, я пытался выразить в своих книгах то, что не смог сказать раньше в качестве ученого, философа, педагога, писателя. Как ученый-философ, как писатель-фантаст из романа в роман («Пересотворить человека», «Грани отчаяния», «Тегерек», «Биовзом», «Развенчание мифов», «Фиаско», «Клон дервиша», «Биокомпьютер», «Икс-паразит», «Проклятье Круга Зла», «Ошеломленный мозг», «Похороны смерти», «Парадоксальная эволюция», «Искусственный гений», «Грядущая биовласть», «Воскрешенное имя», «Зигзаги поступков», «Мистический шейх», «Поиск истины», «Аватар» и др.) создал целую галерею персонажей, представляющих научный мир, которым подвластны смелые научные эксперименты. В каждом произведении есть авторизованный персонаж – профессор Каракулов, профессор Серегин, аспирант Каримов и др., устами которых пытался высказать те самые «невысказанные вовремя» слова и мысли.

Когда же начались у меня проблемы? Когда в сложном внутреннем механизме личных побуждений и ограничений произошел некий перекос? Я, как с детства страдающий застенчивостью и испытывающий неуверенность, вину, страх, естественно, безотчетно чувствовал свою уязвимость, слабость, иными словами – неполноценность. Как известно, психологи называют комплексами совокупность бессознательных представлений, эмоционально окрашенных воспоминаний, ассоциаций, которые возникают у человека в самом начале его жизненного пути и затем влияют на его мироощущение и поведение. Если в истоках своих комплексов многие люди, как правило, не отдают себе отчета и продиктованное ими поведение считает частью своей натуры, то я, глубоко и безотчетно чувствовал, усвоил, а потому убежден, что комплекс здорово мне мешал и в то же время, как ни странно, помогал мне в жизни.

Общеизвестно, что первичное и вторичное чувство неполноценности является одним из ключевых положений «Я-концепции». В индивидуальной психологии первоначальное и нормальное переживание детей, такое как чувство малости, слабости или зависимости, известно, как первичное чувство неполноценности. Вторичное чувство неполноценности – это чувство взрослой неполноценности, возникающее в результате принятия нереально высокой или невозможной компенсаторной цели. Взрослый испытывает психологический дискомфорт и страдание в большей или меньшей степени, в зависимости от того, насколько далеко он чувствует себя от этой цели. Именно сочетание первичного и вторичного чувства неполноценности приводят к формированию комплекса неполноценности, как чрезвычайно глубокое чувство неполноценности. В обыденной речи мы привыкли называть комплексами те наши особенности, которые мешают полноценно жить, общаться, работать. А о том, что этот комплекс составляет не только целый набор нужных внутренних «тормозов», без которых в жизни не обойтись, но и стимулятор любых личностных достижений и побед в этой же жизни, мы не всегда берем во внимание. В этом отношении, я склонен думать о том, что комплекс неполноценности – это явление гораздо более глубокое и серьезное, чем мы думаем и представляем.

Я попытался выделить эти две стороны комплекса. С одной стороны, «позитив, добро, плюс», а с другой – «негатив, зло, минус». Если признаться, труд «Моя тень» есть не что иное как воспетая мною «Ода о личном комплексе недостаточности». «Тот, кто настойчиво повторяет, что он не дурак, обычно не полностью в этом уверен», – писал Ч. Мизнер (2013). Невольно приходит на ум мысль о том, возможно, у меня уже не столь комплекс неполноценности, а комплекс превосходства со всеми вытекающими отсюда последствиями и формами проявления. Кто знает?

В истории много примеров, когда стремление личностей преодолеть свою неполноценность приводило к выдающимся результатам. Однако, существует и оборотная сторона в виде комплекса превосходства, когда человек всеми способами стремится возвыситься над другими людьми, чтобы тем самым компенсировать свою ущербность – стремление к обогащению, к карьерному обретению высокого социального статуса, званий, должностей, к собственной исключительности за счет противопоставления себя другим, ухода из полноценной социальной жизни «в себя». Кто знает, возможно, мое приращение к философии, поиск своей позиции в ней и есть симптомы такой патологии? Кто знает, возможно, такое противопоставление себя «непосвященным» помогло мне в частности проникнуться иллюзорным ощущением превосходства и тем самым преодолеть гнетущее чувство своей неполноценности?

А ведь вполне возможно, есть среди моих коллег и те, кто считали и, вероятно, до сих пор считают, что, я, некогда отчаявшись добиться должного признания со стороны научно-медицинского сообщества, якобы не имея возможности подкрепить собственную самооценку реальными успехами и достижениями в сфере медицины, точнее в хирургии и физиологической науке, мне показалось заманчивым «уйти» в философию, недосягаемую для своих коллег, области знания. Однако, каждый волен думать, как ему заблагорассудится. Между тем, совершенно не далеки от истины те, кто полагает, что такое решение мною принято неспроста. А если быть откровенным, то для того, чтобы доказать, что я могу самостоятельно и эффективно работать в «статусных» областях науки и практики.

Могу с уверенностью сказать, что в хирургии, я все-таки в достаточной степени преуспел: во-первых, прошел школу районной хирургии; во-вторых, выполнял весь арсенал хирурга высшей квалификационной категории; в-третьих, стал одним из самых молодых хирургов, удостоенных звания «Заслуженный врач Кыргызской Республики». Преуспел и на ниве физиологической науки, застолбив за собой организацию Проблемной лаборатории клинической и экспериментальной хирургии, а также выявление двух физиологических феноменов: во-первых, перекрестного альвеолярно-сосудистого шунтирования в легких при остром холецистите»; во-вторых, регионального перераспределения циркулирующей крови в организме при остром холецистите». Докторская диссертация на стыке двух специальностей: «Хирургия» и «Патологическая физиология» не по моей воле была отложена на долгий ящик. Пока она «вызревала» на протяжении трех лет, я, будучи задетым в своих чувствах, уже работал над другой, философской диссертацией. Если бы не случилось «торможение» «хирургической» диссертации, я, возможно, и не помышлял бы писать еще и докторскую диссертацию по философии. У меня, что две головы? Мне делать было нечего? Однако… Так в свое время сложились обстоятельства, что мне пришлось доказывать то, что я в состоянии самостоятельно, без чьей либо помощи и поддержки, написать и защитить докторскую диссертацию, причем, даже по философии.