Текст книги "Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью"

Яап Витзенхаузен (1983)

С Яапом я познакомилась на баскетбольном матче, когда мне было пятнадцать лет. Как только мне стукнуло восемнадцать, я переехала жить к нему. Яап олицетворял собой полную противоположность моей семьи: он был умным, он интересовался общественной жизнью и обладал широкой эрудицией. Как художник он видел свою роль в защите и создании культурных ценностей. Он никогда не шел на поводу у общественного мнения и жил без предрассудков. Материальным благам он предпочитал духовные ценности. С точки зрения Яапа, признаком богатства была не дорогая машина, а наличие знаний.

Яап не пьянствовал и не дрался. В нем не было ни капли агрессии. Он вел себя несколько по-женски, был «бабой», как выражались у нас. Но ничего другого мне и не требовалось. Казалось, что Яап создан специально для меня.

Я была в раю.

Мы жили бедно, но Яап умудрялся устраивать нам царский ужин каждый вечер. Он делал это буквально из ничего. Мы отправлялись на рынок перед закрытием, и торговцы за копейки продавали нам рыбу, которую иначе им пришлось бы выбрасывать. Сначала мне было неудобно – казалось, что мы выставляем свою бедность напоказ. Но Яап видел вещи иначе.

– Парень был рад продать нам это, мы помогли ему. А в его лице – всему малому бизнесу.

Оказывается, мы служили великому делу! Ну и хорошо. К покупкам на распродажах Яап тоже относился иначе: «Лучше покупать, когда они устраивают какие-то акции, тогда у них нормальные цены, а обычно в магазинах они дерут втридорога. И, кстати, в этом случае мы способствуем выравниванию диапазона цен в экономике страны». Ну раз это тоже на благо общества, я могу быть спокойна.

Как-то раз я заметила, что он обрывает верхние листья лука-порея, прежде, чем положить его на весы в супермаркете. Мне стало очень стыдно – это же самое настоящее воровство, что будет, если нас поймают? И опять оказалось, что Яап относится к этому иначе: «Я плачу за лук, а не за ботву. Мошенники – они, пусть знают, что народ не обманешь».

Я успокоилась: Яап – активист, а не вор. Я ни разу не чувствовала себя малоимущей. Я думала только о том, как мне повезло с Яапом.

Мы жили на улице Керкстраат и каждый день ходили в книжный на углу улиц Принсенграахт и Утрехтстраат, чтобы покопаться в развалах книг по искусству, литературе, философии, которые можно было себе позволить. У нас едва хватало денег на еду, но книги мы покупали постоянно.

Я была счастлива. Мы жили бедно в материальном смысле, но были богаты духовно. Вечерами мы с его друзьями, которые в основном были моложе его самого, вели бесконечные беседы о последствиях воспитания, о том, насколько важны отношения детей и родителей и что мы можем сделать в связи с теми или иными событиями общественной жизни. Яап много спорил, и часто я не совсем понимала его идеи, но он обладал редким умением убеждать собеседников в своей правоте.

Я считала, что мне очень повезло с этим великим мыслителем.

Незадолго до того, как мы съехались с Яапом, Кора и Вима арестовали в Париже. На свидании в тюрьме Санте мама сказала Виму, а сестра Кору, что я живу с человеком, который на двадцать лет меня старше. Они рассказали, что я ушла совершенно неожиданно, и только через неделю позвонила сообщить, что теперь живу с Яапом. И это была правда.

Вернувшись, мама и сестра поведали мне о реакциях на эту новость.

– Да этот извращенец ей в отцы годится, – сказал Вим.

А Кор рассмеялся:

– Она – вылитый Вим, ему тоже только старых селедок подавай.

– Это ненадолго, не волнуйся. Можете представить себе Асси с пылесосом? Так что скоро все закончится, вот увидите, – сказала мама.

Но их прогнозы не оправдались. Мы с Яапом оставались вместе.

Днем я училась, а он занимался домом, покупал продукты, стирал и каждый вечер сооружал великолепный ужин для меня и своего восьмилетнего сына. Это был чудесный мальчик, оставшийся на воспитании папы после ухода мамы. А теперь он обрел в моем лице нового члена семьи. Я привязалась к этому ребенку и к тому, что связано с воспитанием детей.

– Дети – самое прекрасное, что есть в жизни. Я хотел бы иметь ребенка от тебя, – говорил Яап.

И я подумала – а чего тянуть? Мы уже воспитываем одного, так почему бы не завести второго? Эмоциональных барьеров тоже почти не было. В отличие от меня, мое дитя будет расти в атмосфере любви и согласия, с действительно любящим отцом.

Диплом об окончании гимназии я получала в девятнадцать лет – на седьмом месяце беременности. В зале сидела моя семья – Яап и мой приемный сынишка, которому тогда было десять. Через два месяца у нас родилась дочь. Мы назвали ее Мильюшка.

Через два года после появления Мильюшки наше финансовое положение превратилось из неустойчивого в катастрофическое. Яап не мог кормить семью продажей своих картин и выкручивался, став участником государственной программы поддержки художников. Программа прекратила свое существование, и мы остались без денег. Яап был вынужден прервать свое артистическое отшельничество и стал торговать фантазиями.

В течение нескольких следующих лет он блуждал от одного доморощенного культурного проекта к другому. Иногда за них платили, но чаще – нет. Но его роль в проектах всегда была исключительно важной – ему предоставляли даже «ассистентку». Он все время был чем-то очень занят.

Я же занималась домашним хозяйством, на которое у Яапа теперь не было времени, детьми и подрабатывала уборщицей, чтобы семья сводила концы с концами. Несмотря ни на что, такой образ жизни меня очень радовал: духовный рост по-прежнему был для нас важнее материального благополучия. Яап поддерживал мое желание учиться философии. А вот моей семье все это совершенно не нравилось. Яап – слабак, поскольку он разрешил мне продолжить образование, а я – плохая мать, отдавшая трехлетнюю дочь в ясли. Меня бесило, что они пытаются навязать мне свои нелепые традиционные представления о воспитании детей.

– Зато у ТЕБЯ все отлично получилось! – кричала я на маму. – Тебя всю жизнь пинками гоняли по собственному дому. Ты вырастила четверых эмоционально увечных детей, а теперь будешь рассказывать, как мне нужно воспитывать моих? Не уверена! Кто-кто, а уж ты точно не должна указывать мне, как и что делать!

Я начала изучать философию, но пара лет личностного застоя и финансовых проблем, к которым добавилась еще и автомобильная авария, заставили меня выбрать для себя другое будущее. Мое решение настолько потрясло Яапа, что он даже ничего не сказал по этому поводу. Он боялся, что я изменюсь, но мне удалось убедить его, что это только для того, чтобы в будущем у нас не было проблем. Я пошла учиться на юриста.

В 1992 году Кор и Вим вышли на свободу и сразу же стали заниматься делами с успешным бизнесменом Робом Грифхорстом, их хорошим приятелем, которого долгое время подозревали в соучастии в похищении Хайнекена. Грифхорст скупил секс-клубы и казино в амстердамском квартале красных фонарей у дочери их покойного владельца Йопа Де Вриса. В нагрузку к амстердамским заведениям Эдит продала ему свой пляжный клуб в Зандворте. Компания была в основном семейная, потому что семья не может воровать у самой себя.

Все фирмы, кроме пляжного клуба, возглавляли наемные менеджеры, и Роб искал управляющего этим объектом среди своих. После обсуждения с Кором и Вимом было решено, что самым подходящим кандидатом на эту роль является Яап.

У меня были серьезные сомнения по этому поводу – я знала, что в этом случае мои родственники начнут влиять на нашу семью, а именно этого я старалась избегать все эти годы. С другой стороны, мы сидели без копейки денег, и дальше так продолжаться не могло. Вим противился идее привлечения Яапа к семейному бизнесу, но Кор считал, что нам с Яапом надо дать возможность заработать. И ему предоставили шанс. Ему, а не мне, потому что я – женщина, а женщинам работать не положено.

Яапу понравилась идея работать у моря, и мы переехали в Зандворт, в небольшой домик рядом с пляжным рестораном.

Клуб состоял из огромной террасы и так называемых «кабинок», где гости могли загорать за стеклянными стенами, защищающими от ветра, и заказывать из меню с широким выбором блюд и напитков. Посещаемость определялась погодными условиями. В солнечные дни заведение работало круглосуточно, а в сменах было больше сорока поваров и официантов.

До этого у Яапа не было никакого опыта в управлении бизнесом гостеприимства, но он хорошо справлялся, несмотря на огромное количество работы. Он занимался всем – набором персонала, закупками, арендой шезлонгов, вел бухгалтерию.

Вим тщательно следил за тем, как Яап управляется с порученным делом – ведь это, как-никак, был партнер его младшей сестренки. Каждые пару дней Вим требовал у Яапа отчет по выручке, затратам и прибыли. Яап должен был внимательно следить за сотрудниками, чтобы у Вима не украли ни цента.

После одной из своих бесед с Яапом Вим зашел ко мне.

– Пройдись-ка со мной на минутку, – сказал он, и мы отошли в сторону от павильона. – Какая вчера была выручка?

– А разве Яап тебе не сказал? – спросила я.

– Да, Яап сказал, но я хочу услышать об этом от тебя, – жестко заявил Вим.

– Не знаю. Думаю, что неплохая – народу было полно, – несколько озадаченно ответила я.

– Полно? – буркнул он и заорал: – Это ни о чем, Асси! Я хочу знать цифры! Цифры! Этот Яап, он что, ворует у меня, что ли, что ты мне ничего не говоришь?

Я была поражена. Что за нелепый вопрос?

– Нет, конечно, он у тебя не ворует.

– А почему ты так уверена в этом, если не знаешь ни одной цифры? – еще громче проорал Вим и ткнул меня пальцем под ребра.

Мне было больно, а его подход к вопросу ошарашивал. Он был совершенно логичен, но это была ненормальная логика, основанная исключительно на недоверии.

– Как тебе только в голову приходит, что Яап у тебя ворует? Ты что, действительно считаешь, что он на такое способен? – сказала я с непоколебимой верой в моего мужчину.

– Да ну, Асси? Ты так думаешь? Мужик – нищеброд, копейки в жизни не заработал, и вдруг видит перед собой кучи денег. Так ведь и начинают воровать, разве нет? – Вим излагал мне это, как школьный учитель ученице.

– Это бред, Яап – член семьи, – сказала я, по-прежнему изумляясь нашему разговору.

Мои слова только увеличивали раздражение Вима. Его недовольство перешло в ярость.

– Знаешь, Асси, я столько всего для тебя делаю. Я сделал так, что твой мужик на жизнь может зарабатывать, и сделал это ради тебя, потому что ты моя сестренка. А ты всего-навсего неблагодарная гребаная сопля! Слушая сюда, говорю единственный раз. Я не дам ему тут крысятничать. Он что, меня за идиота держит?!

Без какого-либо повода он называл Яапа вором. Он начал с предположений, а через пять предложений превратил их в факты. Но Яап не был вором, и я не собиралась молчать. Я рассвирепела и заорала:

– Яап не ворует у тебя! Как ты смеешь говорить такие вещи!

Я увидела, как потемнели глаза Вима. Он подошел поближе.

– Чего-чего? – спросил он угрожающе и приблизился ко мне вплотную. – Ты что, огрызаешься? Да ну? Предупреждаю, еще одна умная фраза… – и он поднял руку.

Я испугалась, что он ударит меня, и отпрянула.

– Вот то-то, – ухмыльнулся он. – Ты предупреждена. Еще раз разинешь на меня пасть – получишь свое.

Яап следил за сотрудниками, а Вим заставил меня следить за Яапом, причем без его ведома, и вбил таким образом клин между мной и моим партнером.

Начиная с этого момента я напрягалась каждый раз при виде Вима. Я нервничала в ожидании его появления. Его настроения были непредсказуемы – он мог быть мил и приветлив, а секунду спустя рассвирепеть. Я никогда не знала, чего от него ждать.

Я глубоко сожалела, что впустила его в свою жизнь, но при этом не могла себя в этом винить. В конце концов, что я о нем знала? До ареста я знала его как своего брата, но из-за разницы в возрасте не знала его как личность. Когда он угодил за решетку, мне было семнадцать, а когда через девять лет он вышел на свободу, я была матерью семейства с двумя детьми на руках. В течение этих лет его образ складывался у меня на основе тех редких позитивных моментов, когда он приходил мне на помощь. Но по-настоящему узнавать друг друга мы стали только сейчас.

– Астрид, этот югослав, которого ты вчера уволила, разгуливает по Зандворту с пистолетом и во всеуслышание грозится застрелить тебя. На твоем месте я бы отнесся к этому серьезно. Этот парень псих, – сказал мне один из работников. – Может, попросишь брата разобраться с этим. Он ведь защитит тебя?

– Посмотрим, что с этим делать, – ответила я.

Речь шла о посудомое, который полез в кассу и был за это уволен. Он воевал в бывшей Югославии и считался эмоционально неустойчивым. Для мытья посуды это было не слишком важно, но с учетом его угроз он становился поводом для беспокойства.

Просить Яапа не имело смысла. Он не переносил насилия, да и не произвел на этого парня нужного впечатления. Мне показалось, что Вим – единственный человек, который поможет мне решить эту проблему. Мне все равно нужно будет поставить его в известность, поскольку он хочет знать все, что происходит в его бизнесе.

В этот день Вим приезжал проверять Яапа. Я подошла к нему и легонько пихнула его локтем. Это означало – пойдем, мне нужно кое-что тебе сказать. Мы сели в его машину и приехали на парковку.

– Что случилось? – спросил Вим. Заранее раздраженным тоном, как обычно.

– Уволила одного парня, который полез в кассу. Теперь он разгуливает по городу с пистолетом и грозится меня застрелить, – сказала я.

– И что?

– Ну я подумала, может быть, ты сможешь что-то с этим сделать?

– А я что должен делать? Это чисто твоя проблема, разве нет? Значит, не надо было его увольнять.

– Но, Вим, он же деньги взял из кассы. Это же недопустимо, так ведь? У меня не было выбора.

– Выбор есть всегда! Давай-ка ты будешь решать свои проблемы сама. Не приставай с этим ко мне. Какая выручка была вчера?

Я посмотрела ему в глаза и все про него поняла.

Я ответила на его вопросы про выручку, мы вернулись в машину и снова приехали к ресторану.

– Заеду к Яапу попозже на неделе, – сказал он. Он жестом предложил мне выйти из машины и умчался от проблемы.

Я смотрела вслед его сверкающему «Мерседесу», чувствуя, как меня пнула действительность: девять лет я идеализировала своего братца на основе кучки приятных воспоминаний. Это уже в прошлом.

Я вернулась в ресторан, согласилась на предложение одного из сотрудников достать мне пистолет и заставила Яапа высверлить ячейку в полу нашей спальни. Я положила в нее пистолет. Если этот сукин сын хочет напасть на меня, добро пожаловать – он свое получит.

* * *

Летний сезон закончился, и не успели мы вернуться в Амстердам, как раздался звонок в дверь.

О нет, только не он опять, подумала я.

– Думаешь, я от тебя отстал, сестричка? – весело сказал Вим, когда я открыла дверь.

Хорошо хоть, что он не раздражен.

– Мне нужно, чтобы ты мне кое в чем помогла. Пойдем со мной.

Я взяла ключи, и мы вышли на лестничную клетку.

– Надо, чтобы ты присмотрела за одной дамочкой, – сказал он.

– Какой дамочкой? Ты о чем?

– У этой дамочки проблемы, и ей надо побыть взаперти пару деньков.

– Какого рода проблемы?

Его настроение переменилось.

– Может, хватит вопросы задавать? Надо просто сделать, что просят. Или попросить помочь мне – перебор?

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Просто побудь с ней пару дней и проследи, чтобы она не выкинула какой-нибудь номер. Собирай свое барахлишко, и поехали!

– Но, Вим, я же не могу просто так взять и уехать. У меня семья! И что я Яапу скажу?

– Яап, Яап, вечно этот долбаный Яап! Ты только о Яапе и думаешь! Слушай сюда. Если ты не сделаешь то, о чем я тебя прошу, у меня будут проблемы. А если проблемы будут у меня, то они будут и у Яапа. Уж я позабочусь, чтобы его отметелили по полной программе!

Вим запугивал меня. Яап всю дорогу ходил у него в виноватых, и он вполне мог сорвать на нем свое зло.

– Ладно, успокойся, я сделаю так, как ты просишь. Дай мне какое-то время, чтобы я договорилась, кто присмотрит за Мильюшкой.

Вим получил, что хотел, и сразу успокоился.

– Заеду за тобой через час.

В машине, по дороге к «одной дамочке», Вим снова повеселел. Чересчур повеселел.

– Какая же ты у меня славная, сестренка! – ухмыльнулся он.

– Да ладно, только не думай, что мне это в удовольствие.

– Ну да, а что, мне тоже приходится заниматься вещами, которые мне совсем не нравятся. Обычное дело. Ты должна радоваться, что можешь помочь своему дорогому брату!

Но я была совсем не рада. Чувствовала себя дурой, позволившей себя шантажировать и запугивать. Я ненавидела себя за покорность, за то, что ему удается меня пересилить. Пока он отсиживал срок, я выстроила свою собственную жизнь и личность – и тут Вим выходит и ломает и одно, и другое.

У дверей квартиры Вим коротко бросил:

– Она плотно сидит на коксе, и ей надо соскакивать. Сейчас она хочет покончить с собой, поэтому не спускай с нее глаз. Выходить ей вообще нельзя!

Мы вошли. В гостиной сидела женщина. Я сразу узнала ее. Это была та рыжая, которая все время была на пляже и которую я застала в туалете в объятиях Вима, когда его жена Беппи и дочь Эви загорали на берегу моря.

Какого черта? Мне еще и за его подружками приглядывать? Ради этого я должна дочь бросить? В этот момент из спальни вышла маленькая пухленькая девчушка с растрепанными волосами. У нее малышка! И она хочет покончить с собой?

Вим подтолкнул меня вперед.

– Давай проходи, что встала? – Он чмокнул рыжую и сказал: – Это моя сестренка. Она побудет с тобой немного.

Я осталась с рыжей. Она рассказала, что ее мужа недавно застрелили. К счастью, она встретила Вима. Они полюбили друг друга неземной любовью, и он собирается уходить от жены.

Вим заезжал регулярно. Они то ворковали, как голубки, то Вим принимался орать на нее, а она кричала, что прямо сейчас покончит с собой. Каждый раз вместе с матерью рыдала и малышка.

Как-то раз Вим появился, когда я играла с ребенком в детской. Я услышала крики и звук хлопнувшей двери. Как обычно, рыжая истерически зарыдала, девочка побежала к ней, а следом за ней пошла я. Входная дверь вновь распахнулась, и Вим ринулся к рыжей. Малышка плакала, стоя посреди гостиной.

Вим навис во весь рост над малышкой и проорал:

– Затвори хлебало, говнючка! Хорош плакать. Опять она скулит, идиотка гребаная! Всю дорогу воет!

Я взглянула на него и поняла: больше никогда не стану к тебе хорошо относиться. Я подошла и оттащила его от плачущей девочки.

– Так нельзя, Вим, уходи немедленно! – сказала я, и он позволил вытолкнуть себя за дверь. Этой ночью я впервые за много лет молилась. – Господи, спасибо тебе за маму, сестру, младшего брата, Яапа и моих детей. Молю Тебя, сделай так, чтобы Вима снова посадили. Аминь.

По окончании летнего сезона ребята продали пляжный клуб, и Яап снова оказался без работы. Но они нашли ему другое занятие. Чтобы проверить его, они взяли его в Испанию и подослали к нему пару проституток, чтобы посмотреть, устоит ли он перед искушением.

Яап устоял. Он был верен мне и отказал девочкам. Он выдержал испытание и годился на роль управляющего секс-клубом.

Яапа всегда привлекала изнанка общества, как он выражался, пытаясь фотографировать проституток в их витринах. Я опасалась, что это может разрушить наши отношения, что этот образ жизни поглотит его. Я знала, насколько заманчиво может выглядеть маргинальная среда для тех, кто к ней не привык.

Жизнь в секс-клубах идет в основном вечером и ночью. Яап работал ночами напролет, и, «как положено мужчине», не отчитывался передо мной о своей работе. Совершенно неожиданно Яап превратился в «настоящего мужика».

Я чувствовала, что работа ломает его и он уже не тот Яап, которого я знала. Он помешался на деньгах и, чтобы их стало больше, начал подворовывать у моих родственников.

Яапа не слишком устраивала зарплата, и он стал творчески подходить к ведению бухгалтерии. Я узнала об этом, когда к нам прибыл мой брат с требованием пояснить ему цифры. Дело закончилось серьезной ссорой, брат покидал наш дом в бешенстве. Он велел мне пойти с ним.

– Ворует он, гад позорный! Он действительно у меня ворует!

– Я не думаю, он бы никогда этого не сделал.

Но Яап именно это и делал, причем весьма изощренными способами. Ежемесячно он прикарманивал десятки тысяч евро. Вим не мог найти доказательства этого, но очень хорошо чувствовал. Яап дискредитировал меня перед родными.

– Зачем ты это делаешь? – спрашивала я. – Они дают тебе возможность зарабатывать, а ты их обворовываешь. Ты хоть понимаешь, что может произойти? Вим не смирится с тем, что у него воруют.

Яап отвечал в своей псевдорассудительной манере, которую я всегда принимала за признак большого ума:

– Я ничего не присвоил, а кроме того, собственности как таковой не существует.

На краденые деньги он собирался создать художественную галерею. Я была вне себя от изумления: Яап превращался из интеллектуала в уголовника. Но ведь долго он так не протянет. Брат этого не позволит.

– Заканчивай. Это плохо кончится, – сказала я.

Я устроила себе двухнедельный отпуск и отправилась навестить Соню в ее доме в Испании. Я опасалась говорить с ней об этом. Мне было стыдно, что Яап злоупотребляет доверием, и я боялась того, что произойдет, если Вим сможет найти этому доказательства.

Все считали, что я держу Яапа под контролем, но он стал хитрым и изворотливым. Если бы не это, Вим бы уже давно вышиб ему мозги.

Через пару дней должен был приехать Яап, и мы собирались провести отпуск в Сонином особняке втроем – только он, я и Мильюшка. Меня тревожили наши отношения. Яап изменился. Я чувствовала отчужденность. Поэтому я собиралась использовать этот отдых, чтобы вновь сблизиться. Яап приехал вечером. Он сказал, что ему нужно сделать важный телефонный звонок.

– Вот телефон, – сказала я.

Но, оказывается, он не мог звонить из дому, ему нужен был телефон-автомат на улице. Я показала ему, где находится ближайший. Выглядело это странно, но я сказала лишь:

– У меня разболелась голова, пойду прилягу.

Яап отправился звонить. Мильюшка уже спала, и я рискнула ненадолго оставить ее одну. Шмыгнув за ним, я прошла другой дорогой и встала позади него, так, чтобы он меня не видел, разговаривая по телефону.

– Люблю тебя, красавица моя, – сказал Яап в телефонную трубку.

«Люблю тебя» – я не ослышалась? Я выхватила трубку из его рук.

– Можно я ей тоже кое-что скажу?!

Яап был застигнут врасплох. Я сказала в телефон:

– Привет, а ты кто?

Но на том конце повесили трубку.

Своим видом Яап походил на школьника, которого застали за кражей конфет из буфета. Такого я совершенно не ожидала. В расстроенных чувствах я побежала домой. Яап вошел следом за мной. Он направился ко мне и с умоляющим видом начал:

– Позволь, я тебе объясню, это не то, что ты думаешь…

Он был мне отвратителен. Я подошла и столкнула его в бассейн. Каждый раз, когда он подплывал к бортику и цеплялся за него, чтобы выбраться, я била его по пальцам.

– Давай-давай, плавай! – кричала я.

Яап испугался.

– Можно я вылезу? Мне холодно! – умолял он.

– Хочешь вылезти? Секундочку. – Я бросилась на кухню и схватила там самый длинный и острый нож. – Действительно хочешь вылезти? – спросила я, размахивая ножом. Я была вне себя от ярости.

Яап решил не рисковать и на всякий случай остался в бассейне.

– Ну ты и шлюха! – сказала я, и в этот самый момент я услышала тихий голос:

– Мамочка, ты что?

Я посмотрела наверх и увидела, что на балконе над бассейном стоит Мильюшка. Она проснулась и наблюдала, что я творю. В ужасе я сообразила, что она никогда не видела меня такой, она была единственной, с кем мне всегда удавалось сохранять полное спокойствие. Она не знала, на что способен проснувшийся во мне дух ребенка, с которым жестоко обращались все детство. И я совершенно не хотела, чтобы она знала это.

– Все нормально, солнышко. Просто мама немного огорчена.

– Можешь вылезать, – сказала я Яапу. – При Миле я тебя не трону.

Яап выволок свою толстую задницу из бассейна, а я пошла наверх успокаивать Мильюшку.

– Прости меня, солнышко, мама с папой поссорились, и мама слегка погорячилась. Ну все, я уже успокоилась.

– Ладно, мамуль, – сказала она.

Мама всегда держала слово, поэтому она ничего не заподозрила. Я никогда не обещала невозможного. Так и в этот раз: я не порезала Яапа, но наши отношения развалились.

Я стала ломать голову, как нам теперь быть. Яап сказал, что это было мимолетное увлечение, девица работала у него, и как-то раз он забирал ее от клиента, который ее ударил. Они пару раз целовались, не более того, а без меня он не сможет.

Я не поверила ни единому слову, но не хотела, чтобы Мильюшка росла без отца, как я, и думала согласиться. В отношениях такое случается, так что вполне могло произойти и со мной. Не стоит проявлять такую жесткость.

По приезде в Амстердаме Яап уехал по делам и вернулся домой с исцарапанной спиной.

– Ты снова был у нее? – спросила я.

– Конечно, нет, с чего ты взяла? – сказал он просто-таки с детским изумлением. Он понятия не имеет, откуда эти царапины, но если я ему не верю, то между нами все кончено.

С этого момента он перешел в наступление. Каждый раз, когда я подозревала измену, он говорил, что я болезненно ревнива, как мой братец. Мне надо идти к психиатру. У меня паранойя. Я даже начала подумывать, а не прав ли он? Мой брат был патологически ревнив, а это гены, да и последние события могли действительно вызвать паранойю.

Пару месяцев спустя я все еще не избавилась от тревожного ощущения, что он продолжает встречаться со своим «мимолетным увлечением». Когда мы вернулись из Испании, я обнаружила в памяти домашнего телефона роттердамский номер. Я не стала по нему звонить, решив, что должна доверять Яапу, но переписала и сохранила его.

Я решила наконец позвонить, чтобы проверить, продолжает ли он встречаться с ней. Я набрала номер, мне ответил женский голос:

– Роксана слушает.

Роксана, значит. Так вот почему однажды во время занятий любовью Яап назвал меня «Ксан»!

– Привет, это жена Яапа. Можно вопрос?

– Конечно. Говори! – сказала она с выраженным польским акцентом.

– Ты с Яапом все еще встречаешься? – без обиняков спросила я.

– Нет, теперь он встречается с другой девушкой, той, у которой мужа забили насмерть, – ответила она.

– Ладно. – Я изо всех сил сохраняла хладнокровие, чтобы не показать, как резануло меня по сердцу сказанное. – Можно еще вопрос?

– Конечно, – сказала она.

– Как долго вы встречались с Яапом?

– Мы были вместе полтора года.

И она принялась излагать мне подробности их связи, как какой-то своей подружке.

– Он считает меня такой незаурядной. Он не хочет, чтобы я работала в клубе. Он говорит, деньги не проблема, мне надо учиться, ведь я такая умная. Он старается делать мне ребенка. Если у меня ребенок, он тебя бросает. Но не вышло мне счастье. Он только ля-ля. Он любит делать детей везде. Он ненормальный. – На этом она завершила беседу.

Я была поражена. Не столько тем, что она мне рассказала, сколько характеристикой, которую получил Яап. Роксана очень точно уловила, что он собой представляет, и не стала принимать его всерьез. Я втайне восхищалась женщиной, разрушившей мою семью, – она сказала правду, которую я всегда знала, но не хотела взглянуть ей в лицо.

Я предъявила Яапу то, что услышала от Роксаны по поводу новой любовницы. Я умоляла его не врать по этому поводу. Он не врет, заявил Яап, а я ненормальная. Патологически ревнивая.

Вскоре оказалось, что от Яапа забеременела другая женщина – та самая, мужа которой забили до смерти.

Из-за его постоянной лжи я тайно записала его телефонный разговор, в котором он просил ее не сообщать мне о беременности. Я хотела, чтобы он хоть раз в жизни проявил порядочность, и решила заставить его насильно. Я прокрутила ему запись. Мне казалось, уж теперь-то он будет вынужден сказать правду.

Яап посмотрел на меня большими невинными глазами и громко заявил:

– Да ты действительно рехнулась, ты же сфальсифицировала эту запись! Тебе лечиться нужно!

Это была настолько нелепое и бессмысленное заявление, что я расхохоталась. Теперь не оставалось ни малейших сомнений, что все эти годы я прожила в мире фантазий. Вместе с тем я отдавала себе отчет, что эти отношения позволили мне стать той, какой я стала.

Я смогла развиваться как личность, стала дипломированным юристом, и у меня была чудесная дочурка. Отличный фундамент для построения новой жизни.

Я слышала, чтобы оправиться после разрыва отношений, требуется столько же месяцев, сколько лет они длились. В данном случае – тринадцать месяцев. Но я не собиралась тянуть так долго. Я дала себе три месяца на восстановление, и все с этим. Я многое потеряла, но и приобрела тоже немало и должна этому радоваться.

Какой мерою мерите вы, той же мерою отмерится вам. Дамочка с польским акцентом поступила со мной так же, как я со своей предшественницей, а ее поступок по отношению ко мне вернула нам обеим внезапно возникшая на горизонте беременная женщина.

Беременная.

Это значит, что у Мильюшки появится сводный брат или сестра. Я подумала, что должна рассматривать эту беременность не с точки зрения своего горя, а с точки зрения дочери. Я хотела, чтобы Мильюшка продолжала поддерживать нормальные отношения со своим отцом, а следовательно, и с его беременной подружкой, с которой наверняка придется рано или поздно познакомиться. Я решила проявить инициативу и мило попить кофейку с будущей семьей Яапа.

Мы вчетвером довольно чопорно посидели в кафе на улице Мидденвег. Толку ни для кого в этом не было, а Мильюшка никак не могла сообразить, как ей относиться к этой странной даме, радостно рассказывающей, что скоро у нее появится «братик или сестренка».

– Мамуль, кто эта женщина? – прошептала она мне на ухо.

– Это папина новая подружка, у которой скоро будет ребенок, понимаешь? – сказала я, чувствуя неловкость оттого, что со мной шепчутся.

– А, ну да, – ответила дочь, и было видно, что она вряд ли что-то поняла.

Через полчаса мы с облегчением распрощались. Мы с Мильюшкой пошли к моей машине, и я попыталась изящно подытожить встречу.

– Как чудесно иметь маленького братика или сестренку. Ты будешь так рада!

– Наверно, – безразлично ответила дочка.

Порадоваться Мильюшке не пришлось: и эту женщину очень скоро сменила следующая. Яап бросил ее так быстро, что она никогда не сообщала ребенку, кто его биологический отец.

Тем временем я переехала в дом в приятном районе Ривиеренбурт, населенном в основном представителями среднего класса. Нам с Мильюшкой очень там понравилось. У нее сложились ровные отношения с отцом, и меня это радовало.

Каждую среду он забирал ее из школы, и они проводили время вместе, а к ужину он завозил ее домой.