Текст книги "Одураченные. Из дневников 1939–1945"

Ужасы войны

У Германа Энгста были все основания ожидать, что Германия победит в войне, и тогда можно будет разобраться с такими, как Фридрих Кельнер. Быстрый захват Польши, вялая реакция Лиги Наций и медлительность союзников оккупированной страны – все это сулило еще более значительные победы. Данию, Норвегию, Бельгию, Люксембург и Нидерланды завоевали быстро. Франция сопротивлялась всего шесть недель.

Фридрих был потрясен неготовностью французов и англичан к войне – он не ожидал, что Франция капитулирует почти без боя, а Великобритания представит беспорядочное отступление в Дюнкерке как выдающуюся операцию. Он винил в поражении алчность, проявившуюся перед войной, когда Германии продолжали продавать сырье, зная, что Гитлер перевооружает нацию. Он презирал своих соседей-немцев, которым не было дела до гибели мирного населения и разрушения памятников архитектуры в Европе. «Как это ни постыдно, приходится признать, что мои соотечественники полностью ослеплены успехами на фронте»[51]51
  Дневник, 16 июня 1941 г.


[Закрыть].

После допросов в Гиссене и Лаубахе Фридрих доверял такие суждения только своему дневнику. По словам прислуги, Эльзы Гросс, за ним шпионил еще кое-кто. Новая машинистка, находившаяся в подчинении у Фридриха, фрейлейн Хельга Эль-бе, недавняя выпускница школы, передавала его высказывания судье Шмитту, который вернулся с фронта домой на длительную побывку.

Каждый раз успехи Германии, особенно в России, омрачали настроение Фридриха. Он знал, что убийства и разрушения ничего не принесут его стране: как только Соединенные Штаты откажутся от нейтралитета, они отбросят Германию назад, к прежним границам. Хуже всего, по мнению Фридриха, было то, что нейтралитет сохраняли не только по ту сторону океана, но и здесь, совсем рядом: Швейцария и Швеция поставляли Германии стратегически важные материалы почти до конца войны. «К тому, кто поддерживает агрессора, нужно относиться как к агрессору. Смерть поставщикам оружия!»[52]52
  Дневник, 16 октября 1944 г.


[Закрыть]

В дневниковых записях проявился новый мотив – ужас от боевых действий и массовых убийств на Востоке, о которых умалчивали официальные сводки, но рассказывали солдаты, вернувшиеся на побывку или попавшие в госпиталь. Чудовищные вещи творились и всего в часе езды от Лаубаха, в психиатрической клинике в Хадамаре. Лишь однажды Фридрих упомянул своего отца, размышляя: «Что он, сторонник мира, сказал бы об этой жуткой мясорубке?»[53]53
  Дневник, 7 июля 1941 г.


[Закрыть]

Четвертого августа 1941 года на Лаубах упали две бомбы, не причинив вреда. Майнцу тогда повезло меньше, а через месяц Фридрих и Паулина отправились проведать родственников. По пути они увидели немало мест, разбомбленных Королевскими ВВС. Неточность попаданий и сомнительный выбор целей мало обрадовали Фридриха. Если Англия намерена победить, она должна направить на землю Германии пехоту и танковые дивизии.

Как-то раз, уже концу их пребывания у матери Паулины, среди ночи их разбудили сирены противовоздушной обороны. На рассвете на пороге появились сестры Паулины – Кэте и Лина, последняя была с мужем, Генрихом Фарбахом[54]54
  Катарина Мария Пройсс Гангльбергер (1896–1978) и Каролина Йоханна Пройсс Фарбах (1889–1974).


[Закрыть]. Дом, в котором находились их квартиры, пострадал. Фридрих с зятем отправились сфотографировать здание и посмотреть, что можно спасти из имущества. Генрих Фарбах пнул обломки и пообещал, что в отместку люфтваффе разрушат весь Лондон. Фридрих спросил, неужели Генрих готов уничтожить целый город и убить миллион человек из-за одного здания. Оказалось – действительно готов: «Лондон кишит евреями», – мрачно произнес зять.

Беспричинной ненависти к евреям посвящены дневниковые записи следующего месяца. Истребление еврейского населения в Польше показало, как низко пали соотечественники Фридриха, и потому он гневно заявляет: «Немецкому народу надо бы уже сегодня трепетать от страха, предчувствуя неизбежность отмщения»[55]55
  Дневник, 28 октября 1941 г.


[Закрыть]. Каждый раз, фиксируя очередную удручающую новость, он спрашивал себя, сколько еще будет продолжаться весь этот ужас.

Ужас охватил и Америку, когда Япония внезапно атаковала американский флот в Пирл Харбор. Будучи мастерски спланированной и исполненной, по сути это была такая же вероломная военная операция, как и нападение Германии на СССР. Фридрих уже не сомневался в том, каким будет исход войны.

Неизбежный конец

У Фридриха и Паулины был очень узкий круг друзей, которым они могли доверять. Они обменивались новостями, ценили, что могут обо всем говорить открыто, и мучались тем, что это опасно делать при всех. Они не были молодыми и дерзкими, не пускали под откос поезда. За реальное сопротивление – даже за такую малость, как листовки союзников, которые они оставляли в общественных местах, – их могли казнить. Как правило, утешали они себя тем, что людям с черной душой рано или поздно перестает везти.

Когда рабочую неделю увеличили до шести дней, времени собираться с друзьями почти не осталось. По воскресеньям Фридрих и Паулина будут гулять на природе, ходить в лес, подниматься в предгорья Фогельсберга (что означает Птичья гора). Они искали место для дома, где планировали встретить старость. Хотели после войны остаться в Лаубахе, возродить местное отделение социал-демократической партии и сделать все возможное, чтобы фашисты не вернулись к власти.

В марте 1942 года они провели несколько недель на юге Германии, в городе Фройденштадте, окруженном величественными холмами массива Шварцвальд (Черный лес) и зелеными чащами. Прежде несколько раз они ездили туда с Фрицем на каникулы. Поскольку нужды армии были теперь превыше всего, это сказалось на системе железнодорожного сообщения: вагоны были набиты битком, поезда шли с опозданием, так что привычный путь занял в два раза больше времени. Обычно красочный и оживленный город превратился в большой мрачный госпиталь. Вместо беспечных туристов, слонявшихся от одной торговой лавки к другой, вдоль тротуаров хромали солдаты, находившиеся здесь на лечении, они же заполняли скамейки в парке. Вместительные отели стали военными госпиталями. Большинство магазинов закрылось; остальные работали лишь несколько часов в день. «В общем, унылая картина».

Гнетущая атмосфера, в отличие от бодрых сводок новостей о победах германской армии, оставляла Фридриху надежду на то, что близок поворотный момент. Но нет – оставалось еще три года. Впрочем, его наконец перестали донимать личные враги. Бургомистра Хеги направили в польскую Мосину готовить условия для послевоенной оккупации и организации поселений. Судья Шмитт стал реже получать увольнительные на русском фронте. Предводители Хрустальной ночи Вилли Рюхль и Альберт Гаас теперь на собственной шку-ре познавали, как «недолюди» – славяне защищают родную землю от высшей расы. Генриха Шердта также мобилизовали.

Однако самые упорные недруги Фридриха оставались дома. Ортсгруппенляйтер Потт собрался изъять у Кельнеров половину квартиры в пользу перемещенной семьи, ставшей жертвой бомбардировки, но Фридрих сумел пресечь попытку[56]56
  Письмо исполняющего обязанности бургомистра Отто Потта к Фридриху Кельнеру, датированное 14 августа 1943 г., тема – “Beschlagnahme von Wohnräumen” (конфискация жилых помещений).


[Закрыть]. Новая опасность исходила от судьи по фамилии Бишофф, который часто появлялся в суде Лаубаха и не сводил с Фридриха глаз, заподозрив его в пораженческих настроениях. Фридрих умело обходил стороной этого «отъявленного нациста, воплощение высокомерия».

Чтобы восполнить боевые потери, в армию отправляли германских рабочих, а их труд лег на плечи заключенных концлагерей и привезенного на принудительные работы населения захваченных стран. Однако прихотливая бюрократическая машина не позволяла, чтобы кто-то чужой выполнял обязанности «белых воротничков», так что за выбывших приходилось работать их коллегам. В марте 1943 года Фридриху поручили вести дела еще одного суда. Три дня в неделю он должен был проводить в Альтенштадте, близ Франкфурта. В его отсутствие Паулина не оставалась одна. Мощные бомбардировки в Майнце повлияли на решение ее матери переехать к ним. При необходимости сестры Паулины также находили приют в Лаубахе.

Двадцать шесть миль до Альтенштадта с пересадками в Хунгене и Штокхайме в обычные времена преодолевались меньше чем за два часа. Налеты бомбардировщиков на железные дороги и депо, как и приоритет военных задач, растягивали это путешествие до шести часов, а то и больше. Иногда во время таких поездок, рискуя головой, Фридрих оставлял в поездах и в залах ожидания листовки союзников – «для колеблющихся партийцев» – и наблюдал за их реакцией, пока они читали крамольные тексты[57]57
  Пункт 6 списка, в котором Фридрих Кельнер приводит примеры своего активного сопротивления.


[Закрыть]:

«Германия проиграла войну. Мы это знаем, знает и Гитлер».

«Что теперь спасет Германию?»

«Каждые пять минут в Америке с конвейера сходит новый самолет».

Фридрих ни разу не усомнился в том, что все делает правильно. Весь мир ждал, что союзники победят Германию, превратившуюся в подобие монстра. Но это не утоляло его глубокой печали по поводу происходящего со страной и соотечественниками. Ему было больно оттого, что при избавлении от этой раковой опухоли нация может распасться на части. Фридрих хранил в сердце память о Германии своего детства, просвещенной и культурной нации, которую весь мир знал как страну наук и искусств, символ цивилизованности в полном смысле слова. «Не могу передать словами, как печально, – писал он 24 июня 1943 года, – что Германия оказалась в тупике, выйти из которого, судя по всему, уже не представляется возможным».

Редкие минуты счастья наступали для Кельнеров, когда Красный Крест доставлял из Америки письмо-телеграмму из двадцати пяти слов, давая Фридриху повод написать в дневнике о хорошем. «Неужели это возможно?» – спрашивал он, радуясь вместе с женой в тот день, 2 декабря 1943 года.

Несколько лет досадуя на медлительность союзников, Фридрих с радостью воспринял известие об их массовой высадке на французский берег, в Нормандии, в июне 1944-го – он написал в дневнике всего одно слово: «АНГЛИЧАНЕ!» – и добавил прописными буквами: «НАКОНЕЦ-ТО!» Впереди был еще долгий год, пока американцы и британцы продвигались с запада и освобождали Париж, а русские войска шли к восточной границе Германии и к Берлину. Группа немецких офицеров, считавших, что единственная надежда для Германии – просить западных союзников о мире, попыталась убить Адольфа Гитлера. В начале войны Фридрих только этого и желал, но теперь, когда попытка не удалась, счел, что нет худа без добра. Он не хотел, чтобы немцы думали, будто победа в войне была бы возможна, «если бы Гитлер был жив».

В последний год Фридрих все чаще фиксировал в своем дневнике свидетельства гибели солдат и мирных жителей. Но об одной смерти умолчал. Седьмого октября 1944 года он написал, что флоту не хватает кораблей, что видел над Франкфуртом крылатые ракеты «Фау-1», а в Билефельде казнили четырех человек, слушавших иностранное радио; запись он дополнил газетными вырезками. Но, следуя своему обычному принципу не говорить о личных делах, Фридрих ни словом не обмолвился о горестном событии в их квартире. Мать Паулины, Йоханна Каролина Пройсс, прожившая с ними последний год своей жизни, в тот день умерла. Скорбя вместе с женой, следующие десять дней он не возьмется за перо.

Чуть позднее Фридрих все же упомянет о личном, поскольку в этом будет предвестие стремительно приближавшегося поражения Германии. В ноябре 1944 года, через сорок лет после ранения во Франции, пожилого ветерана опять призвали на военную службу. Новоявленное ополчение, Фольксштурм (Народные наступательные силы), формировалось под контролем впадавшей в отчаяние нацистской партии. Ополчение состояло из стариков и мальчишек – ветеранов предшествовавших войн и подростков из гитлерюгенда, которые могли лишь оттянуть крушение на несколько дней или недель. Они должны были помогать регулярной армии оборонять тыл; их также выставляли вдоль линии фронта с «панцерфаустами» (гранатометами) – стрелять по танкам противника. Подразделение Фридриха собиралось по воскресеньям, в его единственный выходной, в парке рядом со старым замком на бессмысленные учения. Маршировать он пойдет, но сражаться за нацистов не станет.

Фридрих был вымотан, страдал физически и потому не вел дневник почти три месяца, с декабря 1944 по 7 марта 1945 года. Тогда союзники дошли до Ремагена, города на западном берегу Рейна, и захватили мост, который немецкие войска при отступлении не успели взорвать. Еще через две недели под контролем коалиции будет уже вся река, и изменчивая Лорелея[58]58
  Скала Лорелеи – высокая скала на правом берегу Рейна, давшая начало мифу о нимфе Лорелее, из-за которой корабли теряют курс и часто разбиваются о камни. Автором, придумавшим образ речной девы, считается немецкий поэт Клеменс Брентано де Ла Рош (1778–1841). Примеч. пер.


[Закрыть] больше не станет топить чужие корабли. Деятели партии что есть сил цеплялись за собственные убеждения и надежды; но фюрер все никак не мог совершить чудо, и нацистские вожди Лаубаха попрятались у дальних родственников. Фридрих убедил бойцов подразделения Фольксштурма, что они могут считать себя свободными от службы. Он ожидал, что мальчишки из гитлерюгенда, которым изрядно промыли мозги, начнут возмущаться и назовут его предателем, но даже они сообразили, что происходит, когда ортсгруппенляйтер Отто Потт сжег все свои бумаги и военную форму. После этого местные жители перенастроили свой моральный компас и выбрали за ориентир городской суд, усердно пытаясь снискать одобрение Фридриха и Паулины.

28 марта 1945 года Фридрих делал записи в дневнике, сидя за рабочим столом. На западе бухала артиллерия: американцы подавляли последние очаги отчаянного сопротивления под Гиссеном. Вдруг над его головой раздался рокот авиамотора, на улице разорвались две бомбы, в окнах суда повылетали стекла. Эльзе, прислуга, бросилась в квартиру за Фридрихом и Паулиной, они с головы до ног были обсыпаны штукатуркой, но невредимы. Всюду валялись осколки стекла и потолочная плитка. Описывая эту сцену много лет спустя, Эльзе сказала: «Герр Кельнер – единственный, кто хорошо относился к американцам, а они сбросили на него бомбу. Счастье, что не убили. В Лаубахе все рассчитывали, что он защитит нас от солдат союзников».

Взрывы бомб застали Фридриха на половине фразы. Вернувшись к дневнику, он поставил многоточие там, где остановился, и в скобках кратко описал налет. Затем завершил исходное предложение и добавил: «Мы выдержим все, только бы знать, что счет злодеяниям Гитлера, этого чудовища, ненасытно жаждущего грабить и убивать, скоро прервется».

На следующий день Фридрих и Паулина сидели в подвале здания суда вместе с Эльзе, фрау Шмитт, тремя ее детьми, судебными служащими, несколькими соседями, ранеными солдатами из устроенного в суде госпиталя и вслушивались в звуки, говорившие о приближении сил союзников. Судья Шмитт не вернулся с войны: полевую почтовую станцию, где он служил, захватили советские войска и его отправили в лагерь для военнопленных в Тбилиси, с драконовскими порядками. Когда двигатели джипов и другой техники зазвучали совсем близко, Фридрих и Паулина вышли взглянуть на своих освободителей.

Американский комендант Гиссена, узнав, что управляющий делами суда в Лаубахе известен как антифашист, направил окружного администратора Теодора Вебера предложить Фридриху должность бургомистра. Тот отказался, но истинную причину Веберу не назвал: сослался здоровье и должностные обязанности. Однако пока Адольф Гитлер продолжал жить и оставался на своем посту – хоть и прятался в берлинском бункере, – Фридрих не хотел ассоциироваться с когортой чиновников времен национал-социализма, бургомистров Германии, бесстыдно выполнявших приказания фюрера.

Первого мая по радио передали специальное сообщение. Гитлер был мертв. Несколько недель спустя новый бургомистр Лаубаха Генрих Шмидт предложил Фридриху место председателя городского совета и заместителя бургомистра. На этот раз он согласился и сыграл ключевую роль в принятии решений о том, какие члены местной нацистской партийной ячейки будут отстранены от профессиональной деятельности и государственной службы. Он часто клеймил в своем дневнике слепую покорность национал-социализма и надеялся, что все причастные к нему понесут наказание. Война во многом этому способствовала. Более сотни жителей Лаубаха и ближайших деревень были убиты или тяжело ранены тем самым противником, над которым они насмехались. Некоторым, как судья Шмитт, суждено было погибнуть в плену. В Гиссене погиб крайсляйтер Бакхаус, председателя Кольнота арестуют, и он окажется в тюрьме. Сдерживая меч правосудия и ратуя за понимание, Фридрих предназначал свой дневник не для мести, а для примирения. Его народ, миллионы его соотечественников пережили крах; теперь предстояло все строить заново. Но к бывшим нацистам, которые пытались воспользоваться примирением, он был суров. 22 ноября 1945 года, отклоняя предложение поставщика по имени Йохан Пиппинг, он отправил ему такое письмо: «Вы хитрый коммерсант. Если что – шагали бы и по трупам. Глазом не моргнув, заключаете сделки с дьяволом. В нужный момент были примерным национал-социалистом. Сегодня все решительно изменилось, и вы пытаетесь доказать, что „нацист“ сказано не про вас».

Покинув кресло заместителя бургомистра, он вновь убрал дневник в потайное место и занялся возрождением своей партии. Объединил вокруг себя бывших социал-демократов и организовал вступление новых членов в небольшую ячейку в Лаубахе. Они выбрали Фридриха Кельнера председателем[59]59
  Braunroth, Feuchert, and Schäfer (eds.), 75 Jahre Sozialdemokratische Partei Laubach. S. 75.


[Закрыть].

Возвращение блудного сына

Первого апреля 1946 года Фред Вильям Кельнер прибыл в Лаубах на армейском джипе в форме солдата армии, захватившей его страну, с армейскими нашивками, обозначавшими лейтенантское звание (украденными, как выяснится). Это был уже не тот девятнадцатилетний юноша, которого они когда-то проводили, а исхудалый тридцатилетний мужчи-на, в чьих глазах читалось потрясение от увиденного в тот день за время поездки через завалы и руины, в которых лежала его родина. Он сначала неуверенно, почти официально обнял своих удивленных родителей, и они тут же прижали его к себе.

С ним была молодая женщина, Леони Насье, или Лилиана, – француженка двадцати лет. Фред представил озадаченным родителям свою новую жену и тут же сообщил, что Фреда ушла к другому мужчине, из-за чего он и подался в армию. Сказал, что участвовал в высадке в Нормандии в 1944 году и находится в Германии как гражданский переводчик американских оккупационных сил. Родители Лилианы отреклись от нее, потому что она вышла за немца, поэтому он попросил Фридриха и Паулину приютить ее, пока он колесит по стране[60]60
  Послевоенная отдельная запись Фридриха Кельнера, 1965 г. См. также письмо Людвига Хека Роберту Скотту Кельнеру от 14 января 2004 г.


[Закрыть].

Фридрих счел несправедливым то, как обошлись с Лилианой, ведь Фред ныне американец в той же мере, в какой и немец. Паулина забеспокоилась: если Фреда бросила мужа ради другого мужчины, можно ли рассчитывать, что она будет хорошо заботиться о детях, и не нужно ли Фреду отправиться в Америку – убедиться, что у них все в порядке. Фред заверил мать, что скоро так и сделает. А отцу с горечью ответил: «Я теперь и сам не знаю, кто я такой».

Несколько месяцев сын то возвращался в Лаубах, то снова уезжал; на нем была уже не армейская форма, а гражданская одежда, и ездил он на большом седане. Каждый раз он привозил коробки с провизией для комитета продовольственной помощи, созданного Фридрихом с двумя другими членами совета[61]61
  Braunroth, Feuchert, and Schäfer (eds.), 75 Jahre Sozialdemokratische Partei Laubach. S. 73.


[Закрыть]. Если в 1935 году Фред и правда унес из здания суда две марки, то сейчас полностью реабилитировался.

В 1947 году Фред ненадолго съездил в Америку. Вернувшись, он ни словом не обмолвился о том, что Фреда танцует в передвижном шоу, а дети живут в приюте. Сказал, что Фреда вышла замуж и что все счастливы. В июне того же года Лилиана родила дочь, Маргрит, это отчасти утешило Фридриха и Паулину, переживавших из-за порванных связей с американскими внуками; между тем после рождения Маргрит родители Лилианы сменили гнев на милость, и Фред перевез семью в Париж.

Фридриха повысили до должности старшего судебного инспектора, и он согласился перебраться в канцелярию окружного контролера в Гиссене. В 1950 году, в возрасте шестидесяти пяти лет, он вышел в отставку. Готовясь к этому, они с Паулиной построили небольшой дом – возле грунтовой дороги на Рамсберг, предгорье Фогельсберга, откуда было рукой подать до здания суда – через парк вокруг замка, где Фридрих когда-то маршировал в рядах Фольксштурм. Он продолжал активно заниматься политикой в городском совете, а Паулина тем временем на добровольных началах работала в Красном Кресте. В свободное время они писали историю Третьего рейха, в которую планировали включить часть дневника.

Фред, Лилиана и Маргрит приезжали к Фридриху и Паулине на праздники, а те навещали их в Париже. В начале 1951 года Фред сказал родителям, что потерял работу во Франции и хочет начать все заново в Германии. Лилиане не особенно хотелось вновь уезжать из Франции, а из их громких пререканий Фридрих и Паулина узнали, что их сын замешан в махинациях на черном рынке и у него неприятности с французскими партнерами. После одной особенно бурной ссоры Лилиана увезла Маргрит обратно во Францию, а Фред отправился в Мюнхен, где его будто бы ждала работа. Год они почти не общались, а потом он вернулся в Лаубах; дела у него явно шли хуже некуда – он занял у родителей денег, чтобы поехать к жене и ребенку.

В одном из редких писем Лилиана подтвердила, что Фред в Париже. А потом пришло печальное известие. 30 мая 1953 года их сына нашли мертвым в квартире Лилианы в парижском предместье. Краник газовой плиты был открыт, но конфорка не горела – он задохнулся.

На паспортных фотографиях, сделанных в 1953 году, видна вся боль Фридриха и Паулины. Прибыв во Францию, они узнали, что в 1951 году Фред отправился не в Мюнхен, где ему якобы предложили работу, а снова подался в американскую армию в надежде таким способом найти защиту от подельников по черному рынку. Его приезд в Лаубах в поисках денег, – именно тогда они видели его в последний раз, – был результатом самовольной отлучки: он оставил пост и пустился в бега. У гражданских и военных властей, расследовавших его гибель, были основания подозревать умышленное убийство, но в итоге дознаватели пришли к выводу, что он сам свел счеты с жизнью. Тело кремировали, а прах был погребен в общей могиле американского легиона на Новом кладбище в Нейи-сюр-Сен. Граница, разделяющая города Нейи и Пюто, проходит прямо через центр кладбища; даже после смерти Фред Вильям Кельнер – рожденный в Германии, принятый Америкой и потерявший все во Франции – так и останется в каком-то смысле на «ничьей» земле. Недаром он сказал отцу: «Я теперь и сам не знаю, кто я такой».

Фридрих и Паулина Кельнер пережили две мировые войны, унесшие жизни миллионов их соотечественников, но всего одна смерть – смерть их единственного ребенка – отняла у них последнюю надежду. Фридрих как-то справлялся – продолжал работу в социал-демократической партии и служил обществу, выполняя обязанности юрисконсульта. Иногда ему случалось даже сочинять стихи и вести детские праздники. Он играл эти роли, не показывая, что в сердце – пустота. И видел, как повторяется история – как на всех континентах поднимают головы и подают голос неонацисты, как тоталитарный Советский Союз ведет по всему миру изощренную пропаганду, как диктаторы и фанатики на Ближнем Востоке пытаются сделать из евреев козлов отпущения, а демократические режимы вновь беспомощны и борются вполсилы. Он бросил работу над историей Третьего рейха. Каждый день в печь понемногу отправлялись хранившиеся в стопках газеты и журналы, свидетельства геббельсовской пропаганды, и содержимое ящиков с документами, которые ему удалось собрать. Избавился Фридрих и от плакатов «Лозунг недели», которые упоминаются в дневниковой записи от 5 мая 1945 года, и от материалов своих политических кампаний в годы Веймарской республики. Он выбросил фотографии, вызывавшие болезненные воспоминания. Сжег записи, связанные с исследованиями для исторической монографии, а потом и вовсе решил предать огню рукопись – более ста страниц. Кто он такой, чтобы спасать мир, если не спас собственного сына? Он сжег бы вместе с рукописью и тетради, в которых вел дневник, но не хватило сил доковылять до буфета и достать их из тайника.

Паулине было еще хуже: столько лет при гитлеровском режиме она радовалась, что ее сына не коснулась самая бессмысленная и страшная из войн, а теперь потеряла его, да еще при таких обстоятельствах. Она замкнулась. Лишь редкие появления Лилианы и Маргрит возвращали ее к жизни. Но Маргрит росла непростым ребенком. Не поладив с отчимом, она отказалась помогать матери с другими детьми. Лилиана с горечью жаловалась бывшей свекрови, что Маргрит пошла во Фреда: такая же ленивая и эгоистичная. На несчастную пару свалилась еще одна напасть.

Пройдет семь лет, прежде чем у них на пороге появится молодой американский моряк, разыскивающий Кельнеров из Лаубаха, – с фотографией их сына в кармане.

Перевод с английского Анастасии Захаревич

Один из разворотов дневника