Текст книги "Вампиры в верованиях и легендах"

В своем труде, посвященном исследованию фольклора острова Китнос (Киклады), Генри Откер рассказывает, что островитяне считают, что многие болезни, особенно туберкулез, являются результатом нападений вампиров.

Если верить Генри Откеру, люди, живущие на острове Китнос, верят в то, что умерший является настоящим святым, если его тело быстро обращается в прах, а злые духи, обитающие на острове, представляют собой не что иное, как души тех грешников, тела которых остаются мумифицированными. „И все-таки некоторые говорят, что в наши дни привидений нет совсем, потому что они хвастаются, что нашли отличный способ не допустить появления никакого привидения“. И в самом деле, что такое привидение, если не дьявол, который овладевает мертвым телом, проникая в него через рот. Прекрасно, тогда, чтобы не допустить такого общественного бедствия, остается сделать лишь одно – поместить в рот умершего, как только тот испустил свой последний вздох, небольшой крест из воска. Дьявол никогда не осмелится пройти через крест. Так что не будет больше призраков, которые могут появиться перед людьми. И все же, несмотря на эту панацею, призраков по-прежнему можно увидеть на острове Китнос, возможно, не так много, как в старые добрые времена, но они еще есть. Например, Андилаверис, о котором на острове все знали… он доставлял людям больше всего беспокойства. Не принимая в расчет высокое уважение, которым заслуженно пользовались его домашние и родственники, он безжалостно изводил всю деревню. По ночам он выходил из могилы и бродил по улицам Мессарии. Иногда он даже входил в какой-нибудь дом, садился за стол и начинал есть, как голодный великан, и пить, как рыба, а потом, насытившись вином и угощением, он развлекался тем, что бил тарелки и стаканы, стучал кастрюлями и сковородками и при этом ужасно выл, будто взбесившийся оборотень.

Вся деревня пребывала в состоянии дикой паники. Как только наступали сумерки, люди сидели в своих домах за запертыми дверями, и никто не осмеливался высунуть нос на улицу. Женщины, мужья которых были в отъезде, уходили ночевать в дома своих родителей. Дотоле никто и не слыхал о таком злобном духе, как этот Андилаверис. Он имел обыкновение смеяться над всеми и бросал вызов самим святым на небесах. Бывали дни, когда ему взбредало в голову забраться на крышу церкви и с такой высоты поливать мочой проходящих внизу людей, как сам Маннекен-Пис (известная достопримечательность Брюсселя – фигурка-фонтан. – Ред.). Вскоре стало ясно, что необходимо принимать решительные меры, к которым обычно прибегают, чтобы уничтожить призраков-вампиров, разгуливающих по улицам ночью. Андилаверис не довольствовался тем, чтобы тихо лежать в своей могиле. Прекрасно, вскоре он узнает, что с ним собираются сделать. Выбрали пятницу, так как это единственный день недели, когда все эти призраки broukolakes остаются в могилах. Сельский священник, церковный сторож и много других людей пошли на кладбище и вскрыли могилу Андилавериса. Они вынули тело, пребывавшее в глубоком сне, подобно объевшейся змее, положили его в старый мешок, специально взятый с собой для этой цели, и положили этот жуткий груз на спину крепкому мулу. Небольшая процессия направилась в приморскую деревушку Брайокастро. Все поднялись на борт большого парусного судна, которое их ожидало, и повезли свой груз на крошечный островок Даскалейон. Там священник похоронил тело в труднодоступном пустынном месте, но это было нелегко. Андилаверис, который, несомненно, догадывался, что с ним происходит, очнулся от своего еженедельного сна и окатил священника потоками грязи и нечистот. Но в конце концов все возвратились домой, удовлетворенные знанием того, что они освободили свой городок от посещений этого мерзкого призрака, ведь vrykolakas не может переплыть море. Написано, что лишь „дух Божий мог передвигаться над водой“.

В обширной коллекции фольклора, собранной профессором Политесом, встречается немалое количество историй о вампирах в Греции наших дней. Как выше было замечено, по очевидным причинам старый обычай сжигать тела умерших в силу сложившихся обстоятельств был забыт, и хотя и неохотно, но люди стали прибегать к другим средствам. Следует всегда помнить о том, что эксгумация после истечения трехлетнего срока после похорон является установленным ритуалом греческой церкви. Например, на острове Скирос (Северные Спорады) в настоящее время, если тело обнаруживают неразложившимся, его переносят по очереди в сорок церквей, а затем снова помещают в могилу. В некоторых районах Крита, на Китносе и некоторых других островах существует обычай привозить тело к могиле, расположенной на каком-нибудь совершенно пустынном и необитаемом островке. Но эти меры, очевидно, не привлекают людей. В 1890 г. в афинской прессе появилась заметка с сообщением о том, что на острове Андрос (Киклады) было сожжено тело вампира, и, если можно доверять молве, это далеко не последний пример такого происшествия. Греческий ученый, который написал ряд монографий о Кикладах, высказывает свое мнение: „Неграмотный крестьянин на Андросе и по сей день верит, что мертвое тело может воскреснуть и причинить ему вред. И разве эта вера во vrykolakas не распространена по всей Греции?“ На Китносе имена нескольких человек, включая женщину, которые стали vrykolakas, и по сей день вспоминают с ужасом. Есть подозрения, что от их тел избавились традиционным способом. Когда господин Лоусон в 1900 г. посетил остров Скирос, ему рассказали о сравнительно недавних случаях вампиризма. И мне самому, когда я был на этом острове несколькими годами раньше, рассказывали не об одном вампире, похождения которого были пресечены совсем недавно – если они и в самом деле прекратились, в чем многие сомневались. Конечно, я не могу сказать, были ли эти примеры разными историями или одними и теми же.

Господин Джеймс Теодор Бент, который посетил остров Андрос в 1884 г., рассказывает, что всего лишь за несколько месяцев до его приезда на этот остров священником была вскрыта могила предполагаемого vrykolakas. Тело было эксгумировано, разрублено на мелкие кусочки и кремировано. В январе 1895 г. в Мандудионе, остров Эвбея, предположили, что одна женщина стала вампиром и причиной многих смертей в этом краю. Крестьяне решили выкопать тело из могилы и сжечь его, и есть причины полагать, что это было осуществлено. В тех краях я сам слышал устные предания о вампирах в деревне, до которой можно добраться на муле по тропинке, проходящей через великолепный лесной ландшафт. Господин Лоусон пишет: „В 1899 г., когда я был на острове Санторин, мне рассказали, что два или три года назад жители о. Тирасия сожгли vrykolakas, а когда я посетил этот остров, никто не отрицал, что такой случай имел место, но ответственность за него была возложена на жителей Санторина“. Профессор Политес описал подобный случай сожжения вампира в Гурцумизе неподалеку от города Патры. То, что подобные кремации происходят в греческих деревнях и в наши дни, пусть и в условиях секретности, которые год от года соблюдаются все строже, нечего даже и сомневаться.

Господин Лоусон перевел следующий отрывок из истории, произошедшей близ Сфакии на Крите, который был записан игуменом тамошнего монастыря и опубликован в 1888 г.

„Существует поверье, что большинство мертвецов, проживших дурную жизнь или отлученных от церкви каким-нибудь священником (или, что еще хуже, семью священниками), становятся vrykolakas, то есть после того, как душа отделяется от тела, в него входит злой дух, занимает место души и принимает облик умершего человека, превращая его во vrykolakes или человека-демона.

В таком обличье злой дух делает тело местом своего обитания и сохраняет его от разложения. Он перемещается быстро, как молния, куда захочет и по ночам наводит на людей сильный страх и панику. Все дело в том, что он не остается один, а делает каждого, кто умер по его вине, таким же, как и он сам, так что через короткое время у него появляется большая и опасная свита последователей. Обычно vrykolakes усаживается на спящего человека и своим огромным весом вызывает у него мучительное чувство тяжести. Существует большая опасность, что жертва в таком случае может скончаться и также превратиться во vrykolakas, если рядом не окажется никого, кто почувствует страдания человека, ставшего жертвой vrykolakas, и выстрелит из ружья, заставив тем самым кровожадное чудовище скрыться. Ведь, по счастью, оно боится звука выстрела и удаляется, не достигнув своей цели. Немало таких сцен мы видели своими собственными глазами.

Со временем это чудовище становится все более дерзким и кровожадным и способно полностью опустошить целые деревни. По этой причине местные жители стараются как можно скорее уничтожить первого появившегося vrykolakas, прежде чем наступит второй 40-дневный срок его существования, потому что к этому времени он становится безжалостным и непобедимым носителем смерти. С этой целью жители деревни зовут священников, которые утверждают, что знают, как уничтожить это чудовище, для обсуждения вопроса. Эти самозванцы после богослужения идут к могиле, и, если чудовища в ней не находят – ведь оно бродит по окрестностям и донимает людей, – они повелительным тоном призывают его вернуться в свое жилище. Как только чудовище оказывается на месте, оно лишается свободы посредством какой-нибудь молитвы, а затем распадается на куски. После его гибели всех тех, кто превратился из-за него во vrykolakas, где бы они ни находились, постигает та же участь.

Этот глупый предрассудок распространен на всем Крите, а особенно в горных и уединенных уголках острова“.

Хорошо, конечно, говорить о „глупом предрассудке“, и, без сомнения, многие приведенные здесь детали являются преувеличением и в устном пересказе, и в представлении сельских жителей, но, несмотря на все это, предания о вампирах имеют под собой более чем реальную почву. Хорошо написал господин Лоусон: „Образованный“ грек, который презирает предания и традиции простого народа, будет разглагольствовать о них не менее скучно и с ошибками ради того, чтобы его фантазии были записаны». И я не сомневаюсь в том, что этот игумен с Крита казался себе современным, ученым и знающим предмет, утоляя свое тщеславие.

Вампир – это злобное существо, и, хотя следующая поэма озаглавлена Vrykolakas, в ней речь идет не о настоящем вампире. Тем не менее ее можно привести здесь, так как она считается одной из самых лучших новогреческих баллад. Она существует в нескольких версиях, одну из которых выбрал Пасов и использовал в своей поэме Carmina Popularia:

 
У матери были девять храбрых сыновей и одна любимая дочь,
Одна-единственная дочь, которой дорожили и которую баловали.
Двенадцать долгих лет она не знала солнечного света,
Умывалась с наступлением ночи и расчесывала кудри до зари,
И пока звезды были на небе, она заплетала их в изящные косы.
А когда прибыло посольство из далекой страны,
Чтобы отвезти ее, невесту, в чужие края,
Восемь ее братьев были против этого, но Константин одобрил это.
«Нет, отправляй ее туда, мать моя, – сказал он, – в эту чужую страну,
В далекую страну, куда я могу поехать,
И тогда у меня будет удобный дом, где я смогу остановиться».
«Ты рассудителен, сын мой, – сказала она, – но твой совет нехорош.
Что, если нападет на меня болезнь, или приблизится черная смерть,
Или моим жребием станет радость или печаль, кто тогда привезет ее ко мне?»
Он поклялся ей Всевышним и святыми великомучениками,
Что если черная смерть придет к ней, или на нее нападет болезнь,
Или ее жребием станет радость или печаль, он поедет за ней и привезет ее.
И она отправила свою Арету в чужую страну.
Но когда настало время, которое принесло смертельную болезнь,
Которая охватила их всех, и девять братьев умерли,
Тогда мать осталась одна, как камышина на равнине.
У их могил она била себя в грудь и стенала.
Но когда она пришла к могиле Константина, она подняла могильный камень
И сказала: «Поднимайся, мой Константин, мне нужна моя милая дочь.
Разве ты не клялся Всевышним и святыми великомучениками в том,
Что, когда радость или печаль мне выпадут по жребию, ты поедешь и привезешь ее?»
И вот из могилы, в которой он лежал, ее мольбы подняли его.
Он поехал на грозовой туче, и звезды украшали его уздечку.
Его свитой была сияющая луна; и так он поехал за сестрой.
Перед ним вставали горы и исчезали позади,
Пока он не увидел ее там, где она расчесывала свои косы при луне.
И тогда он позвал ее издалека:
«Поедем со мной, поедем, моя Арета! Наша мать зовет тебя».
«Увы, – ответила она, – дорогой брат, в такой час!
Скажи, к радости ли ты зовешь меня? Надеть ли мне украшения?
Или, если повод мрачный, скажи мне. Я не буду менять платье».
«Поедем со мной, поедем, моя Арета! Не мешкай, не надо менять платье».
И когда они проезжали по дороге, свершая свой путь,
Птицы начинали громко петь, и вот что было в их песне:
«Как странно! Дух мертвеца сопровождает очаровательную девушку».
«Послушай, Константин, – сказала она, – что поют птицы:
„Дух мертвеца сопровождает очаровательную девушку“».
«Не слушай их, этих глупых птиц, не слушай их, сестра моя».
Так продолжался их путь, а птицы снова запели:
«О невиданное, достойное жалости зрелище! О, как грустно видеть,
когда духи мертвецов идут рядом с живыми людьми!»
«Не слушай их, бедных птах, – сказал он, – не слушай их, сестра».
«Увы, я страшусь тебя, брат мой! Твоя одежда пахнет ладаном!»
«Это ничего, – ответил он, – вчера вечером мы молились у алтаря,
И священник, проходя мимо, обдал меня клубами ладана».
И снова, когда они проходили мимо, запели другие птицы:
«Всемогущий Боже! Твоя рука творит чудеса,
Она посылает дух мертвеца, чтобы он сопровождал эту красивую девушку».
Она услышала их голоса, и ее сердце упало.
«О, послушай, послушай, Константин, что поют птицы!
Скажи, где твои золотистые волосы и красивые усы?»
«Изнурительная болезнь напала на меня и привела меня к могиле,
Именно тогда я потерял свои золотистые волосы и усы».
Они прибыли домой. И что же? Дверь заперта на засов.
Окна заколочены и затянуты паутиной.
«Открой! – вскричал он. – Милая мама! Смотри, я привел твою дочь!»
«Если ты Харон, не подходи; у меня нет других детей.
Моя несчастная Арета! Она живет далеко в чужой стране».
«Открой, мама! Не мешкай, это говорит Константин!
Разве я не клялся Всевышним и святыми великомучениками в том,
Что, когда тебе выпадет горе или радость, я привезу ее?»
Она встала; и когда она подошла к двери, душа матери отлетела.
 

Глава 5
Россия, Румыния и Болгария

Нет ничего удивительного в том, что в такой печальной и уставшей стране, как Россия, предания о вампирах приобретают еще более мрачную окраску. Мы узнаем о чем-то уродливом, разрушающем кости, грязном, дурно пахнущем, гротескном, и эти подробности лишь усиливают омерзение и ужас.

В России по-прежнему можно обнаружить вполне отчетливые признаки пережитков стародавних обрядов, с помощью которых древние славяне, тогда еще язычники, отмечали похороны своих близких. И об этих обрядах нам посчастливилось получить немало подробной информации. Важные ссылки на различные обычаи, которые сопровождали похороны у славян, можно найти у таких древних авторов, как византийский император Маврикий, который в своем произведении «Стратегикон» (в настоящее время доказано, что автор «Стратегикона» не император Маврикий (582–602), а неизвестный византийский автор (Псевдо-Маврикий) VI – начала VII в. – Ред.) комментирует тот факт, что жены славянских воинов отказывались жить после смерти своих мужей. Византийский (восточноримский) историк Феофилакт Симокатта, который умер в 629 г. н. э., повествует о том, что восточноримский полководец Приск вторгся в земли славян и захватил в плен Мусокиоса, «царя варваров», который был сильно пьян после пира, устроенного после похорон одного из его братьев. Это свидетельствует о буйных пирушках, которые происходили во время этих древних погребальных ритуалов. Этот отрывок был включен Феофаном Исповедником в его «Хронику», которая охватывает период с 284 до 813 г., а оттуда он был скопирован Анастасием Библиотекарем приблизительно в 886 г. В VIII в. святой Бонифаций, замученный 5 июня 755 г., сказал, что среди славян-венедов узы брака считались такими крепкими, что было обычным, если жены убивали себя после смерти своих мужей – обычай, о котором будет рассказано несколько позже. В первой половине Х в. проницательные и наблюдательные арабские путешественники Масуди и Ибн Фадлан (Х в.) представили удивительные рассказы о похоронах у славян, обращая особое внимание на необычные жертвоприношения, которые тогда часто делали. Этот материал был широко использован византийским историком Х в. Львом Диаконом, летопись которого охватывает период от экспедиции на Крит Никифора Фоки во время правления императора Романа II (959 н. э.) до смерти Иоанна I Цимисхия. Епископ Мерзебургский Дитмар в своем знаменитом произведении «Хроникон Дитмара», охватывающем в восьми томах годы правления саксонских императоров Генриха I (Птицелова), трех Оттонов и Генриха II, дает очень много ценной информации об исторических событиях того времени и цивилизации славянских племен на восточном берегу Эльбы. В своих энцикликах святой Оттон, епископ Бамбургский (ок. 1060–1139), осуждает многие языческие обычаи, которые снова начали утверждаться, и среди прочих он накладывает особый запрет на тайные похороны в безлюдных лесах и полях, которые позднее стали считаться если не проклятыми местами, то местами, где живут привидения. «Богемский (Чешский) Геродот» Козьма Пражский (р. ок. 1045 – ум. 1125), «Богемская летопись» которого начинается с древнейших времен и доходит до 1125 г., предоставляет весьма обширную информацию по этому предмету. Его труд особенно ценен тем, что он как историк правдив и честен, разграничивает то, что является несомненным фактом, и то, что основывается на преданиях, и обычно указывает источники своей информации. Более четырех веков спустя латинское стихотворение «Роксолана», написанное Клоновичем (Краков, 1584), дает нам яркую картину похорон у русинов (украинцы, жившие в Польше или Австро-Венгрии. – Пер.) в XVI в. Еще более известен рассказ, который содержится в письме Мелетия (или Менетия), написанном в 1551 г., De Sacrificiis et ydolatria ueterum Borussorum, и был подробно воспроизведен Ласицием в его труде De Diis Samogitarum. Краткий пересказ всего ценного и подходящего, что есть у этих авторов, можно найти в научном, хотя и несколько старомодном, трактате Котляревского «О погребальных обычаях языческих славян» (М., 1868).

Многие ученые спорили на тему, хоронили ли древние славяне своих мертвецов или сжигали их на погребальных кострах. Некоторые авторы утверждают первое, другие так же твердо придерживаются второго. К тому же существовало предположение, что те славяне, которые вели кочевой образ жизни, сжигали своих покойников, но, когда они стали вести оседлый образ жизни в селах и деревнях, появился обычай хоронить их. (Первоначально все индоевропейские племена были преимущественно «пастушескими» (по определению академика Б.А. Рыбакова), но постепенно, заняв огромные территории, становились оседлыми, причем славяне гораздо раньше своих диковатых родственников германцев. – Ред.) Существует мнение, что у этих язычников были две религиозные секты, каждая из которых избавлялась от покойников своим способом. Более того, немало авторов полагают, что богатых славян после смерти сжигали, а бедных просто хоронили. Позже стали утверждать, что, пока славяне были язычниками, они сжигали своих мертвецов, но после принятия ими христианства они забыли этот обычай. Дав обзор множества точек зрения, Котляревский делает вывод о том, что на самом деле не существовало установленного правила и некоторые славяне хоронили покойников, а другие сначала кремировали тела, а затем, действуя в соответствии с древней семейной традицией, хоронили прах. Было подчеркнуто, что во время раскопок обычно находят следы обоих обычаев в одной могиле: рядом с останками тела, которое было похоронено без кремации, лежит прах того, кто был сожжен.

Можно отметить, что ни в одном славянском языке не существует древнего слова, которое обозначало бы «кладбище», и, видимо, кладбищ не было, так как исследования показали, что почти всегда могилы располагались поодиночке или в группе могил членов семьи. Иногда в качестве могил покойникам выбирали горы, а особенно пещеры в горах. У племен, которые жили по берегам Балтийского моря, излюбленным местом захоронений были пустоши и чаща леса. Точно так же, как и у многих других диких народов, когда труп сжигали или хоронили (сходные обычаи были и у других родственных индоевропейских народов, например греков, римлян, индусов. – Ред.), такая же участь постигала и различные предметы. Погибали воины, и обычно при их похоронах убивали их любимого коня; их оружие, доспехи, украшения и даже домашняя утварь – все это уничтожалось, чтобы служить им в потустороннем мире. Но самыми важными компаньонами умерших были люди, которые либо убивали сами себя, либо их убивали на похоронах вождя. Арабские путешественники рассказывают, что в некоторых случаях существовал обычай, согласно которому жена умершего должна была быть удавлена, чтобы ее тело можно было кремировать с телом ее господина. В других районах было принято хоронить жен умерших заживо. На этот ритуал есть ссылки в песнях и обычаях народов, и это объясняет так называемые «браки» между живыми и мертвыми. Среди таких песен есть моравские плачи, в которых о мертвых говорится, что они поднимаются из своих могил и уносят с собой своих жен или невест. В одной былине умершего человека по имени Поток хоронят вместе с его живой женой. В 1872 г. Ральстон пишет: «Брак и смерть часто странным образом объединялись, по крайней мере у некоторых древних славян. Крепко убежденные в том, что людям, соединенным в этой жизни брачными узами, суждено жить вместе и в мире ином, они так искренне горевали о судьбе человека, умершего неженатым, что, прежде чем предать тело земле, они обычно находили ему партнера для вечной жизни». Тот факт, что, если мужчина у некоторых славянских народов умирал холостяком, после его смерти ему назначалась жена, основывается на авторитетных заявлениях нескольких очевидцев. А в измененном виде такая практика сохранилась в некоторых местах и по сей день. В Малороссии, например, умершую девушку одевают в свадебный наряд, а ее друзья приходят на ее похороны, как на свадьбу. Похожий обычай соблюдается в случае смерти молодого человека. В Подолии (Западная Украина) тоже похороны незамужней девушки устраивают как свадьбу: в женихи выбирают юношу, который сопровождает ее до могилы; при этом свадебный платок обвязан вокруг его рукава. С этого момента ее семья считает его своим родственником, а в глазах всех остальных членов общины он вдовец. В некоторых уголках Сербии, когда умирает молодой человек, девушка, одетая как невеста, следует за ним до могилы, неся два венца; один из них бросают на тело, а другой она хранит, по крайней мере некоторое время.

Ибн Фадлан рассказывает, что некоторые купцы-русы, с которыми он познакомился в Волжской Болгарии, громко обвиняли своего арабского друга в том, что он принадлежит к народу, который хоронит своих покойников, чтобы они гнили и становились пищей для червей, и в таком случае невозможно сказать, что случится с умершими, в то время как у них принято сразу же кремировать умерших, так что усопшие без задержки попадают в рай. Кажется неясным, что это были за «русские», и Расмуссен, переводчик этого повествования на датский язык, энергично отрицает, что они были скандинавами, но большинство авторов согласны с тем, что, вероятно, это были варяжские купцы.

Можно заметить, что язычники-славяне ставили на могильном кургане небольшую хижину или шатер, где душа могла бы найти покой и убежище, когда придет посетить тело, в котором она когда-то обитала, и сюда же приходили родственники умершего, когда хотели оплакать его останки. Полвека назад в России еще можно было встретить следы этого обычая. Несмотря на строжайший церковный запрет, белорусы ставили над могилами нечто вроде сруба. В некоторых районах их называли «голубец». Это слово больше подходит для обозначения креста под крышей, который обычно ставят на кладбище. Как можно себе представить, существовало поверье, что эти небольшие жилища, запрещенные церковью, населяли страшные призраки, и они часто служили потайным убежищем для оборотней и вампиров.

Язычники-славяне также поддерживали традицию хоронить в одной могиле как можно больше поколений членов одной семьи; и чем больше обитателей занимало могилу, тем больше уважения было семье, так как она находилась под защитой столь большого количества «отцов», чьим жилищем она стала. Может показаться, что какие-то штрихи этого обычая существуют в современной Болгарии, где, как говорят, если ни один родственник не умирает на протяжении трех лет, семейную могилу вскрывают и хоронят в ней любого незнакомого человека, который умер по соседству. Это, без сомнения, происходит из старого поверья, что могиле нужна жертва.

Даже в настоящее время продолжают существовать обряды, которые явно уходят корнями в эти представления, и связь между мертвыми и живыми следует разрушить из страха того, что умершие могут еще возвратиться, чтобы потребовать к себе кого-то из тех, кто остался на земле. Так, в некоторых уголках России постель, на которой лежал умирающий человек, или, по крайней мере, матрас должны быть уничтожены. В современной Англии тот же самый обычай еще не полностью исчез, так как в некоторых графствах считается несчастьем, если кто-то из членов семьи или домочадцев или родственник ляжет спать на кровать, на которой кто-то умер, так что от этого предмета мебели стараются поскорее избавиться. Считается, что это касается только тех, кто каким-то образом был близок умершему или жил с ним в одном доме. В России дом, откуда недавно отправлялась на кладбище похоронная процессия, или, по крайней мере, его главную комнату усыпают зерном. В Англии в некоторых домах в течение семи дней после похорон держат запертой комнату, в которой лежал покойник. Причина этого уже совершенно неизвестна, но первоначальная идея, видимо, состояла в том, чтобы не позволить духу возвратиться в эту комнату. Я слышал, что дверь запирают, чтобы призрак не выбрался из комнаты, что, видимо, указывает на давнее поверье: через семь дней сила призрака ослабевает и исчезает.

У жителей Чехии раньше существовал обычай, согласно которому никто из людей, возвращающихся с похорон, не должен был оглядываться назад, и хорошей приметой считалось бросать через плечо палки и камни. Это явно делали для того, чтобы удержать подальше от себя умершего и не дать ему пойти по их следам. Существовала и еще более замысловатая предосторожность: присутствовавшие на похоронах люди должны были надевать маски и вести себя необычно по дороге с кладбища. На самом деле это делалось для того, чтобы замаскироваться так, чтобы покойник не узнал их и не смог последовать за ними домой. Во многих странах считается недопустимым, чтобы тело выносили из дома вперед головой, так как тогда покойник увидит дверь и непременно найдет дорогу назад. Эта причина явно приписывается этому обычаю, существующему в очень отдаленных друг от друга уголках света: в различных землях Германии и среди индейцев Чили. Не так давно на севере Англии было принято нести тело на кладбище необычными, окольными путями, и, хотя причина этого уже совершенно забыта, без сомнения, это делали для того, чтобы умерший не нашел пути домой. Более чем вероятно, что давний обычай хоронить ночью, который существовал – если называть лишь некоторые страны – в Древнем Риме, Шотландии, Германии, на Гавайях и у народа малинке (народ, живущий в Гвинее, Кот-д’Ивуаре, Мали, Сенегале, Гамбии и Гвинее-Бисау. – Пер.), изначально был призван скрыть от покойника дорогу к могиле. Также считалось, что призрак не может пройти сквозь огонь, и поэтому южных славян, возвращавшихся с похорон, встречает старуха, которая несет жаровню с тлеющими углями. В некоторых регионах принято брать щипцами тлеющие угли из очага и бросать их назад через плечо. У русинов этот обычай настолько потерял свое значение, что они просто пристально смотрят на домашнюю печь и касаются ее руками. В других регионах было распространено представление о том, что дух умершего не может пересечь водный поток, и лужицкие венды (сербы) не забывают лить воду перед домом после возвращения с похорон. Несомненно, с этим связана какая-то вера в очищение, и необходимость какого-то символического очищения особенно заметна у сербов. (Сербы Балканского полуострова пришли сюда в конце VI в. с севера (где до сих пор живут остатки их ближайших родственников, лужичан (лужицких сербов). Балканский полуостров тогда (как и многие другие регионы) почти обезлюдел после так называемой Юстиниановой чумы, в течение 50 лет убившей более 100 миллионов жителей Средиземноморья и прилегающих регионов, где население стало иногда совершенно другим. – Ред.) У них ни лопату, которой копали могилу, ни телегу, на которой везли гроб, нельзя поставить во дворе крестьянского хозяйства. Даже лошадей, которые были запряжены в похоронные дроги, следует отпустить пастись на пастбище, и так на протяжении трех дней после похорон любой инструмент или принадлежность похорон следует оставлять за пределами двора, иначе они могут принести в дом смерть.

Из вышесказанного явствует – а можно добавить еще очень много подробностей, – что в России, как и в других упомянутых странах, люди испытывают явный страх перед возвращением мертвых. Способность мертвых навлекать беду на живых не просто ограничена страхом перед их призраками, а затрагивает более глубинные струны. Мертвецы могут вернуться в своих телах в виде злобных чудовищ, желающих унести с собой живых в царство теней, где они уже побывали. Отсюда и все эти замысловатые церемонии и полуязыческие обряды для предотвращения таких появлений. Этот ужас перед умершими – мрачная и ужасная вещь, которая контрастирует с тихими мыслями об ушедших в мир иной людях, молитвами и заупокойной службой, которые утешают святые души, как учит и предписывает католическая церковь. (Католическому автору надо было бы отправиться на русское кладбище на Пасху. Он бы все понял. – Ред.)

Фигура вампира логически развилась из таких темных предрассудков. И хотя заявление Гертца на самом деле далеко от истины, легко понять, почему он написал: «Вера в вампиров является специфически славянской формой широко распространенной веры в призраки». Что касается русских вампиров, У.Р.С. Ральстон замечает: