Текст книги "Демон, которого ты знаешь"

Кезия так оживилась, что я решила: будет лучше, если позволю ей продолжать. Поэтому я, не перебивая, стала подбадривать ее кивками и улыбками. Я ожидала перехода к описанию того, что, как мне казалось, было следующей главой ее жизни, то есть рассказа о том, как мать вернулась на остров, когда Кезии было десять лет, чтобы забрать дочку с собой в Соединенное Королевство и жить там. В повествовании ни разу не был упомянут отец, и я не стала давить на пациентку, надеясь, что информация о нем в какой-то момент всплывет сама. Когда Кезия дошла до приезда в Лондон, она умолкла, словно говорить было больше не о чем. Лицо у нее словно погасло.

– После Ямайки вам все здесь показалось серым? – подсказала я.

Кезия взглядом показала на залитое дождем стекло и на серое небо за ним, словно говоря: «А вы как думаете?» Ей еще никогда не приходилось видеть, чтобы вокруг было так мокро и холодно, как в первую зиму в Лондоне.

– Это словно была другая планета! – воскликнула она.

Мы обе рассмеялись той горячности, с какой это было сказано. Затем Кезия стала рассказывать о школе, о том, как тяжело ей давалась учеба, и еще о том, как она все же мечтала выучиться на медсестру, когда вырастет. Члены ее семьи ходили в церковь, расположенную неподалеку от того места, где они жили. Там ее мать познакомилась с каким-то парнем, который в итоге стал ее приятелем. Таких приятелей, по словам Кезии, у матери было много. Из ее рассказа я поняла, что постоянного мужчины у матери не было – один неприятный тип сменял другого. Некоторые жестоко обращались с матерью Кезии, с ней самой и другими детьми. Несколько раз в ситуацию вмешивались социальные службы, но до того чтобы забрать детей из неблагополучной семьи, дело не дошло.

Когда Кезии было восемнадцать, она узнала, что умерла ее любимая бабушка. Когда она заговорила об этом, голос у нее прервался – я буквально ощутила глубину горя, которое она испытала и, похоже, продолжала испытывать в связи с этой смертью. На меня словно пахнуло холодом. Сделав над собой усилие, Кезия продолжила:

– А потом я заболела. Меня отправили в больницу к врачам и медсестрам, они давали мне лекарства, но я их ненавидела. Я стала ужасно толстой. Мне хотелось, чтобы меня выпустили на волю, хотелось пойти учиться в колледж. Я обещала бабушке, что буду учиться в колледже.

Голос у Кезии снова дрогнул от нахлынувших горя и отчаяния. Я только и смогла сказать, что все это, наверное, было тяжело. И еще подумала – правда, не сказав этого вслух, – что молодой девушке справиться с такой ситуацией было крайне трудно. В ее возрасте большинство сверстников и сверстниц предаются мечтам о том, чем они могут заняться в жизни и как ее построить. Она же потеряла не только любимую бабушку, но и связь с реальностью.

Именно в этот момент я вдруг почувствовала, что хочу спать. Такого во время сеансов со мной обычно не случается, но, решила я, возможно, все дело в тембре голоса Кезии и в некоторой монотонности ее повествования. Я постаралась сосредоточиться, надеясь, что пациентка не заметила моего состояния, и подавила зевок. Время сеанса подходило к концу, и мне хотелось обсудить с моей собеседницей, как мы будем работать дальше. Я сообщила Кезии, что если она хочет, мы можем встретиться с ней на следующей неделе. Она согласилась и прямо спросила, будем ли мы в следующий раз говорить о «ее преступлении». Я заверила ее, что когда-нибудь мы до этого дойдем, но прежде мне хотелось бы побольше узнать о ее жизни до этого момента. Мы, пояснила я, можем вместе решить, когда она будет готова рассказать о том, за что была осуждена, и пообещала, что не стану затевать беседу об этом происшествии неожиданно для нее. Кезия несколько раз озабоченно провела ладонями по бедрам и встала – мы с ней словно заключили сделку.

– Мне просто хочется побыстрее покончить с этим и двигаться дальше.

– Понимаю, Кезия, правда понимаю.

Готовясь к нашей следующей встрече, я встретилась с Жан-Полем и поинтересовалась, не может ли он припомнить как можно больше подробностей по поводу того, что именно такого сказала Кезия, из чего он сделал вывод о ее влюбленности в Марка, мужчину, которого она убила. Не мог бы он вспомнить дословно, что именно было сказано? Жан-Полю было нелегко сформулировать ответ на мой вопрос – по его словам, влюбленность Кезии была скорее его догадкой, ощущением, возникшим после некоторых произнесенных ею фраз. Например, она как-то сказала ему, что какая-то песня о любви всегда напоминала ей о Марке. Затем Жан-Поль снова заговорил о своем беспокойстве по поводу того, что нежные чувства могли возникнуть у Кезии и по отношению к нему. Он еще раз рассказал о том, что как-то раз Кезия сильно разозлилась, увидев, как он разговаривает с другой пациенткой.

Позже я обсудила со своим супервайзером вопрос о том, насколько серьезным мотивом для убийства может быть ревность. Это чувство свойственно всем нам; многим знакома смесь эмоций – гнева, страха, горя, – которые она способна вызывать. Однако лишь очень немногие способны на убийство из ревности, более того – у подавляющего большинства не возникает даже мысли об этом. Тем не менее ревность издавна считается одним из наиболее распространенных мотивов для убийства в сюжетах трагических историй – как реальных, так и вымышленных. Так что можно сказать, что тревога и опасения Жан-Поля базировались на неких стандартных подходах. Моя же работа состояла в том, чтобы выяснить, насколько подобные опасения являются обоснованными в отношении Кезии.

Помнится, еще во время обучения я как-то принимала участие в обсуждении похожего случая группой экспертов в области психиатрии. Все они были мужчинами, что для того времени было вполне естественно. Кто-то из участников упомянул о «синдроме Отелло»[29]29
  Enoch, M. D. and Trethowan, W. H. (1979) ‘The Othello Syndrome’, in Enoch, M. D. and Trethowan, W. H. (Eds), Uncommon Psychiatric Syndromes (Bristol: John Wright & Sons Ltd).


[Закрыть] и о «нездоровой ревности» как о вполне серьезном основании для насильственных действий с точки зрения пациента-мужчины, о котором шла речь. В «Отелло» Шекспир демонстрирует, как хорошим, порядочным мужчиной может завладеть «чудовище с зелеными глазами»[30]30
  Перевод П. Вейнберга.


[Закрыть] – ревность, которая вполне способна толкнуть его на совершение насильственных действий с трагическими последствиями. Я позволила себе вслух усомниться в том, что именно ревностью объясняется совершенное пациентом убийство жены, учитывая, что многие другие мужчины, обуреваемые тем же чувством, ничего подобного не делают. К моему удивлению, один из старших по возрасту участников дискуссии раздраженно бросил:

– Только женщина может отрицать воздействие ревности на мужчину.

Это замечание заставило меня замолчать, но позднее я написала тому, кто его высказал, пытаясь объяснить, что мое возражение основывалось на аргументах из области психологии и юриспруденции и мой пол тут ни при чем. Я до сих пор считаю, что была права, но при этом допускаю, что, возможно, не могу в полной мере постичь психологию мужчин, поскольку сама мужчиной не являюсь.

Мужчины почти всегда оправдывают поступок Отелло – правда, именно мужчины и совершают большинство убийств. Среди незначительной доли заключенных тюрем Соединенного Королевства, которые принадлежат к женскому полу (она составляет примерно 5 процентов, хотя в последнее время понемногу растет), подавляющее большинство отбывает короткие сроки и осуждены за преступления, не связанные с насилием. Только 5 процентов всех убийств в Великобритании совершаются женщинами. Как показывают глобальные исследования, регулярно проводимые ООН и другими международными организациями, такая же цифра характерна и для других стран [31]31
  См. United Nations, Global Study on Homicide 2013 – Trends, Context, Data. https://www.unodc.org/documents/gsh/pdfs/2014_ GLOBAL_HOMICIDE_BOOK_web.pdf.


[Закрыть]. По поводу причин того, что по этому показателю существует такая большая разница между представителями мужского и женского пола, консенсуса нет, но, вероятно, здесь играют роль многие факторы. Не исключено, что вероятность насильственных действий определяется наличием мужской Y-хромосомы, но эта концепция не объясняет, почему большинство людей с Y-хромосомами никогда насилия не совершают. Некоторые ученые-теоретики говорили (и, на мой взгляд, их точка зрения выглядит более убедительно), что гендерная модель поведения мужчины предполагает более низкий порог, перешагнув который человек прибегает к насилию, и что достаточно высокий уровень агрессивности – это нечто «нормальное» для так называемых настоящих мужчин. Аналогичные аргументы приводились при обсуждении поведения женщин: дескать, женщины реже идут на убийство, потому что подобное преступление несколько неестественно с точки зрения женских понятийных стереотипов и существующих социальных норм. Предполагается также, что материнская функция женщины, подразумевающая в качестве важнейшего приоритета заботу о ребенке, является в женском сознании своеобразным «предохранителем» против насилия и делает представительниц прекрасного пола более просоциальными. Упомянутый термин подразумевает, что для женского поведения более характерно позитивное поведение, то есть женщины больше склонны помогать другим людям, проявлять к ним участие и утешать их.

В тех случаях, когда женщины совершают убийства, объяснить это психическим заболеванием проще всего в обществе, в котором существует противоречивое отношение к женскому насилию и которое склонно одновременно как осуждать его, так и искать ему оправдания, – чего не происходит в случаях, когда речь идет о насилии мужском. Я с удивлением поняла, что психиатры, которые осматривали Кезию после ее ареста, по всей видимости сфокусировали внимание на очевидных симптомах психического заболевания. При этом они очень мало внимания уделили психологическому состоянию молодой женщины, приехавшей в Великобританию из другой страны, причем с совершенно иной культурой. Вполне возможно, впрочем, что они сконцентрировались именно на ее психическом нездоровье по той причине, что Кезия и раньше проявляла некоторую склонность к насилию. Я, в частности, выяснила, что в девятнадцатилетнем возрасте она, придя в состояние психоза, напала на свою мать и в результате была экстренно госпитализирована в местное лечебное учреждение для душевнобольных. Физически мать не пострадала, но была напугана и, когда Кезию выписали, заявила медикам, что не хочет, чтобы дочь вернулась домой и продолжала жить под одной крышей с другими членами семьи. В итоге Кезию отправили на реабилитацию в медицинское учреждение, где работал Марк. Мне хотелось выяснить побольше обо всей этой истории, но я понимала, что сначала предстоит проделать некую черновую работу.

В течение следующих шести месяцев мы с Кезией регулярно встречались и беседовали. Постепенно наши разговоры стали более свободными. Они перестали строиться по схеме, в соответствии с которой я задавала вопросы, а Кезия на них отвечала. Я частенько предоставляла пациентке возможность самой начинать общение, причем с той темы, которая казалась ей важной в тот или иной конкретный момент. В основном мы говорили о ее прошлом – друзьях и увлечениях в то время, когда она была ребенком и подростком и жила на Ямайке, а также о взаимоотношениях с другими членами семьи, в которых случались как легкие и приятные, так и тяжелые периоды. Кезия не раз говорила мне, что прежде никто никогда не интересовался этой стороной ее жизни. Мне никогда не бывало скучно во время наших бесед, но я заметила, что неожиданный и весьма странный приступ сонливости, который я ощутила как-то раз во время разговора с Кезией, временами повторялся. По этой причине мне постоянно приходилось жестко контролировать себя и быть готовой подавить зевок или незаметно себя ущипнуть. Со временем я уловила, что это случалось всякий раз, когда Кезия начинала говорить о своем горе и переживаемом ею чувстве потери, а также повторяла излюбленную литанию о том, что «все хорошее в ее жизни осталось позади» и как ей в очередной раз пришлось «собраться с силами и жить дальше». В такие моменты я словно загипнотизированная всегда ощущала сильнейшую усталость. У меня возникало чувство, что я просто валюсь с ног. Усилием воли я подавляла это состояние и старалась как могла скрыть его от Кезии, отмечая про себя, что следует обсудить эту ситуацию с супервайзером.

Как-то раз меня пригласили на очередное обсуждение случая Кезии. Коллеги хотели получить последнюю информацию, а возможно, и ответы на некоторые вопросы. Однако могла ли я сказать, что эти ответы у меня уже есть? Прежде чем принять приглашение, я решила обсудить с Кезией вопрос о том, что случилось с Марком. Во время нашего следующего сеанса я напомнила пациентке, что, как нам обеим известно, дискуссию, которая свела нас с ней, начал не кто иной, как Жан-Поль, и что именно он предложил новое объяснение ее преступления. Я также напомнила Кезии о нашей первой встрече и поинтересовалась, можем ли мы вернуться к обсуждению вопроса о связи между ее психическим заболеванием и совершенным преступлением.

– Я думаю, раньше вам было трудно говорить об этом, не так ли? Что ж, может, мы побеседуем об этом сейчас?

Пациентка согласилась и спросила:

– С какого места начинать?

Я предложила Кезии начать с рассказа о том, где она впервые встретила Марка. Когда она заговорила, я убедилась, что ее слова совпадают с тем, что я уже узнала раньше из рапортов и других официальных документов, а также показаний свидетелей. Так что события, о которых шла речь, стали складываться в моем сознании в логичную и целостную картину.

Когда после нападения на мать Кезии не разрешили вернуться домой, а оставили ее в местной больнице, ей пришлось провести там очень плохой и тяжелый для нее год, пока медики искали другое место, куда ее можно было бы перевести. Наконец в какой-то момент стало известно, что в одном из интернатов освободилась койка. Марк навестил Кезию в больничной палате. Это произошло за несколько недель до ее перевода. Он представился и объяснил, что будет ее куратором. У него тоже имелись афрокарибские корни – отец Марка был родом с Ямайки. Ответив на вопросы Кезии, Марк рассказал ей о жизни в интернате, и ему удалось создать у нее впечатление, что ее там ждут и что там ей будет хорошо. В день выписки из больницы он помог ей собрать вещи и отвез Кезию в ее новый дом. У них с Марком с самого начала сложились хорошие отношения. Он был весьма набожным человеком и часто говорил с ней о Всевышнем, о том, что Бог милостив и способен прощать. Для Кезии это было нечто новое и непривычное, но слушать Марка ей было приятно.

– Благодаря ему я почувствовала себя на новом месте так, словно оказалась дома, – сказала Кезия, и я подумала, что эти слова могут оказаться очень важными.

В психотерапии слова, в том числе случайные оговорки, имеют большое значение, какими бы обычными и даже банальными они ни казались на первый взгляд. Каждый человек иногда случайно говорит не то, что он хотел сказать. Есть даже такая старая шутка: «Оговорка по Фрейду – это когда человек о чем-то говорит, а имеет в виду свою мать». Помнится, у меня тогда мелькнула мысль, что Кезия сказала именно то, что имела в виду. В этих словах, скорее всего, было зашифровано, что именно значит для нее слово «дом». Марк для нее мог ассоциироваться с чем угодно – и с ее родной Ямайкой, и с мечтами об отце, и с абстрактными представлениями о любви и безопасности.

Было очень трудно выяснить, что впоследствии произошло между Кезией и Марком и что изменилось за те несколько недель, которые женщина прожила в интернате. Кезия не рассказала мне почти ничего нового. Когда она покинула больницу в сопровождении Марка, с ней все было в порядке, хотя она еще продолжала болезненно переживать то, что мать фактически от нее отказалась, не позволив жить вместе с остальными членами семьи. Кезия устроилась в отведенной ей комнате и активно включилась в жизнь интерната. Она сообщила мне, что каждый день послушно принимала назначенные лекарства, хотя вскоре после ареста некоторые утверждали, что, возможно, это было не так. Узнав об этом, я, помнится, тихонько вздохнула – я всегда так реагирую, когда люди высказывают стереотипные мнения по поводу пациентов, прекративших принимать лекарства. Как будто этим можно объяснить все на свете! Как-то раз, роясь на свой страх и риск в больничных архивах в поисках дополнительных материалов, касающихся Кезии, я наткнулась на несколько фотокопий полицейских протоколов. В них, в частности, рукой Марка было написано, что Кезия принимала все прописанные медиками препараты. Меня почему-то очень тронули и взволновали строки, в которых он крупным, четким, очень мужским почерком отмечал, что накануне выходных, перед тем как он сменился, закончив работу, «состояние Кезии было стабильным, но немного угнетенным».

В конце предыдущего сеанса мы с Кезией говорили о том, что люди перед тем, как завершить общение и расстаться, обычно не говорят «до свидания» – «включая вас, доктор Гвен», заметила моя пациентка.

– Люди обыкновенно говорят «пока», «до скорого», «увидимся» или «ну, давай», но практически никогда не произносят полностью выражение «до свидания». А вы знаете, что это означает «да пребудет с вами Господь»?[32]32
  Английское слово «goodbye» действительно напоминает видоизмененное «Godby», что буквально можно перевести как «Бог рядом». – Примеч. пер.


[Закрыть]

Я мысленно отметила для себя эту часть разговора, поскольку речь шла о детали, которая, видимо, имела для пациентки большое значение. Во время следующей встречи я решила напомнить ей о ее словах, когда мы в нашей беседе стали понемногу приближаться к обсуждению совершенного ею преступления. Она сказала, что виделась с Марком в пятницу днем, то есть за три дня до убийства, которое произошло в понедельник.

– Это был последний раз, когда вы с ним разговаривали перед тем, как вы убили его?

Услышав мой вопрос, Кезия поморщилась, но я была уверена, что к этому времени она знала, что у меня нет желания причинить ей душевную боль. В то время мне уже было хорошо известно, что в определенные моменты, если говорить прямо, без обиняков, это может помочь людям честно рассказать о совершенных ими преступлениях, – тем самым я как бы даю им понять, что готова их выслушать. Я вспомнила теорию, авторы которой сравнивали совокупность рисков совершения актов насилия с велосипедным замком, – мне было любопытно узнать, какой была последняя «цифра» на лицевой стороне этого замка, завершившая роковую комбинацию в тот день, когда Кезия убила Марка. Была ли это какая-то мелкая деталь, которая почему-то привлекла ее внимание во время их последнего прощания? Породить дальнейшую цепь событий, закончившихся трагедией, мог любой, даже самый крохотный и неприметный «рычажок».

Кезия сидела совершенно неподвижно, плотно сжав губы, – вероятно, собиралась с духом. Я вдруг обратила внимание на то, что с того момента, как мы с ней начали наши сеансы психотерапии, ее внешность существенно изменилась. Теперь на ней был чистый спортивный костюм, волосы тщательно расчесаны и туго заплетены в косы, аккуратно уложенные на голове. Я сказала, что хорошо понимаю, насколько трудно ей говорить о смерти Марка, но если она облечет случившееся в слова, это может помочь ей самой разобраться в том, что произошло.

– Не думаю, что мне хочется продолжать в этом разбираться, – едва слышно произнесла она. – Знаю – это случилось потому, что я плохой человек.

Прежде Кезия никогда не употребляла такое словосочетание, и я повторила его вслух, полагая, что это важно:

– Плохой человек?

На протяжении долгого времени Кезия, казалось, принимала официальную версию, согласно которой она совершила преступление по причине болезни. Мысль о том, что в случившемся виновата она сама, а не болезнь, по-видимому, была совершенно новой для Кезии.

Поскольку она замолчала, явно не желая продолжать, я вернулась к своему изначальному вопросу и поинтересовалась, сказал ли ей Марк «до свидания» во время их последней встречи, то есть использовал ли он именно это выражение?

– Нет! – воскликнула Кезия. – Он сказал «пока». Просто «пока». Он повторил это слово два раза.

Затем Кезия поведала мне, что это дважды повторенное слово и тон, каким Марк его произнес, почему-то вызвало у нее отчаянный страх. Ей вдруг показалось, что в такой форме прощания таился какой-то скрытый смысл. Почему-то она решила, что в ней зашифрован намек на то, что жить ей осталось совсем недолго. Марк как бы передал ей закодированное сообщение о том, что демон, властвующий над ним, намерен ее убить, причем очень скоро. Когда Кезия рассказывала об ужасе, который охватил ее в тот момент, лицо у нее потемнело.

– Все выходные я оставалась в своей комнате, без конца повторяя его слова. Пока. Пока. Я ходила по комнате взад и вперед и чуть не протоптала на ковре тропинку. Я не могла спать. Мне казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. В тот момент, когда Марк снова появился в интернате, я все еще находилась в этом мире, но только «пока». Я знала, что скоро умру.

Кезия лихорадочно раздумывала, что же делать. И вдруг ей пришла в голову мысль убить Марка.

– Я подумала, это будет правильно, – сказала она. – Мне казалось, у меня нет другого выхода.

Я ждала, что пациентка продолжит, но, поскольку она молчала, решила, что будет лучше немного ее подтолкнуть, дав ей что-то вроде подсказки.

– А вы не могли кому-нибудь обо всем рассказать?

Как только я произнесла вопрос вслух, он показался мне глупым. Кезия отрицательно покачала головой и заплакала, но вскоре взяла себя в руки и принялась вытирать слезы руками. Она была готова и стала описывать тот день, когда совершила убийство.

– Наступило утро понедельника. Хлопнула дверь, и я услышала внизу голос Марка. Войдя с улицы в здание, он позвал меня. Я выскочила из комнаты на лестничную площадку. Он в это время зашел на кухню, и я знала: он сделал это, чтобы взять нож. Значит, решила я, как только я тоже окажусь на кухне, он станет тыкать в меня лезвием ножа, пока я не умру. Нужно было куда-то бежать. Я сняла обувь, чтобы он не услышал моих шагов на лестнице. Мне хорошо была видна входная дверь интерната, она находилась всего в нескольких футах от меня. Солнечные лучи, проникая сквозь оконные стекла, ложились розовыми, зелеными и желтыми световыми квадратами на пол. Я решила, что выскочу в парадную дверь, спущусь по ступенькам крыльца и брошусь бежать по улице прочь от угрожавшей мне опасности. Я полагала, что на улице Марк не посмеет меня убивать. Марк снова окликнул меня и спросил, не хочу ли я выпить чашку чаю. Я поняла, что мне придется встретиться с ним лицом к лицу. Я не смогла бы убежать от демона в человеческом обличье. Единственным спасением было застать его врасплох. Поэтому я вошла на кухню и бросилась к нему, схватив со стойки нож, потом еще один. Я стала наносить демону удары по глазам и по горлу, а потом воткнула клинок в его полное злобы сердце.

Тут Кезия замолчала. Она тяжело дышала, словно только что в быстром темпе пробежала добрую милю. Откинувшись на спинку стула, она закрыла ладонями лицо. Я позволила ей оставаться в этой позе столько времени, сколько она сочтет необходимым.

Самым трагичным в этой истории для меня было то, что дикие, чудовищные иллюзии и обычные фразы, воспринимаемые как некие закодированные послания, могут вызывать такие естественные человеческие реакции, как страх и гиперболизированное мышление. Я уверена, что у любого человека случались в жизни моменты, когда он под воздействием испуга придумывал какие-то неправдоподобные истории, касающиеся кого-то из близких людей. Скажем, чьей-то подруге или другу приходит сообщение с незнакомого номера – и тут же делается вывод о том, что у нее или у него есть связь с кем-то еще. Или когда ребенок не возвращается домой в обычное время – и его родители тут же начинают переживать, опасаясь, что на него кто-то напал или что его похитили. Подобные, свойственные даже нормальным людям страхи, наложившись на психоз Кезии, привели к страшным последствиям. Это была катастрофа в полном смысле слова – внезапная резкая перемена, когда все словно становится с ног на голову, и ужасающая развязка.

Из показаний свидетелей, выступавших на суде, я знала, что было дальше, – я прочла даже протоколы заявлений полицейских, которые описали все весьма подробно и, надо признать, довольно ярко. Морозным зимним утром понедельника в интернат были вызваны полиция и «Скорая помощь». Оцепеневшие от ужаса постояльцы и обслуживающий персонал, несмотря на холод, толпились на небольшом пятачке на улице, решив, что лучше уж мерзнуть, чем созерцать страшное зрелище внутри здания. Полицейские вошли в дом спокойно, без всяких предосторожностей, стараясь не наступать на окровавленные отпечатки обуви тех, кто бежал из здания, чтобы не видеть кошмарной картины места преступления. Какая-то молодая женщина выглядывала из-за двери одной из спален, расположенных вдоль коридора. На ее пластиковом бейджике было написано, что она является сотрудником интерната. Она указала рукой в сторону кухни со словами:

– Это там.

За спиной сотрудницы показались еще три бледных лица – двух пожилых женщин и мужчины средних лет. Это были постояльцы интерната, которых она вроде бы старалась защитить и успокоить.

– Там везде кровь! – прохрипел мужчина.

Двойные двери, ведущие в кухню, были распахнуты. Войдя туда, полицейские увидели весьма мрачную картину. На полу рядом с плитой лежал навзничь крупный темнокожий мужчина лет тридцати в джинсах и футболке. Вокруг него расплывалась на полу лужа крови. Взгляд уже ничего не видящих глаз был устремлен в потолок. Рядом с ним на коленях стояла Кезия, тоже вся в крови, но при этом явно невредимая. Она раскачивалась взад-вперед, приговаривая:

– Я сделала плохую вещь, я сделала плохую вещь.

Рядом с ней лежал на полу кухонный нож, длинное лезвие которого было испачкано в крови по самую рукоятку. Когда женщина-полицейский уговорила Кезию встать на ноги, под ней на полу валялся еще один нож размером поменьше. На теле Марка обнаружили более дюжины ножевых ранений. Он умер до прибытия «Скорой». Я буквально ощутила боль и смятение Кезии, представила ее, скорчившуюся на коленях и окруженную людьми в полицейской форме. Картина и в самом деле была кошмарная.

Постояльцы и сотрудники интерната сообщили, что Кезия, нанося Марку ножевые удары, что-то кричала. Похоже, она спорила с кем-то невидимым, потому что то и дело повторяла фразы «Выходи, выходи!» и «Именем Иисуса!». Марк пятился от нее, кто-то попытался вмешаться, но в Кезию словно дьявол вселился. Один из постояльцев заметил, что ее было «не остановить». В описании поведения Кезии под стражей, сделанном вскоре после ее ареста, были такие строки: «Подозреваемая явно бредила, без конца рассуждая о каких-то демонах, о Боге, который ее накажет, о том, что она окажется в аду, и так далее, и тому подобное». Прочитав об этом, я, помнится, невольно отметила про себя, что по иронии судьбы в придуманной ею самой реальности Кезия стала тем, кого она больше всего боялась: наводящим ужас демоном-убийцей.

У меня на руках имелось множество результатов освидетельствований Кезии врачами-психиатрами, которые я, разумеется, прочла. Одно из них провели непосредственно по прибытии Кезии в больницу, другие – перед судебным процессом и вынесением приговора. Мои коллеги осматривали Кезию, когда ее привезли в Бродмурскую больницу, и высказали свои мнения по поводу того, насколько серьезно она больна, а также изложили, что именно пациентка рассказывала по поводу визуальных галлюцинаций, которыми, по ее словам, страдала. Они расспрашивали Кезию о сиянии глаз демона на лице Марка и о ее уверенности в том, что она находилась в смертельной опасности, которой могла избежать, только «изгнав демона из тела Марка». Я сомневалась, что она вспомнит обо всем этом, но все же поинтересовалась:

– Вы помните, что именно говорили, описывая ваше состояние, когда впервые попали сюда?

Кезия посмотрела мне прямо в глаза.

– Что я плохая. Плохой человек. Что я должна быть наказана. Что я заслуживаю смерти.

Я не стала пытаться разубедить пациентку, а вместо этого мягко указала на то, что в приговоре суда говорится, что причиной случившегося была ее болезнь. И напомнила Кезии, что она и сама сказала то же самое, когда мы с ней впервые встретились.

– Знаю, – кивнула Кезия. – но я не могу… просто… мне нужно пережить это и оставить в прошлом, а самой жить дальше…

Она скрестила руки на груди и принялась раскачиваться на стуле взад-вперед, непрерывно повторяя словно мантру: «оставить в прошлом и жить дальше…»

Именно в этот момент на меня снова навалилась сонливость, причем с такой силой, что сознание словно заволокла густая, душная пелена. Я попыталась сопротивляться, но это не помогло, так что я уверена, что на какое-то время – как минимум на минуту – заснула.

– Вы в порядке, доктор Гвен? – услышала я голос Кезии, а затем почувствовала, как она похлопывает меня по плечу.

Открыв глаза, я увидела, что она смотрит на меня с некоторым беспокойством. Мне также показалось, что в ее взгляде я прочла оттенок угрозы. Или это была всего лишь игра моего воображения? В такие неловкие моменты лучше всего быть честным, потому что тем самым человек демонстрирует свою готовность к полной откровенности и обсуждению всего, что происходит в комнате, где проводятся сеансы психотерапии. Я сказала Кезии, что не знаю, что со мной произошло, но, по всей видимости, мое сознание на короткое время просто отключилось.

– Как жаль, что я не умею отключать свое сознание, – сказала пациентка. – Не люблю думать о том, что я сделала с Марком.

– Вы боитесь об этом думать? – спросила я и невольно вспомнила слова Макбета: «О том, что натворил я, – страх помыслить»[33]33
  Перевод Ю. Лифшица.


[Закрыть].

– Да, – последовал ответ. – Но если я буду думать об этом, то узнаю правду. Я плохой человек. Моя болезнь здесь ни при чем. Это я сотворила зло.

Что Кезия имела в виду под «злом»? Надо было уточнить, и я задала интересовавший меня вопрос. Кезия, похоже, немного смутилась.

– Понимаете, Жан-Поль… он думал, что я, наверное, убила Марка, потому что испытывала к нему какие-то чувства. Ну то есть… такие чувства, какие женщины испытывают к своим бойфрендам. Но если я сделала то, что сделала, значит, внутри меня сидело зло. Выходит, во мне и в самом деле сидит дьявол. Разве не так?

Высказанная Кезией мысль показалась мне очень интересной, но сначала хотелось прояснить вопрос о «чувствах, испытываемых женщинами по отношению к своим бойфрендам». Я поинтересовалась, прав ли был Жан-Поль в своих предположениях. Моя пациентка нахмурилась.

– Нет, не думаю, – ответила она. – Правда, у меня никогда не было бойфренда, так что я могу ошибаться.

Это замечание поразило меня своей прямотой и бесхитростностью, а также печальным смыслом, хотя мне, кажется, удалось сохранить нейтральное выражение лица. Сонливость исчезла без следа. Я совершенно отчетливо понимала, что именно в этот момент в сознании Кезии формируется новая мысль, которой мне следовало уделить серьезное внимание и обязательно обсудить ее с пациенткой. Кезия между тем продолжила. Говоря, она запиналась, но было видно, что она настроена решительно.