Текст книги "Талант быть счастливой"

3

– Мне еще нужно найти какое-нибудь место, где переночевать, – вздохнула Марни, злясь на себя за свою глупость, за то, что не узнала расписания обратных рейсов на Лондон.

Пара часов в компании Гая – это самое большее, что она может позволить себе. Одна мысль о том, чтобы провести в его обществе целый вечер, вызвала волну раздражения, и она капризно добавила:

– И еще я ужасно хочу есть, сегодня я не успела пообедать, а ты…

– Спокойно, Марни, – перебил ее Гай, глядя с такой откровенной насмешкой, что щеки у нее вспыхнули. – Ты же прекрасно знаешь, что я обо всем позабочусь. Если у меня есть хотя бы одно положительное качество, так это умение тебя ублажить.

Она бросила на него сердитый взгляд, злясь за этот вечно насмешливый тон. Да, не могла не согласиться она, он действительно умел с ней обращаться. Умел настолько хорошо, что она почти год не могла догадаться, что он обманывает ее с другой женщиной. И она бы никогда в жизни и не догадалась об этом, если бы Джеми не рассказал кое-что, что он посчитал совершенно безобидным. Джеми. Она поморщилась. Боже, как же Гай ненавидел ее брата за это неосторожное высказывание! Он поклялся тогда, что никогда не простит его. Так же, как и она в свою очередь, поклялась не прощать Гая.

– Замерзла? – тихо спросил он, заметив, как она вздрогнула.

– Нет, – покачала она головой. – Просто… – однако она вовремя сдержала себя и не сказала того, что готово было слететь с ее губ; вместо этого, слегка пожав плечами, отвернулась от него к окну.

Она чувствовала на себе его пронзительный взгляд и напряглась, ожидая, что он заставит ее закончить фразу. Молчание становилось все более и более напряженным. Между ними было столько боли и обиды, столько вражды, что она просто не знала, сможет ли когда-нибудь позабыть обо всем этом.

– Успокойся, Марни… – Рука Гая легла на ее руку, и только когда его горячие смуглые пальцы коснулись ее, она поняла, что сидит, судорожно сцепив руки, так что побелели костяшки. – Ведь все не так уж и плохо? – спросил он чуть глуховатым голосом.

«Да нет, очень даже плохо, – подумала она. – Я ненавижу тебя, а ты ненавидишь Джеми, а Джеми ненавидит себя. Что может быть хуже этого!»

– Гай, – осторожно начала она, – тут у Джеми…

– Нет! – Он отнял руку, и с его лица слетело ласковое выражение.

Марни почувствовала, как сжалось ее сердце. Он закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, как бы отстраняясь от нее. Это был его старый трюк, и она хорошо его знала. Если Гаю не хотелось продолжать разговор, он просто не давал тебе возможности говорить. Она вздохнула, понимая, что бесполезно в данный момент что-либо предпринимать. Даже если она и начнет настаивать на своем, он просто не будет ее слушать. Это была его манера – манера жесткого, упрямого и до некоторой степени даже деспотичного человека. Он вел игру с жизнью по своим собственным правилам и никогда никому не позволял командовать собой, тем более женщинам. Многочисленные четкие победы над ними породили в нем пренебрежение к ним и непреодолимый цинизм.

Когда он отпраздновал свое тридцатичетырехлетие, он решил бросить профессиональный спорт в самом расцвете славы, во второй раз завоевав корону чемпиона мира, и перехватить у отца бразды правления их многочисленными предприятиями, «чтобы старик мог выращивать в тишине и покое свои розы», как любил говаривать Гай.

Папа Роберто… Легкая морщинка пересекла ее гладкий лоб. Она не виделась с ним целую вечность. И не из-за того, что разошлась с его сыном, грустно напомнила она себе. Нет, даже это не могло разорвать узы теплой привязанности, возникшие между ней и Роберто во время ее непродолжительного пребывания в этой семье. Но он практически не покидал свое поместье Оуклендс в Беркшире с тех пор, как несколько месяцев тому назад перенес небольшой удар, а Марни после своего разрыва с Гаем не могла поехать туда. С этим местом было связано слишком много тяжелых для нее воспоминаний. Она уже было открыла рот, чтобы спросить о том, как поживает его отец, и повернулась к нему, но тут же забыла о Роберто Фрабосе, уставившись на четкий темный профиль Гая.

«До чего же он хорош, – думала она с тоской. – Мужчина, который обладает всем на свете. Ну, разве она может быть его достойной партнершей, женой? Его энергия требовала большего, чем могла ему предложить обычная девушка-художница. Она была на пятнадцать лет моложе его, на пятнадцать лет отстала от него в отношении жизненного опыта. И это сразу сказалось на их совместной жизни. Такой суровый урок трудно забыть, и у нее не было ни малейшего желания его повторять, хотя она не сомневалась ни на минуту, что если без всякой подготовки и прямо сейчас заявит ему, что хочет вернуться и жить с ним, Гай с радостью согласится и не станет задавать лишних вопросов. Он по-своему любил ее, горячо, страстно. Но ей было нужно, чтобы ее любили верно. Его потребность удовлетворять свои физические желания с другими женщинами настолько сильно ранила ее сердце, что оно и теперь не переставало кровоточить и кровоточило все эти четыре года».

Он, разумеется, не знал, насколько сильную боль причинил ей. Он знал лишь ту небольшую часть ее переживаний, которую она позволила ему знать, и надо отдать ему справедливость, он так и не простил себе, что обидел ее. Его чувство вины и понимание того, что ему нечем перед ней оправдаться, не позволяли в течение этих четырех лет просить ее вернуться к нему и лишь заставляли ожидать в смутной надежде, что она когда-нибудь сможет простить его, и они опять будут вместе. Он был католиком, и хотя они венчались не по католическому обряду и их развод был вполне законен, Гай никогда не принимал его. «Одна жизнь – одна жена» – было его любимым изречением, и этой женой была Марни. Гай отказывался исчезнуть из ее жизни, более того, со своим всегдашним упрямством не позволял этого и ей. Так и продолжалось все эти четыре года. Между у ними установились довольно странные отношения: они были одновременно и близкими людьми, и заклятыми врагами. Он надеялся, что она когда-нибудь сможет простить его, а она надеялась, что когда-нибудь сможет заставить его понять, что этого не будет никогда, и именно этим объяснялись ее неоправданная резкость и его спокойное к ней отношение.

Он однажды назвал это епитимьей. Наказанием за его грехи – вот что такое были эти четыре года, которые они прожили отдельно. Он охотно признавал, что заслужил это.

– Когда-нибудь ты простишь меня, Марни, – сказал он ей однажды, когда в очередной раз сорвалась его попытка вернуть ее, причем ей стоило немалых усилий устоять! – Я дам тебе еще некоторое время – но не очень много, – предупредил он. – Потому что оно идет, и больше ждать невозможно. Папа хочет успеть понянчить внука, прежде чем сойдет в могилу, и я сделаю все, чтобы эта мечта осуществилась.

– Только не надейся в этом отношении на меня! – процедила она сквозь зубы, побелев от боли и злости. – Тебе бы, Гай, стоило подыскать себе жену, которая согласилась бы делить тебя с другими, поскольку эта вот – она ткнула себя в грудь – не имеет ни малейшего желания еще раз переживать весь этот кошмар!

– Но я же поклялся, что этого больше никогда не случится! – сказал он с надменным видом.

Гай всегда становился надменным, когда ему надо было обороняться – он слишком не любил этого.

– Это была просто ошибка, ошибка, которая…

– Которой мне более чем достаточно! – прервала она его, прежде чем он успел продолжить; она всегда так делала, когда он пытался что-то объяснить. – Ну почему ты не можешь понять своим медным лбом, что я больше тебя не люблю? – добавила она безжалостно, однако не почувствовала удовлетворения, увидев, каким отчужденным стало выражение его лица.

Легкая гримаса боли, промелькнувшая на нем, лишь еще сильнее расстроила ее.

Это произошло месяцев пять назад, и с тех пор она старалась не встречаться с Гаем. Но вот теперь она здесь и едет вместе с ним по улицам Эдинбурга, погруженная в мрачные мысли, поскольку в глубине души понимала, что на сей раз все карты у него в руках, у нее же осталась только ее гордость – если он позволит ей ее сохранить, на что надежды было, прямо скажем, маловато…

– Приехали, – его голос прервал ее мысли, она повернулась и увидела подъезд одной из самых роскошных гостиниц города.

Он помог ей выйти, как всегда демонстрируя безукоризненные манеры, и, слегка поддерживая ее за локоть, провел вовнутрь, прямо к поджидающему их лифту. Ни один из них не произнес ни слова, ни тому, ни другому не хотелось нарушать молчания. Это было затишье перед бурей, и они оба берегли силы для борьбы.

Двери лифта захлопнулись, затем спустя несколько секунд открылись снова. Гай вывел ее в пустынный холл и подвел к внушительного вида двойным белым дверям, небрежно поигрывая ключом.

Она вздрогнула – она ничего не могла с этим поделать, – и он бросил на нее пристальный взгляд, на лице его появилось упрямое выражение, поскольку он совершенно точно знал, о чем она сейчас думает. Его пальцы еще сильнее сжали ее предплечье, как бы подтверждая ее опасение, что на этот раз не будет никаких компромиссов, ей не удастся отвертеться.

Гай отпер дверь и пропустил ее в большую и шикарно обставленную гостиную.

– Здорово, – протянула она, потрясенная.

– Нормально, – отмахнулся человек, проводящий полжизни в гостиницах.

Гай давно возненавидел гостиницы. Он гораздо больше ценил свой безалаберный загородный дом в Беркшире или роскошную квартиру в Лондоне.

– Сядь, а я приготовлю что-нибудь выпить, – предложил он.

Двигаясь со стремительной легкостью, которую она так хорошо помнила, Гай подошел к небольшому бару, затем открыл дверцу серванта. На мгновение ее охватил страх и застучала в висках дикая мысль вскочить и убежать, пока еще не поздно.

И тут же перед ней всплыло распухшее и покрытое синяками лицо Джеми, его белая повязка, поддерживающая руку. Потом она подумала о Клэр, и паническое желание бежать, спасаться исчезло.

Для спокойствия Клэр она, пережившая ту же трагедию, пойдет на это, сказала она себе, и грудь ее сжала такая сильная боль жалости к этой девочке, что она поморщилась. Стресс – это опасно. Если его не снять, он может убить. Она сделает все, чтобы ее невестка больше никогда его не испытывала.

Твердо сжав губы, она прошла в другой конец комнаты и опустилась в одно из мягких кресел.

– Держи, – Гай протянул ей высокий стакан, почти до краев наполненный прозрачной искрящейся жидкостью. – Сухой мартини и очень много содовой, – сообщил он ей, собираясь сесть в другое кресло.

Она усмехнулась, почувствовав его иронию.

Его всегда забавляло, что она терпеть не могла алкоголя ни в каком виде. Сухой мартини, причем сильно разбавленный, был единственным, что она себе позволяла.

Гай отпил из своего стакана немного джина с тоником, звякнули кубики льда.

– Ну, ладно, Марни. Давай, выкладывай. Что опять натворил этот дурак – твой брат, что тебе опять пришлось обратиться ко мне за помощью?

– Откуда ты знаешь, что помощь нужна именно Джеми? – вспыхнула она от возмущения, злясь на то, что он даже не дал ей возможности постепенно подобраться к проблеме брата, и совершенно позабыв, что она сама заговорила о нем еще в машине. – Ведь я могла приехать к тебе и по своим делам! Бог мой, это так похоже на тебя – ничего не зная, делать собственные выводы и…

– Так ты действительно приехала сюда из-за своих собственных проблем? – невозмутимо прервал он ее.

– Нет. – Марни неловко заерзала в кресле. – Но ты мог, по крайней мере, дать мне возможность все объяснить, прежде чем…

– Ну, значит, из-за Джеми, – сказал он, не обращая внимания на ее жалкие попытки завязать контригру. – Я же предупреждал тебя, Марни, – продолжал он, и лицо его окаменело, – чтобы ты больше никогда не обращалась ко мне из-за проблем своего брата. И я не шучу.

– Ну, на этот раз все не так, как ты думаешь, – сказала она, стискивая зубы, чтобы стерпеть свою незавидную роль, – иначе я не стала бы с тобой связываться. На этот раз меня больше беспокоит Клэр, и…

– Клзр? – резко перебил он ее. Глаза его сузились и помрачнели. – Что он с ней сделал? – резко спросил он.

– Ничего! – огрызнулась Марни, возмущаясь его обвинительным тоном. – Он боготворит ее, и ты это прекрасно знаешь. Разумеется, он не сделал ничего такого, чтобы причинить ей боль, как тебе могло такое в голову прийти?

– Я тоже боготворил тебя, но видишь, какую боль я причинил тебе, – сказал он.

– Нет, это не так, – насмешливо возразила она. – Ты боготворил мое тело, а когда его не оказалось поблизости, ты пошел и нашел ему замену. Так что не смей считать Джеми таким же эгоистом, как ты сам. Он любит Клэр, – с горечью подчеркнула на, – любит верно и преданно, а это чувство тебе вообще незнакомо!

– Кончила? – оборвал он ее.

– Да. – Она даже немного испугалась гневного блеска, мелькнувшего в его сузившихся глазах.

– Что же, если Джеми так… обожает свою Клэр, то почему тебе приходится обращаться ко мне, чтобы я ей помог?

– Потому что… – Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться и взять себя в руки.

Ему всегда это давалось. Ей же стоило лишь одну минуту пробыть в его обществе, и она полностью теряла над собой контроль и не соображала, что говорит.

– Потому что она беременна, – сказала Марни.

– Что – опять?! – в голосе его прозвучало изумление. – Я бы не сказал, что твой брат так уж заботится о ней, – возмущенно проговорил он. – Я бы скорей назвал это полной безответственностью!

«И я тоже», – подумала она, однако вслух ничего не произнесла. Нельзя было поддерживать Гая в его неприязни к Джеми. Он и без того ухитрялся выискивать его недостатки и извлекать их на свет божий, как фокусник достает кроликов из своей шляпы.

– Так что с ней? – мрачно спросил он. – Она больна? Может быть, ей нужны деньги на лечение? – он уже полез во внутренний карман пиджака за чековой книжкой и отставил стакан, чтобы вписать нужную сумму.

И у нее возникло искушение – очень сильное искушение – ничего больше ему не говорить, лишь только назвать сумму, от которой у него глаза полезут на лоб, но которую он все равно даст, потому что она предназначалась для малышки Клэр, а к ней он питал безграничную нежность и сделал бы для нее все на свете.

Но это было бы нечестно, и она понимала это. Если он собирается им помочь, то он должен знать правду.

– Подожди секундочку, – сказала она, с трудом выговаривая слова, поскольку рассказать эту правду было намного трудней теперь, когда он был убежден, что его деньги нужны Клэр. – Я еще не все тебе рассказала, так что послушай, прежде чем дашь согласие на что-либо. Клэр беременна, но пока нет никакой опасности потерять и этого ребенка, хотя именно страх за то, что это все же может произойти, и привел меня к тебе. Дело в том, что Джеми…

– Джеми, – сказал он, отшвыривая чековую книжку.

Она кивнула, понимая, что пора переходить к сути. Он заслужил это своей готовностью без всяких условий помочь Клэр. Ей даже было приятно, что Гай мог поступить так благородно по отношению к человеку, в сущности, мало ему знакомому.

– Он только что закончил реставрацию «Ягуара ХК 140 Дропхенд» 1955 года… – начала она.

– У меня есть такой! – настроение Гая тут же сменилось, в глазах блеснуло воодушевление. – Интересно, ему удалось решить проблему с…

– … И когда он перегонял ее вчера владельцу, – нетерпеливо перебила она его (это было так похоже на него – переключать все внимание на свои драгоценные машины), – из-за поворота выскочил грузовик, не справился с управлением и врезался прямо в него. «Ягуар» всмятку.

– Что – совсем? – он был в ужасе.

– Он загорелся, – мрачно сообщила она ему.

– Чертовски глупо. Кто-нибудь пострадал?

– Вообще-то мой брат родился в рубашке, – вздохнула Марни. – Пострадал, но не очень серьезно, – продолжила она. – Джеми удалось выбраться из-под обломков прежде, чем машина загорелась, так что он отделался синяками и сломанной рукой.

– Такая чудесная машина, – пробормотал Гай с трагической ноткой истинного фанатика. – Твой Джеми просто сумасшедший.

– Боюсь, что ты прав, – согласилась Марни. – Машина была не застрахована.

Эта фраза вернула Гая на землю. Он в полном изумлении уставился на нее, затем на его лице мелькнуло выражение ужаса, сменившееся глубоким презрением.

– Сколько? – отрывисто спросил он.

Она ответила, он громко выругался, и она поморщилась, чувствуя себя крайне неловко.

– Ага, и он считает, что добрый старый Гай с радостью кинется его спасать. – В его голосе звучала ярость. – Ну что ж, можешь вернуться и сообщить ему, что на этот раз номер не пройдет! Мне уже до смерти надоел твой бестолковый братец и его дурацкие…

– Ты забываешь об одном моменте, – тихо возразила она пытаясь обратить его внимание на главное, прежде чем его южный темперамент возьмет верх.

– Какой момент? – спросил он с вызовом.

– Клэр, – напомнила она ему.

– Клэр? – сначала Гай ничего не понял, затем побледнел, как смерть. – Ведь ее же не было с ним в машине? – с трудом проговорил он.

– Нет! – поторопилась успокоить его Марии. – Нет, речь идет не об этом. Но послушай, Гай, она беременна, хотя еще и не готова для этого. Она и так была в шоке, когда Джеми вернулся домой с разбитым лицом и рукой на перевязи – как, ты думаешь, она прореагирует, когда узнает, что забыла продлить страховой полис и им теперь необходимо достать где-то пятьдесят тысяч фунтов, чтобы возместить убытки владельцу автомобиля?

В комнате повисло молчание. Гай смотрел на нее холодным неприязненным взглядом, пока до него доходил смысл ее слов. Марни сидела, уставившись на него своими прекрасными синими глазами, в которых была немая просьба хотя бы на этот раз помочь им, не требуя ничего взамен.

– Он сказал, что вернет тебе эти деньги, Ги, – быстро проговорила она, видя, что он по-прежнему молчит. – Он… он просил передать тебе, что ему удалось добыть «Магнетт МГ КЗ» и он отдаст ее тебе, чтобы частично погасить долг. И еще он…

– Он просто идиот, если думает, что я возьму у него хоть что-то! – нетерпеливо перебил ее Гай. – И я достаточно ясно предупреждал тебя, Марни, когда ты приходила ко мне в прошлый раз, что-то для него выклянчивая, что я и так сделал более чем достаточно для человека, разрушившего наш брак.

– Это не Джеми разрушил наш брак, – с горечью произнесла она. – Ты сам это сделал.

Он покачал головой.

– Мы по-прежнему были бы вместе, – произнес он, – мы бы жили вместе, любили бы друг друга, если бы этот придурок, твой брат, не сунул нос в мои дела.

– Я бы сказала, не «дела», а «связи», – вставила она.

– Черт бы тебя подрал, Марни! – он в ярости вскочил с кресла, с отчаянием проводя рукой по густым черным волосам. – Я не хотел этого – и ты прекрасно это знаешь! – он повернулся и взглянул на нее, затем стукнул кулаком по журнальному столику. – И твой брат непосредственно виноват в том…

– Я не хочу говорить об этом! – Теперь пришла ее очередь прервать его, как, впрочем, бывало всегда, когда он пытался тронуть ее больное место. – Все это уже в прошлом.

– Нет, пока я еще жив, этого не будет, – отрезал он. – Это дело еще не закончено, – угрожающе продолжал он, размахивая перед ее носом своим длинным пальцем, что выводило ее из себя. – И пока ты не дашь мне возможности все объяснить, оно не закончится. И не забывай об этом, пока ты сидишь тут и глядишь на меня своими глазищами, полными ненависти. Потому что когда-нибудь я заставлю тебя выслушать меня, и тогда именно тебе придется извиняться передо мной, а я буду отмщен!

– Ну, уж конечно. – Издевка, звучащая в ее голосе, заставила его замолчать. – И я тебе уже сказала, что не желаю об этом говорить. Я приехала сюда сегодня, чтобы…

– Чтобы выклянчить денег для своего никчемного брата, – со злостью перебил ее Гай.

– Нет, – возмущенно возразила она. – Чтобы просить помощи для Клэр! – Она тоже вскочила, вся ее стройная фигурка выражала возмущение и отчаяние. – Я так же, как и ты, была полна решимости не вытаскивать больше Джеми из его передряг, – проговорила она. – Я говорила ему и в этот раз и в прошлые разы, что больше не стану втягивать в это дело тебя! Но – о Господи! – она тяжело вздохнула и умоляюще взглянула на него. – На сей раз все по-другому, Гай, ты должен это понять. На этот раз борьба идет не между тобой, мной и Джеми, сюда вовлечена и Клэр! Милая, добрая Клэр, которая в жизни никому не желала зла! Ведь ты же не можешь отвернуться от нее, Гай, ведь нет? Ты же не оставишь ее без помощи лишь только для того, чтобы иметь возможность отомстить Джеми?

Он был готов отказать, она видела это в выражении его плотно сжатых губ и почувствовала, как ее охватывает страх.

– Ну, пожалуйста, Ги, – она схватила своими дрожащими пальцами его мускулистую руку. – Ну, пожалуйста, – умоляюще проговорила она.

Он долгим и тяжелым взглядом посмотрел в самую глубину ее синих глаз; его глубокие, темные глаза растревожили ее, возбудили в ней воспоминания, такие сладкие и печальные, что она чуть не расплакалась. Когда-то она просто утонула в этих глазах, доверив им свою любовь и надежду…

Он отвел глаза от ее лица и посмотрел на ее руку, вцепившуюся в его рукав. Его чудные ресницы бросали густую тень на смуглую щеку. Она увидела, как смягчается выражение его губ, он опять поднял глаза и посмотрел ей прямо в лицо, и неожиданно в их молчании вновь возникла напряженность, но не та, прежняя, по поводу Джеми, а совершенно отчетливая сексуальная напряженность, которая не должна была сейчас проявляться! Марни тряхнула головой, желая избавиться от этого совершенно ненужного сейчас чувства, быстро облизнула моментально пересохшие губы, с трудом переводя дыхание.

От Гая не ускользнуло ничего, он заметил все, но она испытывала, так неосторожно приблизившись к нему, что-то неуловимое пробежало по его лицу… его темно-карие глаза как будто стали еще темнее, и она затаила дыхание – в надежде, что ее призыв дошел до его сердца; в страхе, что он сейчас заговорит о том, в чем она ему не сможет отказать.

– Пожалуйста, – охрипшим голосом проговорила она. – Забудь о своей неприязни хотя бы на этот раз – ради Клэр!

Было видно, что он колеблется – в ее глазах мелькнула надежда, – но он лишь еще ниже склонил свою голову и произнес тихо, но твердо, так, чтобы у нее не оставалось сомнений относительно его намерений:

– А ты, Марни? Ты готова забыть о своей неприязни ради милой Клэр?

Ее бешено колотящееся сердце сжалось, по телу прошла дрожь, она стояла, не шелохнувшись, не отводя взгляда от его сурового смуглого лица, спрашивая себя, почему у нее хватило глупости думать, что на этот раз ей удастся переиграть его. В конце концов Гай достаточно ясно дал ей понять, чтобы она больше не обращалась к нему с просьбами, если не желает платить за это. Она же знала, что он никогда не бросает слов на ветер. Именно поэтому он и стал тем, кем был сейчас. Вот оно, его полное нежелание идти ни на какие компромиссы, даже когда дело идет о его жизни, с горечью подумала она. Разумно это или нет, но Гай делает только то, что хочет сам.

Отпустив его руку, она с трудом отступила назад, чувствуя, как дрожат ее ноги, затем отвернулась, чтобы не видеть выражение торжества в его глазах, когда она даст ему ответ.

– Да, – прошептала она, – я готова на это.

К ее удивлению и полному недоумению, хотя она только что уступила ему и согласилась на то, чем он умолял ее все эти четыре года, Гай тоже отвернулся от нее и подошел к окну.

– Насколько готова? – спросил он, не поворачивая к ней головы при этом дополнительном вызове.

Она не могла отвести взгляда от его темной мускулистой спины.

– Что бы ты ни попросил… – проговорила она. – Что бы ты ни попросил за это.

– Тебя, – он повернулся к ней, глядя на нее холодно и жестко, как умел смотреть. – Я хочу вернуть тебя обратно.

Она ждала этого. Она ехала сюда, прекрасно понимая, что именно этого он от нее и потребует, так почему же она чувствовала, как отхлынула кровь от лица, как больно сжалось ее сердце, так что перехватило дыхание, и ей пришлось бессильно опуститься на диван.

– О Господи, Гай, – с трудом прошептала она. – Я, наверное, не смогу!

Если и до этого он казался ей отстраненным, то ее тихий вскрик, казалось, вызвал у него полное отчуждение. Было впечатление, что перед ней холодная гранитная статуя без чувств, без нервов.

– Я же предупреждал тебя, чтобы ты меня не впутывала в дела своего брата, – резко сказал он. – Я также помню, что предупреждал тебя о том, что срок моей так называемой епитимьи за то, что причинил тебе горе, уже истек, – он перевел дыхание и увидел, как она обхватила себя руками, чтобы унять дрожь, как бы обороняясь от его слов. – Пора выйти наконец из этого тупика, в котором мы оба застряли, Марни!

– Но я больше не принадлежу тебе! – воскликнула она.

– Ты всегда принадлежала мне! – бросил он, наконец сдвигаясь с места и приблизившись к ней. Казалось, он готов взорваться от охватившего его напряжения. – Единственное, что ты сделала сегодня, это избавила меня от необходимости что-то изобретать, чтобы вернуть тебя!

– Используя Джеми? – сказала она. – Используя слабого для помощи сильному?

Гай коротко кивнул головой, совершенно не обидевшись.

– Точно так же, как и Джеми использует твою силу, чтобы подпереть свою собственную слабость, Марни. Так что, это еще как посмотреть, моя дорогая.

– А Клэр?

– Клэр – это твоя слабость, Марни, – заявил Гай, – не моя. И даже не Джеми. Интересно, отчего это?

Марни отвела взгляд от его проницательных глаз, не желая признаваться в этой слабости, которую она действительно питала к своей невестке.

– Так в каком же качестве я должна стать твоей собственностью на этот раз, Гай? – с горечью спросила она, понимая наконец и признавая, что полностью находится в его власти. Она подняла голову, чтобы он увидел выражение холодного презрения на ее лице, которое, в свою очередь, заставило его помрачнеть. – Жены или любовницы? – продолжала она. – Дело даже не в том, которая из нас будет играть большую роль в твоей жизни, – добавила она, желая его уязвить, – но твой отец не согласится ни на что другое, кроме как на официальный брак между нами, и ты это прекрасно знаешь.

– Ну, значит, ради моего отца, – пожал он плечами, как будто для него это не имело никакого значения, – мы опять станем мужем и женой – в сущности, за эти четыре года я и не расценивал иначе наши отношения, – добавил он сухо.

Марни презрительно скривила губы.

– Если учитывать твое поведение за эти четыре года, как и за то время, что мы были в браке, Гай, то тебе уже можно было бы раз двадцать предъявить обвинение в супружеской измене, – она вызывающе взглянула на него. – А может быть, не двадцать, а тридцать или даже сорок?

– Дрянь! – воскликнул он. – И ты еще о чем-то там говоришь! Место жены – рядом с мужем, ее задача – согревать его постель и удовлетворять его потребности! А твое пренебрежение всем этим не дает тебе права интересоваться тем, каким образом я удовлетворяю свои потребности, причем ни сейчас, ни в будущем!

– Понятно, – фыркнула она, – тогда то, что позволено гусаку, позволено и гусыне – и не забывайте об этом, мистер Дамский Угодник Фрабоса, когда начнете крутить свои романчики. Возможно, я и буду опять в твоей власти, но лишь на то время, которое мне понадобится для того, чтобы доказать, какой ты негодяй!

– Поаккуратней выбирай слова, Марни! – процедил он, дрожа от злости всем телом и грубо хватая ее за плечи. – Я давно терплю твои оскорбления, но я уже сторицей заплатил за все свои прегрешения и больше платить не собираюсь!

Горя и дрожа всем телом от копившихся годами обид, чувствуя и ненависть, и волнение от его физической близости, Марни бросила на него взгляд, полный презрения.

– «И прилепись ко мне, женщина, – произнесла она надменно, – поскольку я – твой супруг и повелитель!».

– Вот именно, – прошипел он, буквально вытаскивая ее из кресла. – Вот именно! И прекрати меня злить, – он оттолкнул ее от себя и выпрямился. – Прими неизбежное с тем достоинством, которое, как я помню, тебе когда-то было присуще. Наконец-то все позади, и я чрезвычайно доволен. И с этого момента мы с тобой – одно целое, и я больше не желаю слышать твоих оскорблений – ты меня поняла?

Она слишком хорошо поняла его, ее злость сменилась глубокой печалью: это было полное поражение.

Он довольно долго простоял так, нависая над ней, не спуская глаз с ее склоненной головы. Ее понурый вид был настолько несовместим с той Марни, которую он знал, любил и с которой боролся, что вся его решимость куда-то улетучилась. Наконец, нервы не выдержали, и с глубоким вздохом, вырвавшимся из самой глубины сердца, он отвернулся от нее и, не говоря ни слова, вышел, громко захлопнув за собой дверь.