Текст книги "Культура Древней и Средневековой Руси"

Стены
(Московский Кремль, Красная площадь и их символика)

ПРЕЖДЕ ЧЕМ НАЧАТЬ РАССМАТРИВАТЬ историю и символику одного из самых удивительных средневековых архитектурных ансамблей, необходимо отметить, что под Кремлем подразумевается не только крепостная стена с башнями, но и весь комплекс построек внутри стен. Разумеется, в рамках данной книги невозможно уделить внимание всем особенностям архитектуры, строительного процесса и особенно символики Московского Кремля, и поэтому ниже будет сказано лишь о самых основных чертах, без которых нельзя представить себе историю его создания и оценить то значение, которое придавалось Кремлю современниками строительства и их потомками.

После страшного пожара 1365 г., когда «погоре весь город Москва и посад и Кремль…», а огонь был так силен, что целые горящие бревна перекидывало через десять дворов, князь Дмитрий Иванович Донской «погадав с братом своим с князем с Володимером Андреевичем и с всеми бояры старейшими и сдумаша ставити город камен Москву». Ни при подготовке к Куликовской битве, ни при организации обороны Москвы от нашествия Тохтамыша в 1382 г., ни при выборе после смерти святителя Алексия кандидата на стол митрополии всея Руси в 1378 г. Дмитрий Иванович, насколько можно судить по древним описаниям этих важнейших событий, не советовался с князем Владимиром Андреевичем и своими старейшими боярами. Это было сделано только перед возведением каменной крепости в Москве. Предварительное обсуждение строительства было необходимо не только потому, что дело шло о создании невиданных дотоле во всей Северо-Восточной Руси оборонительных сооружений, но и потому, что средства на строительство должны были дать князь Владимир и бояре. Одной казны великого князя было недостаточно. Благословил постройку святитель Московский митрополит Алексий.

Работы начались той же зимой 1366 г. – в Москву по льду Москвы-реки на санях повезли камень (белый известняк) из района села Мячкова. Строительство Кремля потребовало напряженных усилий не только москвичей, но и жителей сел Московского княжества, а быть может, и населения всех владений князей Дмитрия и Владимира. Как известно, на строительстве стен работало каждый день до 2 тысяч человек. Летопись не сообщает, когда закончилось возведение каменных стен в Москве. Но судя по тому что, осадив Москву в конце ноября 1368 г., литовский князь Ольгерд взять ее так и не смог, к тому времени Кремль был построен. По площади он стал обширнее старого Кремля времен Ивана Калиты и лишь немного уступал Кремлю современному. Возведение в течение 1366–1368 гг. такой крепости, несомненно, оказалось возможным благодаря техническим знаниям московских строителей и их упорному труду.

До настоящего времени не удается точно установить число башен и проездных ворот белокаменного Кремля времен Дмитрия Донского. Более поздние источники XV в. свидетельствуют о существовании кремлевских Никольских ворот (первое упоминание в 1446 г.), Боровицких (1461 г.), Тимофеевских (1476 г.), Чешковых (1485 г.), Фроловских (1490 г.). По-видимому, этим количеством и ограничивалось число ворот в первоначальной московской каменной крепости. Трое ворот располагались на восточной стороне Кремля, они соединяли собственно город с посадом и Загородьем, которые находились к востоку от Кремля; одни ворота выходили к реке Москве и одни ворота – к реке Неглимне (так называлась Неглинная). Такое расположение ворот типично для русских средневековых крепостей: большинство ворот выходило на напольную часть города, которая и застраивалась вместе с крепостью.

Двое ворот получили свое название, скорее всего, по надвратным церквям, соответственно в честь Николая Мирликийского и Фрола и Лавра; одни – Боровицкие – по шумевшему некогда в юго-западном углу Кремля густому бору; еще одни ворота – по имени Тимофея Васильевича Вельяминова. Двор этого окольничего Дмитрия Донского находился поблизости от Тимофеевских ворот, но, скорее всего, свое название эти ворота получили не в связи с тем, что недалеко от них жил Т.В. Вельяминов, а потому, что он вложил свои средства в строительство шедшей от реки Москвы восточной части кремлевской стены. Впрочем, возможно и иное объяснение названия этих ворот. В Средневековье часто за определенными лицами или за жителями определенных местностей закреплялись участки крепости, которые они должны были поддерживать в боевом состоянии. Возможно, что за Т.В. Вельяминовым был закреплен такой участок кремлевской стены, который включал самые близкие к реке Москве восточные ворота. Чешковы ворота также названы по имени исторического лица. Боярин Даниил Чешко упоминается в 1425 г. в качестве посла князя Юрия Дмитриевича к великому князю Василию Васильевичу. По-видимому, отец Даниила в свое время был боярином отца Юрия Дмитрия Донского.

Все ворота были прорезаны в башнях. Башня при Тимофеевских воротах, которые с 80-х гг. XV в. получили и второе название – Константино-Еленинских (по построенной вблизи от них внутри Кремля церкви Константина и Елены), постепенно вытеснившее первое, башня при Боровицких воротах, Фроловская и Никольская башни, а также Свибловская башня упоминаются в летописании конца XV в. Обращает на себя внимание название последней башни. Свибло – прозвище видного боярина и полководца Дмитрия Донского Федора Андреевича. О дворе Ф.А. Свибло в этой части Кремля нет сведений, поэтому остается думать, что башня получила свое название или потому, что воздвигнута на средства Ф.А. Свибло, или потому, что ему было поручено поддерживать ее боевое состояние. Быть может, таково же происхождение названия Беклемишевой башни, фиксируемой источниками уже не XV в., а более позднего времени. Федор Елизарович Беклемиш жил во второй половине XIV в. и имел владения в Московском княжестве.

Вид Кремля XVII в. Гравюра из Путешествия А. Олеария. XVII в.

Большое количество ворот указывало на то, что изменилась тактика обороны города – защитники Москвы уже, очевидно, не собирались просто отсиживаться за стенами, а имели достаточно сил и были готовы нанести мощный контрудар изнутри. Кроме того, очевидно, что в Москву к этому времени были с разных сторон, из разных городов, проложены уже оживленные и хорошо накатанные торговые пути и свободный выход на них был настолько важен, что строители позволили себе ради этого даже несколько ослабить стены.

Внешне башни были мощные и приземистые, они имели лишь зубчатый верх и деревянную высокую четырехскатную кровлю. Таким образом, в XIV в. из 55 залесских городов Москва первой одевается в камень и именно с белокаменного Кремля начинается создание кольца обороны вокруг Москвы – как уже говорилось, Серпухов, Коломна, другие города обзаводятся каменными или обновленными деревянными укреплениями. Вместе с белокаменным Кремлем появляется в Москве и первый в ее истории каменный мост, который был перекинут через реку Неглинную приблизительно на том месте, где сейчас находится Троицкий мост.

Построенный в 1366–1368 гг. белокаменный Кремль просуществовал 123 года. Уже к началу 70-х гг. XV столетия от многочисленных пожаров и военных бурь его стены почти полностью развалились. При том надо сказать, что обычно стены никто не чинил, а просто если стена рушилась, то вместо новой каменной ставили деревянные щиты – «городни». Поэтому к 70-м гг. XV в. вместо красивого величественного белого кольца стен вокруг Боровицкого холма стоял невзрачный деревянный «забор», по линии которого возвышались уцелевшие каменные башни. Неудивительно, что венецианский дипломат Амброджо Контарини, бывший тогда в Москве, отмечает в своих записках, что «в Москве все строения, не исключая Кремля, деревянные». И великий князь Иван III принимает решение полностью обновить кремлевские постройки.

Однако еще до начала строительства новых стен некоторые внутрикремлевские строения подверглись значительной переделке. К началу 70-х гг. XV в. главная московская церковь – Успенский собор – не ремонтировалась уже почти 150 лет и обветшала настолько, что стены были подперты «древии толстыми», чтобы они не рухнули. Да и внешний вид церкви, превратившейся в главный храм Русской митрополии, уже не соответствовал политическому положению и престижу митрополии, с 1448 г. ставшей автокефальной. Великий князь и митрополит понимали, что Москве и всему Русскому государству необходим новый храм, и было принято решение о начале строительства нового собора. За «подряд» на выполнение строительных работ боролись два человека: известный архитектор В.Д. Ермолин и И. Голова, сын В.Г. Ховрина, казначея и боярина Ивана III. В результате В.Д. Ермолин отказался от подряда на строительство и возведением храма занялся И. Голова, которому помогал его отец, имевший опыт постройки каменных церквей.

За образец нового Успенского собора по желанию митрополита был взят Успенский собор во Владимире, куда для обмеров были отправлены мастера-каменщики. В апреле 1472 г. в Москве начались строительные работы – подготовка фундамента нового храма и одновременно разборка приделов и алтарной части старого храма. 30 апреля после торжественного богослужения митрополит Филипп своими руками положил строительные камни на месте будущего алтаря, будущих стен и углов. Мастера приступили к возведению самого здания. Когда стены достигли человеческого роста, продолжили разборку старой церкви. Сняли каменный пол, обнажили гробницы захороненных в Успении русских митрополитов и перенесли гробы с усопшими на другие места. Когда сделали пол в новом храме, а он стал выше прежнего на рост человека, гробы перенесли обратно. Гроб митрополита Петра оказался на своем старом месте. Но если в прежнем Успенском соборе оно находилось за алтарем близ жертвенника, то теперь оказалось перед дверями жертвенника, настолько новый храм был обширнее прежнего. Когда осенью 1472 г. Иван III женился на греческой принцессе Софии Палеолог, то венчание было совершено во временном деревянном Успенском соборе, быстро воздвигнутом внутри строящегося здания.

В 1474 г. все стены храма были построены, в простенках северной стены на большую высоту соорудили лестницу, по которой можно было бы подниматься на хоры, и начали делать своды. Неожиданно 20 мая 1474 г. вечером, после окончания строительных работ, западная стена, не выдержав тяжести строящегося свода, до половины рухнула вниз. Вместе с ней упали северная стена до алтаря, все западные и северные своды и столпы, все построенные церковные помещения. Разбился также верх выстроенной к свадьбе Ивана III деревянной церкви. Уцелели только половина западной стены и двери в ней, алтарь, а также вся южная стена с ее столпами и даже сводами. В некоторых летописях падение почти построенного Успенского собора объясняется «трусом», то есть землетрясением, какое случилось в Москве вечером 20 мая 1474 г. Однако исследователи считают, что это объяснение было создано специально, в оправдание инженерных просчетов при строительстве храма. Великий князь распорядился послать за новыми строителями в Италию и Псков.

26 марта 1475 г. в Москву вернулось посольство, отправленное летом предшествовавшего года в Италию для приглашения в Москву строительного мастера. Возглавлявший посольство Семен Толбузин привез знаменитого архитектора Аристотеля Фиораванти, выдающегося и разностороннего мастера. Он был не только зодчим, но также специалистом по отливке пушек, колоколов и чеканке монет. Жалованье Аристотеля Фиораванти составило огромную сумму – 10 рублей в месяц, что, очевидно, явилось не последним фактором, повлиявшим на его согласие работать в Москве. Через три недели после прибытия в Москву Фиораванти приступил к работе. Сначала он разрушил остатки рухнувшего собора, затем съездил во Владимир и также ознакомился там с Успенским собором. В июле 1475 г. он приступил к устройству фундаментов для московской церкви. Вскоре из кирпичей, изготовленных на устроенных Фиораванти заводах, начали возводить стены. Несущие столпы собора делались круглыми, на западный манер, в то время как ранее они были только квадратными. В связях использовалось исключительно железо, а не дубовые брусья, как было раньше. Через четыре года храм был готов, и церковь, получившаяся «чюдна велми величеством и высотою, светлостию и звонкостью и пространством», 12 августа 1479 г., за три дня до праздника Успения Богородицы, была освящена.

В 1480 г. на Ивана III двинулся хан Большой Орды Ахмат. Хотя его попытки перейти в июле реку Оку, а в октябре реку Угру русские войска отразили, стало ясно, что нужно позаботиться об обороноспособности столицы. Кроме того, старые, полуразрушенные стены Кремля не соответствовали политическому и духовному статусу Москвы – столицы единого государства и центра всемирного православия.

Летом 1485 г. в Москву прибыл итальянский строитель Антон Фрязин (итальянец), сразу приступивший к работе, через два года – еще один мастер – Марк (Марко Руффо), специализировавшийся на возведении дворцов, но умевший строить и оборонительные сооружения. Зимой 1489/90 г. в Москву приехал Пьетро Антонио Солари, выходец из знаменитой миланской семьи архитекторов и скульпторов Солари, который и стал руководителем всех строительных работ в Кремле. Есть предположение, что автором плана перестройки Московского Кремля мог быть Аристотель Фиораванти.

Зодчие Пьетро Антонио Солари и Марк Фрязин (стоят внизу). Фрагмент миниатюры Лицевого летописного свода (1568—1576 гг.)

Строительство нового Московского Кремля началось со стороны реки Москвы, поскольку именно с этой стороны всегда приходили татары. 19 июля 1485 г. Антон Фрязин заложил стрельницу, как тогда называли башни, на реке Москве с тайником (подземным выходом к реке) и воротами. В 1487 г. Марко Руффо построил угловую Беклемишевскую башню, в 1488 г. Антон Фрязин – угловую Свиблову (ныне угловую Арсенальную) башню, где были также сделаны тайник и колодец, существующий до сих пор. Тем самым было завершено возведение южного участка крепости. В 1490 г. Пьетро Антонио Солари закончил две стрельницы – у Боровицких и Константино-Еленинских (Тимофеевских) ворот – и соорудил стену между Свибловой и Боровицкой башнями. В марте следующего года Солари вместе с Марком заложил две башни – у Фроловских и у Никольских ворот. В 1491 г. Пьетро Антонио Солари построил стену, подходившую к реке Неглимне. В 1492 г. сделали фундамент стены от Фроловской башни до Никольской, а на другой стороне Кремля построили над реке Неглимной совершенно новую стрельницу с тайником, позднее названную Троицкой башней.

Смерть Солари в 1493 г. и случившийся в том же году большой пожар в Кремле приостановили работы по строительству крепости, и они были возобновлены весной 1495 г. – была воздвигнута стена вдоль реке Неглимны. Окончательно строительство кремлевских укреплений было закончено уже при Василии III, в начале XVI в. Теперь территория Московского Кремля составила 27 с половиной гектаров, стены протянулись на 2 км 235 м и поднимались на высоту от 6 до 19 м (в зависимости от рельефа местности). Толщина новых стен была велика – в нижней части 6 с половиной метров и в верхней части – 3 с половиной метра. По верхнему краю стены итальянские мастера поставили двурогие зубцы – мерлоны двухметровой высоты, которые были своеобразными укреплениями – за ними можно было укрыться защитнику города во время вражеского обстрела. Эти зубцы стали своеобразной «визитной карточкой» Московского Кремля, и нам невозможно представить без них кремлевские стены. По мнению Д.С. Лихачева, они символизировали двуглавого орла.

Но даже после того, как строительство было окончено, восточная сторона Кремля продолжала оставаться наиболее уязвимой. Здесь к городским стенам почти вплотную подступал посад, и именно отсюда обычно неприятели и старались штурмовать город. Указами Ивана III от 1493 и 1495 гг. было предписано очистить от жилых строений для сохранения Кремля от пожаров и для обеспечения достаточной территории для ведения боевых действий на расстояние полета стрелы с гребня кремлевских стен (приблизительно около 200 м) с восточной стороны обширную площадь. Через нее – от Неглимны до Москвы-реки – в 1508 г. проводится Алевизом глубокий (до 9 м) и широкий (до 30 м) ров, выложенный с внешней стороны камнем с характерными «кремлевскими» зубцами и получивший название «Алевизов ров». Уровень воды во рву поддерживался с помощью хитроумной системы плотин, поднимающих воду на высоту кремлевского холма, и, таким образом, новая московская твердыня оказалась на острове. После того как работы были завершены, Московский Кремль стал одной из самых укрепленных и неприступных крепостей Европы, сооруженной по последнему слову фортификационной техники.

Параллельно с возведением крепости развернулись широкие работы и внутри Кремля, прежде всего по реконструкции великокняжеского двора, где были расположены терем Ивана III, различные подсобные строения, Спасский монастырь, собор Благовещения и церковь Рождества Богородицы с приделом, посвященным Лазарю. Псковские мастера за пять лет закончили в 1489 г. новый Благовещенский собор. Однако с великокняжеской палатой, заложенной также в 1484 г., дело не заладилось. В 1487 г. началось строительство нового дворца Ивана III, для чего пришлось перенести из Кремля на берег реки Москвы близ Крутиц древний Спасский монастырь. В 1491 г. строительство дворца было завершено, и в настоящее время от него сохранилась только Грановитая палата. «Камни тесаны аки чешуя», – отмечал летописец стиль обработки фасада палаты. И действительно, от граненого белого камня, которым произведена отделка этого сооружения, и появилось нынешнее название. В этой палате стоял царский трон, здесь царь принимал приближенных, иностранных послов, устраивал торжественные приемы. Здесь проводились и пышные пиршества по случаю венчания на царство, бракосочетания великих князей и царей, а также провозглашались важнейшие государственные акты. В 1505 г. был заложен новый Архангельский собор, завершенный в 1508 г. Таким образом, в общем и целом архитектурно-пространственная композиция Московского Кремля окончательно сложилась в первой четверти XV в.

Московский Кремль к началу XVII в.

Теперь необходимо рассмотреть систему духовно-символических образов Московского Кремля, поскольку воздвигнутый при Иване III архитектурный комплекс стал закономерным завершением и отражением многих тенденций и ожиданий общественной мысли и культуры Руси, целым сплетением религиозных и исторических символов и одновременно дал толчок к появлению многих других явлений культурной и общественной жизни. Восприятие Москвы общественным сознанием как центра вселенского православия, Третьего Рима, второго Константинополя и второго Иерусалима, а также идеального Небесного города, Рая, стало одной из основ для создания архитектурной композиции Московского Кремля и затем, после завершения строительства, породило различные формы архитектурного, литературного, иконописного осмысления этих образов.

Прежде всего необходимо рассмотреть исторические обстоятельства, которые сформировали образ Москвы как столицы последнего христианского государства, Третьего и последнего Рима. Известно, что важнейшей точкой отсчета явился 1453 г., когда, по словам митрополита Ионы, «попущением Божиим, грех наших ради… взяли безбожные турки Богом хранимый Константиноград». На Руси были убеждены, что падение Константинополя – признак наступающего Страшного суда. Для русского общества XV–XVII столетий падение Царьграда и предшествовавшая ему Флорентийская уния были предостережением и наглядным примером, который показал Бог Русской земле, перед тем как передать ей историческую и духовную миссию Византии. Именно поэтому на протяжении столетий для русского общества те печальные, трагические события не утрачивали своей остроты, рельефности, в них искали ответы на многие вопросы, оглядываясь назад, постоянно видели ту границу, которая навсегда отделила Русь от всего остального мира.

Поэтому самым главным вопросом того времени становится следующий: кто же теперь будет хранить истинное православие? В повестях «О взятии Царьграда…» встречаются пророчества, основанные на греческих источниках, о том, что «русский же род прежде создательными всего Измаилита победят и Седмихолмнаго приимут со прежде законными его и в нем воцарятся». Поэтому сомнений больше не оставалось – только Русская православная церковь могла отныне принять на себя роль главы православного мира, а русский народ – стать спасителем вселенной от ига мусульман. В этот момент и получает свое окончательное завершение теория Москвы как Третьего Рима, выраженная письменно в начале XVI в. старцем Филофеем. Мысль о Москве как Третьем Риме – оплоте последнего православного царства – была настолько органична русскому общественному сознанию и настолько ярко и логично объясняла многие политические события, что она неустанно повторяется во многих официальных документах и сочинениях XVI–XVII вв. В знаменитой «Казанской истории» Москва называется «третий новый великий Рим, провозсиявший в последняя лета, яко великое солнце в великой нашей Русской земли». Эту идею можно встретить и в Уложенной грамоте об учреждении патриаршества в России от 1589 г. («Твое же, о благочестивый царю, великое Российское царствие, третей Рим, благочестием всех превзыде»), и в записи на лицевой Псалтири, писанной по поручению Бориса Годунова («В лето 1594 года в богохранимом и в преименитом и царствующем граде Москве, в третием Риме»).

Теперь, возвращаясь к рассмотрению символики Московского Кремля, необходимо подчеркнуть, что специалистами в области теории и истории архитектуры было подмечено, что русским городам была присуща крестообразность градостроительного развития и что концы воображаемого креста закреплялись храмами. Следует добавить, что храмы обычно посвящались так, чтобы образовать в расположении деисус, то есть если в центре находился храм, посвященный Христу, то по краям – храмы в честь Богоматери и Иоанна Предтечи (или с одноименными приделами). И это не случайно, ибо деисус можно видеть не только в иконостасе любого храма, но и на западной стене храма, где он обычно является центром композиции «Страшный суд» и знаменует уже образ кончины этого мира. В Московском Кремле можно ясно проследить эту градостроительную особенность.

В центре деисусной архитектурной композиции Московского Кремля находился храм Спаса Преображения на Бору, считавшийся «первым по постройке в Москве». Его основание можно отнести к XIII в., но известно точно, что в XIV в. этот храм уже воздвигается в камне (1330 г.) великим князем Иваном Калитой и становится домовой церковью великого князя. Приблизительно в одно время с ним (или ранее) была основана и церковь Рождества Иоанна Предтечи под Бором (по некоторым источникам можно заключить, что это был первый храм на территории будущей Москвы). И. Забелин относит ее основание приблизительно к концу X – началу XI в., сразу после Крещения Руси, и указывает, что она была выстроена на месте языческого капища – к юго-западу от храма Спаса на Бору, близ нынешних Боровицких ворот (в 1461 г. она перестраивается в камне), и тогда же, в XIII в., к северо-востоку от храма Спаса на Бору возникает церковь Успения (в камне – 1326 г.)

Таким образом, уже в XIV в. в Москве можно увидеть сложившийся архитектурный деисус. Но помимо того что такое расположение храмов определяло градостроительные тенденции развития города и содержало в себе глубокий духовный и символический смысл в целом, посвящение этих храмов в отдельности имело весьма конкретные «земные» цели – указать на преемственность Москвы от Константинополя, закрепить начинавшую зарождаться и развиваться в XIII–XIV в. идею Москвы как Третьего Рима.

И.М. Снегирев высказывает предположение, что церковь Рождества Предтечи была воздвигнута в Москве в воспоминание соименной ей церкви в Царьграде, где на ее подворье останавливались русские, приезжавшие по своим делам. К примеру, в XII в. в Новгороде, на Петрятином дворе, князь Всеволод Мстиславич поставил также церковь Предтечи. Известно, что строителями церкви были пришельцы из нескольких городов – Киева, Владимира и др. Это лишний раз доказывает, что духовные связи между Русью и Византией были уже в то время достаточно крепки и стремление к созданию архитектурного образа Константинополя как Второго Рима было достаточно определенно выражено. Сын Ивана Калиты, Симеон Гордый (1340–1353), пристраивает к церкви Спаса на Бору придел и притвор, который служил княжеской усыпальницей, что нельзя не связать с константинопольским обычаем погребать царей в притворах «как вратниц у храма» (Иоанн Златоуст).

И наконец, постройка Успенского собора и его оформление как духовного центра Русской земли имела очень глубокий смысл. К моменту постройки первого каменного Успенского собора (1326 г.) на Руси уже достаточно распространились храмы, посвященные Успению Богоматери. Постепенно они начинают как бы «вытеснять» храмы, посвященные Софии, словно бы отступая от буквального внешнего воплощения константинопольских святынь и все более переходя от образов к первообразам.

Как известно, Киев был посвящен Богоматери, подобно Константинополю. Но главным храмом Константинополя была София. И действительно, в течение некоторого времени, как буквальное подражание Константинополю, на Руси строились во множестве храмы, посвященные Софии (Киев, Новгород, Полоцк и др.), которые играли ведущую роль в градостроительных композициях.

Однако в это же время параллельно на Руси развивается и принимает все большее значение культ Богоматери. Церкви, посвященные Успению Богоматери, создаваемые в один и тот же период с Софийскими соборами (имеющие также константинопольский образец Влахернского храма, места хранения Гроба Богоматери с ее одеждами), все более возвышаются, одновременно с утверждением идейных воззрений на Богоматерь и Ее место в христианском культе, и наконец занимают ведущее место в русской градостроительной системе.

В духовном смысле идея Софии Премудрости Божией, которая является одной из самых таинственных и глубоких идей, наиболее трудно постижимых для человеческого сознания, постепенно пронизывается идеей, мыслью, образом Богоматери, помогающей раскрыть и приблизить к человеку видение Софии.

Сразу после своего появления Успенские храмы на Руси приобретают особую, градозащитную семантику. Успенский собор в Москве с возвышением и ростом Московского княжества поэтому приобретает исключительное значение. В источниках того времени он именуется «первопрестольным», «великим», «святым», «божественным», «соборным», «апостольской церковью», «патриаршей», «матерью церквей московских». Кроме того, в нем символически воплощалась как бы вся Москва и Русская земля в целом – не случайно он именуется «домом Пресвятой Богородицы», так же как Москва и Россия. Известно, что, находясь уже в заточении, московский патриарх Ермоген в своем последнем послании призывал народ помышлять лишь о том, как «души свои положить за дом Пречистой и за веру», подразумевая, очевидно, под домом Пречистой как Москву, так и Россию. Подобным же образом воспринимался и храм Святой Софии в Новгороде (старинная пословица: «Где святая София – там и Новгород») и Константинополе.

Успенский собор Московского Кремля

Кроме того, Успенский собор Московского Кремля рассматривался общественным сознанием и как символический образ храма Гроба Господня в Иерусалиме: в 1627 г. мастером Дмитрием Сверчковым изготавливается бронзовый литой шатер, установленный у западной стены – «подражание пещере Святого Гроба в древнем Иерусалиме». В нем находился кипарисовый Гроб Господень с ризой Иисуса Христа. (Безусловно, этот шатер имел и прямое практическое предназначение – в нем хранились наиболее ценные реликвии, как, например, Риза Господня. В нем же находится и гробница патриарха Ермогена.)

В Успенском соборе Москвы с исчерпывающей полнотой явлены смена, растворение идеи Софии в образе Богоматери. Праздник Успения совпадал с праздником Софии Премудрости Божией в Новгороде. После окончания строительства в конце XV в. собор расписывается внутри, а над северными апсидами пишутся три композиции, одна из которых – «София Премудрость Божия», символизирующая духовную преемственность Москвы от Новгорода. О том, что в народном сознании надолго сохранилась память об этой духовной связи двух образов, свидетельствует «Песня о Гришке Расстриге»:

 
Потерян мой сын, царевич Дмитрий Иванович,
На Угличе от тех от бояр Годуновых.
Его мощи лежат в каменной Москве,
У чудных Софеи премудрыя,
У того ли то Ивана Великого…
 

Надо помнить, что в Новгороде также распространялись идеи о Третьем Риме и одно время Новгород называл себя «Новым Римом», в нем зарождались сказания о переселении святынь из древних «павших» центров христианства – об иконе Тихвинской Божией Матери, перенесенной из Византии в Новгород, о приплытии туда же на камне из Рима Святого Антония с церковными реликвиями, о путешествии из Киева в Новгород апостола Андрея Первозванного и т. д. Рядом с росписью «София Премудрость Божия» находятся над алтарными апсидами композиции «Новозаветная Троица» и «Похвала Богоматери». Последняя напоминала о древней традиции построения богородичных храмов, восходящих к Успенской церкви Киево-Печерского монастыря, символизируя преемственность Москвы от Киева, также создававшегося как образ Константинополя.

Таким образом, став символическим духовным подобием основной святыни Иерусалима Палестинского – храма Гроба Господня, а также константинопольской Софии, главных храмов Киева и Новгорода, Успенский собор становится вневременным и внепространственным храмом, объединяющим в себе всю православную вселенную. Не случайно его строительство совпадает и со временем формирования в общественном сознании идеи Руси как единственного православного царства всей вселенной. То есть он становится зримым символом Царства Небесного, Рая. «И как затворили мы чрево человеколюбия твоего или, – что и помыслить трудно, – соборную церковь, которая на земле небом солнцеобразно в поднебесной сияла и была как второй рай для православных благочестия ради?» – скорбит неизвестный автор начала XVII в. в «Плаче о пленении и конечном разорении Московского государства».

Помогает раскрыть символику архитектурной композиции Кремля и Архангельский собор, освященный во имя архистратига архангела Михаила – предводителя небесных сил бесплотных, низвергающего сатану с небес: «И произошла в небе война: Михаил и ангелы воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним». (Откр. 12:7–9). В народном сознании архангел Михаил возвещает начало Страшного суда: