Текст книги "Любовь уходит в полночь"

Миссис Сандон долго молчала. Ксения ее не торопила.

– Но когда влюбишься, моя милая доченька, – заговорила мать снова, – ты поймешь, что в жизни важно только одно: быть с тем, кого любишь, и заботиться только о нем. Все остальное – приличия, правила, даже место, где ты живешь, – не имеет значения. Тем более – если речь идет о богатстве… Если делишь его не с тем, кого любишь, счастья оно не приносит.

– Уверена, папа думает точно так же!

– Да, он думает так же, хотя и сожалеет – совершенно напрасно, как я его искренне уверяю! – обо всех тех удобствах и дворянских привилегиях, какие были бы у меня в Словии и каких он не может мне здесь предложить.

– Так, значит, мы всегда жили так бедно лишь потому, что вы с папой сбежали? – Ксения потерла кончик носа – он вдруг зачесался. Она чихнула.

– Именно так, милая, но меня никогда это не волновало. Однако я бы хотела дать тебе настоящее благородное воспитание… Ведь неизвестно, как сложится твоя жизнь, и надо быть к ней готовой.

– Мама, но мне с вами так хорошо! – серьезно ответила Ксения, шмыгнув носом. – Я могу ездить с папой верхом – он мне столько рассказывает про лошадей! И я очень люблю смотреть, как он рисует. С ним так интересно! Он много всего знает и про растения, и про землю, и про лесных птиц и мелких зверьков. Мы столько смеемся… А у тебя я набираюсь ума-разума – и всего-всего, что ты умеешь делать руками! А сколько ты мне всего рассказываешь! Ты же столько знаешь – ты у меня такая умная, мамочка! И наш Литтл Кумб я очень люблю. Да мне очень, очень повезло с вами – с тобой и с папой, что вы у меня такие – самые мои любимые и независимые!

Миссис Сандон растроганно притянула ее к себе и поцеловала.

– Это именно то, что я хотела от тебя услышать.

– Как у нас все необыкновенно! – Ксения обняла мать за талию и уткнулась лбом ей в плечо. – Но почему же твоя сестра… Доротина… почему она тебя не искала? Вы близнецы… Как это интересно – каждый день видеть перед собой саму себя! И не в зеркале, а наяву! Она, наверное, так по тебе скучала! Она же перестала тебя видеть! Это как потерять половину себя!

– Я знаю, что Доротина по мне скучала. Но не было никакой возможности, чтобы она поддерживала со мной связь вопреки воле отца. Да и как бы она нашла меня здесь, в Литтл Кумб?

– А ты сбежала и ей не писала?!

– Конечно, нет! Я не могла ставить ее под удар. Я знала, мое письмо ее очень обрадует, но и причинит ей неудобства. Прежде всего моральные – представь себе, что бы она почувствовала, получив от меня весточку! А отвечать на письмо – ей бы очень хотелось этого! – значило бы тоже нарушить отцовскую волю.

– Да… Ты права… А она вышла замуж?

– Да. Как-то я увидела в газете объявление о ее помолвке с эрцгерцогом Фридрихом Прусским – через год после моего бегства из Словии.

– Эрцгерцог – должно быть, человек о-очень знатный!..

– Это тот человек, которого мой отец прочил мне в мужья, – ответила мать. – Но, ручаюсь, ни за что на свете я не хотела бы оказаться на месте моей сестры Доротины.

– А дети у них… у тети Доротины… есть? – с любопытством спросила Ксения.

– Не знаю, – печально ответила миссис Сандон. – Видишь ли, английская пресса не слишком жалует мелкие балканские государства, чтобы писать о них все подробности. Иногда они вскользь упоминают Словию, и вот два года назад я узнала, что наша мать скончалась.

– А отец жив?

– Да, но он стар, и в последних новостях говорилось, что нездоров. Думаю, он мог приезжать в Англию по делам государственным, но, похоже, он слишком слаб, чтобы покидать пределы дворца.

Ксения выдохнула:

– Как это трудно – представить, что ты дочь короля, мама…

– Ох, я об этом давно забыла! И ты тоже должна забыть, – с нажимом проговорила миссис Сандон.

– Ну уж нет, нет и нет! Я совсем не хочу забывать, что ты дочь короля! А я… – она упрямо тряхнула рыжими, как у матери, волосами, – я хочу об этом помнить. Всегда. Теперь-то я знаю, почему ты держишь себя с таким достоинством! Почему в тебе столько… как его… шарма! И почему папа дразнит тебя насчет твоего аристократического профиля. Он ведь часто подтрунивает над тобой, а? Признавайся!

Ксения вскочила и подбежала к зеркалу.

– Нос у меня такой же, как у тебя, смотри какой ровный! – Она потеребила кончик. Миссис Сандон наблюдала за ней. Она откровенно любовалась дочерью. И понимала, что дочь – точная ее копия: такой она и была в свои юные годы. – И вообще, я очень похожа на тебя: волосы – рыжие… глаза – зеленые… А вид у меня – тоже аристократический, – не унималась Ксения.

– Надеюсь, ты всегда будешь вести себя так, как подобает особе королевской крови, – сдержанно ответствовала миссис Сандон. – Это означает быть гордой и смелой, тактичной и внимательной к окружающим.

– То есть быть такой же, как ты! – согласно кивнула Ксения. – Я попытаюсь, мама. И я такой буду, честно. Все это так здорово!

– На самом деле не очень, – со вздохом ответила миссис Сандон. – И помни, Ксения, никому ни слова о том, кто я такая. Мой отец и моя мать, когда была жива, вели себя так, будто я умерла. Пусть для всех, кто меня знал, так и будет.

Голос матери дрогнул, и Ксения, расчувствовавшись, подскочила, чтобы обнять ее.

– Ну что ты, что ты, мама! Мамочка, родная, милая, самая красивая и умная мама! – быстро и горячо зашептала она, пряча лицо у матери на груди. – У тебя есть папа и я, и мы тебя очень, очень любим! Ты для нас самая главная, ты для нас – первая! Слышишь? И всегда такой и была.

– Ах ты, чуткая моя девочка! – сдержав подступившие слезы, сдавленным голосом ответила миссис Сандон. – И поверь, Ксения, куда лучше жить в любви и согласии, но с небольшим достатком, чем в самом богатом дворце, но среди равнодушных к тебе людей, кому невдомек, что делается в твоем сердце, кому безразлична твоя душа.

Как же вспомнились Ксении эти слова, когда она попала в роскошный особняк Беркли Тауэр – мать говорила ей сущую правду: когда нет ни любви, ни понимания между людьми, жить им совсем не радостно.

– Бог мой, ветреница, да где тебя носит! – фырчала в очередной раз миссис Беркли, когда Ксения приносила ей какую-то вещь по ее требованию, а вещь эта пряталась неизвестно где.

– Она была на самом верху, на чердаке, в куче разного хлама, – искренне оправдывалась Ксения. – И чтобы ее найти…

– Да тебя, дорогая, только за смертью и посылать! Сколько времени ты прокопалась? – недовольно отвечала ей миссис Беркли. – В твоем возрасте можно быть попроворнее! По лестнице можно и бегом взбежать. И бегом же спуститься.

Ксения хотела было сказать какие-то слова в свою защиту, но промолчала. Какой прок в оправданиях? Тем, кто прав, все равно окажется миссис Беркли. И отыщет изъян во всем, что сделает Ксения, как бы она ни старалась. Ведь, случалось, миссис Беркли выговаривала ей за то, что она носится вверх и вниз по ступенькам, подавая этим дурной пример слугам…

Ночью, лежа в просторной, удобной спальне, которую ей предоставили в Беркли Тауэр, ибо спальня эта соседствовала со спальней хозяйки и миссис Беркли в любой момент могла потребовать к себе компаньонку, Ксения скучала по своей домашней крохотной спаленке со скошенным потолком.

Там, за оконными створками, выглядывавшими из-под соломенной крыши, ей казалось, что мир вокруг полон солнца и радости.

И вдруг – ничего не стало. Она помнит ту спаленку, но забыла о радости, забыла о солнце. Где это все? Она совсем одна в недобром к ней, холодном, враждебном мире…

– Да ты не слушаешь меня, голубушка! Изволь наконец отвечать! – как сквозь вату, донесся до нее голос распалившейся от возмущения миссис Беркли.

– Простите, простите, – скороговоркой пробормотала Ксения, очнувшись от воспоминаний. – Эти колеса так сильно стучат, такой стоит шум в ушах, я просто…

– Я говорю о ручном багаже! В третий раз, дорогуша, заметь! В Дувре нужно будет проявить особую бдительность! На всех вокзалах полно воров! И я не хочу, чтобы, пока ты витаешь в облаках, кто-то прибрал к рукам мои вещи. В Дувр приезжает столько иностранцев, а что касается их… – миссис Беркли не закончила фразы, но лицо ее выражало все, что она хотела сказать о жителях континентальной Европы.

– Я буду очень внимательна, – виновато пообещала Ксения.

– Надеюсь. – Миссис Беркли поджала губы и посмотрела в окно. – В конце концов, мне стоило немалых денег оплатить тебе эту поездку со мной!

– Понимаю. – Ксения смиренно потупила взгляд. – И я вас уже благодарила за это. Благодарю еще раз, миссис Беркли!

– Да уж! И что мне твоя благодарность? – Миссис Беркли махнула рукой. – Одно только твое платье мне влетело в круглую сумму. Однако я не могу возить с собой компаньонку одетой, как уличная попрошайка.

Это не было правдой! И это было так оскорбительно слышать! В лицо Ксении ударил румянец, но она научилась не отвечать на подобные унижения.

Миссис Беркли изощренно высмеивала те платья, какие носила Ксения, пока не начала жить в Беркли Тауэр. Платья были из недорогой ткани, но шила их Ксении мать, а вкус у нее был безупречный, фантазия – неисчерпаемой, руки – на зависть самой умелой портнихе. И эти платья чрезвычайно шли Ксении – обе они, мать и дочь, очень радовались каждой такой обновке, а отец по-доброму над ними посмеивался: «Мои милые обезьянки!»

Миссис Беркли купила ей несколько строгих черных нарядов, но через пять месяцев траура велела избавиться от всех черных вещей.

– Мне не нравится этот цвет! – тоном, не терпящим возражений, объявила она. – Кроме того, в черном ты выглядишь театрально. Антигона! Медея! И это при твоей-то анемичной коже, да с такой вызывающе огненной шевелюрой. Что-то надо делать с тем, как ты выглядишь. Пожалуй, я возьмусь за тебя всерьез!

Размышляя, почему миссис Беркли ассоциирует ее с Медеей и Антигоной – они не обязательно должны носить только черное! – Ксения послушно и в глубине души с радостью стала носить свои прежние платья. Наверное, черное – это личные ассоциации миссис Беркли в отношении античных трагедий, решила Ксения. Но Антигона – это и символ любви к родителям, а Медея, кроме всего остального, – волшебница… Что ж, это совсем не обидно… Но спорить Ксения не взялась, промолчала, углубившись в то, что рассказывала ей мать об античности – а рассказывала она ей очень многое. Однако миссис Беркли не унялась – стала насмешничать еще больше, а потом одно за другим принялась покупать ей платья – одного цвета, другого, всяких оттенков – взамен всего старого, шитого Ксении мамой. И, разумеется, требовать благодарности за заботу о «гардеробе сиротки, ты только взгляни на эту цветочную клумбу!».

Ксения хорошо понимала, почему и эти новые платья не оставляют в покое хозяйку. А как могло быть иначе? Они подчеркивали цветущий вид молодой кожи – Ксения выглядела как нежный майский цветок независимо от того, что было на ней надето.

– Ей досталась и твоя удивительная кожа, любимая! – сказал однажды отец ее матери, не зная, что Ксения близко и слышит их. – Тебя коснешься – и ощущение, что будто гладишь или целуешь цветок магнолии…

Платья, на которых после долгих и мучительных переборов миссис Беркли все же остановилась (сколько денег она на них не пожалела!), были на редкость унылыми, чем обрадовали ее, но цвет волос Ксении был необорим.

Это был тот огненно-рыжий цвет, каким то и дело вспыхивают полотна Тициана и какой вообще так любят многие из художников, – цвет волос австрийской императрицы Елизаветы на ее портрете кисти Винтерхальтера…

– А у нас есть какие-нибудь общие корни с самой красивой королевой в Европе? – спросила Ксения мать во время того долгого разговора.

– Она моя дальняя родственница, – ответила ей миссис Сандон. – И в тебе тоже течет венгерская кровь. – Миссис Сандон улыбнулась: – Теперь ты понимаешь, почему я хочу, чтобы ты выучила и немецкий язык, и венгерский?

– И, может быть, я однажды поеду в Словию, мама!

– Если это случится, знание языков тебе будет необходимо. Мы – смесь нескольких наций. Но мы смешали и языки. Так что многие слова – немецкого происхождения, другие – венгерские. – На ее лице появилось ностальгическое выражение. – Мой отец был весьма озабочен тем, чтобы мы с Доротиной хорошо знали близкие языки и могли общаться с соседями. Помню, как-то нас навещал лютенийский король. Его восхитило, что я и сестра могли свободно изъясняться с ним на его языке.

– Мне кажется, я никогда не буду говорить так же свободно, как ты, мама.

– Будешь, дочка, если захочешь! Конечно, трудно выучить язык в совершенстве, если ты никогда не была в той стране, где он всем родной, – ответила миссис Сандон, – но со временем ты поймешь, что если знаешь немецкий, французский и венгерский, и, пожалуй, немного греческий, то будешь легко говорить на всех балканских языках. У нас дома есть книги на разных языках – не так много, но ты начни их читать, а я помогу тебе с грамматикой и произношением.

И Ксения засела за языки, хотя раньше была уверена, что ей вполне хватит английского. Отец-англичанин не возражал, чтобы она занималась немецким, венгерским и прочими языками, и дело пошло.

Наедине с матерью по-английски они не разговаривали, а всегда на каком-то другом языке – из тех, что старательно штудировала внучка короля Константина, о которой тот знать не знал.

А вскоре Ксения стала мечтать, что когда-нибудь, накопив денег на самое скромное путешествие, она поедет в Словию и в другие балканские страны, о которых рассказала ей мать. Хоть издали – а, возможно, повидает своих родных.

Теперь она была на шаг ближе к мечте – миссис Беркли взяла ее с собой во Францию, и они должны будут проехать через всю страну с севера на юг, чтобы попасть в то место, где ждет миссис Беркли ее подруга, гостеприимно предложившая ей погостить у нее нынешним маем! Это место – Прованс. Миссис Беркли рассказывала Ксении, как там красиво. Это не на самом берегу моря, но в достаточной близости от него. Окрестные холмы покрыты виноградниками и оливковыми и дубовыми рощами. А в мае там все цветет. И особенно знаменит Прованс лавандой.

– Но ты, по всей видимости, не говоришь по-французски, – незадолго до намечающейся поездки спросила ее хозяйка. Спросила утвердительным тоном, с оттенком собственного превосходства по части безусловного знания французского языка и Франции как таковой: дед ее мужа по материнской линии был француз, и во Франции жила его многочисленная родня, отличающаяся крепкими связями друг с другом, – миссис Беркли называла это чувством клана. Они привечали миссис Беркли во время ее нередких поездок на галльскую землю, она эти поездки очень любила и всегда обновляла себе гардероб, дабы предстать среди родственников и их знакомых в наилучшем галантерейном виде. Старания не пропали даром. Не очень давно, но порядочно для того, чтобы принять столь ответственное решение, у миссис Беркли наметился брак на континенте – друг детства дальнего родственника ее покойного мужа, некий виконт Беретон, не так давно овдовевший, очень ею заинтересовался, и миссис Беркли с воодушевлением – когда на нее снисходило благодушное настроение – не скрывая тщеславия, рассказывала Ксении о своих амурных успехах, чрезвычайно ими гордясь («но ты, милочка, еще так далека от того возраста, когда внимание мужчины будет придавать тебе жизненных сил!»). У мосье Беретона свои виноградники – обедневший дворянин решил попробовать себя в коммерции и преуспел, виноградарство его затянуло, и дело пошло… так что… если соединить их винодельческие доходы по одну сторону Ла-Манша и доходы от рационального использования земли в имении Беркли Тауэр – по другую… То… Эту часть рассуждений миссис Беркли, да простится ей, Ксения слушала не слишком внимательно, и, может быть, очень напрасно: видимо, сказались гены отца, не проявлявшего большой практичности по части приумножения семейных доходов.

А вот французские книги в книжном шкафу миссис Беркли Ксения тайком от нее почитывала, когда удавалось выкроить ночью два-три часа и если у нее оставались на это силы.

Так что на вопрос миссис Беркли о знании ею французского языка Ксения заметно разочаровала свою культурную благодетельницу на выданье, ответив не без легкой гордости, каковую она прятать не пожелала, как бы того ни требовали ее внутренние правила самосохранения, выработанные за месяцы близкого общения с миссис Беркли:

– Я читаю по-французски и говорю по-французски! – с достоинством сказала она, и тон ее был на грани вызова, но самую чуточку.

– Не может быть! В самом деле? – Тонкие брови миссис Беркли взлетели вверх. – Ах, ну конечно! Как же это я сразу не сообразила? Ведь ты не чистокровная англичанка. Вне всякого сомнения! Ни твоя покойная мать не была похожа на англичанку, ни ты не похожа.

На комплимент это не походило. Ксения густо зарделась и со всем безрассудством молодости бросилась защищаться:

– Да, мама не была англичанкой! И что из того? Она приехала в Литтл Кумб с Балкан… и… а это… а вы знаете…

– О, Балканы! – по счастью прервала ее миссис Беркли, причем это название прозвучало в ее устах совсем безнадежно.

Боясь потерять над собой контроль и сболтнуть лишнего, Ксения благоразумно поспешила переменить тему:

– Наверное, в Провансе уже настоящее лето?

Не вслушиваясь в ответ – последовала обстоятельная лекция миссис Беркли о погодных условиях Франции в разные месяцы года в разных ее местах, – Ксения размышляла: интересно, что бы сказала ей мама, узнав, что ее дочь едет во Францию и поживет некоторое время в Провансе? А главное, что бы она ответила на вопрос, как ей вести себя при миссис Беркли с ее родными, – вот что самое важное. Ксении иногда очень хотелось поговорить с кем-то на равных, но было не с кем. Может ли она себе такое позволить, если представится случай? Ксения помнила давнее наставление, данное ей матерью. Скорее всего, оно не повредит в любой ситуации…

Часто, лежа в постели, она разговаривала с мамой, будто с живой, и рассказывала, какой несчастной чувствует себя без нее. И после таких минут и часов она не могла ответить самой себе, стало ли ей легче от того, что она жаловалась и жалела себя?

И еще ей подумалось: а ведь это с ее стороны эгоизм – желать, чтобы один из родителей остался при ней, был бы жив. Да, они любили ее – но истинная любовь их была сосредоточена друг на друге, и если бы один из них выжил, единственным его желанием было бы умереть, чтобы быть вместе с супругом. Все годы, проведенные ими вместе, они жили, словно опьяненные друг другом. Раньше Ксения этого не замечала так явственно, как стала осознавать это сейчас, вспоминая мельчайшие подробности всего того, что она помнила про мать и отца, про их совместность, даже когда они проводили дни порознь. А помнила она очень многое.

Миссис Беркли глянула на часы.

– Уже скоро! – довольно вздохнула она и потянулась руками к прическе, поправив в ней прядь, которая лежала немного не там, где положено. – Но путешествовать поездом – как утомительно! Уверена, бедняжки во втором и третьем классах совершенно измотаны…

А это замечание, подумала Ксения, рассчитано на то, чтобы она, «бедная сирота», осознала, в какой роскоши путешествует. Вежливый благодарственный ответ был уже у нее на языке, но на этот раз миссис Беркли не получила желаемого. Раздался грохот, похожий на взрыв, и в этот самый миг вагон тряхнуло. Миссис Беркли пронзительно завизжала.

Ксения не издала ни звука, но судорожно схватилась руками за воздух.

Пол ушел у нее из-под ног, ее бросило в сторону, и она потеряла сознание.

Первое, что услышала Ксения, медленно и мучительно возвращаясь к реальности, был шум – кажется, он и вернул ее из небытия, куда она провалилась, едва ей заложило уши от грохота и швырнуло к стене. Дальше она ничего не помнила. Спине было прохладно и жестко – она лежала на какой-то ровной поверхности. А шум немилосердно резал ей уши, и ей захотелось прикрыть их ладонями. Она сделала движение, но руки ее не послушались. Она попробовала пошевелить пальцами. Они ощутили что-то прохладное, местами шероховатое и вместе с тем кое-где шелковистое. Вероятно, она лежит на земле, поросшей травой. Все ее тело от макушки до кончиков пальцев было налито свинцовой тяжестью, и она не находила в себе сил ее преодолеть. Даже открыть глаза ей было невмоготу.

Похоже, некоторое время назад ее куда-то несли… Она смутно припомнила мерное небольшое покачивание из стороны в сторону. Это были носилки? Она и сейчас лежит на носилках?

Отовсюду слышались крики и стоны, но все эти звуки перекрывало пронзительное шипение паровозного пара. Свист действовал ей на нервы и не давал собраться с мыслями. Ее снова подняли и понесли. Но куда? В морг? Сквозь меркнущее и вновь просыпающееся сознание она плохо понимала, что с ней происходит. И не было сил подать знак, что она жива, жива!

Шипение и свист усилились: если это паровозный пар, ее, наверное, сейчас поднесли совсем близко к локомотиву. Значит, не в морг… Движение еще немного продолжилось, и она услышала мужской голос:

– Хвала Всевышнему! Быстро же мы ее отыскали!

Другой голос ответил:

– Просто нам повезло, что станция рядом.

Ах, вот оно что… Теперь она поняла: поезд попал в аварию, это случилось недалеко от станции, и ее кто-то нашел, какие-то люди.

Да, да, вагон тряхнуло, потом взрыв – и беспамятство. Как глупо, что она сразу не сообразила, что произошло.

Ксения вяло вспомнила о миссис Беркли. Где она? Что с ней? Но более, чем на воспоминание о хозяйке, усилий у Ксении не хватило.

Она почувствовала, что снова впадает в забытье… и пришла в себя уже в здании – так она заключила, услышав тяжелые шаги по деревянным половицам.

– Ну вот, теперь все в порядке, – проговорил первый мужской голос. – Опускайте! И доложите шефу. А что это она там болтала? Бредила, как ненормальная! Звала какую-то миссис Беркли… Кто это?

Ксения почувствовала, что носилки, на которых ее принесли, положили на пол. Двое вышли из комнаты, и за ними хлопнула дверь – она определила это на слух.

Несколько минут она полежала, собираясь с силами, потом открыла глаза. Освещение было неярким, если не сказать тусклым – окна были довольно-таки высоко и совсем небольшими, на одной стене приглушенно горели два бра.

Она взглянула на потолок, оглядела стены – они были выкрашены в какой-то очень сдержанный коричневатый цвет. Похоже на зал ожидания. Авария случилась рядом с вокзалом, так, кажется, было сказано? Тогда все сходится, это зал ожидания. Ксения напряглась и заставила себя сесть. Потом, еще поднапрягшись, встала на четвереньки и переползла на пол, покрытый невзрачным линолеумом с мелким рисунком.

Помещение было меньше, чем обычно бывает зал ожидания, и плюс к полагающейся в таком случае длинной скамье здесь перед камином стояли два кресла. Странный какой-то зал ожидания…

Медленно, очень медленно Ксения поднялась на ноги. Колени дрожали. Но все кости как будто целы, подумала она с облегчением. И в самом деле, если забыть о разрывающей мозг головной боли, кажется, с ней все порядке. И все же ноги ее не держали – она опустилась на скамью как подкошенная. Развязав ленты шляпки, она сдернула ее с головы и сразу почувствовала себя лучше: свободная голова думает по-другому! А где перчатки? Собственно, какая разница? Нашла время думать про какие-то там перчатки, даром что купленные ее благодетельницей. Ничего, она за них отчитается. Произошла… железнодорожная катастрофа. Поезд столкнулся с чем-то, возможно, с другим поездом, и… из-за этого… сошел с рельс.

Она вздохнула один раз, другой. Заставила себя сосредоточиться на дыхании и дышать ритмично и глубоко.

У тебя… просто… шок, медленно говорила она себе в такт выдохам, говорила ласковым тоном, как будто уговаривает маленькую девочку, которая растерялась в незнакомой для нее обстановке. Не бойся, ничего не бойся. Сейчас… просто нужно… чего-то попить. Чего-то горячего. Лучше бы чаю. Но где ж его тут найти? Поэтому – дышим…

И все-таки – что с миссис Беркли? Надо бы выяснить.

Странно. В зале ожидания никого больше нет, кроме нее. Неужели нет других пострадавших?

В глубине помещения она заметила две двери и на одной из них – темные стеклянные панели, как если бы она вела в комнату отдыха или же гардеробную.

Ксения сделала вторую попытку встать на ноги.

Ощутимо ныло бедро, но в остальном определенно все было в порядке. Прихрамывая, зажав шляпку в руке, она доковыляла до двери с панелями и толкнула ее.

Она была права. Это действительно была комната отдыха. Над умывальником – зеркало. Она подошла и взглянула на свое отражение. Бледное, как простыня, лицо, глаза на нем – как огромные темные плошки… Хороша, ничего не скажешь!

«Нечего там разглядывать! – строго сказала она себе. – Пей воду и отправляйся искать миссис Беркли». И для убедительности приказа сдвинула брови.

Взяв с подзеркальной полочки стакан, она отвернула кран и, дав первой воде стечь – так учила мать, – наполнила посудину до краев.

Вода была ледяная. Ксения, стуча зубами о стеклянный край, залпом осушила стакан и почувствовала, что разум ее укрепился от влившегося в тело холода, в голове наступила полная ясность.

Так. Искать, искать миссис Беркли!

Она вымыла руки, они мгновенно стали такими же ледяными, как вода в кране, и приложила их ко лбу. Постояв так минуту-другую, она, не забыв прихватить шляпку, вернулась в зал ожидания. Но он уже не был пуст. На скамье спиной к ней кто-то сидел. Ксения пригляделась. Женщина! Молодая.

Она подошла к скамье. Услышав ее шаги, женщина обернулась.

На долю мгновения Ксении показалось, что она все еще смотрит на свое отражение в зеркале. Или ей только кажется, что она пришла в себя, а на самом деле она еще в глубоком обмороке и ничего не соображает.

Но тут женщина заговорила:

– Святые угодники! Кто вы такая?

Ксения стояла, молча теребя в руках шляпку.

Разглядывая незнакомку, она видела в ней себя: та же белая кожа, те же глаза – зеленые, в темных ресницах… Только лицо не изможденное и обескровленное, а полное жизни, в глазах блеск, на щеках нежный румянец.

– Как вас зовут? – властно спросило ее сияющее отражение.

– К-ксения… Сандон… – очнулась она.

– О-о-о… Я должна была догадаться!

– То есть?

– Ты же моя кузина! Мы родственницы! Я всегда знала, что у меня есть двоюродная сестра, но я не думала, что мы настолько похожи, хотя наши матери и близнецы.

«Нет, это все еще бред, – подумала Ксения. – Или над ней кто-то решил вот так подшутить. Нашел время! Где миссис Беркли? Надо искать, искать миссис Беркли!» – как за спасительную соломинку, которая не даст ей лишиться рассудка, приказывала себе Ксения и не могла отвести взгляда от незнакомки, которая говорит ей такие удивительные вещи.

– Что ты молчишь? Как твое имя? – настойчиво твердила ее полная копия. И тут на Ксению снизошло просветление. Никто над ней не смеется, и это не бред.

– Так ты что – дочь… дочь тети… моей тети… Доротины?

– Святые Небеса! Разумеется! Я Джоанна – точнее, Джоанна Ксения.

– Тоже Ксения?

– Да, Ксения. Насколько мне это известно, наши матери договорились, что, если у какой-то из них родится дочь, она будет названа Ксенией – так звали их любимую куклу.

Ксения засмеялась. Но мышцы лица слушались плохо, и смех прозвучал надтреснуто, суховато.

– Моя мама говорила мне о своей сестре. Но я никогда не думала, что на свете есть кто-то настолько похожий на меня. Мы же все-таки не близнецы!

– Да, но я копия моей мамы, – сказала Джоанна.

– И я моей, – эхом отозвалась Ксения.

– И потому нас не отличить одну от другой.

Ксения слегка покачнулась.

– Ты ранена? – обеспокоилась Джоанна. Быстро встав со своего места, она обошла скамью и потянула Ксению за руку, чтобы та села с ней рядом.

– Нет. Я просто… я… потеряла сознание… на какое-то время… и меня принесли сюда.

Джоанна издала короткий смешок, тряхнув волосами. Пряди сверкнули огнем.

– Несомненно, они были уверены, что несут меня!

– Несут тебя? Куда и зачем? – недоуменно спросила Ксения.

– Видишь ли, это особый вокзал лорда Синк Порт – по крайней мере, мне так говорили, и, похоже, это его личная комната отдыха. Для пассажиров отведены другие помещения.

– О… теперь мне понятно, почему здесь так пусто, – Ксения изобразила вежливую улыбку и обвела взглядом комнату. – Теперь я вспомнила, один из двоих, что несли меня, сказал что-то вроде: «Ну, вот и гора с плеч! Быстро же мы ее нашли».

– Значит, они точно приняли тебя за меня! – весело объявила Джоанна. – Ну-ка, ну-ка, расскажи мне все, что ты знаешь! Только давай пересядем и устроимся там, где помягче! – Она помогла Ксении пересесть в кресло, откинуться поудобнее, сама села подле и пустилась в расспросы: – Так куда же ты едешь? Почему была в этом поезде? Ты одна путешествуешь? Где твои близкие?

Ксения начала отвечать по порядку.

– Я знаю очень и очень немного. Вагон тряхнуло, потом этот взрыв… Потом меня куда-то несут… А еду… то есть мы с миссис Беркли едем во Францию. Я ее компаньонка. У меня никого нет. Мои мать и отец… они умерли… грипп… в прошлом году.

– Ох… прости… прости! – порывисто придвинулась к ней Джоанна. – Горе-то какое!

– Нам было так хорошо втроем… – грустно пробормотала вслух Ксения фразу, которая постоянно крутилась у нее в голове все эти долгие, долгие месяцы, пока миссис Беркли внушала ей, какая она счастливица, что живет в Беркли Тауэр и ее опекает она, миссис Беркли. – Мы были счастливы, пока я не осталась одна.

Кузина посмотрела на нее вопросительно, можно даже сказать – с подозрением.

– В самом деле?

– Что же тут удивительного? – не поняла Ксения, мысленно поразившись черствости сердца новоприобретенной родственницы. Но все же продолжила говорить: – Конечно! Когда живы родители – это совсем другая жизнь, чем когда ты осталась одна на всем белом свете. Чувствовать себя сиротой – я никому не пожелаю такого.

– Да, да. Да, ты права! Да-да! Но я вот что хочу сказать! Ой, прости меня! Представляю, что ты обо мне подумала! Я перескакиваю с одного на другое! Но ты – ты мне скажи, мне это так важно знать! Твоя мама – она в самом деле нашла свое счастье, когда сбежала с твоим отцом? Я так часто об этом думала! И, я знаю, моя мама – тоже, только она мне об этом впрямую не говорила. Но мне сейчас особенно необходимо это знать.

– Мои мама и папа были очень счастливы вместе, – кивнула Ксения. – Мама часто мне говорила, она ничуть не жалеет, что променяла роскошный дворец на бедный домишко и жизнь с папой, человеком совсем не только не знатным, но и неблагородного происхождения. Она говорила: мы счастливы там, где мы есть, счастье – оно в нас самих.

– Твоя мать – исключительная женщина. Не то, что я… – сияющая Джоанна вдруг сникла. – Я на такое бы не решилась. Для этого нужен очень сильный характер. И воля. Я не такая.