Текст книги "Любовь уходит в полночь"

2

Однако по мере приближения к Вене Ксению все сильнее охватывал ужас от предстоящего. До сих пор все шло относительно гладко, но теперь по сто раз на дню ей казалось: люди вокруг нее вот-вот догадаются, что она не та, за кого себя выдает.

Все естественно и сочувственно восприняли факт, что перенесенная авария оставила на здоровье принцессы след в виде небольшого расстройства рассудка: порою ее немного заносит, но это не стоит понимать буквально и брать в расчет, это временно, это пройдет, принцессе просто нужен покой – и всеми силами старались ей его обеспечить.

С того момента, как она пересекла Ла-Манш – в отдельной каюте, с двумя полицейскими в штатском, охраняющими ее персону, – она отчетливо понимала: жребий брошен, пути к отступлению нет.

Но ей повезло: мадам Гиюла – дама за сорок, многоречивая, весьма эмоциональная – пострадала гораздо серьезнее; последствия аварии сказались на ней куда сильнее, чем боль в бедре у Ксении и ее вынужденный маскарад.

Мадам Гиюла никак не могла опомниться от потрясения и все сетовала и причитала, за какие такие грехи ей выпал жребий сопровождать принцессу в Лютению.

– Ах, эта поездка! Дорого же она мне досталась! Долго же я ее не забуду! До конца своих дней! Неужели не нашлось никого помоложе меня? – твердила она, незаслуженно относя себя к дамам в возрасте. – Но, конечно же, я ценю, очень ценю то доверие, какого я удостоена его величеством… конечно. Я очень его ценю, но все же… все же… И что он мне скажет, когда узнает, что приключилось с вашим королевским высочеством? Я чего-то недоглядела? – патетически восклицала она, всерьез полагая, что ее бдительность могла бы предотвратить то, что колеса поезда сошли с рельс. Вот у нее, Ксении, вся жизнь покатилась в другом направлении, думала про себя «ее высочество». И отвечала мадам Гиюле, едва удерживаясь от смеха:

– Вряд ли король возложит на вас всю вину за железнодорожное происшествие! – и вывешивала на лицо спасительную улыбку, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее звучал успокаивающе.

– Это с какой стороны посмотреть, ваше высочество! Король Истван очень любит во всем порядок, как вам известно, ваше высочество. А тут такая неразбериха! Всё сбилось, многие слуги теперь нездоровы… Он ожидает, что все будут молниеносно повиноваться его приказам, но не все сейчас это смогут, учитывая полученные увечья, физические и… и душевные! Ах, что же мне делать, что делать? – И снова по кругу.

Мадам Гиюла столь навязчиво упоминала о приверженности короля к порядку, что Ксения заключила: он такой же напыщенный деспот, как и отец Джоанны.

Мать так и говорила Ксении об эрцгерцоге Фридрихе – тиран и деспот!

– Моей жизни пришел бы конец, выйди я за него замуж! – частенько повторяла она. – А твой отец человек добрый, любящий – он любит то, как я думаю, как чувствую… Мне это и нужно. Хотя ему немного не хватает практичности, – деликатно замечала она.

После смерти родителей Ксения не то чтобы осталась ни с чем – оказалось, у их семьи были долги, и все время, сколько они прожили в Литтл Кумб, они едва сводили концы с концами.

Отец ее родом был из военной семьи, и после его смерти ее дед, генерал-майор Александр Сандон, написал ей сухое письмо, из которого Ксения поняла: генерал так и не простил сына за то, что тот оставил службу и полк.

Сугубо деловое письмо генерала было далеко от эпистолярных изысков и утешительных интонаций. Вот что прочла несчастная Ксения, нуждавшаяся в помощи и сочувствии:

«Мне никак невозможно приехать, чтобы присутствовать на похоронах Вашего батюшки. Его братья вместе с полком в Индии. Вам, конечно, известно, что Ваш отец получал от меня пособие в течение последних девятнадцати лет. Полагаю, после его смерти Вы не слишком хорошо обеспечены. Я продолжу отправлять Вам половину той суммы, что я выделял моему сыну. Вы будете получать эти деньги один раз в три месяца при посредстве моих юристов».

В письме не было и намека на то, что дед желал бы повидаться с внучкой, это было обидно, но больнее ей было думать, что он до сих пор обвиняет ее мать в загубленной военной карьере сына.

Пособие, которое Ксения должна была получить, составляло чуть менее ста фунтов в год, что означало: ее отец и мать получали двести.

Этого было достаточно, чтобы не умереть с голоду, но теперь Ксения поняла, почему им нужно было так тщательно экономить – даже при такой скромной жизни, какую они вели в Литтл Кумб.

Она думала, что, может быть, выручит какие-то деньги от продажи дома, который, как она знала, был куплен в свое время за счет продажи того небольшого количества украшений, что ее мать все же прихватила с собой при бегстве из Словии.

Но дом был заложен, и к тому времени, когда выплаты ей прекратились и Ксения с тяжелым сердцем продала мебель, чтобы у нее были деньги на жизнь, сумма в банке значилась столь ничтожная, что она всерьез испугалась за свое будущее.

Ей нужно было срочно найти для себя какой-то источник дохода, какой-то заработок. Чем скорее, тем лучше. И когда миссис Беркли милостиво предложила ей место своей компаньонки, Ксения знала: выбора у нее нет.

Но в теперешних обстоятельствах после многих раздумий она решила: что бы ни случилось в дальнейшем, у нее останутся две сотни фунтов Джоанны – и воспоминания, которых в противном случае просто бы не было!

И в то же время ее терзал страх: во что она ввязалась! У нее внезапно начинали мелко стучать зубы, и ей стоило немалых усилий не показывать виду, что она на грани приступа паники.

Разумеется, поразительное сходство с Джоанной ей будет порукой, что ни в одной голове не мелькнет и тень подозрения, что она, Ксения, – другой человек, а не ее кузина. Однако все это в значительной мере зиждется лишь на том, что ее временное «походное» окружение плохо знает Джоанну с человеческой стороны!

И мистер Сомерсет Донингтон, и мадам Гиюла впервые увидели Джоанну за день до отбытия той из Лондона. А в Вене? Там Ксению передадут в руки придворного из Лютении, и путь они продолжат в личном поезде короля. Джоанну они знают лучше.

Мало того, для нее зарезервирован целый вагон на поезде из Кале в Париж, где ей будут прислуживать хорошо знающие Джоанну и ее привычки слуги! Боже Всевышний!

Но, несмотря на все треволнения, Ксении не терпелось узнать, будет ли у нее возможность осмотреть город, о котором она столько наслышана. С разочарованием она обнаружила: времени у них хватит только на то, чтобы сесть на ночной поезд, который пересечет Европу и со ступенек которого она сойдет в Вене…

А мистер Донингтон все продолжал извиняться за то, что у нее нет горничной.

– Уверен, мадам Гиюла будет вам помогать по возможности, мэм, – заверил он. – У меня не было времени подыскать еще какую-то женщину, но я отправил его величеству телеграмму с изложением событий и попросил прислать помощницу на королевский поезд.

– Уверена, король не испытал радости, оказавшись перед необходимостью погрузиться в эти незначащие заботы, – церемонно ответила Ксения.

– Убежден: все, что касается комфорта вашего королевского высочества, для него чрезвычайно важно, – выставил дипломатичный ответ мистер Донингтон. Впрочем, ничего другого он и не мог сказать.

Ксения надеялась, что, оставшись наедине с мадам Гиюлой, она сумеет разжиться какими-нибудь глубоко личными – неважно какими – подробностями относительно личности короля, каковые можно будет взять на вооружение для приватных контактов с ним.

Но мадам Гиюла ее сильно разочаровала. Она только и могла, что бранить судьбу, аварию, поезда, набирающий силу прогресс, приговаривая, что уж король непременно обрушит свой гнев за случившееся именно на нее – «да-да, так и будет, вот увидите!».

Если уж многоопытные дамы вроде мадам Гиюлы пребывают в таком всепоглощающем страхе от короля, то что остается ей, бедной наивной девушке, угодившей в эту ловушку, уныло думала Ксения.

В ту ночь, ворочаясь до утра в постели и зная, что на страже ее сна стоят полицейские в штатском, она твердила себе: все, что происходит с ней, – это просто увлекательное приключение! Она запомнит его навсегда и будет вспоминать о нем в старости. Возможно, со смехом… Может быть, со слезами… Но уж точно без скуки.

Мама, мама! Вот кто поможет, убережет ее от ошибок, вовремя даст незримые и ведомые только ей, Ксении, наставления! А она будет следовать им, будет ловить те знаки, которые будет подавать ей мать, видя ее с Небес…

И она ни за что не предаст Джоанну, их уговор! Они сестры, они родные – Джоанна сейчас единственная из всей семьи, с кем – пусть так коротко – познакомилась Ксения. И, может быть, в будущем… Нет, о будущем рано загадывать. Пока надо справиться с настоящим.

Что бы там кузина ни наговорила ей о любовных похождениях короля с… Эльгой, Ксения была уверена: вряд ли он ожидает, что его супруга и королева будет иметь любовника.

Ксения покраснела от самого этого слова, хоть в ночной темноте никто не видел ее лица.

Но как, как может благовоспитанная девушка, и в частности племянница ее матери, вот так вот взять и уехать с мужчиной – так, будто они женаты?

Ксения была очень наивна. Она даже не была уверена, правильно ли себе представляет, что происходит, когда мужчина и женщина предаются любви.

Она могла думать лишь об отце с матерью. Между ними происходило нечто очень интимное, но это было с благословения Божьего.

Однако пробыть десять дней в объятиях мужчины, в одной с ним постели, ощущая его всей своей кожей, зная при этом, что расстанешься с ним навсегда? Это неправильно! Это… это порочно! Как Джоанна пошла на такое? Чтоб на такое решиться, она должна полюбить, причем до такой степени, чтобы престол для нее мало что значил – ну попросту ничего, ровным счетом!

Вот если бы влюбилась она, Ксения… Вне всякого сомнения, уж она точно повела бы себя так, как ее мать! И никто и ничто не смогло бы ее остановить! И если она будет уверена, что станет хотя бы наполовину так счастлива, как были счастливы ее родители, за это можно заплатить любую цену, поступиться всем, чем угодно, включая престол!

Прошла ночь. Затем полетели минуты, часы; часы складывались в сутки – и Ксения незаметно для себя стала получать удовольствие от почтительного к себе обращения и настойчивого внимания к своей персоне: ведь это внимание она получала теперь с обратным знаком, и это так контрастировало с язвительными любезностями в ее адрес миссис Беркли.

Мистер Сомерсет Донингтон – о, это был дипломат старой школы! – он произносил именно те ласкающие ухо слова, какие королевской особе хотелось бы слышать. Он умел сгладить любую неловкость – с мастерством, отшлифованным годами великосветской практики.

Совсем незадолго до прибытия в Вену Ксения обратилась к нему со смелым вопросом:

– Скажите, мистер Донингтон, почему меня так… скоропалительно вытребовали из Англии в Лютению?

Мистер Донингтон явно смешался. Он не торопился с ответом, и Ксения попросила:

– Вы были бы очень добры ко мне, сказав правду. Мне надо знать истинные причины. Видите ли… я не хочу совершить какой-нибудь непоправимой ошибки или просто неловкости, когда прибуду в Мольнар. – Ксения выбирала каждое слово и старалась быть убедительной. Она говорила о столице Лютении, где они должны были встретиться с королем.

– Разумеется, не хотите, я вас понимаю, – согласился мистер Донингтон. – Но я уверен: ваше высочество ждет очень теплый прием лютенийских граждан, и они будут с нетерпением ожидать дня вашего бракосочетания с королем Истваном.

Ответ был обтекаемый, самый что ни есть дипломатический. Ксения молчала, и он продолжил:

– Как я понимаю, мэм, вы не были на родине с тех самых пор, как было объявлено о помолвке?

– Именно так. – Ксения сделала легкий кивок и выжидающе смотрела на дипломата, теребя длинную бахрому шелковой шали, которая укрывала ей плечи: она постоянно зябла – или и в самом деле было прохладно в помещении, где они ехали, или она так волновалась, но в любом случае она не думала, куда девать руки – движения ее были естественны, и все могли любоваться ее породистой кистью с длинными изящными пальцами.

– В таком случае… – он помолчал, видимо, тоже подбирая слова, – вам нужно быть готовой к многочисленным проявлениям энтузиазма, – так выразился мистер Донингтон. – Полагаю, вы помните, что лютенийцы – народ горячий, иногда они забываются в выражении собственных чувств…

– Как я должна вас понимать? – быстро спросила Ксения, чуть дернув за концы шали и чувствуя, как к щекам ее прилила кровь. О чем он? Что ее ждет? Какой такой энтузиазм? Соотечественники встретят ее так бурно, что она должна этого опасаться и иметь при себе какое-то средство защиты?

Она уж подумала было, что мистер Донингтон сожалеет о сказанном, но тут он ответил, внеся ясность в то, что хотел сказать, – или же дипломатично уйдя от ответа:

– Я просто хотел вам напомнить, что лютенийцы, знаете ли… весьма темпераментны и что, несомненно, вызвано… скорее присутствием венгерской крови, которая течет в их жилах, нежели крови немецкой.

– Ах, вот оно что! – серьезно проговорила Ксения. – Насколько мне известно, австрийский двор при Габсбургах очень чопорный, и их этикет довольно суров по сравнению с другими дворами Европы.

Она слышала это от матери – и мнение мистера Донингтона было ровно такое же:

– Это правда, но, как вам известно, король Истван – совсем не то, что император Франц Иосиф.

– Не будете ли вы так любезны, чтобы рассказать мне, какого вы мнения о короле Истване, мистер Донингтон? – Она еще не оставляла надежды узнать из дальнейшего разговора, почему ее срочно призвали в Лютению – ведь мистер Донингтон так этого и не сказал.

– Я не предполагал, ваше высочество… – осторожно начал мистер Донингтон.

Ксения мягко, но настойчиво подстегнула его:

– Мне хотелось бы знать все как есть. Я хочу помочь моей будущей второй родине, и мне будет легче, если я узнаю, что думают о короле дипломаты вашего уровня, обладающие тем весом, каким обладаете вы, в Англии и других странах Европы.

Ей показалось, что дипломат удивлен. И было видно, его не оставила равнодушным ее искренность.

– Лютения, – проговорил он, на секунду задумавшись, – очень важная для политического равновесия в Европе страна. Ваш отец, конечно, говорил вам, что над ней постоянно висит угроза Оттоманской империи, которая расширяет свои владения на севере, и Австрийской империи, аппетиты которой – на юге.

Ксения поняла, что от нее ждут ответа.

– Да, я это понимаю, – сдержанно кивнула она.

– Уверен, ее величество королева Виктория сказала вам то же самое, – полувопросительно проговорил мистер Донингтон с улыбкой. – Думаю, это была одна из причин, по которым вы должны были посетить Виндзорский замок.

Вместо того чтобы что-то придумывать, Ксения скрыла растерянность за многозначительной улыбкой, и он повел речь дальше, удовлетворенный своим якобы подтвердившимся предположением:

– То есть у короля Иствана сейчас идеальное положение, чтобы стать чрезвычайно важной фигурой, с поддержкой Великобритании, Франции и Германии.

Мистер Донингтон помолчал, словно взвешивая информацию, слетевшую с его уст.

– Я встречался с его величеством лишь однажды, но он произвел на меня впечатление чрезвычайно одаренного молодого человека. Он многого мог бы достичь, если бы посвятил себя делу Лютении.

– А вы думаете, он еще далек от этого? – живо спросила Ксения.

Мистер Донингтон, кажется, чуть стушевался, но виду не подал.

– Уверяю, ваше высочество, я ни в коей мере не имел цели делать какие бы то ни было заявления в адрес его королевского величества.

– Разумеется, нет, – с великодушной готовностью отозвалась Ксения. – Но меня беспокоит, что я не знаю его намерений в точности.

Мистер Донингтон наклонился к ней.

– Полагаю, ваше высочество, – очень тихо произнес он, – что вы можете помочь его величеству!

– Помочь? – по лицу Ксении скользнуло недоумение. – Но в чем?

– Хотя бы в том, чтобы принести мир в Лютению.

– А там неспокойно?

Теперь пришел черед удивиться мистеру Донингтону.

– Я был уверен, ее величество королева вам сообщила об этом.

– Да, все именно так, вы не ошиблись, но я… смутно представляю себе… что происходит… – Ксения приложила руку ко лбу и слегка опустила ресницы, мысленно вообразив подле себя Джоанну, наблюдающую за ней.

– В студенческой и рабочей среде – одна за другой манифестации. Народ взбудоражен, – нейтрально проговорил Сомерсет Донингтон. Он несколько поколебался, однако затем последовало открытое заявление: – Если потерять над всем этим контроль, это может стать угрозой монархии.

Бах!

– Должна ли я понимать вас так, мистер Донингтон, что король будет вынужден отречься от престола? – на одном выдохе произнесла Ксения, сама не слыша себя – так ей было страшно. Шутка ли – она ведет с дипломатом политический диалог!

– Боюсь, подобного нет пока в моих мыслях, – поспешно ответил мистер Донингтон. – И, если вообразить себе такого рода катастрофу, Великобритания будет ввергнута в беды немалые.

Он пристально посмотрел на Ксению:

– Вот почему, ваше королевское высочество, всего, что хотя бы отдаленно может иметь отношение к подобной национальной трагедии, надо будет избежать – чего бы это ни стоило.

– Понимаю, – сдержанно молвила Ксения, потуже стягивая на груди концы шали. – И благодарю вас, мистер Донингтон, что были со мной столь откровенны. Я вам чрезвычайно признательна.

– Если я поведал вам что-либо, что обеспокоило ваше королевское высочество, прошу меня извинить.

– Я всего лишь просила вас не таить от меня правды, – обворожительно улыбнулась ему Ксения – кажется, так улыбаются принцессы своим высокородным подданным? – И рада, что вы говорили со мною открыто.

– Вы очень любезны, – элегантно склонил ровную спину в поклоне дипломат Донингтон.

Позже, обдумывая такой непростой для себя разговор, Ксения ужаснулась. Ведь что получается? Это было бы настоящей трагедией: для короля – потерять трон, а для Лютении – потерять независимость.

Мать рассказывала ей о династии – предыдущий король был дружен с ее дедом. И еще мама ей говорила, что из всех балканских стран Лютения, по ее мнению, – красивейшая.

– Там высокие горы, покрытые снегом, – вспоминала она. – И есть долины, где текут реки. Земля – плодородная, а у людей счастливые лица…

Это было совсем не то, что Сербия, которая, как она знала, не понравилась ее матери, или неуютная Босния, с ее мрачным народом и малосъедобной пищей.

Как жаль, что она тогда не расспросила маму поподробнее о Лютении! И все же за то короткое время, что она там пробудет, она сделает все возможное, чтобы понять, что происходит в этой стране, и предупредить Джоанну.

Во время остановки в Вене Ксении страстно хотелось увидеть прекрасную императрицу, которой все восхищались, но которая, по рассказам, жизнь вела жалкую и несчастливую – в суровом дворце Габсбургов, притесняемая грозной свекровью.

В мыслях об императрице Ксения вдруг поняла: она же ровным счетом ничего не знает о родителях Иствана! И при первой возможности исподволь подвела разговор с Гиюлой к обсуждению королевы-матери.

– Мадам, а не окажете ли вы мне такую любезность, не расскажете ли о матери короля Иствана! – попросила она, когда та упомянула ее в рассуждении о наследуемых чертах характера.

– О, жаль, что вы не были с ней знакомы, ваше высочество, – пылко подхватила тему фрейлина. – Она была очень, очень мила! И приятна в общении.

«Была»! Вот, значит, что! Значит, мать короля умерла… А сам он, оказывается, рос единственным ребенком в семье.

– Это очень печально – расти одиноким, без братьев и без сестер, – грустно заключила мадам Гиюла, заканчивая свой короткий рассказ, – так что вся страна лелеет надежду, что семья молодого короля будет большая.

Проговорила – и спохватилась: что скажет принцесса? Не выразит ли неудовольствие неуместным вмешательством в королевскую жизнь подобными замечаниями?

– Я тоже поняла, что быть единственным ребенком в семье не очень-то весело, – утешила ее Ксения.

– Уверена, так и есть, ваше высочество! – с видимым облегчением закивала Гиюла. – Но в Лютении вам будет прекрасно! Все будут стараться развлечь вас, чтобы вы себя чувствовали как дома.

Разговоров о ситуации в стране Ксения старательно избегала.

Когда же они достигли Вены, мистер Донингтон с ними распрощался, а на его место заступил граф Гаспар Хорват – поскольку принцесса была вызвана из Англии внезапно, король Истван не смог своевременно прислать в Лондон министра иностранных дел для сопровождения будущей супруги, как того требовал протокол. Граф Гаспар оказался ближе.

Он ждал их в королевском поезде, и мистер Донингтон передал подопечную из рук в руки – как дипломатический пакет, усмехнулась про себя Ксения.

Поначалу ее больше заинтересовал поезд, нежели граф Гаспар Хорват.

Из рассказов матери она знала, что у королевы Виктории был специальный состав, в котором она разъезжала, и как только железнодорожная сеть разрослась по Европе, многие монархи один за другим начали обзаводиться по ее почину такими же.

Поезд короля Иствана напомнил Ксении игрушечный: белый, с королевским гербом на боковых стенках вагонов, персонал в бело-золотой униформе.

В поезде были гостиная, утопающая в цветах, и несколько вагонов для свиты.

Прощаясь с мистером Донингтоном, Ксения от души поблагодарила его за заботу. А граф Гаспар в разговоре с ней начал с того, что стал в красках расписывать, сколь сильно встревожились и король, и все при дворе в Мольнаре, узнав об аварии, в которую она угодила.

– Да, было ужасно страшно, – с готовностью ответила Ксения. – Но мне повезло. Я ничего себе не повредила, хотя иногда замечаю, что чего-то не помню, а должна бы отлично знать.

– Этого можно было ожидать, ваше высочество, но вскоре это пройдет, вы почувствуете себя лучше. Да и мы уже недалеко от Лютении.

– Надеюсь, вы правы относительно моего самочувствия, – вздохнула Ксения. И, дождавшись удобного момента, ввернула в продолжившийся разговор об аварии реплику: – До меня дошел слух, граф, – или все это досужие домыслы? – что в столице наблюдаются немалые беспорядки…

Ей показалось – взгляд графа остро зацепил ее, словно он хотел немедленно знать: насколько хорошо она информирована? Что еще ей известно?

Лет графу Гаспару Хорвату было около сорока пяти, но волосы его были седы. Он был строен, подтянут, и, несомненно, как заключила Ксения, он был спортсмен и неплохой наездник – при том, что много времени проводил в составе королевской свиты.

– Лютенийцы, – говаривала ей некогда мать, – все, как один, отличные наездники. Это свойство венгерской крови!

Как-то миссис Сандон тихо промолвила, будто вслух размышляя:

– Как мне хотелось бы, чтобы папа купил себе настоящую верховую лошадь. И тебе – такую, как те, что были у меня в детстве и юности…

Ксения ее услышала и звонко ответила:

– Обо мне не переживай, мама! А папа… Нам так повезло, мама! Фермеры благоволят к папе и разрешают ему ездить на их лошадях! Он так прекрасно за ними ухаживает! Они его тоже любят.

– Да, твой отец – отличный наездник, – улыбнулась ей мать. – Собственно, он талантлив во всем, но…

Она помедлила. И Ксения ее поддразнила:

– Мне уже начинает казаться, мама, что на Балканах не найдется наездника лучше!

– Это другое, – быстро ответила мать. – Венгры, словийцы и лютенийцы почти всю жизнь проводят в седле, и я тоже скакала верхом с самого детства, с трех лет.

– Тебе сильно этого не хватает сейчас, мамочка? – нежно озаботилась Ксения.

– Иногда мне снится, что я галопом несусь по степи, – призналась ей мать. – Но ручаюсь, теперь мне нравится заниматься своим домом, шить на соседей… Очень нравится! Мне нравится наш уют, то, что тебе и папе у нас хорошо…

Повзрослев, Ксения ее раскусила: мать ее, как ни боролась с собой, не могла скрыть того огонька в глазах, какой вспыхивал в них, когда она видела красивую лошадь или наблюдала за верховой ездой.

Когда они были наедине, миссис Сандон часто описывала дочери конные трюки, наблюдаемые ею в детстве, рассказывала, как словийцы объезжали диких коней… Особый рассказ матери был о конюшне ее отца – знатока лошадей, державшего у себя экземпляры только элитных пород. Вот что вспомнилось Ксении, пока граф Гаспар Хорват готовился дать ей ответ. И ответ был таков:

– В Мольнаре… ваше высочество… имеют место небольшие волнения. Очень небольшие. Но я уверен, необходимо просто отвлечь народ от этих… преимущественно воображаемых!.. проблем, чтобы о них побыстрее забыли.

Так вот почему Джоанна была столь спешно вытребована в Лютению! Для отвлечения народа от политических дел!

И коли принцесса отсутствовала в Лютении со времени оглашения ее помолвки, то по ее приезде наверняка начнутся нескончаемые приемы, увеселения и, возможно, будет дан большой бал. В предвкушении побывать на настоящем королевском балу Ксения вместе со страхом ощутила легкое щекотание под ложечкой. Мать не скупилась на описание королевских приемов, но для Ксении это были только рассказы – а сейчас, вероятно, она все увидит воочию и примет участие в торжествах. Ей захотелось в нетерпении попрыгать на одном месте, как в детстве.

В Дувре она была ошеломлена количеством багажа, который Джоанна везла с собой. Во время крушения поезда он остался цел и невредим – вагон устоял на колесах, – и теперь большие кожаные чемоданы были перенесены в королевский состав.

Когда же Ксения увидала содержимое чемоданов, она попросту онемела. Там были платья, каких она и не мечтала увидеть – не то чтобы надеть. К ним страшно было притронуться, коснуться их даже кончиком пальца – такой благородной была их ткань, такими немыслимо прекрасными были на них кружева и отделка.

Следует быть очень, очень осторожной, напомнила она себе. Но так восхитительно было видеть свое отражение в зеркале – и знать, что фея из волшебной сказки, заключенная в зеркальную раму, – это она, Ксения, «ее высочество», и это вокруг нее колышется и трепещет дивное облако нежного шелка!

Цвета платьев чудесно оттеняли огненный цвет волос и Джоанны, и Ксении: все оттенки голубого, обширная гамма травянисто-зеленого, мягко-коричневого, жемчужно-серого…

Единственное отличие во внешности сестер состояло в том, что кожа Ксении была чуть светлее и бархатистее, чем у Джоанны, однако наряды одинаково шли обеим.

В чемоданах были не только платья. Была и впечатляющих размеров шкатулка с драгоценностями. Драгоценности были, скорее всего, фамильные, и ими украшали себя еще бабушки матерей Джоанны и Ксении.

Ксения едва сдержала вскрик, потрясенная их необычайным великолепием, когда мадам Гиюла открыла шкатулку, дабы предложить принцессе выбрать себе брошь, браслет или ожерелье с серьгами.

– Как хорошо, – щебетала счастливая фрейлина, – что за шкатулку отвечаю я и что вагон уцелел! Если бы драгоценности пропали, вот это была бы трагедия! Вы только представьте себе! Это удача, да-да, это большая удача, что шкатулкой ведаю я!

– Да, совершенно верно, трагедия, – задумчиво и несколько невпопад пробормотала Ксения, разглядывая жемчужные ожерелья с бриллиантами и к ним браслеты – в соседнем отделении ящичка. Она гладила пальцами камешки и цепочки, брала в руки и подставляла под солнечные лучи взблескивающие разноцветными искрами камни. Немыслимая красота… сказочная…

– Ах, ну как же все-таки мне повезло! – не умолкала мадам Гиюла. – Все украшения целы, ни одно не повреждено! Вы только подумайте!

Ксения не могла не улыбнуться, стоя вполоборота к фрейлине и пряча лицо, делая вид, что роется в ящичке. С каждой минутой, приближающей их к Лютении, железнодорожное происшествие приобретало в воображении мадам Гиюлы все больший и больший масштаб. Несомненно, придворная дама готовится взять на себя роль героини, каковую сыграет для благодарной аудитории по прибытии, и, вне всякого сомнения, пылкий рассказ о ее травматическом опыте будет иметь беспримерный успех, решила про себя Ксения.

Но что по-настоящему было удачей, так это то, что бдительность мадам Гиюлы в это время, пока она предвкушала блеснуть жертвой, отступила на задний план и мирно спала, и Ксения несколько раз опасливо взглядывала на нее, совершая одну за другой оплошности в обращении с драгоценностями: что куда приколоть, как застегнуть… Было бы по меньшей мере странно объяснять фрейлине, что принцесса делает это впервые. Совершив над собой усилие – непривычно было надевать на себя драгоценности, – Ксения положилась на ловкие пальцы помощницы, и та с особенным удовольствием застегнула ей сзади на шее колье.

Королевский поезд шел быстро. Колеса бодро постукивали, пейзаж за окном постепенно менялся. Но в любом случае от Вены до Лютении были еще добрые сутки пути.

Когда они проезжали Австрию, Ксения завороженно припала к окну, любуясь окрестными видами, не в силах отвлечься на что-то другое, даже на драгоценности. Боже, она сейчас почти уже там, куда влекло ее постоянно, – на родине матери, где она почти не надеялась побывать – разве что прибегнув к жесткой экономии, в качестве полунищей паломницы.

И вот ей прислуживают среди всей этой роскоши, и она едет туда, где выросла ее мама, и что ни день, Ксения видит себя в зеркале красивее, чем за всю предыдущую жизнь, – невероятное колдовство. Она даже тайком от мадам Гиюлы постучала по стенке вагона: не тыква? Вагон не был тыквой… А вот она была Золушкой – этот блистающий мир для нее скоро померкнет, и ее место в нем займет кузина, почти насильно толкнувшая ее в это неведомое и восхитительное приключение. Где-то она сейчас, ее сестрица Джоанна? Вместе с любимым? Ксения невольно представила себя в объятиях мужчины – и покраснела. Прочь, прочь коварные мысли! Она вновь взглянула в окно.

Они преодолели горный перевал, затем пересекли мост над широкой рекой и теперь были уже в часе пути от лютенийской границы. Ох… ей придется там выходить, отвечать на вопросы, что-то самой говорить… Подумав минуту, она попросила мадам Гиюлу пригласить к себе графа Гаспара.

– Будьте так любезны, – робко начала она, внезапно испытав легкий приступ удушья, – напомните мне протокол….

– Вам нечего тревожиться, ваше высочество, – ответил граф, видимо, удивленный ее взволнованным тоном. – Вы всего лишь получите приветствие от мэра, и к нам присоединится министр иностранных дел. Вы знаете мистера Миклоса Дудича.

Ксения приложила руку ко лбу, прикрыла глаза.

– Это должно показаться… странным, граф, даже… невероятным, – очень медленно, запинаясь, проговорила она, – но после аварии я с трудом… вспоминаю некоторых людей. Не расскажите ли вы мне… о мистере Дудиче?

– Вы сразу его узнаете, когда увидите, – заверил Ксению граф Гаспар Хорват. – Это же мистер Дудич организовал объявление о вашей с его величеством помолвке, когда встречался с вашим дедом в Словии!