Текст книги "Господин мертвец"
Автор книги: Бенджамин Вайсман
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
СОРОКОНОЖКА
Мы с невестой отправились в отель на пляже – традиционное «романтическое путешествие» влюбленных. В половине третьего дня мы заперлись в своей комнате и не выходили до вечера. У нас была магнитола, игравшая сладчайший миссисипи-блюз, пока мы порхали по комнате, словно космонавты в безвоздушном пространстве за пределами своего корабля. Мы скакали и буйствовали на кровати, почти разрывая друг друга на части, как росомахи… И тут – стук в дверь. Мы так и застыли в интересных позах. Со стороны это, должно быть, смотрелось как порнооткрытка. Я говорю:
– А? Вам кого?
А в ответ раздается бесстрастный мужской голос и произносит всего одного слово: «Выключить».
– Что? – переспрашиваю я.
Замогильный голос повторяет: «Выключить». Но музыка тихая, и потом: восемь часов. Я говорю:
– Музыку?
И голос отвечает:
– Кровать. Не желаете, чтобы мы отключили вашу кровать, сэр?
Нет, спасибо. Мы продолжили кувыркаться, покуда не кончился любовный заряд. Потом шатались по окрестностям и ели рыбу в одном милом местечке, которое – как мы узнали позже – было рестораном, стилизованным под штаб-квартиру Ку-клукс-клана. Он назывался «Береговое прибежище белых». Обслуга (ни одного человека старше двадцати) носила цветастую униформу. Стены были украшены фонарями, парусами и веслами. Мужской туалет декорирован изображениями полуголых фотомоделей, поставленных перед куклуксклановцем в капюшоне, запятнанном переднике и со щипцами в руке. Сие удивительное сочетание морской тематики и линчевания в принципе вызывало недоумение, но мы были голодны и поначалу не обратили на это внимание. Прислушавшись к советам нашего официанта Германа, мы начали с креветочного салата. Я взял себе кружку пива, а моя невеста освежалась текилой. Она хулиганка, она не хотела есть – только напиться и отправиться в номер, дабы продолжить наши развратные игрища. У меня есть одно предложение для всех холостяков мира: женитесь на нимфоманках – и будете кайфовать всю жизнь…
Мы подкрепились палтусом, цветной капустой и картофельным пюре с рисовым пудингом на десерт. Прогулявшись по берегу, мы вернулись в комнату и занялись услаждением наших тел. Долго ли, коротко ли – мы уснули. Мне снилась Синди Кроуфорд. Мои друзья были крайне недовольны ее присутствием. Сама Синди тоже казалась несчастной – пусть даже она сказала, что любит меня… Внезапно сработала пожарная сигнализация. Как выяснилось, это случилось не только в моем сне, но и наяву, однако нигде не было видно дыма. Невеста поднялась с кровати и зажгла свет. Из сигнализации ползло что-то живое и извивающееся. Оно было похоже на колонию пауков, но, как выяснилось, это была одна длинная и очень гибкая сороконожка. Я скатал газету (я очень смелый, когда сражаюсь с врагом в миллион раз меньше меня самого) и хрястнул по твари. Кожух сигнализации и сороконожка перелетели через кровать и приземлились на ковер. Невеста назвала меня «мой герой», однако она все еще беспокоилась. Мы обшарили всю комнату, но тела так и не нашли: сороконожка была еще жива. Однако я устал. Бейте меня, режьте меня – ноя хотел знать, что же Синди испытывает ко мне на самом деле. Так что я снова лег и уснул. Утром невеста велела мне тщательно осмотреть всю одежду, прежде чем надевать. Я послушался, и, разумеется, четырехдюймовый монстр был там, зацепившись за подкладку штанов. Я вытряхнул его и сгреб кофейной чашкой. Затем я спустился вниз и рассказал всю историю двум куклуксклановкам в цветастых платьях, хозяйничавших за стойкой. Одна – помоложе, очень аппетитная – пожелала подняться наверх и посмотреть сороконожку. Вторая – постарше и пополнее – рассыпалась в извинениях и просила не давать ход этой истории. Я же ответил, что не стану молчать, потому что я – еврей. Мы – вечные странники по миру – каждый день сталкиваемся с паразитами и настаиваем на их изгнании.
ДЕРЬМОВАЯ ИСТОРИЯ
Благонравный читатель, остерегись! Возможно, ты решил, что эта история повествует о каких-то нелицеприятных событиях моей жизни – и ты прав. Но вот в чем дело: она и в самом деле дерьмовая. Отнюдь не в переносном значении. Это действительно история о дерьме.
То, что произошло вчера, могло случиться только со мной. Изложенные здесь печальные события как нельзя лучше характеризуют меня и раскрывают мою сущность. Я не знаю, почему я таков, каков есть, и, поведав эту историю миру, я не узнаю о себе ничего нового. Но я все равно расскажу, потому что не могу молчать. И не могу позабыть. Те из вас, кто сумеет меня понять, сумеет меня и простить. И возможно, именно вы, милосердные и понимающие, поможете мне не умереть от стыда.
Это утро началось как любое другое: я вылез из кровати и поволокся в коридор. Кот и собака следовали за мной, как на буксире… Джордж (это кот) – черный, с белыми лапами, будто манжеты из-под рукавов смокинга, – просился на улицу. Джордж маленького размера и кажется котенком… Джина (собака) настойчиво выпрашивала завтрак. Я наполнил чайник доверху, включил газ, накормил Джину собачьим кормом «Ягненок с рисом» и сварил кофе. Потом я отправился в туалет, намереваясь покакать. Запах кофе – катализатор для подвижек в кишках. В деле отправления естественных нужд я всегда был точен, как восход солнца. Спасибо, конечно, но это – не талант. Это естественный порядок вещей.
Итак. Я уселся, раскрыл каталог детских игрушек (приближался день рождения племянника) и явил миру исполинское полено. Честное слово: я даже вскрикнул, когда оно исторглось из меня. Моя девушка, мирно почивавшая в спальне, от такого изъявления чувств проснулась и спросила: мальчик или девочка?
– Оба разом! – крикнул я в ответ.
Как был – в футболке, пижаме и белых носках – я устроился на кухне, выпил кофе и почитал утреннюю газету (премьер-министр Израиля когда-то был наемным убийцей; он переоделся женщиной и пристрелил трех членов Организации объединения Палестины). Одним быстрым движением моя девушка выбирается из постели. Душ… Из душа… Она едет в город, чтобы сделать прическу… И все это, заметим, – без единого глотка кофе, без единого кусочка еды. Я усаживаюсь перед телевизором и приступаю к работе. Я зарабатываю на жизнь переводами порнофильмов. В лучшие дни я обрабатываю по три штуки в день. Каждый раз перед переводом очередного пассажа я делаю большой глоток из 64-унцевой бутылки с фильтрованной водой. Перевод порнухи иссушает мой организм. За сорок пять минут выпил 128 Унций свежей воды из горного источника.
Многие люди подвергались нападению именно в туалете. Наивный обыватель поглощает пиво в соседнем баре, бильярдной или боулинге, на улице – это может случиться где угодно. Наконец, мочевой пузырь наполняется до отказа, и веселый пропойца, пошатываясь, идет в туалет, насвистывая мелодийку в ритме джаза. Вот, он поворачивается к писсуару, расстегивает штаны… Пока ничего не подозревающая жертва облегчает свой переполненный мочевой пузырь, грабитель или убийца подкрадывается все ближе. Писающая жертва – подарок судьбы для любого преступника, поскольку в тот момент, когда человек стоит над писсуаром, широко расставив ноги и держась за собственный член, ничто в мире не может заставить его обернуться. Даже если упомянутый головорез проорет имя писающего над самым его ухом, тот все равно продолжит пялиться на белый круглый агрегат с дыркой посередине… Ни в какой иной момент своей жизни человек не бывает так уязвим для любых атак. Грабитель просто бьет его по затылку и спокойно уходит.
Ну, так вот. В свой черед мне пришло время отлить. И что же? Я иду в туалет и нахожу вышеупомянутую грандиозную какашку часовой давности, по-прежнему лежащую в унитазе. Она уже утратила свою естественную конфигурацию, будучи сильно потрепана предыдущим смывом. Я писаю прямо на нее и затем спускаю все вместе.
Здесь-то и начинается наша история. Эта дерьмовина размера XXL не улетает в канализацию. Она избирает иное направление движения. Вопреки всем законам гравитации, она поднимается вверх – вместе с водой, постепенно заполняющей унитаз. Созерцая это невиданное зрелище, я думаю: невозможно. Так не бывает. Не здесь. Не в этом пространстве и времени… И все же это происходит. Бурые отходы организма, эти интимные части нашего бытия, переваливают через край и выплескиваются на пол… В голову начинают приходить мысли о «зеркальной стадии» (она же – «период привыкания к горшочку») и прочих ступенях психологического развития, которые мы не осознаем, будучи детьми.
Я был спокоен и невозмутимо созерцал, как подкрашенная фекалиями вода растекается по кафельному полу. Когда эта темная жижа начала подступать к моим ногам, я вспрыгнул на приступочку, снял носки, закатал свои пижамные штаны в сине-белую полоску и начал ждать окончания потопа. Мимо профланировал очень знакомый виноградный лист – вернее, его фрагмент. Все, что мы поглощаем, так или иначе возвращается в мир… Тут я совершил свою первую ошибку: удрал с приступки, наступил босой ногой в трясину и нажал на слив во второй раз. Еще несколько галлонов воды вылилось на пол и потекло вниз – в прихожую, в мой кабинет и в рабочий бокс моей спутницы жизни. Настало время предпринимать спасательные меры…
Ничто так не рассеивает меланхолию и не побуждает к решительным действиям, как цунами из дерьма, обрушившееся на твое жилище… Ты хватаешь ведро со шваброй и принимаешься за работу. Швабра возмущена подобным обращением. «Кто? Я? – говорит она. – Уволь. Ничем не могу помочь». Но выбора нет. Ты начинаешь с ванной, где, собственно, и произошла трагедия, трешь, трешь, трешь. Через пару минут швабра слетает с каркаса, так что ты хватаешь самые старые, самые вытертые пляжные полотенца и продолжаешь свои экзерсисы. Полтора часа упорной работы проходят как одна минута.
К тому времени, как возвращается твоя девушка, ты обретаешься в кухне. Кухня практически не задета фекальной атакой, но тобою уже овладела мания чистоты. Ты просто не можешь остановиться. Самое наималейшее пятно становится твоим личным врагом. Тереть, тереть и тереть – только так можно заставить противника исчезнуть с лица земли!
Твоя девушка выглядит еще более привлекательно, чем утром. Особенно если глянуть на нее с твоего ракурса: ты стоишь на карачках посреди кухни с разинутым ртом и обрывком растерзанной губки в руке. Ты уже успел сродниться с этой несчастной губкой. Она вкалывала. Она сделала все, что могла-и оставалась с тобой до конца. Не так уж много губок способны на подобный подвиг. Ты поцеловал бы ее, если б вы были наедине…
– Наводишь порядок? – говорит твоя девушка. – Как это мило.
– Я и рад был бы сказать, что просто навожу порядок, – отвечаешь ты странным голосом, – но все немного сложнее. Видишь ли… произошло нечто ужасное.
– Это что же? – спрашивает твоя девушка. Она снимает свою стильную кожаную куртку и швыряет ее на стол. Вслед за курткой летит ее красивая черная сумочка.
– Туалет… – говоришь ты. А затем пересказываешь всю историю с самого начала: большая какашка, слив барахлит, вода вылилась на пол, и вот результат…
– Бедняжка, – говорит твоя девушка. – Какой кошмар!
Ну, а затем ты, не удержавшись, описываешь подробности.
– Да. Вообрази себе: я видел даже куски виноградных листьев, которые мы ели вчера…
– Фу, – говорит она. – А теперь я иду в душ.
И зачем только ты все это ей рассказал? Ты опускаешь глаза и видишь еще одно пятно на полу. Стираешь его – и тут же замечаешь новое. Вскорости твоя девушка приходит на помощь. Словно нянька, утешающая младенца, она целует тебя в лоб и пытается поднять с пола. Увы! Младенец слишком тяжел для нее…
– Хватит, хватит, – говорит твоя девушка и опускается на коленки. Она целует твой покрытый испариной лоб… Она безгранично добра. – Налить тебе сока?
– Чувствуешь запах? – спрашиваешь ты.
Девушка запрокидывает головку – изящную, как у балерины, – и принюхивается.
– Ну… – говорит она, прикрыв глаза. – Что-то есть. Но совсем чуть-чуть.
Ты поднимаешься на ноги, чувствуя легкую эйфорию, и… неожиданно осознаешь, что делать больше нечего. Работа закончена. Но ты не находишь в себе сил расстаться с губкой.
Твоя девушка входит в ванную и зажигает ароматическую пирамидку. Ты же отправляешься вниз, в свой кабинет, расположенный в подвале, дорогой раздумывая о поучительной морали этой истории.
Порой ты оставляешь компьютер включенным на всю ночь. Именно так ты и поступил вчера вечером. Теперь весь рабочий стол залит водой: книги, бумаги рисунки мокры насквозь, и пахнут они… сам понимаешь, чем. Наводя порядок на втором этаже, ты был по щиколотку в дерьме. Теперь все это дерьмо – над твоей головой. Подняв глаза к потоку, ты видишь, как по нему расплывается большая, кофейного цвета капля…
Да. Настало время сказать это вслух:
– Я обосрал собственный компьютер.
Ты будешь отчищать это дерьмо до скончания века. Вот твое истинное предназначение, вот для чего ты был послан на землю… Ты хватаешься за голову. Затем ты отпускаешь голову и хватаешь губку. Ты уже готов зарыдать, но вместо этого – упорно чистишь, чистишь и чистишь. Собрав все промокшие бумаги в одну большую кипу, ты прямиком отправляешь их в мусорку – даже не потрудившись уточнить, что именно было на них написано. Возможно, ты только что утопил в помойном ведре будущие мировые шедевры… Впрочем, они уже никогда таковыми не станут…
О! Ты только взгляни! Да это же твои рисунки! Их нельзя уничтожать. Ты вешаешь рисунки на бельевую веревку для просушки. Их штук, наверное, тридцать, испещренных коричневыми пятнами и воняющих на всю комнату… Ты – словно зачумленный. Тебе начинает казаться, что придется провести остаток жизни в этой пижаме, жить в ней и работать. Теперь же будь хорошим мальчиком: беги наверх и кайся во всем своей прекрасной даме. Все произошедшее очень характерно для тебя…
Ты осторожно берешь за корешки засранные книги и ставишь их вертикально, распушив страницы, которые следует просушить. Возможно, они высохнут, не завоняв друг друга. Но сумеешь ли ты впоследствии читать Эмили Дикиисон, зная, что каждая страница отмечена твоим собственным говном?
И что же прикажете делать в подобном случае добропорядочному гражданину? Если выслать эти фекалии по почте на адрес правительства, оно, еще чего доброго, подаст на тебя в суд. А то ж! Это будет выпад против закона. Пусть даже ты простой обыватель – они никогда в жизни не допустят покушений на свой авторитет. Или тебя проигнорируют. Не стоит даже и пытаться. Расслабься. Дыши ровнее. Принюхавшись, ты поймешь, что запах ослабевает… во всяком случае, так хотелось бы в это верить…
Пожалуйста, милосердый читатель, не бросай в меня камень. Не суди меня строго – ибо я несчастный человек, глупый и никчемный, поверженный в прах мирскими проблемами. Будь снисходителен. Пожалей меня. Дай мне отдохнуть…
Мой мир надломился, и я устал. Возможно, ты ждал, что я преподнесу тебе урок, что напишу поучительный рассказ. Что ж, я попробую не разочаровать тебя; я дам тебе совет. Вот он: если ты ощутишь, как из тебя лезет огромная какашка, смой ее в унитаз. Спускай свое дерьмо постепенно, чтобы оно, не дай бог, не вылезло все целиком.
И еще кое-что: убирай свое творчество из стратегически опасных мест твоего жилища – иначе последствия могут быть самыми жуткими. Крайне обидно и несправедливо будет, если твой шедевр пропадет, погребенный под твоим же собственным дерьмом.
Наш задний проход принадлежит дьяволу. Он – полная противоположность тому, что видят наши глаза, обоняют наши ноздри, вкушает наш язык и чувствует наша душа. Помни, что именно наша задница – и только она – тянет нас в ад.
МАЛЫШ ХЭЙРС
Малышу Хэйрсу патологически не везет с женщинами. Думаю, он мог бы воспользоваться моей помощью, но Вильгемина – шлагбаум на пути к счастью – сказала: нет. Я хотел свести Малыша Хэйрса с Карлой, но Вильгемина, подруга Карлы, решила, что это плохая идея. Я же полагал, что идея вполне себе ничего, тем более, что у меня имеется большой опыт в таких делах. Я – брачный агент, и на моем счету много успешных, счастливо соединившихся пар. У меня великолепная репутация… Впоследствии я никак не мог понять, почему я просто-напросто не сказал Вильгемине: «Сдай назад, цыпочка. Уйди с моей дороги». Видимо, это оттого, что я по натуре человек вежливый, спокойный и невозмутимый. Я уверен в себе. Я – профи.
Вильгемина заявила, что Малышу Хэйрсу не понравится Карла. Но я-то знал этого человека лучше, чем кого бы то ни было в целом мире. Возможно, даже лучше, нежели членов моей собственной семьи.
И уж всяко лучше, чем знала его Вильгемина. Вот потому-то я и решил, что она придумала эту смехотворную отговорку, поскольку больше крыть ей было нечем. Она сказала это, сидя в кресле – ссутуленная, усталая и поникшая, как старая банановая кожура. Навряд ли она имела что-то против Малыша Хэйрса как такового. Я даже думаю, что скорее наоборот. Возможно, у нее были собственные планы на будущее, в которые не входило воссоединение Карлы с Малышом Хэйрсом. Не исключено, что именно здесь-то и была зарыта собака.
Брачный агент не должен думать о себе, когда берется за дело. Это один из основных наших заветов, хотя имеются и другие. Не должно торопить события, подглядывать, давить, контролировать каждый шаг. Не следует также предвосхищать события, посредничать в диалогах, посылать подарки от имени будущего партнера, работать дуэньей, преследовать клиентов и сюсюкать с ними. Наши методы должны быть гибкими, искусными и тонкими. А еще мы, подобно Царю Царей, обязаны оставаться скромными, смиренными, держать глаза долу и не ожидать бурных оваций, даже если их заслужили.
Так почему же Вильгемина портила всю мою прекрасную игру? Я гадал по Книге Перемен и получил в ответ: «Быстрый прогресс. Все, что происходит – к лучшему». Навряд ли Вильгемина была моей коллегой-сводней… Я хочу сказать, брачным агентом… «А впрочем, разве не все мы таковы?» – иногда спрашиваю я себя. Иными словами: когда мы обретаем любовь и счастье для нашего собственного тела и мозгов, Разве же это не наша обязанность – сделать столь необходимые в жизни вещи доступными для всех прочих? Допустим, Вильгемина никогда не задумывалась об этом столь серьезно, как я… Куда ей! Я слишком много перевидал в своей жизни. Унылое одиночество, несовпадающие носки, отсутствие гигиены и какое-то приблизительное счастье. В тот момент, когда в одинокую, пустую жизнь Малыша Хэйрса могла бы наконец-то войти любовь, Вильгемина сказала твердое «нет». Я принялся настаивать, и она повторила свой ответ. На сей раз это было большое, подчеркнутое, злобное «нет», сопровождаемое выпученными глазами и подергиванием лицевых мышц. «Нет», напоминающее резкий хлопок двери. Такое «нет», которое звучит в кабинетах с разложенными на столах телефонными справочниками, висящим в углу огнетушителем и пронумерованными приказами в рамочках под стеклом. Одним словом, официальное «нет», подобное тому, что произносит разгневанный босс. Надо ли говорить, что это самое «нет» опустило меня ниже плинтуса? Этакий эдикт, вердикт или типа указ, с которым не тянет спорить. Финальное «нет» в запертой комнате с толстыми пуленепробиваемыми стеклами. «Нет» от верховного правителя… Так что я сказал: «Видно, монарх умер, если на его место избрали вас, о королева. Только покажите мне тело и свидетельство о смерти предыдущего тирана, будьте любезны».
Затем я избрал обходной маневр. «Чарующая Вильгемина, – проговаривал я внутри себя, прежде чем обратиться к ней, – единомышленница, товарищ по оружию, зачем нам сражаться между собой? Мы же делаем одно общее дело. Сражаемся за счастье своих друзей. Так для чего же все эти баталии, в которых мы рискуем нашим чувством гармонии, присущим „знатокам любви“?» Вильгемина, конечно же, должна была подумать: «А какого хрена ты суешься не в свое дело?» – и это было моим главным оружием, поскольку это в гораздо большей степени мое дело, нежели ее. Я во сто крат более сведущ в романтической любви и в помощи своим любовно-неполноценным согражданам. В этом смысле брачный агент превосходит любого социального работника. Не тревожьте моих подопытных. Им нужны воздух, вода, красивые виды и бремя любви. Их должно чесать за ушком и всячески ублажать…
Но тут Вильгемина ошеломила меня двумя признаниями. Во-первых, сказала она, они с Карлой больше не подруги, а во-вторых, воссоединение Малыша Хэйрса и Карлы приведет к тому, что сама она станет «досадной помехой»… Все это она сказала, восседая на том же стуле, а ее поза стала еще более расслабленной, чем было описано выше. «Досадная помеха»? Я обмозговал эту мысль. Досадная помеха, вроде ресницы в глазу? Заусенца на пальце? Сбившихся трусов, врезающихся в задницу? В каком смысле «помеха»? Я сгорбился над своим столом-бюро и продолжал так и этак вертеть в мозгу слово «помеха». Я никак не мог отделаться от мысли о никчемности этого заявления. Ничтожная причина; под моим собственным церебральным микроскопом она по размерам была много меньше атома… Досадная помеха – как это? Где мне найти милосердие, чтобы уважить столь ерундовое оправдание? Какой ангел укрепит мою силу духа, дабы ее хватило для общения с подобными глупцами и невеждами? Я еще Думал: «Помеха… Помеха? Досадная помеха, вроде ненужного мусора, которому место в помойке»? Мне ужасно хотелось спросить об этом Вильгемину и – заодно – патетически прибавить: «Да что вы, черт возьми, о себе возомнили»? Моя матушка повторяла эту фразу ежедневно, обращаясь к оконным стеклам и зеркалам, а также изредка к живым людям, вроде официантов и разносчиков. Но сам я до сей поры никогда не говорил такие вещи людям в лицо и теперь пребывал в растерянности, не представляя, как облечь в слова мой праведный гнев. Вот почему я держал эти мысли при себе. Я генетический трус и робею перед лицом конфликта. Нет, правда. Я действительно боюсь всяческих стычек и словесных баталий. Сама мысль о них вызывает у меня дрожь в коленках. Оскорбления растут у меня в голове, как стрелы болиголова…
Вильгемина сказала: она полагает, что Малышу Хэйрсу не понравится ее бывшая подруга Карла, поскольку ее бывшая подруга Карла – человек сложный и проблемный, чудачка, склонная к депрессиям, а временами – просто психованная. На это у меня был уже готов ответ. Я начал называть ее Вильми, полагая, что некоторая фамильярность не помешает для налаживания отношений. «Вильми, – сказал я, – подобная женщина – самое то, что нужно Малышу Хэйрсу. Уверяю, он будет в восторге. Сумасбродная девушка-остроумная, милая, сексапильная фройляйн с черными волосами, подстриженными в стиле берлинской моды 1920-х годов. Вдобавок, у нее подбородок с ямочкой, что придает лицу определенную мужественность. Предыдущая подружка Малыша Хэйрса остановила его машину, когда они ехали по скоростной автостраде, и выкинула ключи в окно. Так что Малышу Хэйрсу пришлось толкать машину до самой стоянки, а потом еще тащиться обратно и выручать ключи, в то время как машины проносились мимо на космических скоростях, угрожая его жизни. Отчаянные, одержимые любовники – вот что ему по душе. Сражения…
Через несколько дней, за ленчем, я рассказал эту историю Малышу Хэйрсу. Он ел свой любимый высокопротеиновый деревенский сыр и гамбургер, обильно политый кетчупом. Узнав, что Вильгемина не позволила свести его с горячей, знойной Карлой, Малыш Хэйрс спросил: почему? А затем сия наивная жертва фрейдизма задала вопрос на миллион баксов. „Вильгемина мешает мне познакомиться с Карлой потому, что сама хочет заняться со мной сексом, да? Но это ведь, наверное, очень эгоистично? Почему я должен принадлежать одной ей?..“ Вот почему мы так любим Малыша Хэйрса и работаем сверхурочно, дабы обеспечить ему супружеское счастье… И вот почему на кафедре сексопатологии университета Фонтанеля он считается достойным преемником Крафт-Эббинга[25]25
Ричард Крафт-Эббинг – немецкий психиатр и сексопатолог.
[Закрыть]. Малыш Хэйрс склонен к разнообразным проницательным суждениям вроде: „Эго, которое отвергло все этические обязательства, подчиняется любым сексуальным импульсам“.
Я поспешно сказал: „Нет, она не считает, что ты Должен принадлежать только ей“ – и лишь потом задумался об истинных мотивах Вильгемины. Могло ли быть, чтобы она решилась распроститься со своим лесбийским образом жизни ради плоской волосатой задницы Малыша Хэйрса? Год, десять месяцев и четырнадцать дней тому назад Вильгемина влюбилась в Анджелу – самую прекрасную женщину, которую когда-либо знал мир. Они были счастливы вместе, даже, я бы сказал, пребывали в экстазе… Недавно они завели себе говорливого мексиканского попугая, который повторяет фразы „заткнись“ и „подавись“ весь день напролет. Я сказал „нет“, потому что мне не хотелось переводить разговор на психоанализ, а еще – потому что не верил, будто Вильгемина желает подержать Малыша Хэйрса поблизости от себя, на случай, если ей захочется гетеросексуальной любви. Впрочем, если быть честным до конца, я не сбрасывал со счетов и еще один вариант. Возможно, Вильгемина-эгоистка, Вильгемина-ревнивица просто не желала, чтобы Карла – эта тощая бледная моль с раздвоенным подбородком – заполучила себе мужика.
Человеку вроде меня, у которого над головой едва ли не парит светлый нимб, человеку правдивому и доброму, очень затруднительно общаться с подобными эгоцентристами. Вильгемина, которая стремится обеими руками загребать себе все жизненные удовольствия, вызывает во мне протест. Этакий подростковый взгляд на мир. В принципе его можно понять – но не одобрить. Ошибка, против которой предостерегает нас Библия – во Второзаконии, пятой книге Моисея, и Творении 33, где Иаков примиряется с Исавом.
– Я – хороший человек? – спрашивал Малыш Хэйрс. В нем в очередной раз возобладал комплекс неполноценности. Мы шли по гигантскому заснеженному полю. Дело было поздней весной, и под ногами лежал зернистый, слегка подтаявший снег. По дороге мы играли в шахматы, аккуратно неся перед собой крошечную доску с магнитными фигурками. Ходы приходилось делать со всей возможной осторожностью. Мы брали фигурки кончиками озябших пальцев – будто пинцетами – и аккуратно переставляли их с клетки на клетку. Малыш Хэйрс пребывал в печали. Он замерз и порядком вымотался. Вдобавок, Малыш Хэйрс только что потерял свою Королеву…
Он присел на корточки, сгреб пригоршню снега и положил себе на голову. Снежинки таяли, повисая серебристыми капельками на его волосах. Я вынул из рюкзака фотоаппарат и сфотографировал его.
– Да, ты хороший человек, – сказал я. – Твердый. Во всех смыслах этого слова.
– Твердый? – переспросил Малыш Хэйрс, размазывая паштет по крекеру. В этих целях он использовал свой любимый армейский нож. – Твердый – как дуб, да? Упертый и недалекий? Иначе сказать-твердолобый…
– Нет, – отвечал я. – Твердый – иначе сказать: несгибаемый. Верный. Надежный. Как скала…
Малыш Хэйрс нисколько не похож на Анджелу – это экстремально совершенное существо с лучистыми синими глазами, сверкающими, как господни свечки. Анджела – есть ни что иное как маленький Ангел – мягкий и нежный… Благоухающий мылом „Айвори“ сержант армии Сафо[26]26
Сафо – древнегреческая поэтесса, символ лесбийской любви.
[Закрыть]… Малыш Хэйрс, как вы понимаете, совсем не таков… И мне ничего не оставалось, кроме как сказать ему:
– Ладно, забей. Не бери в голову. Эта Карла – такая же чокнутая, как и ты… как и все мы.
А что? Я даже почти не солгал. Именно таким он и кажется людям окружающего мира. Вот я и сказал Малышу Хэйрсу, что он такой же непредсказуемый, как эта самая Карла, и они очень даже друг другу подходят, хотя могут никогда не встретиться. Я сказал, что он благородный, яркий и отличная партия для любой девушки. У него отличное чувство юмора, не преминул заметить я, гораздо лучше, чем у всех этих несчастных комедиантов с потугами на оригинальность. Он скромный и не зацикливается на своей персоне (девушки это ценят). Он одевается так, что выглядит почти джентльменом – пусть и небогатым. Еще мне случалось видеть, как Малыш Хэйрс бродит по улицам в купальном халате (это девушки не ценят). В нем шесть футов и один дюйм росту, он хорош собой-даже можно сказать: красив. Коротко остриженные волосы торчат ежиком, напоминая перышки новорожденного утенка. Малыш Хэйрс не пьет. В нем есть эта грубоватая привлекательность истинного мачо, но не без некоторой утонченности. Предки Малыша Хэйрса происходят от самого старого доброго Плимут-Рока (первые и основные борцы с аборигенами), сам он родился в округе Колумбия, а его прадедушка был губернатором Нью-Гэмпшира. Не менее ста раз я слышал, как Малыш Хэйрс называл свою мать притворщицей (сотни часов терапии, два раза в неделю в течение десяти лет, неуклонный эмоциональный прогресс и – да, к сожалению – постоянная боль и страдание). Малыш Хэйрс, в юности поступивший в мореходную школу, пришел на эту землю, чтобы любить и быть любимым. А еще – для того, чтобы его ласкали, почесывали за ухом, целовали и поддразнивали. Уж в этом-то я уверен на сто процентов.
Я – простой брачный агент, но я обладаю магическим даром соединять людей. Я несу в мир любовь и стараюсь сделать все, что только в моих силах, дабы ее становилось все больше. Я распространяю ее везде, где только возможно, хотя, как показывает практика, это получается не всегда. Однако я стараюсь… Я мог бы подать в отставку, опустить руки и предаться вселенской скорби. Самое милое дело, когда непреодолимая и враждебно настроенная сила вмешивается в твои планы и стремится изничтожить сотворенные тобой чудеса. Соперник. Противник, готовый на любые деяния – лишь бы не позволить бывшей подруге воссоединиться с моим товарищем. И что же? Я сдался? Нет, нет и еще раз нет. Я не покинул своего амиго в беде. Нарушив некоторые принципы и договоренности, я устроил тайное свидание Малыша Хэйрса и Карлы.
Итак: мы втроем встретились за ужином в ресторанчике, который принадлежит брату покойного мафиози Джона Готти. Здесь подают суп с клецками, большими кусками курицы, морковкой и сельдереем. Малыш Хэйрс выглядел на все сто. Его грязноватый, обтрепанный пиджак от „Кархартс“ придавал ему привлекательность истинного пролетария. На Карле была обтягивающая черная футболка и больше ничего. Поправка: еще на ней были штаны и туфли-тоже черные. Она готова была идти напролом, сражаться за любовь. Они пожали друг другу руки, и Малыш Хэйрс выдал свою фирменную, чуть кривоватую, улыбку. Карла же устремила на него томный взгляд, который, казалось, говорил: „Продвигайся вперед, если осмелишься“. Одна ее бровь взметнулась высоко вверх, а губы слегка изогнулись. Можно было сказать, что это любовь с первого взгляда – и не ошибиться» Хотя, конечно, с другой стороны, подобная гримаса могла обозначать страх или отвращение. Тут никогда нельзя сказать наверняка. Даже профессионалу вроде меня трудно трактовать эти первые реакции. Ты собираешь данные, а потом ждешь результата…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.